Первый инженер императора IV

Глава 18 Финал

К’тул стоял в арьергарде, наблюдая за огненным адом, разверзшимся в ущелье, с бесстрастием древнего божества, созерцающего муравейник, заливаемый кипятком. Он не чувствовал ни восторга, ни жалости. Лишь холодный, расчетливый интерес. Его план шел именно так, как он и предполагал.

Хотя, стоит отметить, что такого ГОРЯЧЕГО приема он не ждал однозначно.

Вопли, доносившиеся из каменного коридора, треск огня, предсмертные крики его нового, такого недолговечного войска — все это было для него лишь фоном.

— Фтанг, пойдем со мной, — проскрипел он, обращаясь к своему могучему спутнику, который с тоской наблюдал за битвой, не имея возможности принять в ней участие. — Но сначала, подбери-ка себе пару трупов. Вон те, что лежат у твоих ног. Прикройся ими, чтобы тебя, не приведи Луна, случайно не задели.

— Ура! — радостно взревел Фтанг. Мысль о том, что ему наконец-то разрешат подойти поближе к самому интересному, наполнила его детским восторгом. С каким-то понятным только ему весельем он наклонился и подхватил два бренных тела ордынцев, которые еще недавно были живыми людьми, а теперь превратились в импровизированные щиты. Он держал их под мышки, по одной в каждую руку, так легко, словно это были две тряпичные куклы.

Дважды уговаривать не пришлось.

Они подошли к самому входу в ущелье, остановившись на почтительном расстоянии. Отсюда было хорошо видно, как огненный вал начинает понемногу стихать, оставляя после себя лишь дымящиеся, обугленные трупы и непроходимый завал из камней, бревен и человеческих тел.

Арбалетные болты, пущенные со склонов, все еще свистели в воздухе, но большинство из них бессильно вязли в телах павших воинов орды. Если прикинуть лишь на мгновение, войско, пускай и поредело, но К’тул был уверен, что та часть, что здесь полегла — капля в море.

Приподняв камень над своей головой, К’тул пробормотал заклятие, после чего от каждого павшего воина к его руке, к неочищенному Сердцу Руны потянулись едва заметные красноватые нити.

Словно последний выдох сотен умирающих, поднималось над ущельем красное марево. Это была эссенция смерти, концентрированная энергия страдания, и она, повинуясь воле древнего мага, тонкой, извивающейся струйкой впитывалась в крепнувшее Сердце Руны.

К’тул чувствовал, что силы камня уже достаточно для следующего шага. Он повернулся к Идрису, который с брезгливым видом стоял чуть поодаль, стараясь не вдыхать тошнотворный запах горелого мяса.

— Идрис, пора.

Целитель недовольно поморщился, но подошел. Он знал, что сейчас от его способностей зависит успех всей операции. К’тул и Идрис встали рядом. Старик крепко сжал в руке почерневшее, пульсирующее Сердце Руны. Он закрыл глаза, концентрируясь, его губы беззвучно зашевелились, сплетая слова древнего, темного заклинания. Идрис положил свои длинные, холодные пальцы ему на плечо, вливая в ритуал свою собственную, целительную, но от этого не менее мощную, энергию.

Воздух перед ними задрожал, сгустился, превращаясь в нечто вязкое, почти осязаемое. Темный, маслянистый, полупрозрачный щит начал формироваться прямо из пустоты. Он рос, расширялся, пока не образовал перед ними купол диаметром в несколько десятков метров. Он колыхался, переливался всеми оттенками тьмы, словно живой.

— Вперед! — скомандовал К’тул, его голос прозвучал уверенно и властно. — Разбирайте завал! Не бойтесь огня, щит защитит вас!

Орда, получив новый приказ, с ревом ринулась вперед. Прикрытые магическим барьером, они начали растаскивать дымящиеся бревна, отбрасывать в сторону обугленные тела своих соплеменников, расчищая проход.

Сверху, со склонов, снова посыпались «огненные горшки». Они с глухим стуком разбивались о темный, вязкий купол, их горящее содержимое стекало по нему, как вода по стеклу, не причиняя никакого вреда. Арбалетный огонь тоже был бесполезен — болты либо отскакивали от барьера с противным визгом, либо просто вязли в нем, теряя свою убойную силу.

Воины барона, видя, что их снаряды больше не достигают цели, на мгновение растерялись. Но лишь на мгновение.

— Прекратить огонь! Экономить боеприпасы! — раздался голос парня. — Всем приготовиться к ближнему бою!

Орда, расчистив проход, хлынула дальше. Они прорвались через первую линию обороны, через остатки огненного ада. Да, они все еще попадали в ловушки, «Ежи» все так же выстреливали своими стальными иглами, но магический щит значительно ослаблял их эффект. Потери были, да, но они уже не были такими катастрофическими, как вначале. Лавина катилась дальше, неумолимо приближаясь ко второй линии баррикад, за которой их ждала наша пехота.

И вот они столкнулись.

Это напоминало столкновение «стенка на стенку», вот только клин вражеской пехоты воткнулся в непреодолимое препятствие. Ударился, отскочил обратно, словно резиновый мячик от стены и попытался навалиться снова. Но длинные пики, упертые в землю и крупные щиты делали свою работы.

Лязг стали о сталь, глухой удар топора о композитный щит, хруст ломаемых костей, яростные крики, предсмертные хрипы — все смешалось в один чудовищный, оглушающий гул. Это был ближний бой. Жестокий, беспощадный, без правил и пощады.

Дикари, обезумевшие от ярости и запаха крови, лезли напролом, размахивая своими ржавыми тесаками и дубинами. Они не умели фехтовать, не знали тактики. Их сила была в числе, в первобытной, животной ярости.

Но против них стояла стена. Стена из щитов, из копий, из стали и мужества. Воины Долгорукова и Романовича, облаченные в новую, почти неуязвимую броню, держали строй. Они дрались молча, сосредоточенно, каждый их удар был точен и смертоносен.

Композитные нагрудники и шлемы выдерживали удары, которые проломили бы любую латы. Мечи, выкованные «Фениксом», легко разрубали самодельное оружие дикарей и их незащищенную плоть.

К’тул стоял позади вместе с Идрисом и продолжал держать непробиваемый для арбалетов и огненных горшков щит. И, как думал старый маг, рано или поздно любая преграда рухнет, если как следует подождать и поднажать.

А поднажать было чем.

[Александр Кулибин]

Я стоял на небольшом возвышении у входа в ущелье и мог хорошо видеть происходящее. Мои инженерные ловушки, мои тактические расчеты сделали свое дело. Они проредили врага, заставили его умыться кровью, лишили его первоначального натиска. Но теперь… теперь все решалось здесь, внизу. Силой, мужеством, стойкостью каждого отдельного воина.

Я видел, как Иван Кречет со своей Бьянкой, которую он использовал теперь как короткое, но мощное копье, пронзает насквозь одного из дикарей. Видел, как Руслан и Олег, работая в паре, как два разъяренных медведя, крушат врагов своими тяжелыми мечами. Видел, как Миша, ловкий, как кошка, прикрывался щитом от ударов и тут же ударял выстреливаемым шипом. Практика пошла ему на пользу.

Но дикарей было слишком много. Они лезли и лезли, перешагивая через трупы, не обращая внимания на потери. Их ярость и численное превосходство начинали сказываться. Наша стена щитов, еще недавно казавшаяся несокрушимой, начала прогибаться. То тут, то там дикарям удавалось прорваться, завязать бой внутри нашего строя.

— Арбалетчики! Огонь по флангам! — кричал я, пытаясь скоординировать действия стрелков на склонах. — Не дать им обойти!

Болты свистели, находя свои цели, но это было все равно что пытаться вычерпать море ложкой. На место каждого убитого вставало двое новых.

Я чувствовал, как по спине пробегает холодок. Мы держались. Но как долго мы сможем продержаться? Еще час? Два? А потом… потом они нас просто сомнут. Задавят массой.

Нужно было что-то делать. Что-то, что могло бы переломить ход битвы. Но что? Все мои «сюрпризы» уже были использованы. Теперь оставалась только сталь, только мужество.

И я видел, что этого недостаточно.

[К’тул]

К’тул стоял в тылу своей орды, бесстрастно наблюдая за тем, как кровавый прилив разбивается о стену щитов и копий. Живая масса давила всем своим бесконечным потоком, но этого было мало. Место, в котором встал строй солдат плечом к плечу и не пропускал ордынцем было воистину узким. К’тул не смог не отметить тактического преимущества со стороны военачальников, которые соорудили именно в этом месте преграду и выстроили бойцов.

Старый маг недовольно поморщился, ощущая, как темный щит тянет из него энергию. Да, теперь у него было ее навалом, но если так продолжать стоять — рано или поздно силы закончатся. А значит…

Он повернул свою высохшую, похожую на череп, голову к Фтангу, который с нетерпением переминался с ноги на ногу, как огромный, рвущийся с цепи пес.

— Иди, — проскрипел К’тул. — Твой выход. Смешай их.

Фтанг не заставил себя ждать. Радостный, почти звериный рев вырвался из его необъятной груди, и он, словно запущенный из катапульты валун, врезался в ряды защитников.

Это было похоже на то, как таран пробивает стену. Композитные щиты, выдерживавшие удары мечей и топоров, с треском разлетались в щепки под его сокрушительными ударами.

Копья не успевали достигать тела великого (в буквальном смысле) Фтанга, потому что здоровяк либо отбивал их, отмахиваясь, либо невероятно резво уходил в сторону, сминая солдат под собой.

Он не просто прорывал строй — он его уничтожал. Люди, закованные в лучшую броню, которую только мог создать «Феникс», разлетались в стороны, как кегли, их кости ломались с сухим, тошнотворным хрустом.

Фтанг не пользовался оружием. Ему оно было не нужно. Его кулаки, размером с небольшие наковальни, были страшнее любого меча. Он сметал все на своем пути, внося в ряды обороняющихся хаос и первобытный ужас человека, увидевшего саблезубого тигра.

Вот один из воинов попытался с отчаянным криком воткнуть острие копья здоровяку прямо в горло, когда тот подставился, но Фтанг с ловкостью успел схватить копье за древко в нескольких сантиметрах от артерии, после чего рванул на себя, сбив воина с ног и пинком наги, как по футбольному мячу, подкинул его в воздух, а затем, крутанув его же копье, пронзил насквозь, раздробив и копье и композитный нагрудник.

И так было с каждым, кто пытался противостоять несоразмерному человеку, чей интеллект был едва выше интеллекта черемши.

Мэтр Скворцов, до этого момента наблюдавший за битвой с вершины ущелья, не мог оставаться в стороне. Он увидел, как рушится их тщательно выстроенная оборона, как воины, не в силах противостоять этой неудержимой мощи, начинают пятиться. Старый маг ударил посохом о землю.

— Vinda! — его голос, усиленный магией, пронесся над полем боя.

Из каменистой земли вырвались толстые, узловатые корни, которые, словно живые змеи, обвились вокруг ног Фтанга, пытаясь сковать его движения. Но великан лишь взревел и с легкостью разорвал их, словно гнилые веревки.

— Stigr! — Скворцов не сдавался.

Из-под земли выстрелили острые, как копья, каменные шипы, целясь в грудь и живот Фтанга. Но тот, прикрывшись телом одного из несчастных дикарей, которого он подхватил с земли, как щит, принял удар на него. Шипы с хрустом вошли в тело, но до самого великана не достали.

Александр, стоявший у входа в ущелье, с ужасом наблюдал за происходящим. Его план обороны давал сбой. Он не учел эту переменную. Он не мог предположить, что в рядах дикарей окажется такое чудовище. Ярость, холодная и острая, начала закипать внутри.

Он спустился с возвышения так быстро, как только мог, и, выхватив свои самострелы, бросился в самую гущу боя.

Саша же, не обращая внимания на творящийся вокруг хаос, видел только одну цель. Не Фтанга. Нет. Великан был лишь инструментом. Нужно было уничтожить того, кто держал этот молот в руках. К’тула. Саша инстинктивно понимал, что именно этот древний старик, стоявший в тылу и отдававший приказы, был источником всего зла. Он ринулся к нему, петляя между дерущимися, стреляя на бегу, расчищая себе путь.

Но на его пути, словно живая гора, вырос Фтанг. Он отбросил в сторону очередного растерзанного воина и повернулся к Саше. На его лице играла глупая, но злорадная улыбка.

[Фтанг]

— А в этот раз не горит! — задорно крикнул Фтанг через плечо, ткнув пальцем в барона. — Почему? — спросил он, обращаясь к Александру, будто бы пытаясь найти ответ.

Александр молчал.

— Отвечай! — недовольно крикнул Фтанг, одной оплеухой свернув шею нападавшему солдату. Саша не успел понять кто это был: ордынец или едва живой солдат их новоиспеченной империи. В этой суматохе, посреди которой они увязли, в принципе тяжело было ориентироваться.

— Гррр, — прорычал Фтанг и копнул ногой, словно бык. — Отвечаааай!!! — гаркнул он и кинулся на барона.

Завязался неравный бой. Саша был быстр, ловок. Он уворачивался, отскакивал, стрелял из своих самострелов. Болты впивались в толстую шкуру Фтанга, но не причиняли ему серьезного вреда, лишь вызывая раздраженный рев. А великан… он был не просто силен. Он был на удивление быстр для своих габаритов. Его удары, тяжелые, как удары тарана, свистели в воздухе, заставляя Сашу отступать, уходить в глухую оборону.

Если бы не бойня вокруг, Саша бы предположил, что он снова находится в институте и сражается на боксерском ринге против парня, который был тяжелее него не на дивизион, а, скажем, Саша был в суперлегком, а Фтанг — супертяжелом.

— Раздавлюююю! — ревел Фтанг, его голос был подобен грому. Он с легкостью подхватил одного из своих же, подвернувшегося под руку дикаря, и швырнул его в Сашу, как метательный снаряд.

Саша отскочил в сторону, несчастный кочевник с глухим стуком врезался в скалу. Саша не терял времени даром. На бегу, почти не целясь, он вскидывал свои самострелы. Щелк! Болт впился в могучее плечо Фтанга. Великан лишь поморщился, словно от укуса комара, и выдернул болт, даже не заметив кровоточащей раны.

Еще выстрел! На этот раз в ногу. Фтанг взревел от ярости, но даже не захромал, продолжая переть напролом.

Саша понял — обычными болтами этого монстра не остановить. Нужно было что-то другое. Он петлял, уворачивался, используя хаос битвы в своих интересах. Он нырял за спины дерущихся дикарей, заставляя Фтанга промахиваться и попадать по своим же. Он перекатывался под ногами, стреляя в самые уязвимые, как ему казалось, места — в колени, в шею, но толстая шкура и мощные мышцы великана были лучшей броней.

— Стой, трус! — ревел Фтанг, наседая все яростнее и яростнее. Он уже не просто пытался ударить Сашу — он крушил все вокруг. Он вырвал из земли молодой дубок с корнями и, как дубиной, начал размахивать им, сметая и своих, и чужих.

Саша отступал, уходя в глухую оборону, пытаясь найти хоть какую-то возможность для решающего удара. Он понимал, что долго так продолжаться не может. Он выматывался, а Фтанг, казалось, только входил во вкус. Его ярость лишь росла, подпитываемая каждой неудачной атакой.

И в один момент Саша допустил ошибку. Он оступился на скользком от крови камне, потеряв равновесие на долю секунды. И этой доли секунды Фтангу хватило.

Он отбросил в сторону свой импровизированный «дубок» и нанес удар. Прямой, быстрый, как удар молнии. Сокрушительный удар кулаком, похожий на удар бронепоезда, ехавшего на всех парах, врезался Саше прямо в грудь.

Мир взорвался болью и искрами. Он почувствовал, как с сухим, тошнотворным хрустом ломаются ребра, как воздух с силой вышибает из легких. Он отлетел на несколько метров, словно тряпичная кукла, ударился спиной о скалу и рухнул на землю, задыхаясь, теряя сознание. Из него вылетел дух.

Боль. Унижение от собственного бессилия. Ярость. Ярость на этого тупого гиганта, на К’тула, на весь этот жестокий, несправедливый мир. Ярость на себя — за то, что не смог, не рассчитал, подвел своих людей, которые сейчас гибли, защищая его и его идеи.

Все эти чувства смешались в один огненный, кипящий котел в его душе. И этот котел взорвался.

Саша снова воспламенился. Но на этот раз это было не то неуправляемое, почти случайное пламя, что поглотило Цепеша. Нет. Это была чистая, концентрированная, осознанная ярость.

Огонь, яркий и яростный, охватил его тело, но не сжигал, а давал силу. Он чувствовал, как боль отступает, как в мышцы вливается неведомая, первобытная мощь. Он осознанно впустил в себя эту силу, но одновременно чувствовал, как она начинает поглощать его разум, его человечность, оставляя лишь одно — жажду разрушения.

Он поднялся. Медленно. И посмотрел на Фтанга. В его глазах теперь тоже горел огонь. Чистый, белый и жаждущий разрушения.

Впервые в жизни Фтанг ощутил что-то странное. Что-то, что, наверное, было его чувством самосохранения, которое не тревожило его с самого детства. С того самого дня, когда он свалился в котелок с каким-то магическим варевом.

И именно поэтому он отмахнулся от этого чувства, как от гнуса.

[Александр Кулибин]

Боль ушла. Так же внезапно, как и пришла. Вместо нее пришло тепло. Не просто тепло, а жар. Всепоглощающий, пьянящий жар, который рождался где-то в глубине моей груди, там, где только что хрустели ребра, и стремительно разливался по всему телу. Он не обжигал, нет. Он… наполнял. Вливался в каждую мышцу, в каждое сухожилие, заставляя их гудеть от переизбытка силы.

Я поднялся на ноги. Мир вокруг был другим. Цвета стали ярче, мир — медленнее. Лязг стали, крики, рев орды — все это отступило на второй план, превратившись в фоновый шум. Я видел только его. Фтанга. Эту гору мяса и тупой ярости, которая посмела меня ударить, посмела меня унизить, посмела угрожать моим людям.

Он должен умереть.

Мысль была не моей. Она родилась не в моем инженерном, привыкшем к расчетам и логике, разуме. Она пришла извне, или, вернее, изнутри, из той первобытной, огненной сути, что теперь проснулась во мне. И я… я не стал ей противиться. Потому что она была правильной. Абсолютно правильной. Он действительно должен был умереть. Здесь и сейчас. За все.

Я видел, как тупая, самодовольная улыбка медленно сползает с его лица, уступая место недоумению. Он смотрел не на меня. Он смотрел на то, во что я превратился. На пылающий силуэт, на огонь, пляшущий в моих глазах.

— Что… — прохрипел он, инстинктивно делая шаг назад. — Что ты такое? — и изогнул голову, словно собака, увидевшая что-то непривычное.

Вместо ответа я просто улыбнулся. И шагнул ему навстречу. Вряд ли он увидел улыбку на моих губах, но мне было плевать.

Земля под моими ногами плавилась, превращаясь в стекло. Воздух вокруг меня дрожал и искажался от жара. Я чувствовал, как сила, необузданная, дикая, пульсирует во мне, ищет выхода. И я дал ей этот выход.

Я не бежал. Я… скользнул. Оставив за собой огненный след, я оказался прямо перед ним. Он успел лишь поднять свои огромные ручищи, чтобы прикрыться. Это была его последняя ошибка.

Мой кулак, объятый пламенем, врезался в его импровизированный блок. Раздался треск, похожий на звук, словно кувалдой ударили по деревянному ящику. Но это было не дерево. Это были его кости. Фтанг взвыл от боли, отшатнулся. Его предплечья, там, где их коснулся мой огонь, почернели, задымились. Запахло горелым мясом.

Но он не упал. Ярость и боль лишь придали ему сил. Он взревел, как раненый зверь, и снова ринулся на меня, размахивая своими могучими, пусть и поврежденными, руками.

Начался танец. Танец огня и грубой силы. Его удары, тяжелые, как удары молота, разрывали воздух, оставляя за собой свистящие следы. Они крушили камни, вырывали куски земли. Но они не достигали цели.

Я был быстрее. Легче. Я двигался, как пламя, уходя с линии атаки в последнее мгновение, позволяя его инерции работать против него самого. Я петлял, кружил, обтекая его, как вода обтекает скалу. И наносил удары. Короткие. Точные. Обжигающие.

Каждый мой удар оставлял на его теле черный, дымящийся след. Я бил по ногам, заставляя его терять равновесие. Бил по бокам, по плечам, по лицу. Я видел, как его толстая, грубая шкура лопается, как плавится жир под ней, как обугливается мясо. Он ревел, выл, матерился, пытался схватить меня, но я был неуловим.

Это было опьяняюще. Чувство абсолютного превосходства, абсолютной власти над этим неповоротливым, тупым созданием. Я был огнем. Я был яростью. Я был возмездием.

Но Фтанг был не так прост. Он был живуч, как таракан. Даже израненный, обожженный, он продолжал сражаться. В какой-то момент, когда я, увлекшись атакой, подошел слишком близко, ему удалось это сделать.

Он схватил меня.

Его огромные, обожженные ручищи, похожие на клещи, сомкнулись на моем торсе. Я почувствовал, как сжимается грудная клетка, как воздух с хрипом выходит из легких. Он поднял меня над землей, его лицо, искаженное болью и яростью, было в нескольких сантиметрах от моего.

Сломанные ребра стали неприятно тереться друг о друга. Я не чувствовал боли, но точно отдавал себе отчет в том, что внутри меня что-то ерзает.

— Попался, горячий парень! — прорычал он, и из его пасти пахнуло кровью и горелым мясом. — Сейчас я тебя… — кровь непроизвольно потекла по его нижней губе, — СЛОМАЮ!!!

Он начал сжимать. Сжимать, как самый настоящий прокатный станок. Клянусь всеми существующими в мире законами физики, я был уверен, что еще немного и мои внутренности полезут через рот. Пламя, окутывавшее мое тело, на мгновение дрогнуло и начало угасать.

Силы покидали меня. Я видел, как в его глазах загорается триумф. Он почти победил. Он почти сломал меня.

Нет.

Эта мысль, последняя, отчаянная, вспыхнула в угасающем сознании. Нет. Я не сдамся. Не здесь. Не так.

Я вспомнил все. Похищение Риты. Схватку с тварями в лесу. Схватку с этой троицей. Схватку с Цепешем в Старом Городе. Бой в ущелье. Лица моих людей, полные страха и надежды. Ответственность, лежавшую на моих плечах. И ярость. Чистая ярость снова вспыхнула во мне, но на этот раз — с удесятеренной силой.

Я перестал бороться. Перестал сопротивляться. Я просто отпустил. Отпустил все. Контроль, разум, страх, боль. Все, что делало меня человеком. Остался лишь огонь. Чистый, первородный, всепоглощающий огонь.

Я почувствовал, как он вырывается из меня. Не просто пламя, окутывающее тело. Нет. Это была вспышка. Взрыв. Словно внутри меня взорвалась сверхновая звезда.

Мир исчез. Остался только свет. Белый, слепящий, абсолютный. И жар. Невероятный, немыслимый жар, способный плавить сам камень.

Я не слышал крика Фтанга. Не слышал криков дикарей, которым не повезло оказаться рядом. Я не слышал ничего. Только рев всепоглощающего пламени, которое было теперь мной.

Когда свет погас, когда я снова смог видеть, вокруг меня было… пусто. На выжженной, почерневшей земле, в радиусе нескольких десятков метров, не было ничего. Ни Фтанга. Ни дикарей, стоявших рядом. Ни даже их обгоревших трупов.

Они просто испарились. Превратились в пепел, в ничто. Как там говорится? Не осталось даже мокрого места? Так и получилось.

Я посмотрел на свои руки. Черные узоры на правой руке светились теперь не просто голубым, а ярко-белым светом, и казалось, что они стали частью моей кожи. Словно сама раскаленная лава текла по телу.

Я поднял голову. Битва замерла. Все — и мои воины, и остатки орды — смотрели на меня с ужасом. Дикари, потеряв не только своего самого сильного воина, но и, видимо, остатки своей отваги, дрогнули. Один, второй, третий… они начали пятиться, а затем, бросая оружие, развернулись и бросились бежать. В панике. В накатившем ужасе.

Я видел, как Скворцов, прекратив свою магическую дуэль с К’тулом, смотрит на меня с тревогой. Я видел, как Маргарита, победившая, видимо, своего ментального противника, с ужасом прижимает руки ко рту.

Но мне было все равно. Ярость ушла, но на ее место не пришло облегчение. Лишь гулкая, холодная пустота. И огонь. Огонь, который все еще жил во мне, который требовал еще. Еще жертв. Еще разрушения.

Я повернулся в сторону убегающих дикарей. И улыбнулся. Улыбкой демона, вышедшего на охоту.

И тут я увидел его. К’тул. Он стоял один, посреди поля боя, и смотрел на меня. В его древних глазах не было страха. Лишь холодный, расчетливый интерес. И он тоже улыбался.

Мой огонь, моя ярость, моя сила — все это рвалось к нему. Я чувствовал, как пламя снова разгорается, становится ярче, горячее. Я сделал шаг в его сторону.

— Саша! — крик Маргариты донесся до меня, словно издалека, сквозь рев огня в ушах.

Но я не слушал. Я видел только свою цель. И я шел к ней, оставляя за собой выжженную землю. Битва за ущелье, возможно, и была закончена. Но вот моя битва только началась.

[мэтр Скворцов]

Дуэль магов не была похожа на яростную, кровавую рубку, что кипела в солдатской суматохе. Нет. Это был танец. Смертельный, изящный, почти беззвучный танец двух древних сил, отточенный веками практики.

Скворцов двигался легко, почти не касаясь земли. Его посох был продолжением его воли. Короткий взмах — и воздух перед наступающим К’тулом сгущался, превращаясь в невидимую, вязкую преграду. Удар посохом о землю — и из-под ног старика-ренегата вырывались каменные шипы, острые, как иглы.

Но К’тул был не менее искусен. Он не уворачивался — он предвидел. Его движения были минимальны, экономны. Он встречал атаки Скворцова своими собственными, сплетая в воздухе сложные, мерцающие багровым светом рунические вязи.

Вязкий воздух рассекался тонким, как лезвие, заклинанием распада. Каменные шипы крошились в пыль, наткнувшись на пульсирующий щит из темной энергии, который окутывал К’тула.

Они обменивались ударами, парировали, ставили блоки. Синие молнии, срывавшиеся с посоха Скворцова, сталкивались в воздухе с черными сгустками некротической энергии, аннигилируя друг друга со сухим, резким треском. Вокруг них искажалось пространство, воздух дрожал и вибрировал от переизбытка магической энергии.

Это была битва не грубой силы, а чистого мастерства. Битва двух шахматистов, где каждая фигура, каждый ход мог стать последним. Они знали друг друга слишком хорошо. Слишком давно. Их вражда была старше, чем многие деревья в этом лесу.

Но когда в центре ущелья, там, где Фтанг пытался сломать огненного барона, произошла вспышка, их танец прервался.

Взрыв. Не звуковой, а энергетический. Волна чистой, первобытной силы, белого, нестерпимого света, хлынувшая во все стороны. Она была настолько мощной, что оба мага, и Скворцов, и К’тул, одновременно пошатнулись, инстинктивно выставив перед собой защитные барьеры.

Их личная дуэль на мгновение потеряла всякий смысл. Они замерли, как и все остальные на этом поле боя, и уставились на то место, где только что сражался Саша.

Скворцов смотрел на пылающий силуэт, на юношу, объятого чистым, белым пламенем, которое не коптило, не дымило, а просто сияло, поглощая свет и тени вокруг. И в его старых, мудрых глазах отразился не просто шок. А ужас. Глубокий, почти забытый ужас узнавания.

Перед его внутренним взором, словно выцветшие кадры старой хроники, пронеслись картины былого. Картины, которые он так старался забыть.

Руины городов, дымящиеся воронки на месте цветущих полей. И силуэты. Пылающие силуэты людей, потерявших себя, поглощенных собственной, вышедшей из-под контроля силой. Это были маги. Великие маги, которые в пылу Рунических Войн, в отчаянии, в ярости, переступали грань. Они становились не просто проводниками магии — они становились самой магией. Неконтролируемой, разрушительной, сжигающей все на своем пути, и в первую очередь — их собственные души, их разум.

Он видел это. Он сражался с ними. И он помнил, чем это всегда заканчивалось. Пеплом. И пустотой.

Он смотрел на Сашу, на его горящие белым огнем глаза, на его лицо, лишенное всяких эмоций, кроме холодной, всепоглощающей ярости. И понимал.

История совершила очередной оборот. И, как известно, она любит ходить по спирали и повторять события.

— О нет… — прошептал он, и в его голосе прозвучало отчаяние. — Только не это… не снова…

[К’тул]

К’тул с нескрываемым, почти научным любопытством наблюдал за пылающей фигурой Саши. Ужас, охвативший всех остальных, его не трогал. Напротив, на его высохшем, похожем на череп лице, играла кривая, презрительная усмешка. Он видел подобное и раньше. Много раз.

— Вот оно что. Спонтанный, — насмешливо каркнул он. — Это мы уже проходили, мой мальчик. Классический случай магического перегрева. Очень эффектно, не спорю. Но также и предсказуемо. Потерпи немного, скоро все кончится. Выгоришь дотла, как свечка, и дело с концом. Хотя… — он хищно прищурился, — я, пожалуй, тебе помогу. Ускорю процесс.

Он уже начал сплетать в воздухе сложную руническую вязь, намереваясь нанести решающий удар по Скворцову, чтобы затем спокойно, со знанием дела, разобраться с этим самовоспламенившимся юнцом.

Но он не успел.

Саша, все еще объятый чистым, белым пламенем, повернул голову. Его глаза, теперь два пылающих колодца, в которых не было ничего человеческого, сфокусировались на К’туле. И он ринулся вперед. Не побежал, не пошел — он пронесся над выжженной землей, как комета, оставляя за собой шлейф из раскаленного воздуха.

Скворцов, видя это, отступил, понимая, что вмешиваться сейчас — самоубийство. Это была уже не дуэль магов. Это будет очень поучительная расправа для зазнавшегося ренегата. Поучительная с одним исходом.

К’тул не дрогнул. Он был готов. Уверенность в собственном превосходстве, в своем многовековом опыте, была непоколебима. Он вскинул свой посох, и воздух перед ним сгустился, превращаясь в черный, поглощающий свет щит.

— Глупец! — прошипел он. — Ты думаешь, твоя неконтролируемая ярость способна пробить мою защиту?

Саша врезался в щит. И щит рассыпался, как стекло, разлетевшись на тысячи темных осколков. Ударная волна отбросила К’тула на несколько шагов назад, заставив его пошатнуться. Невероятно. Сила этого «спонтанного» была куда больше, чем он предполагал.

Старый маг пришел в ярость. Он перестал играть, перестал оценивать и начал сражаться, как в последний раз, выжимая из себя все соки.

— Идрис, треклятый болван, чего стоишь⁈ — гаркнул он и бросил быстрый взгляд, но очень скоро заметил, что Идрис занят другой проблемой. Он стоял на месте, как вкопанный, а его взгляд пространно блуждал. Ктул, успел сообразить, что случилось и поэтому прошипел: — Треклятая девчонка!

Земля под ногами Саши вздыбилась. Из разломов вырвались десятки костяных рук, пытаясь схватить его, утащить под землю. Но они сгорали, не успев даже коснуться его пылающего тела.

К’тул выкрикивал заклинания, одно за другим. Черные молнии некротической энергии срывались с его посоха, но они растворялись в белом пламени, окружавшем Сашу. Сгустки тьмы, способные высасывать жизнь, просто испарялись, не достигая цели.

Это было похоже на то, как мотылек пытается пробить стену огня. Бесполезно. Бессмысленно.

К’тул отступал, его лицо исказилось от ярости и непонимания. Как? Как этот мальчишка, этот выскочка, мог противостоять его древней, темной магии?

А Саша наступал. Он не использовал заклинаний. Он был самим заклинанием. Он просто шел вперед, и все вокруг него плавилось, горело, обращалось в прах. Он протянул руку, и из его ладони вырвался поток чистого, белого огня.

К’тул едва успел выставить новый щит, но и тот продержался лишь мгновение. Пламя обожгло его, заставив взвыть от боли. Его древняя, иссохшая мантия затлела.

Отчаяние. Впервые за многие столетия К’тул почувствовал его ледяное прикосновение. Он понял, что проигрывает. Что эта битва может стать для него последней.

И тогда он решился на последний, самый отчаянный шаг. Он выхватил из-за пазухи тот самый маленький, невзрачный камушек — очерненное, напитавшееся кровью и страданиями Сердце Дикой Руны.

— Ты сам этого захотел, мальчишка! — прохрипел он, поднимая артефакт над головой. — Сейчас ты познаешь истинную силу! Силу Хаоса!

Камень в его руке вспыхнул багровым светом. Темная, вязкая энергия хлынула из него, окутывая К’тула защитным коконом. Щит, сотканный из самой сути страдания и смерти, был почти непробиваемым. Пламя Саши, ударившись о него, отскочило, не причинив вреда.

К’тул рассмеялся. Его каркающий, дребезжащий смех был полон триумфа. Вот она, сила! Вот оно, превосходство! Теперь он был неуязвим! Теперь он сможет размазать этого мальчугана, как кусочек масла по сковороде, а следом — весь мир!

Он начал сплетать новое, еще более страшное заклинание, намереваясь не просто убить Сашу, а поглотить его силу, его пламя, сделать его частью своей собственной мощи.

Но он не учел одного.

Сердце Руны, которое он держал в руке, которое он считал своим покорным рабом, внезапно задрожало. Оно почувствовало другую силу. Родственную. Первородную. Чистую энергию той самой руны, что была вживлена в мозг Саши.

Для артефакта, пусть и очерненного, пусть и искаженного темными ритуалами, это было как встреча с давно потерянным братом. Как возвращение к истокам. Если бы К’тул не был магом-ренегатом, который только использовал магию для своих черных целей, а остался на пути таких, как Скворцов, то, возможно, спустя несколько десятков лет ему бы и удалось узнать, что пошло не так.

В тот самый момент, когда К’тул уже был готов нанести решающий удар, багровый щит вокруг него дрогнул и… исчез. Просто растворился в воздухе. Артефакт в его руке перестал излучать тьму. Вместо этого он вспыхнул чистым, голубым светом, тем самым, что сиял, когда Ядро было запущено, и вырвался из ослабевших пальцев мага, устремившись к Саше.

К’тул замер. На его лице отразилось полное, абсолютное непонимание, которое быстро сменилось ужасом осознания.

— Нет… — прошептал он. — Не может быть… Предательство…

Артефакт, его последняя надежда, его ключ к могуществу, предал его. Он выбрал другого хозяина. Выбрал по праву Сильнейшего и праву Чистейшего.

Да, магия барона Александра Кулибина была первородной. В его жилах буквально текла сама магия в таком виде, в каком она существовала вне человеческих манипуляций.

Саша, не обращая внимания на парящий перед ним камень, просто шел вперед. Он поднял руку, и пламя, сорвавшееся с его пальцев, окутало древнего мага.

Защита К’тула рухнула окончательно. Он закричал. Пронзительно, отчаянно, как смертельно раненый зверь. Его крик был полон не только боли, но и обиды вкупе с недоумением.

Саша сжигал его. Медленно. Безжалостно. Превращая в пепел вековую злобу, коварство и жажду власти.

К’тул сгорел. Без остатка.

И в тот момент, когда последний крик древнего мага затих, Саша, уничтожив свою главную цель, не остановился. Ярость, не находя больше выхода, поглотила его окончательно.

Он повернулся к бегущим в панике дикарям. И огненный смерч, который еще недавно был человеком по имени Александр Кулибин, двинулся в их сторону.

[Маргарита Долгорукова]

Пока на поле боя разворачивалась огненная трагедия, в ином, невидимом для большинства пространстве, шла своя, не менее жестокая битва. Битва разумов.

Маргарита, стоя у подножия скалы, была далека от физической схватки. Ее тело было напряжено, как натянутая струна, глаза закрыты, а на лбу выступили мелкие капельки пота. Вся ее сущность, весь ее Дар были сконцентрированы на одной цели — сломить волю Идриса.

Она чувствовала его. Холодный, язвительный, скользкий, как угорь, разум. Он был защищен, но не так сильно, как разум К’тула. В его ментальной обороне были бреши, прорехи, сотканные из высокомерия, презрения к окружающим и застарелых обид. И именно в эти бреши Маргарита и наносила свои удары.

Ее разум, обычно яркий, полный образов и эмоций, сейчас превратился в острый, отточенный клинок. Она не пыталась давить на него грубой силой, нет. Она действовала тоньше. Она нашла его страхи. Страх быть незамеченным, страх остаться в тени более могущественных магов, страх собственной ничтожности, который он так тщательно скрывал за маской цинизма и сарказма.

Она вытаскивала на свет его самые постыдные воспоминания, самые мелкие унижения, самые горькие разочарования. Она заставляла его снова и снова переживать их, усиливая, искажая, превращая в бесконечный кошмар.

«Ты всегда будешь вторым, Идрис…» — шептал ее голос в его сознании.

«Слабак… Неудачник…»

«К’тул использует тебя, как и всех остальных. Ты для него лишь инструмент, который он выбросит, когда тот станет не нужен…»

Идрис отбивался. Он пытался возводить ментальные щиты, контратаковать своими собственными ядовитыми мыслями, но его оборона трещала по швам. Он не ожидал такой силы, такой… жестокости от этой юной девчонки.

Он привык, что ментальные дуэли — это игра, состязание в остроумии и силе воли. А она… она не играла. Она воевала. Воевала за свою жизнь. За жизнь близких ей людей. За Новгород. За дядю. За Александра.

И в какой-то момент Идрис сломался. Его ментальная защита рухнула, как карточный домик. Разум его, не выдержав натиска собственных кошмаров, усиленных ее волей, просто… выключился. Схлопнулся. Превратился в пустоту.

В конце концов, она не просто так была одной из самых сильных Одаренных. Магия — одно дело. А вот ментальный Дар — несколько другое.

И не каждый маг мог постичь тот уровень ментальных сил, которые доставались Одаренным.

Маргарита, истощенная до предела, открыла глаза. Мир качался, в ушах стоял звон. Она тяжело дышала, опираясь на холодный камень скалы. Но она победила. Идрис, стоявший в нескольких десятках метров от нее, замер, его глаза остекленели, изо рта потекла тонкая струйка слюны. Он превратился в «овощ». В пустую оболочку, лишенную разума и воли.

И тут она увидела Сашу.

Вернее, то, во что он превратился.

Зрелище было одновременно и величественным, и ужасающим. Он больше не был человеком. Это был демон. Демон огня и ярости. Его тело, окутанное слепящим, белым пламенем, казалось выше, больше, оно искажалось в мареве раскаленного воздуха.

К’тула она не видела, но осторожно предположила, что с ним могло случиться, если Саша прямо сейчас несся на всех порах в сторону отступающей по ущелью орде.

Он влетел в толпу паникующих дикарей, как огненный смерч. Пламя, срывавшееся с его рук, пожирало их десятками. Он не рубил, не колол. Он просто проходил сквозь них, и они вспыхивали, как сухой камыш, мгновенно превращаясь в прах.

Это была не битва. Это была зачистка.

— Саша! — закричала она, ее голос утонул в реве пламени и предсмертных воплях. — Саша, остановись! Хватит!

Но он не слышал. Или не хотел слышать. Он был глух ко всему, кроме голоса огня, что бушевал внутри него, требуя все новых и новых жертв.

— НАЗАД! — проревел вдруг рядом с ней голос сотника Игната. Он оттаскивал своих людей от этого огненного ада, его лицо было бледным от ужаса. — ВСЕМ НАЗАД! ОТСТУПАЕМ НА СОТНЮ ШАГОВ! НЕ ПОДХОДИТЬ!

Солдаты Романовича и Долгорукова, повинуясь инстинкту и приказу, отступали, образуя широкий круг вокруг пылающей фигуры своего недавнего командира. Их лица окутала маска ужаса. Они смотрели на Сашу не как на человека, а как на разгневанное божество, вершащее свой суд.

Маргарита смотрела на него, и ее сердце сжималось от боли и отчаяния. Это был не он. Не тот Саша, которого она знала. Не тот ироничный, умный, иногда немного неловкий, но такой надежный инженер. Это было нечто иное. Древнее. Страшное. И она понимала — если его не остановить, он сгорит. Выгорит дотла, оставив после себя лишь пепел и пустоту.

Она видела, как он, уничтожив последних дикарей, которые не успели сбежать, замер посреди поля боя. Огненный вихрь вокруг него не утихал, а лишь разгорался все сильнее. Он стоял один, в центре выжженной земли, усеянной черным пеплом, что кружился вокруг него, и медленно поворачивал голову, словно ища новую цель.

И его пылающий взгляд остановился на них. На своих.

Душа Маргариты почти что ушла в пятки, когда она на мгновение увидела демонический оскал на лице возлюбленного мужчины. И вместе с тем она сжала кулаки. Даже уставшая и почти изможденная она не бросит его.

— Мэтр… — голос Маргариты был едва слышен, — Что с ним?

Скворцов подошел к ней, его лицо, обычно такое спокойное и непроницаемое, сейчас было мрачным, как осеннее небо. Он тяжело опирался на свой посох, его плечи были ссутулены.

— Он потерял себя, — произнес он тихо, не отрывая взгляда от пылающей фигуры Саши. — Пламя поглотило его разум. Та сила, что живет в нем… она слишком велика для человека. Ярость, боль, жажда битвы — все это стало для нее топливом. И теперь она горит, сжигая все вокруг. И его самого, изнутри.

Маргарита смотрела на Сашу, на этот огненный смерч, в который он превратился, и ее сердце разрывалось на части. Нет. Она не могла этого допустить. Не после всего, через что они прошли. Не после того, как он спас ее, спас всех их.

Она повернулась к Скворцову, ее зеленые глаза, еще влажные от слез, горели решимостью.

— Мы должны ему помочь! — сказала она твердо. — Я… я должна попробовать.

— Как, дитя мое? — в голосе мага звучала горечь. — К нему сейчас не подойти. Этот огонь испепелит любого, кто осмелится приблизиться на пять шагов.

— Я попробую достучаться до него, — настаивала Маргарита. — До его разума. Я знаю, он там. Где-то очень глубоко, под этой стеной пламени и ярости. Но я не смогу сделать это на расстоянии. Мне нужно подойти к нему. Максимально близко. Мэтр, — она схватила его за рукав его кожаного доспеха, — я прошу вас, помогите мне! Создайте для меня защитный барьер, щит, который сможет выдержать его огонь. Хотя бы на несколько мгновений. Этого должно хватить.

Скворцов посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. Он видел в ее глазах не только отчаяние, но и несгибаемую волю. Он понимал весь риск этого безумного плана. Его магия против той первобытной, необузданной силы, что вырвалась из Саши… это было все равно что пытаться остановить лесной пожар ведром воды. Но он также понимал и другое. Это был их единственный шанс. Шанс спасти не только барона Кулибина, но и, возможно, их всех от последствий этого неконтролируемого всплеска.

Такой же призрачный шанс, который Саша подарил Хламникам и помог им вернуть пропавших людей.

Он сжал свой посох крепче до того, что его костяшки побелели, а рунические символы по всему телу вспыхнули синим свечением.

— Хорошо, — наконец произнес он, и его голос снова обрел твердость. — Я сделаю все, что смогу. Но ты должна понимать, Маргарита, — он положил свою сухую, морщинистую руку ей на плечо, — щит не будет вечным. У тебя будет очень мало времени.

— Мне хватит, — ответила она, и в ее голосе не было ни тени сомнения.

Скворцов кивнул. Он поднял свой посох.

На этот раз магических слов не было. Он просто ударил посохом о землю, после чего отпустил его и обвел Маргариту двумя руками, словно описывая окружность.

Воздух вокруг Маргариты задрожал, сгустился. Тысячи крошечных, сияющих рун, похожих на светлячков, закружились вокруг нее, сплетаясь в единое целое. Через мгновение ее окутал полупрозрачный, мерцающий синий купол.

Он был почти невидимым, но Маргарита чувствовала его — плотный, упругий, он отгораживал ее от внешнего мира.

— Иди, — сказал Скворцов, его лицо было бледным от напряжения. — И да помогут нам всем Боги. Старые и новые. И если они вообще есть в этом сумасшедшем мире.

Маргарита, прикрытая этим магическим щитом, сделала первый шаг. Затем второй. Она медленно, но уверенно пошла по выжженной земле, прямо к центру этого огненного ада, откуда к ним двигался Саша.

Он заметил ее. Его пылающая голова повернулась, глаза-колодцы сфокусировались на ней. Он не узнавал ее. Он видел лишь движущуюся цель. Нечто, что осмелилось вторгнуться в его царство огня и разрушения.

Он вскинул руку. С его пальцев сорвался огненный шар, размером с человеческую голову. Он с ревом пронесся по воздуху и врезался в синий купол, окружавший Маргариту.

Раздался оглушительный треск, похожий на удар грома. Щит задрожал, по нему пробежали трещины, но он выстоял. Ударная волна отбросила Маргариту на шаг назад, но она устояла на ногах и продолжила идти.

Вены на лбу и жилы на шее Скворцова вздулись. Он напрягся, сшивая щит на ходу, отчего его собственная энергия улетала, как вода в сухую землю.

— Саша! — крикнула она, ее голос тонул в реве пламени. — Это я, Рита! Очнись!

Но он не слушал. Он атаковал снова. И снова. Огненные шары, огненные копья, огненные плети — он обрушивал на нее всю свою ярость, всю свою разрушительную мощь.

Щит Скворцова трещал по швам. Маг, стоявший в нескольких десятках метров позади, с трудом удерживал его. Его лицо было покрыто потом, руки, сжимавшие посох, дрожали от нечеловеческого напряжения.

— Маргарита, остановись! — кричал Иван, его лицо было искажено от ужаса. — Он убьет тебя!

— Не ходи туда! — вторил ему Руслан.

Вся их маленькая армия, все, кто выжил в этой мясорубке, с замиранием сердца смотрели на эту сцену. На хрупкую девушку в мерцающем синем коконе, идущую навстречу огненному демону, который еще недавно был их другом и командиром.

Но Маргарита продолжала идти. Шаг за шагом. Она видела, как слабеет щит, как трещины на нем становятся все больше, и они не успевают восстанавливаться.

Она чувствовала жар, который пробивался сквозь магическую преграду, опаляя ее кожу, ее волосы. Но она не останавливалась. Она смотрела только на него, на Сашу, пытаясь докричаться до него, достучаться до его разума, который был погребен под толстым слоем пламени и ярости.

Вот она уже совсем близко. Десять шагов. Пять. Она видит его лицо — бесстрастную, пылающую маску. Видит его глаза — два белых, бездонных колодца.

Щит треснул. Рассыпался на тысячи синих осколков. Жар тут же ударил в лицо, заставляя зажмуриться, отшатнуться. Но она не отступила.

Сделав последний, отчаянный рывок, она кинулась к нему.

— Не-е-ет! — раздался отчаянный крик со стороны их лагеря.

Маргарита обхватила руками пылающее тело Саши. И ее огненно-рыжие волосы утонили в пламени.

[Александр Кулибин]

Темнота. Густая, вязкая, почти осязаемая. Она была повсюду. Я не чувствовал своего тела. Не ощущал ни холода, ни тепла, ни боли. Лишь эта всепоглощающая, абсолютная пустота.

Я был нигде. И никем.

Где-то на задворках сознания, словно далекое, почти забытое эхо, еще теплились обрывки воспоминаний. Боль от сломанных ребер. Унижение. И ярость. Всепоглощающая, освобождающая, пьянящая ярость, которая превратилась в огонь. Белый, чистый, всесжигающий огонь. Я помнил это. Помнил, как отпустил контроль, как позволил этому пламени стать мной.

А потом… потом все исчезло. Осталась только эта бесконечная, душная темнота.

Я пытался бороться. Пытался вспомнить, кто я. Александр Кулибин. Инженер. Барон. Человек… Человек? А был ли я им еще? Или я просто сгусток энергии, бесцельно парящий в этой пустоте?

Нужно было что-то делать. Нужно было найти выход. Я попытался представить перед собой ту самую поляну в моем сознании, тот левитирующий камень, испещренный рунами. Мою руну. Мой якорь, мой центр. Я пытался «узреть», как учил меня Скворцов. Но ничего не получалось. Тьма была непроницаема. Она не поддавалась.

Я был в ловушке. В тюрьме собственного разума, захваченного силой, которую я сам же и выпустил на волю. Отчаяние, холодное и липкое, начало подступать к горлу. Неужели это конец? Так бесславно, так глупо… сгореть в пламени собственной ярости, оставшись вечным пленником этой тьмы.

И тут я услышал его. Голос.

Он был тихим, едва заметным, как шелест листвы на ветру, как далекий звон колокольчика. Он пробивался сквозь плотную завесу тьмы и тишины, тонкий, но настойчивый.

«…Саша…»

Я поднял голову от колен. Мне не показалось?

«…Саша, ты слышишь меня?..»

Маргарита. Это был ее голос. Он звучал здесь, в этой пустоте, где не было ничего.

— Маргарита? — спросил я вслух, мой собственный голос прозвучал глухо, непривычно. — Где ты?

«Ты слышишь меня?» — ее голос стал чуть громче, увереннее.

— Да! — крикнул я, не зная, куда кричать, в какую сторону поворачивать голову. — Да, я слышу! Где ты⁈

«Иди на мой голос. Просто иди на мой голос, Саша… я здесь… я рядом…»

Иди на ее голос. Это была единственная зацепка. Я встал. Или, вернее, попытался встать. Тела я по-прежнему не чувствовал, но ощутил какое-то движение, изменение в пространстве.

— Говори! — крикнул я. — Не умолкай, Рита! Говори со мной!

«Я здесь, Саша… я не уйду… иди ко мне…»

Я пошел. Вернее, побежал. Я не видел, куда бегу, не чувствовал земли под ногами, но я двигался. Двигался на ее голос, который становился все громче, все отчетливее, переходя из отдаленного глухого зова в полноценное обращение.

Тьма вокруг начала редеть, уступая место серому, безликому туману. И в этом тумане, прямо передо мной, я увидел ее. Дверь. Простая, деревянная дверь, словно из моего кабинета в Хмарском. Она просто висела в пространстве, ниоткуда и никуда не ведя. Никогде. Но голос Маргариты доносился именно оттуда.

Я протянул руку к ручке. И в тот самый момент, когда мои пальцы уже готовы были коснуться холодного металла, дверь распахнулась.

Из нее вышел я.

Вернее, не то чтобы я. А то, что было похоже на меня. Силуэт, сотканный из чистого, белого, яростного пламени. На его лице, если можно было так назвать эту пылающую маску, не было ничего, кроме холодного, всепоглощающего гнева. В его глазах-колодцах бушевала сверхновая. Это была моя ярость. Мой огонь. Мой демон, которого я сам породил и выпустил на волю.

— Ты не пройдешь, — сказал Не-Я. Его голос был моим, но искаженным, усиленным ревом пламени, эхом тысяч голосов.

— Пройду, — ответил я. Голос мой прозвучал на удивление твердо. Я не чувствовал страха. Лишь холодную, звенящую решимость.

Не-Я хмыкнул, и от этого хмыка по серому туману пошла рябь.

— Рискни.

Я ожидал огненные шары, огненные смерчи, раскаленные копья… да что угодно, что соответствовало бы образу этого пылающего демона. Но нет. Не-Я был, в каком-то извращенном смысле, Мной. Он знал меня лучше, чем кто-либо другой. Знал мои привычки, мои страхи, мои слабости. И он знал, как бить по самому больному.

Помнишь, Саша, как в былые годы? Бой с тенью. На тренировках. Один на один с самим собой.

Глупая мысль, которую я тут же отмахнул, но засечь успел.

И именно поэтому он не стал метать в меня файерболы. Он просто встал в боксерскую стойку. Идеальную, отточенную сотнями часов тренировок. Мою стойку.

— Серьезно? — спросил я, и из моего голоса так и сочилась ирония, смешанная с безграничной усталостью. — После всего, что было… ты решил устроить спарринг?

Он не ответил. Лишь пламя в его глазах-колодцах вспыхнуло ярче. И он кинулся на меня.

Это был не просто выпад. Это был взрыв. Такой яростный, такой быстрый хук, что я едва успел среагировать. Мое тело, помнящее старые рефлексы, само сделало шаг назад, уходя с линии атаки. Я рефлекторно, пользуясь тем, что инерция потянула его дальше, врезал ему в челюсть коротким, хлестким левым джебом.

Удар был точным, жестким. Я почувствовал, как мои костяшки врезаются в его пылающую, но на удивление твердую плоть. Но он… он даже не пошатнулся. Лишь его огненная голова мотнулась в сторону.

А затем он ударил в ответ. Прямой, как выстрел. Я успел лишь подставить блок, скрестив руки перед собой. Удар был такой силы, что меня отбросило на несколько шагов назад. Руки онемели, зазвенели, словно в них ударили молотом.

Он был мной, но усиленным во сто крат. Моя скорость, моя техника, но помноженные на его ярость и необузданную силу.

Начался танец смерти. Мы кружили по этому серому, безликому пространству, обмениваясь ударами. Я уворачивался, нырял, отскакивал. Он — пер напролом, как танк, пытаясь раздавить меня.

Каждый его удар, даже заблокированный, отзывался болью во всем теле. Каждый мой удар, даже самый точный, казалось, не причинял ему никакого вреда.

Но я не сдавался. Потому что я знал — если я проиграю здесь, в этой ментальной битве, то проиграю все. Я не просто умру. Я стану им. Стану этим пылающим, безмозглым демоном, несущим лишь смерть и разрушение.

Я должен был победить. Не ради себя. Ради них. Ради Риты, которая сейчас, я был уверен, отчаянно пыталась достучаться до меня. Ради Ивана, Руслана, Олега, Миши, которые доверили мне свои жизни. Ради Михалыча, который стал мне почти отцом. Ради всех тех, кто поверил в меня. Нельзя было дать этому демону победить.

Эта мысль, эта тяга к победе, это желание жить и защищать — они стали моим топливом. Я перестал думать о боли, об усталости. Я дрался. Дрался так, как никогда раньше. На пределе. За гранью.

Я пропустил удар. Еще один. Вспышка боли в боку, хруст. Снова ребра. Но я не обращал внимания. Я отвечал. Сериями. Вкладывая в каждый удар всю свою волю, всю свою ненависть к этому монстру, который украл мое лицо, мое тело.

Он тоже начал уставать. Я видел это. Его удары становились не такими быстрыми, его движения — не такими точными. Пламя, окутывавшее его, слегка потускнело. Он был силен, да. Но его сила питалась лишь яростью. А ярость — это конечный ресурс. Она выгорает.

А моя сила… моя сила питалась другим. Надеждой. Ответственностью. Любовью. И она была бесконечной.

В один момент, когда он, выдохшись после очередной атаки, на мгновение замер, я нанес свой удар. Не просто джеб. Не просто хук. Я вложил в него все. Всю свою волю. Всю свою суть.

Удар пришелся точно в солнечное сплетение. Он согнулся пополам, его огненное тело задрожало. И в этот момент я схватил его. Схватил за горло.

Но я не стал его душить. Я… я начал его впитывать. Я не знал, как это делается, не понимал механизма. Просто почувствовал, что могу. Что должен. Как тогда, с Дикой Руной, я почувствовал, как его сила, его ярость, его огонь начинают перетекать в меня. Не разрушая, а… становясь частью меня. Управляемой частью.

— Я… всегда буду здесь, — прохрипел он, его голос слабел, пламя вокруг него таяло. — Я… это ты, не забывай…

Он посмотрел на меня своими угасающими глазами-колодцами, и в них я на мгновение увидел не ярость, а… что-то другое. Почти человеческое.

— И стоит тебе разозлиться… стоит кому-нибудь вывести тебя из равновесия… я буду здесь. Я буду тут как тут. Запомни это, Александр Геннадиевич Мартынов. Запомни, кто ты. И свою суть.

И затем он растаял. Просто растворился в моих руках, как дым, как утренний туман. Оставив после себя лишь легкое тепло и звенящую тишину.

Я стоял на коленях, тяжело дыша. Сил не было даже на то, чтобы поднять голову. Все тело было одной сплошной, пульсирующей болью. Но я победил. Я победил себя.

Нужно было вставать. Нужно было идти. К ней. К Рите. Она ждала.

Я сделал рывок. Последний, отчаянный рывок. Я буквально толкнул себя вперед, к той самой двери, что висела в пустоте. Уцепился за холодную металлическую ручку, как утопающий за спасательный круг. И повернул ее.

Мир взорвался светом. Настоящим светом. И звуками. И запахами.

Я стоял на коленях посреди выжженного поля, усеянного тонной черного пепла и сажи. А еще вокруг меня было что-то рыжее и неприятно щекотало лицо. Даже здесь, сквозь тошнотворный запах горелого мяса, пота, грязи и смерти я узнал ее запах.

И как ей только удается.

Влага с ее глаз капала мне на лицо. Я обнял ее руками за талию и поднял голову.

Маргарита. Живая. Правая щека и скула обожжены, но не критично.

— Саша… — сказала она, и голос тут же захлебнулся рыданиями. — Живой.

Ее хватка оказалась такой сильной, что я на мгновение задохнулся.

— Жи… вой… — выдавил я, ощущая, как ноют ребра. — Пусти… умоляю… ребра…

— Ой! — тут же воскликнула она. — Прости!

Я ничего не ответил. Просто смотрел на нее. Смотрел и улыбался.

Неделя. Целая неделя прошла с тех пор, как ущелье Черного Ворона стало братской могилой для орды Радомира Свирепого. Я сидел в знакомом кабинете Алексея Петровича, глядя на тяжелые, расшитые золотом портьеры, и пытался сопоставить свои нынешние ощущения с теми, что были здесь, в этой же комнате, всего неделю назад. Тогда — азарт, предвкушение, напряжение перед битвой. Сейчас — звенящая в ушах тишина, тупая боль в ребрах и странная, опустошающая тяжесть в душе.

Напротив меня, за массивным дубовым столом, сидели оба царя. Они тоже молчали. Долгоруков задумчиво вертел в руках перо, Романович же просто смотрел в одну точку, его могучие руки, скрещенные на груди, были неподвижны. Атмосфера в кабинете была такой плотной, что, казалось, ее можно было резать ножом.

Я откашлялся, нарушая затянувшуюся тишину. Горло все еще першило.

— Кхм, итак, Ваши Императорские Величества. Вы хотели меня увидеть.

Цари переглянулись, словно решая, кто из них начнет этот нелегкий разговор.

— Да, Саша, — наконец произнес Долгоруков, откладывая перо в сторону. Его голос был усталым.

— Да… — замялся Романович и неловко почесал в затылке. Жест, совершенно не свойственный этому уверенному в себе, грозному воину.

Я не торопил их. Я все понимал.

Маргарита и Скворцов, едва я пришел в себя, в деталях рассказали мне о том, что произошло после того, как я… отпустил ситуацию.

Рита, используя свой Дар, даже показала мне несколько ярких, пугающих картин, которые до сих пор стояли у меня перед глазами. Мой собственный огненный силуэт, сеющий смерть.

Лица воинов, искаженные ужасом. Так что да, я прекрасно понимал, что сейчас испытывали эти двое. Смятение. Испуг. Недоверие. Они буквально не знали, с какой стороны ко мне теперь подойти.

— Давайте перейдем к делу, — сказал я спокойно, устраиваясь в кресле поудобнее. Ребра все еще ныли при каждом резком движении. — Мы защитили наши земли. Это главное.

— Да, ты прав, — кивнул Долгоруков. — Мы победили. И мы крайне благодарны тебе за твои ловушки, за твою стратегию. Игнат и Борис передавали свои наилучшие пожелания и просили кланяться тебе в ноги за твое скорейшее выздоровление. Они сказали, что никогда в жизни не видели такой бойни и не участвовали в ней. Они гордятся, что сражались под твоим началом. Но…

— Но, барон, — вмешался Романович, его голос был глух, как удар по мешку с песком, — молва среди людей — худшее, что может быть. Солдаты, хоть и не самые большие любители потрепаться языками, но после увиденного и случившегося… теперь каждая собака в обоих городах знает, что внутри тебя сидит демон.

Я почувствовал, как в груди вспыхнуло пламя. Не то, настоящее, а его фантомный, но от этого не менее неприятный отголосок. Горячая волна ярости поднялась изнутри, заставляя пальцы вцепиться в подлокотники кресла так, что старое дерево заскрипело.

— Нет во мне… — я скрипнул зубами, но вовремя себя остановил. Сделал глубокий вдох, выдох, заставляя пламя улечься. Успокоился. — Никакого демона. Это магия, Ваши Императорские Величества. Первобытная. Чистая. Истинная. И человеческое тело, как выяснилось, неспособно совладать с ней так просто, как это делает мэтр Скворцов или… те трое с преобразованной магией.

— Саш, — начал Долгоруков мягко, почти по-отечески, — пойми, люди напуганы. Они видели, во что ты превратился. Они видели, как ты сжигаешь врагов одним взглядом. Для них это… это не просто магия. Это нечто за гранью их понимания. Нечто страшное.

— А еще они должны быть благодарны, что остались живы! — на этот раз я не сдержался, мой голос прозвучал резче, чем я хотел. Но я тут же взял себя в руки.

Учтиво, насколько это было возможно, я пытался объяснить им, что опасность миновала. Но внутри, я чувствовал, как что-то живое, темное, согласно кивает и смеется надо мной. Подзуживает.

— Верно. И они благодарны, — подтвердил Долгоруков. — Но благодарность и страх — плохие соседи. А страх, барон, порождает ненависть. И самосуд. Мы с Олегом Святославовичем можем тебя попросить… побыть какое-то время в Хмарском? Пока народ не успокоится. Пока слухи не улягутся. Не хочу я, чтобы мои же подданные, которых ты спас, в один прекрасный день сожгли тебя на костре, как колдуна.

Я хмыкнул, откидываясь на спинку кресла.

— Так вы же сами меня к себе во дворец вызвали, — не удержался я от едкого замечания. — Встретились бы тогда на нашем старом месте, на Ильмене. Подальше от любопытных глаз.

Романович отмахнулся, словно от назойливой мухи.

— Херня это все, барон. И не в месте встречи дело. Никто не успокоится до тех пор, пока не поймут, что им и их семьям ничего не грозит. И я, честно тебе говорю, — он посмотрел на меня прямо, его взгляд был тяжелым, но на удивление… искренним, — ты мне нравишься, как человек. Ты славный воин, ты очень умный мужик. Но эта сила внутри тебя… она пугает даже меня. А я, поверь, мало чего в этой жизни боюсь.

Мне все было понятно. Ясно, как божий день.

Я медленно поднялся из-за стола. Боль в ребрах снова напомнила о себе.

— Я с этим разберусь.

Михалыч дважды ударил своим тяжелым молотом по раскаленному металлу. Удары были короткими, но выверенными. Затем он, кряхтя, взялся за длинные щипцы и осторожно опустил деталь в кадку с водой. Огромный клуб пара с шипением поднялся в воздух, на мгновение скрыв его фигуру. Кузнец вытащил заготовку обратно и с лязгом положил ее на металлический стол.

Передо мной лежало нечто, отдаленно напоминающее ошейник. Или, скорее, широкий, массивный браслет, предназначенный для очень толстой шеи. Он был сделан из двух изогнутых металлических частей, которые на одной стороне соединялись мощным штифтом, позволяя раскрываться и закрываться, а на другой — имели сложный зацепной механизм, похожий на застежку старинного сундука.

— Спасибо, Михалыч, — сказал я, проводя пальцем по еще теплому, гладкому металлу. Работа была безупречной.

— Да не за что, сынка, — старый кузнец вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставляя на коже черную полосу. — Дай бог, поможет тебе эта штуковина, и будешь спать спокойно. А то ерзаешь каждую ночь, бормочешь что-то у себя под нос. Тревожно мне за тебя, Саша.

Я пожал плечами, не находя слов. Он был прав. Последняя неделя была тяжелой. Ночи превратились в череду кошмаров, в которых я снова и снова видел себя, объятого пламенем, чувствовал эту всепоглощающую ярость, эту жажду разрушения.

А днем… днем приходилось бороться с внутренним демоном, который, как и обещал, никуда не делся. Он сидел внутри, тихий, но настойчивый, и ждал. Ждал малейшей вспышки гнева, малейшего повода, чтобы снова вырваться наружу.

— Должно помочь, — сказал я, скорее убеждая самого себя, чем отвечая кузнецу.

Я взял заготовку под будущий артефакт и направился из кузницы к господскому дому, где меня уже ждал Скворцов.

Еще одна неделя после той встречи с царями ушла у нас с магом на то, чтобы, запершись в моем кабинете, перерыть всю его библиотеку, все его древние свитки и фолианты, которые мы перетащили ко мне.

Мы искали способ, как если не покорить эту дикую, первобытную силу внутри меня, то хотя бы… ограничить. Надеть на нее намордник, если так можно выразиться.

И мы нашли. В старом, потрепанном трактате, посвященном «аномальным магическим проявлениям», мы обнаружили описание артефакта, который один из древних магов назвал «Ошейником Воли».

Это был лишь теоретический концепт, экспериментальный образец, который так и не был испытан. Потому что, как гласила печальная сноска на полях, все известные на тот момент «спонтанные самовозгоревшиеся маги» либо погибли, либо были убиты до того, как удалось завершить работу над артефактом.

— Ну, — сказал я, входя в свой кабинет и протягивая заготовку Скворцову, который уже ждал меня, разложив на столе свои тонкие гравировальные инструменты. — Была не была?

— Теоретически, все должно сработать, — ответил мэтр, его лицо было сосредоточенным, как никогда. Он взял металлические полукольца и принялся за работу.

Я наблюдал, как под его умелыми руками на гладкой поверхности металла появляются тонкие, изящные линии. Руническая вязь. Сложная, многоуровневая, она оплетала «ошейник», превращая его из простой железяки в могущественный артефакт. Скворцов работал молча, сосредоточенно, и лишь капельки пота, выступившие на его лбу, выдавали то колоссальное напряжение, которое он испытывал.

Когда он закончил, руны на металле вспыхнули на мгновение мягким, голубым светом и тут же погасли, словно впитавшись в металл, став его неотъемлемой частью.

С легкой дрожью в руках я взял готовый артефакт. Он был холодным, тяжелым. Я поднес его к шее. Холодный металл заставил кожу покрыться мурашками. Секунду я колебался, а затем решительно защелкнул замок.

И тишина.

Не та, внешняя. А внутренняя. Неприятный шум в голове, тот постоянный, низкочастотный гул, который преследовал меня с момента битвы, который был отголоском бушующего во мне пламени, — он исчез. Просто исчез. На его место вернулась привычная, спокойная, аналитическая тишина.

Я выдохнул. Длинно, шумно, с облегчением, которого не испытывал уже очень давно.

— Ну как? — спросил маг, его голос был напряжен.

— Кажется… помогло, — я потер шею, ощущая под пальцами гладкий, холодный металл. — По крайней мере, в голове стало значительно тише и… попробуйте меня разозл…

Я не успел договорить. Рука Скворцова, быстрая, как удар змеи, хлестнула меня по затылку. Это был смачный, от души, подзатыльник. Но… я ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал неприятный, болезненный тычок, но той привычной уже волны ярости, того желания испепелить обидчика, которое преследовало меня всю последнюю неделю, не было.

— Ау! — я недовольно потер ушибленное место. — Больно, вообще-то.

— Работает! — почти выкрикнул маг, и на его лице впервые за долгое время появилась искренняя, широкая улыбка. — Хвала небесам! Работает! Веришь, мой юный друг, я боялся, что мне придется это сделать. Я уже мысленно прощался с жизнью, но переступил через себя, чтобы проверить. Жить-то мне еще хочется!

— Верю, — я тоже улыбнулся, чувствуя, как по телу разливается волна безграничной радости и облегчения. Получилось. У нас все получилось.

Я подошел к окну. Солнце уже садилось, его последние лучи окрашивали небо в багряные и золотые тона. Там, на западе, за верхушками деревьев, за бескрайними просторами Диких Земель, начинался новый, неизведанный мир. Мир, полный опасностей, тайн, но и невероятных возможностей.

Если нам удалось провернуть такое… если мы смогли обуздать эту первобытную, разрушительную силу… значит, нам по плечу и все остальное. Значит, получится и вернуть цивилизацию этому миру, возродить науку, построить новое общество на руинах старого прошлого.

Теперь — точно получится. Я был в этом уверен.