Первый инженер императора IV

Глава 17

— Всем приготовиться! — мой голос, усиленный самодельным рупором, прорезал напряженную тишину, царившую над ущельем. Он прокатился эхом, отражаясь от скал, и замер, уступив место лязгу стали и коротким, отрывистым командам сотников. — Руслан! Олег! К баллистам! Занять боевые позиции!

Времени на раскачку, на последние наставления, на слова прощания не оставалось. Орда Радомира была здесь. В прямой видимости. Ее авангард, самые быстрые и отчаянные, уже втягивался в широкое горло ущелья, превращаясь из бесформенной массы в вытянутую, уродливую змею, ползущую нам навстречу.

А это значит, что через ближайшие двадцать минут, может, даже меньше, они достигнут наших первых рубежей. И начнется то, к чему мы так долго готовились. Последняя битва. Битва, от которой зависело все.

Я стоял на своей дозорной вышке и смотрел на приближающуюся лавину. Сердце гулко стучало в груди. Если бы я сказал, что страшно не было — я бы соврал. Страшно было еще и как. Но вместе с тем у меня была уверенность, что просто так мы не отступим. Не на тех нарвались.

Все было на своих местах. Каждая деталь, каждая шестеренка, каждый человек. И мы покажем этим сучьим детям, что не стоит совать свои руки и носы туда, куда их не просят и брать то, что им не принадлежит.

Я видел, как на плато, нависающем над ущельем, занимают свои позиции воины, вооруженные нашими «огненными горшками». Они не сбивались в кучу, нет. Они рассредоточились, как я и учил, создавая множество огневых точек, готовых обрушить на головы врага настоящий огненный шторм.

Я видел, как они раскладывают рядом с собой мешки с песком, чтобы в случае чего быстро потушить случайное возгорание, как проверяют фитили, как переговариваются друг с другом тихими, деловыми голосами.

Ниже, на уступах и карнизах скал, в заранее подготовленных и замаскированных гнездах, залегли арбалетчики. Их было немного, всего пара десятков лучших стрелков, отобранных Игнатом и Борисом. Но в их руках были наши «ККМ-2», и я знал, что каждый их выстрел будет точен и смертоносен.

А внизу, в самом ущелье, за второй линией баррикад, выстроились плотные ряды нашей основной пехоты. Солдаты Долгорукова и Романовича, закованные в композитную броню, стояли плечом к плечу, образовав несокрушимую стену из щитов и копий. Их лица были суровы, сосредоточены. Они были готовы встретить врага грудь в грудь, принять на себя основной удар.

Иван Кречет, мой верный командир хламников, находился там же, внизу, у центральной баррикады, рядом с сотниками. Он будет координировать действия пехоты, направлять их, поддерживать боевой дух. Его опыт, его хладнокровие в бою были сейчас бесценны.

А я… я оставался здесь, наверху. Мое место было здесь. По крайней мере на текущий момент времени.

Отсюда я видел все поле боя. Отсюда я мог управлять этим сложным, смертоносным оркестром. Моим оружием были не меч и не арбалет. Моим оружием были расчет и тактика. Я не был гениальным стратегом или военачальником, но и не был глупым человеком.

И, как минимум, я должен был понимать как себя ведет вражеская необузданная толпа при поражении «молотовыми».

Переведя взгляд с огневых точек, я снова посмотрел на движущуюся ораву. Они неслись, ревя и потрясая оружием, уверенные в своей силе, в своем численном превосходстве. Они не видели наших ловушек, не знали о наших «огненных горшках», не подозревали о мощи наших арбалетов.

Если можно было бы сказать, что они шли на убой — я бы так и сказал. Но, к сожалению, я понимал, что такая орда идет только с одной целью — грабить, убивать и захватывать. Каждый из их «армии» был готов пасть, чтобы уступить место собрату ради общей цели.

[Руслан и Олег]

Руслан был не из робкого десятка. Как и Олег. Они оба прошли через огонь, воду, медные трубы, Дикие Земли и много чего еще. Не один год им приходилось собственными руками сражаться с монстрами, продираться через их толпы, буквально подставлять шеи под клыки, когти и жвала. Но, как известно, самый страшный монстр — это человек. Особенно, когда этих людей много, и все они с горящими от ярости глазами и ржавыми тесаками в руках несутся прямо на тебя.

— Страшно? — спросил Олег у Руслана. Его голос, обычно ровный и насмешливый, сейчас слегка дрожал, хотя он и пытался это скрыть за маской показного спокойствия.

— Да, — честно ответил Руслан и сглотнул. Этот сухой, нервный звук, казалось, эхом прокатился по каменному уступу, на котором они заняли позицию у своей баллисты. С дальнего конца ущелья уже доносился нарастающий гул — тысячи голосов, топот тысяч ног, лязг плохого металла.

— Помнишь нашу задачу? — снова спросил Олег. Ему правда было страшно. Не тот панический ужас, что парализует волю, а холодный, колючий страх опытного воина, который точно знает, чем может закончиться такая встреча.

Нервный мандраж был нормальным состоянием, к которому он за годы странствий привык, но ничего не мог с собой поделать. Руки бил мелкий тремор, колени слегка подкашивались, а по спине под композитным нагрудником струился холодный пот.

— Помню, — Руслан покрепче ухватился за массивный рычаг своей баллисты, ощущая ладонями шероховатое, плохо отполированное дерево, чьи мелкие занозы привычно впивались в кожу. — Стреляем до упора, а потом валим. Никакого геройства. Никакого риска.

— Никакого риска, — как эхо, повторил за ним Олег, и в его голосе прозвучала мрачная ирония.

Руслан снова посмотрел на ущелье. Оно было готово. Паутина растяжек, замаскированные ловушки, пирамидки «огненных горшков» на склонах… Все было рассчитано, продумано. Но одно дело — план на пергаменте, и совсем другое — ревущая, живая лавина, которая вот-вот хлынет в этот каменный коридор.

— Идут, — сказал Олег, его голос стал жестким, собранным. Он прищурился, вглядываясь в даль, где на фоне серого утреннего неба уже можно было различить первые силуэты, вырвавшиеся из общей массы.

— Да что ты? — нервно хохотнул Руслан, пытаясь сбросить напряжение. — А я-то думал, они на чай зашли. Целься.

Теперь хохотнул Олег, его смех был коротким, сухим, как треск ломающейся ветки.

— В такую толпу даже слепой не промажет.

И он был прав. Орда втягивалась в ущелье. Чем ближе они подходили, тем чаще начинало биться сердце. И от их количества. И от их вида. Руслан видел их. Грязные, заросшие, в рваных шкурах, с безумными, горящими глазами. Они неслись вперед, не разбирая дороги.

Их было много. Действительно много. Сначала Руслан по привычке, выработанной годами разведки, попытался их считать. Десять. Пятьдесят. Сотня. Две. А потом он понял, что это не просто глупая, а абсолютно бредовая затея. Проще было ложками вычерпать и пересчитать все озеро Ильмень, чем этот бесконечный, бурлящий, ревущий поток из человеческих тел, который, казалось, не иссякнет никогда.

Он снова сглотнул вязкий комок в горле и скосил взгляд на лежавшие по правую руку от него аккуратные паки со снарядами для баллисты. Тяжелые, окованные железом бревна, предназначенные для того, чтобы крушить, ломать, пробивать.

Ему было тяжело представить, сколько из них он успеет выпустить по этой живой реке, но он постарается. Постарается сделать как можно больше.

Руслан замер, его рука лежала на грубо отесанном рычаге баллисты. Он не дышал. Весь мир сузился до этого узкого проема в баррикаде. Он чувствовал, как пот стекает по виску, как бешено колотится сердце, отбивая в ушах какой-то первобытный, дикий ритм.

— Давай, Русь, — прохрипел рядом Олег, его лицо было бледным, но глаза горели лихорадочным, злым огнем. — Дай им прикурить.

Руслан выдохнул. Его пальцы стиснули рычаг до побелевших костяшек. Прицеливаться было бессмысленно. Он просто направил тяжелое метательное плечо в самую гущу этого людского потока, туда, где плотность тел была максимальной. И дернул.

Механизм, созданный гением барона и собранный их собственными руками, сработал безупречно. Композитные плечи согнулись, натягивая толстую тетиву из воловьих жил, а затем с оглушительным, сухим щелчком, похожим на треск ломающегося векового дуба, распрямились. Баллиста, содрогнувшись всем своим деревянным телом, выплюнула тяжелое, окованное железом бревно.

Снаряд с утробным, воющим звуком пронесся по воздуху. Это был не свист стрелы, нет. Это был рев летящей смерти. Он врезался в первые ряды дикарей с чудовищной силой.

Зрелище было одновременно и жутким, и завораживающим. Бревно, вращаясь, проложило в толпе кровавую просеку. Оно ломало кости, сминало тела, подбрасывало в воздух ошметки плоти и обрывки шкур.

Несколько человек, те, кому не повезло оказаться на его пути, были просто стерты с лица земли, превратившись в кровавое месиво. Еще с десяток, сбитые с ног, покалеченные, упали под ноги своим же соплеменникам, которые, не обращая никакого внимания на павших товарищей, продолжая нестись вперед.

— Есть! — выкрикнул Олег, и в его голосе смешались восторг и ужас. Он тут же дернул за рычаг своей баллисты.

Второй снаряд полетел следом, чуть правее, расширяя брешь в рядах нападающих. Снова крики, снова кровь, снова падающие тела.

Но, как и следовало ожидать, орда неслась дальше.

Потери… они их просто не замечали. Для них это были не потери. Это была… естественная убыль. Как камни, осыпающиеся со склона во время лавины. Упавшие, раненые, умирающие — они были лишь помехой на пути, которую нужно было перешагнуть, растоптать, чтобы двигаться дальше.

В их безумных глазах не было ни страха, ни сомнения. Лишь первобытная, животная ярость и жажда разрушения. Они были как саранча, что увидела свежее поле. И жажда добраться до него перебарывала весь страх и всю нерешительность.

— Перезаряжай! — рявкнул Руслан, уже работая воротом своей баллисты.

Это был адский труд. Нужно было с нечеловеческим усилием натянуть тугие жилы, зафиксировать их, вложить в ложе новый снаряд. Мышцы горели, пот заливал глаза, руки скользили по дереву. Но они работали. Быстро. Словно от скорости их движений зависела не только их собственная жизнь, но и жизнь всех, кто был позади.

Впрочем, можно сказать, что именно так оно и было.

Снова выстрел. И снова. Баллисты били без остановки, выплевывая смерть. Бревна крушили, калечили, пробивали в рядах дикарей страшные борозды, которые тут же заполнялись, словно поток воды.

— Не останавливаются, гады! — прорычал Олег, его лицо было перепачкано грязью и потом. — Им что, вообще плевать⁈

— Им приказали идти вперед! — крикнул в ответ Руслан, пытаясь перекричать нарастающий рев толпы. — И они будут идти!

Он был прав. В этом безумии чувствовалась чья-то злая, расчетливая воля. Кто-то гнал их вперед, используя как живой таран, как пушечное мясо.

Руслан снова прицелился. На этот раз он выбрал другую цель. Чуть ближе, где начинались первые единицы спрятанных ловушек. Он дернул рычаг.

В тот же миг, когда бревно вылетело из баллисты, и, достигнув цели, задело растяжку, земля под ногами у дикарей вздыбилась, после чего над головами орды вспыхнули сотни мелких стальных иголок.

Это сработал «Еж».

Вопль, который раздался в ущелье, был не похож на прежние. Это был не яростный рев, а пронзительный, полный боли и ужаса визг. Десятки дикарей, попавшие в зону поражения, рухнули на землю, их ноги, животы, грудь были утыканы стальными иглами, как подушечки для булавок. Они катались по земле, пытаясь вырвать из себя эти смертоносные занозы, но лишь глубже вонзали их в плоть.

Напор на мгновение захлебнулся. Задние ряды, наткнувшись на стену из корчащихся в агонии тел, замешкались, сбились в кучу. И в этот самый момент…

— Огонь! — раздался с вершины ущелья усиленный рупором голос барона.

И с неба полился огненный дождь.

Десятки «огненных горшков», зажженных одновременно, полетели вниз, оставляя за собой дымные следы. Они врезались в плотную массу дикарей, разбиваясь, разбрызгивая во все стороны свою липкую, горящую смесь.

Ущелье превратилось в ад. Пламя с ревом взметнулось вверх, пожирая людей, их одежду, их волосы. Воздух наполнился запахом горелого мяса и истошными воплями. Люди, объятые огнем, метались, как живые факелы, поджигая своих же соплеменников, превращая толпу в один огромный, ревущий костер.

— Вот так-то лучше, — с мрачным удовлетворением проговорил Руслан, глядя на это огненное безумие.

Но даже это не остановило орду. Те, кто был позади, те, кого не задел огонь, перешагнув через горящие трупы, снова ринулись вперед. Ярость в их глазах смешалась с безумием. Они уже не просто хотели убивать. Они хотели мстить.

— Отходим! — скомандовал Олег. — Наша задача выполнена!

Он был прав. Они задержали авангард, заставили их сбиться в кучу, создав идеальную мишень для огненного дождя. Теперь им нужно было убираться отсюда, пока дикари, прорвавшиеся через огонь, не добрались до их позиции.

Они бросили свои баллисты. Перезаряжать их уже не было времени, да и смысла. Схватив арбалеты, они бросились бежать ко второй линии обороны.

За спиной раздавался рев и визг. Несколько дикарей, вырвавшихся из огненного пекла, заметили их и кинулись в погоню. Руслан, обернувшись на бегу, вскинул свой ККМ-2. Короткая, хлесткая очередь. Двое нападавших рухнули, пронзенные болтами.

Они бежали, перепрыгивая через камни. Легкие горели, в ушах стучало. Но они знали — нужно добраться до своих, переступая через все последующие рады ловушек, чтобы не дай бог не попасть в такую же мясорубку.

[Александр Кулибин]

— Огонь! — крикнул я в рупор, видя, как внизу, в ущелье, сработала одна из первых ловушек, и как в рядах наступающих возникло замешательство.

Полетели первые порции «огненных горшков». С десятков огневых точек на плато, где я расставил своих людей — вниз, в плотную массу дикарей, устремились горящие снаряды. Они летели, как рой рассерженных шершней, чтобы с глухим стуком разбиться и ужалить напалмовым ядом.

От увиденного приступ тошноты мгновенно подскочил к горлу. Я крепко сжал перила дозорной вышки, стараясь удержать равновесие. В нос ударил тошнотворный запах горящей плоти, смешанный с едким дымом и криками.

Я вспомнил, как не так давно Иван спросил меня, убивал ли я людей. Тогда я ответил «нет». И это было правдой. Убийство Цепеша… оно было другим. Оно произошло в каком-то неистовом, огненном порыве, в состоянии, близком к безумию, когда я не до конца осознавал, что делаю. Я ничего не почувствовал тогда, кроме всепоглощающей ярости.

А здесь… здесь было иначе. Я видел все. Я отдавал приказы. И я понимал головой, что это враг. Что они пришли сюда, чтобы убивать, грабить, разрушать. Что они не пощадят никого — ни женщин, ни детей. И что если мы не остановим их здесь и сейчас, то они принесут смерть и разрушение в наши дома, в Хмарское, в Новгород, в Руссу.

Либо они, либо мы.

Эта мысль, простая, жестокая, но единственно верная в данной ситуации, помогла мне подавить тошноту, прогнать сомнения. Я заставил себя смотреть. Смотреть и анализировать. Потому что сейчас от моего хладнокровия, от моих решений зависели жизни сотен людей.

Огненный вал, который мы обрушили на авангард орды, сделал свое дело. Первые ряды дикарей были сметены, превратившись в один огромный, ревущий костер. Но орда не остановилась.

Задние ряды, перешагивая через горящие трупы своих соплеменников, с еще большей яростью ринулись вперед. Их лица, искаженные безумием, были освещены отблесками пламени, и в этом свете они казались демонами, вырвавшимися из преисподней.

Они преодолели огненный барьер. Они достигли первой линии наших баррикад. Тех самых, что мы возводили в последние дни, тех, что должны были стать первой, неприступной преградой.

Но мы были готовы к этому. Едва дикари сгрудились у завалов из камней и бревен, как с уступов снова полетели «огненные горшки», на этот раз прицельно, в самые плотные скопления. Одновременно с этим мы подожгли и сами баррикады, вернее, те их части, где были заложены просмоленные дрова и солома. И подожгли баллисты, которые остались внизу, — я не мог позволить, чтобы такое мощное оружие досталось врагу.

Ущелье превратилось в огненный котел. Дым ел глаза, крики смешивались с треском горящего дерева. Но дикари, словно не чувствуя боли, продолжали лезть вперед. Они карабкались по горящим бревнам, отталкивали в сторону тела своих павших товарищей, прорывались сквозь пламя.

И вот они достигли того самого, самого узкого места. Той «воронки», которую мы специально создали, той смертельной зоны, где их ждал мой главный «сюрприз».

Паутина почти невидимых в дыму и сумерках ущелья проволочных растяжек.

Первые ряды дикарей, ослепленные яростью, не заметили их. Они споткнулись, упали, и в тот же миг земля под ними взорвалась. Сработали «Ежи». Не один. Десятки. Множество.

С глухим, пружинящим хлопком из замаскированных ящиков во все стороны вырвались сотни, тысячи тонких, остро заточенных стальных игл. Они летели с огромной скоростью, срезая все на своем пути. Это был не смертельный, но чудовищно эффективный удар. Вопль боли, который раздался в ущелье, был в разы страшнее, смешиваясь с визгами горящих заживо.

Клянусь, я был уверен, что эта симфония смерти и ужаса долетала не то, что до Руссы, а до Хмарского и у каждого жителя в нашем регионе сегодня не будет сна ни в глазу. А у кого-то, сто процентов, добавится седых волос.

Дикари падали, их ноги, животы, грудь были утыканы стальными иглами. Они не могли двигаться, они лишь корчились на земле, создавая непреодолимую преграду для тех, кто шел следом. Возник затор, паника.

И в этот самый момент я отдал следующий приказ.

— Катапульты! Залпом!

На склонах ущелья, там, где мы установили наши легкие, мобильные метательные машины, заскрипели вороты. Две машины, сработав почти одновременно, обрушили на сгрудившихся в узком проходе дикарей новую порцию смерти. На этот раз — «огненные горшки» побольше, способные накрыть своим содержимым сразу несколько квадратных метров.

Пламя снова взметнулось вверх, превращая узкий проход в огненную печь. Дикари, зажатые между горящими баррикадами, телами своих павших товарищей и стеной огня, метались, кричали, сгорали заживо.

А с уступов, из замаскированных гнезд, по ним били арбалетчики. Десятки лучших стрелков, вооруженные нашими «ККМ-2», методично, хладнокровно, выцеливали тех, кто пытался выбраться из этого ада, тех, кто еще представлял угрозу.

Свист болтов смешивался с треском огня и воплями умирающих. Это была не битва. Это была бойня. Хорошо спланированная, расчетливая, безжалостная бойня.

Я стоял на вышке и смотрел на все это. И я не чувствовал жалости. Лишь отвращение с примесью инженерного удовлетворения. Каждая деталь, каждая ловушка, каждая огневая точка — все было на своем месте. Все работало так, как я и задумал.

[Ктул, Идрис, Фтанг]

К’тул брел в арьергарде орды. Он не спешил. Спешка — удел молодых. А К’тул не был ни молодым, ни глупым.

Он шел, опираясь на свой кривой посох, и с философским спокойствием наблюдал за тем, как необъятная, ревущая масса его нового войска втягивается в узкое горло Ущелья. Рядомплелись Идрис и Фтанг. Идрис, как всегда, был недоволен. Его не устраивало все: пыль, шум, общество дикарей и тот факт, что ему снова пришлось идти пешком.

Фтанг же просто шел, потому что ему сказали идти. Его могучий, но не обремененный излишними мыслями разум, был занят куда более важными вещами. Например, почему он не выступал в первых рядах и прямо сейчас не разносил все вокруг себя в дребезги.

После скоропостижной кончины Радомира Свирепого, К’тул, не теряя времени даром, первым делом зашел в его шатер. Он ожидал найти там карты, планы, возможно, какие-то секретные донесения, которые помогли бы ему лучше понять замысел его предшественника. Но то, что он увидел, вызвало у него лишь приступ старческого, саркастического смеха.

Ничего особо великого в планах покойного ордынца не было. Стол был завален какими-то обрывками карт, которые между собой почти никак не увязывались, или увязывались каким-то очень хитрым, ведомым, видимо, только самому Радомиру, образом. Рядом валялись костяные фигурки, изображавшие, по всей видимости, вражеские отряды, и несколько очень оптимистичных рисунков, на которых Радомир, изображенный в виде огромного великана, одной левой разносит в щепки какой-то город.

Изучив все, до чего смог добраться, К’тул сделал лишь один, но зато железобетонный вывод: идти им придется обратно, на запад, действительно только одним путем — через то самое Ущелье Черного Ворона.

И не нужно было иметь семи пядей во лбу или обладать даром предвидения, чтобы догадаться, что их там будут ждать. С хлебом-солью, объятиями и, скорее всего, с очень острыми и недружелюбными предметами.

Но это мало волновало К’тула.

Он смотрел на то, как его многотысячная армия, его живой таран, с ревом и гиканьем вливается в узкий каменный коридор. Он слышал доносившиеся издалека крики, треск огня, лязг металла. Он видел, как небо на западе окрасилось в багровые, зловещие тона. И на его высохшем, похожем на череп лице, играла довольная, почти хищная улыбка.

Пусть идут. Пусть сражаются. Пусть умирают.

Чем больше этих дикарей, этих примитивных, неотесанных болванов, поляжет сегодня в этом ущелье, тем лучше. Их смерть, их страх, их боль, их кровь — все это не будет напрасным. Все это станет пищей. Пищей для того маленького, невзрачного камушка, что лежал сейчас в мешке, у самого сердца.

К’тул чувствовал, как голодное и неочищенное Сердце Дикой Руны, отзывается на эту кровавую жатву. Оно слабо, едва заметно пульсировало в такт крикам и стонам, доносившимся из ущелья. Оно впитывало в себя эту мрачную энергию, эту эссенцию страдания и смерти. Оно росло. Медленно, да. Но росло.

К’тул не был стратегом, как покойный Радомир. Он не собирался бросать свою армию напролом, надеясь на численное превосходство. Нет. Он был магом. Древним, хитрым, безжалостным. И его план был куда тоньше.

Эта битва была для него не целью, а средством. Инвестицией. Он вкладывал жизни этих дикарей, которые ему ничего не стоили, в рост своего могущества. А когда его «семечко» напьется вдоволь крови, когда оно наберет силу, тогда… тогда наступит его час.

Час, когда К’тул и его приятели смогут воспользоваться магией Дикой Руны, что теперь принадлежит им, чтобы захватить эту часть континента. Их собственная сила будет подпитываться таким древним и невероятно сильным артефактом, что был выращен буквально на крови. И это сделает его куда могущественнее. И куда ужаснее.

— Когда уже нам можно будет присоединиться? — поинтересовался Фтанг, с тоской глядя в сторону ущелья, откуда все еще доносились отголоски битвы и аппетитно пахло горелым мясом. — Мне хочется пойти туда и поиграть с ними.

Он переминался с ноги на ногу, его огромные кулаки то сжимались, то разжимались. Отсутствие действия явно утомляло его больше, чем любая битва.

— Не сейчас, — отрезал К’тул, не отрывая взгляда от ущелья. Его выцветшие глаза внимательно следили за происходящим, анализируя, оценивая. — Я не хочу, чтобы ты превратился в огромную, хорошо прожаренную отбивную. У того мальчишки-барона, похоже, весьма специфические представления о гостеприимстве.

— Ммммм… отбивнаааая… — мечтательно протянул Фтанг, и его живот, словно полностью соглашаясь с последним аргументом, издал громкий, протяжный, почти меланхоличный бурчащий звук.

И тут К’тул почувствовал это. Тонкое, почти невесомое, но настойчивое прикосновение к своему разуму. Словно кто-то пытался осторожно, но бесцеремонно, просунуть ментальное щупальце в его черепную коробку.

Он уже ощущал это скользкое, неприятное касание и раньше, когда они тащили ту рыжеволосую девчонку через лес. Видимо, это была снова она. Пыталась просканировать поле боя, оценить обстановку. Наивная.

— Паскудная тварь, — процедил он сквозь зубы, мгновенно возводя ментальный барьер, похожий по своей структуре на стену из колючей проволоки под высоким напряжением. Щупальце тут же отдернулось, словно обжегшись.

— Не только она, — кисло отозвался Идрис, который тоже почувствовал ментальное вторжение. Он поморщился, словно проглотил что-то протухшее. — Никого другого не ощущаешь, что ли?

К’тул медленно кивнул. Конечно, он ощущал. Эта вторая аура была другой. Не тонкой и проникающей, как у девчонки, а мощной, почти осязаемой, пульсирующей и ледяной, как айсберг на далеком севере. К’тул пошамкал губами. Еще один маг из старого мира, который охотился за ним и его приспешниками сотню-другую лет назад.

«Что, не сидится тебе на месте, старый пройдоха, — подумал К’тул, вспоминая былое».

— Ощущаю, — подтвердил К’тул. — Но вряд ли он настолько глуп, чтобы кинуться к нам троим в одиночку и попытаться остановить нас собственными руками. Он силен, да, спору нет. Но он не настолько силен. И, судя по тому, что я успел о нем понять, он не из тех, кто занимается бессмысленным самопожертвованием. Он расчетлив. И это делает его еще более опасным.

Старик снова посмотрел на ущелье. Битва там явно шла к своему логическому завершению. Крики стихали, огня становилось все меньше.

Его внимание привлек один из ордынцев, наполовину обсмаленный, перепачканный в саже, он брел, не разбирая дороги, пока не дошел до К’тула и не остановился.

— Не пройти, — сказал он. — Там образовалась гора из наших людей, о, великий К’тул из Старого Мира, — а затем глаза его остекленели, и он рухнул навзничь.

К’тул, не обращая внимания на павшего у его ног гонца, извлек из-за пазухи тот самый маленький, невзрачный камушек — Сердце Дикой Руны. Он поднес его ближе к глазам, рассматривая в тусклом свете дня. А затем перевел взгляд на еще теплое тело ордынца, лежавшее на земле.

И он увидел это. Едва заметную, почти призрачную, красноватую дымку, которая медленно поднималась от трупа, словно последний выдох, словно сама эссенция только что оборвавшейся жизни. И эта дымка, повинуясь какому-то невидимому закону, тонкой, извивающейся струйкой потянулась к камню в руке К’тула.

Она впиталась в него. Беззвучно. Мгновенно. И в тот же миг одна из мутно-серых граней камушка на долю секунды моргнула тусклым, но отчетливым алым отблеском, прежде чем снова стать серой.

К’тул довольно хмыкнул. Работает. Медленно, конечно. Одна жизнь — одна крошечная капля в бездонный сосуд. Но работает.

Его размышления прервал очередной отряд дикарей, который с гиканьем и боевыми воплями пронесся мимо, направляясь прямиком в ущелье, в огненную мясорубку.

Старик, поморщившись, вытянул свою костлявую руку и мертвой хваткой уцепился за плечо одного из пробегавших мимо ордынцев. Тот от неожиданности едва не выронил свой топор, но, увидев, кто его остановил, тут же замер, как вкопанный.

— Скажи всем отступить оттуда, — проскрипел К’тул, его голос был лишен всяких эмоций. — Немедленно. И собраться здесь, у входа в ущелье. Нам нужно разобрать этот завал из трупов, иначе мы не пройдем.

— Понял вас, великий К’тул! — выпалил ордынец, его глаза были полны суеверного ужаса. Он вырвался из хватки старика и, развернувшись, бросился обратно, к основной массе войска, выкрикивая приказы нового предводителя.

[Маргарита Долгорукова]

Маргарита не планировала ввязываться в бой раньше времени. Да, она была здесь. Да, она была в боевой одежде, с кинжалом на поясе. Но она прекрасно понимала, что ее сила — не в клинке и не в физической мощи. Нет.

Ее Дар, ее способность проникать в чужие умы, чувствовать их мысли, их эмоции — вот было ее главное оружие. И сейчас, когда ущелье превратилось в кипящий котел из огня, стали и криков, куда важнее было не махать кинжалом, а осмотреть поле боя, понять, откуда на самом деле растут ноги.

Она стояла внизу у подножья отвесной скалы, чуть в стороне от входа у самого ущелья, где толпились солдаты. Отсюда она могла сосредоточиться и «взглянуть» сотнями глаз на происходящее.

Ей была видна вся картина этого жуткого, но завораживающего по своему масштабу побоища. Она видела, как летят «огненные горшки», как ревет пламя, как методично работают арбалетчики, как внизу, за баррикадами, несокрушимой стеной стоит их пехота. Она видела Александра, который, спустившись вниз, теперь находился рядом с царями и сотниками и что-то обсуждал.

Все шло по плану. По его плану. И это вызывало в ней смесь восхищения и какой-то тихой гордости.

Конечно же, Маргарита слышала про Радомира Свирепого. Слухи о нем, как степной пожар, расползались по всем землям. Но сам он, его разум, его воля, находились вне радиуса ее покрытия. Слишком далеко. Она не могла почувствовать его, не могла понять его истинные мотивы.

Маргарита была уверена, что такого сильного человека она смогла бы легко вычислить среди всей этой толпы, но… никого подобного не было.

А теперь… теперь здесь, в этом ущелье, среди тысяч дикарей, она ощущала нечто иное. Знакомое. Неприятное. То, от чего по спине, от самого затылка и до поясницы, пробежал ледяной, колючий холодок.

Она закрыла глаза, отключаясь от внешнего шума. Сосредоточилась. Потянулась своим ментальным взором туда, вглубь вражеской орды, за первые ряды, за стену огня и дыма. Она искала источник. Не источник ярости дикарей — та была примитивной, животной.

И она нашла его. Вернее, их. Три ментальных маяка. Два — тусклых, слабых, а третий… третий был другим. Древним, холодным, как могильная плита. Он был окутан какой-то ментальной защитой, колючей, неприятной, но она узнала его. Узнала этот ледяной, безжалостный разум.

— Не может быть, — прошептала она сама себе, ее губы едва шевелились.

— Что? — раздался рядом знакомый голос.

Маргарита вздрогнула и открыла глаза. Рядом с ней стоял Александр. Он смотрел на нее с беспокойством, его брови были нахмурены.

Маргарита напряглась, снова закрывая глаза, пытаясь уцепиться своим Даром хотя бы за один из этих разумов, за того, кто был слабее. Но среди них троих до одного было невозможно достучаться, потому что… мозгов и осознанности там не было, а второй… Ей нужно было подтверждение, ей нужно было убедиться, что она не ошиблась. Она протянула свое ментальное щупальце…

И ее тут же отшвырнуло. Словно она, маленький, неопытный котенок, сунулась в клетку к разъяренному тигру. Удар был не физическим, а ментальным, но от этого не менее болезненным.

— Ай! — она вскрикнула, отшатнувшись назад и схватившись за голову. В глазах потемнело, мир качнулся. Казалось, будто в ее мозг на мгновение воткнули раскаленную иглу. От самой макушки и через весь позвоночник до самых пяток

— Маргарита! — Саша тут же подскочил к ней, подхватил за плечи, не давая упасть. Его руки были теплыми, крепкими. От их прикосновения стало немного легче. Она скосила глаза и снова увидела эти странные, черные узоры на его правой руке, которые теперь казались еще более темными, почти живыми. От этого вида на душе стало еще паскуднее.

— Это те трое, — сказала она, с трудом переводя дыхание и глядя ему прямо в глаза. — Те, которые… которые меня тогда похитили. Они здесь. Я их чувствую.