Патриот. Смута. Том 2

Глава 7

Удары колокола вырвали меня из сна. Исчезла черемуха, так и не порадовав своим запахом. А ведь там, в забытьи пытался я вдохнуть этот любимый с детства аромат. Родной, дорогой. У дома моего, где детство все прожил, росла высокая, разлапистая. Вроде дед еще сажал

Но царство Морфея редко дарит нам ощущения запахов.

Дернулся.

Враги! Вскочил, руку на эфес положил. Уф, да нет, все хорошо. На потеху людей созывает святой отец. К монастырю. Издали звук идет, как раз от реки. Не наша церковь, кремлевская. Пришла бы беда, Пантелей уже ломился в дверь. Будил, поднимал. Да и в тереме люди бы бегали.

Встал, потянулся. Надо идти. Вечер будет непростым. Сжигание трупа ведьмы — это же все обставить надо. В верном ключе подать. Речь сказать. Людям донести. И проследить, чтобы никакая сволочь ничего нехорошего, мистического сделать не учудила.

Вышел.

Пантелей дремал на табуретке там же, где его до этого оставил. В помещении стояли сумерки, значит, за стенами — вечер. В самом тереме тихо. Но тишину эту нарушал доносящийся снаружи приглушенный колокольный звон.

— Хозяин. — Внизу на лестнице послышались шаги, появился Ванька. — Все готово, хозяин. Я вас будить бегу, народ к монастырю созывают. Что-то будет там.

А, парень ты же не в курсе еще. Я же тебе не сказал про ведьму. А других людей ты и не слушал. Вначале, небось, до того, как позвал, дрых на сеновале, а потом доспех чистил и одежду. Недосуг было разузнать.

Посмотрел на него, проговорил серьезно:

— Ведьму жечь будут, мертвую. И двух чертей, мной убитых.

Он изменился в лице, побледнел, перекрестился, отпрянул.

— Слышал я краем уха, что-то, но так… — Начал было.

— Готово все? — Я не обращал внимания на его суеверный страх, спускался по ступеням.

— Да, я здесь в приемном покое терема сложил все. — Он сам резко переключился на более приятную тему. — Воевода заходил, посмотрел и ушел.

— Сказал чего?

— Нет. Мыслю, теперь вы здесь воевода, хозяин. — Он улыбнулся как-то глуповато. — У Фрола Семеновича на лице все написано было. Доволен он такой заменой. Спокоен. Годы его не те. Даже я, холоп, вижу, что тяготила его ответственность.

— А люди что? Готовы?

— Да, коней седлают. Григорий ворчал только. От дел его оторвали. Он в арсенале все пропадает с этими двумя.

Это хорошо, работает человек. Но помощь мне его нужна. Слишком мало пока что людей толковых и доверенных. Ничего, больше будет, проще станет.

— Ладно. Время теряем. Помогай облачиться.

— Идем, господин.

Я вошел в приемный покой. Там было разложено мое снаряжение. Облачиться, одоспешиться, подпоясаться, вооружиться, следом выйти во двор оседлать скакуна и вниз к монастырю, смотреть на потеху и с людьми говорить.

Только до этого, проверить все нужно и сделать по уму.

Штаны-шаровары, с которых начал одеваться, были прямо отличными, широкими из темного тонкого сукна. Сапоги все те же — мои, ладные, вычищенные и приведенные почти в первозданное состояние. Умел, оказывается, Ванька. Кафтан сидел как влитой. Жаль, зеркала нет, хотелось взглянуть, как выгляжу во всем этом боярском. Красиво, наверное, знатно, дорого. Да и на лицо свое посмотреть, а то — так и не понял я, в кого переродился до конца. С зеркалами в это время не просто было. Дорогое удовольствие. Даже у воеводы воронежского не нашлось.

Юшман надевал с помощью Ваньки.

— Хозяин, а что за ведьма-то? — Спросил слуга помогая.

— Так убили мы ее, в Колдуновке. Ночью же ездили. Разбойников побили ну и ее. Григорий застрелил. — Я прыгнул, чуть осаживая кольчужное плетение, потянул борта друг на друга, повертелся, влезая поудобнее. — Привезли труп. При церкви у монастыря жечь будут с татарами двумя, что в чертей обернулись. Тоже мертвыми. Чтобы никакая гадина не сказала, что выжила Маришка.

— О как. — В голосе слуги я слышал неуверенность.

Ремни затянули. Сел доспех отлично хорошо. Только чувство парящей походки вмиг исчезло. Нелегкая ноша — железо носить на плечах своих.

Дальше кушак. Обмотал, затянул узлом сбоку, чтобы концы свисали до середины бедра. Затем ремень с обвесом. На нем и сумка небольшая для самого важного. Что там в ней, я смотрел еще когда в Чертовицком у церкви имущество перебирал. Деньги какие-то небольшие и всякие мелочи. Расческа деревянная, бусина, ткани кусок, игла.

На том же ремне крепились ножны с саблей. Выбрал все туже легкую, быструю, полученную трофеем у нижегородца. Кинжал — бебут, большой, увесистый. Был еще пистолет. Можно прицепить увесистую штуку тоже к поясу, но… я же верхом буду.

Подумал и все же решил нагрузить себя. Мало ли куда придется бежать и стрелять на вскидку.

— Заряжено все?

— Да, хозяин. Пистоль этот. А еще на коне вашем в сумках — аркебуза и два рейтпистоля. Все готово. Конь почищен, оседлан. Григорий и еще четверо во дворе дожидаются. Говорил уже.

— Молодец, Ванька. — Я хлопнул его по плечу. — Пока меня нет, план начинай выполнять. Ходи, броди, смотри в оба и слушай.

Повел плечами, покачался на носках. Все снаряжение сидит хорошо. Да, доспех слегка звенит нижним кольчужным полотном, но что здесь поделать. Несовременное для меня снаряжение, идеально не подгонишь. Главное удобно, насколько может быть вообще такой наряд. И защитить должно от стрелы и скользящего удара сабли. А это уже многое.

— В путь.

Прошел через коридор, вышел наружу. Махнул стоящим в ожидании пятерым всадникам. Взлетел в седло. Все же мой конь превосходил всех, которых я видел до этого. Даже трофейные татарские уступали ему. Цены немалой животина. С таким и в копейную атаку идти можно. Доспешным прямо в сшибку. Вынесет и вывезет.

— Ну что, люди служилые! Идем плоды своих деяний лихих собирать!

Малым отрядом двинулись на выезд из кремля. Я шел вместе со всеми, кратко выдавал инструкции. Чего ждать можно и зачем мы туда вообще едем. Люди изначально думали, что развлечение их ждет, лицами вмиг посуровели, закивали. Григорий уставился на меня с приличной долей уважения, спросил.

— Думаешь, до такого дойдет?

— Может, и нет, но лучше бы нам быть готовыми. За день мог враг подготовить недоброе. Время у него было.

— Понял, подле тебя буду, если что.

— Спасибо, сотоварищ.

Выехали в город. Двинулись к надвратной башне. Звуки колокола продолжались, гулкие, протяжные. Людей вокруг было прилично. Все переглядывались друг с другом, а как нас завидели, так сразу же шептаться стали. Многие пальцами показывали на меня.

Ясно, привлек внимание. Это отлично. Все пока по плану идет.

— Скажи, боярин. — Григорий двигался рядом. — А что за слово такое ты все время говоришь, товарищ?

Чудно, неужели здесь его не ведают и не знают? Почему только сейчас вопрос возник.

— Григорий, товарищ, это соратник, близкий человек. Что у вас здесь не в чести оно?

— Казаки так друг друга часто называют. Из одного куреня, ватаги, дружины. Или как оно там по-ихнему. Слышал такое. Мы как-то больше собратьями и друзьями зовем близких людей. Ты же московит, вроде, а не донец. Боярин.

— Привычка. — Я улыбнулся. — Учителя так учили.

Да, они самые. А именно: товарищи Ленин и Сталин. Да и многие другие. Со школьной скамьи вбили в голову советский подход, что есть товарищи. И что почти все мы люди советские — друг другу, те самые, товарищи и товарки. Но, если провинился, называть тебя сразу начинают в ведомствах всяких — гражданином. И это уже для тех, кто стоит на пороге удаления из культурного, принятого общества.

Но, до этих времен еще далеко. А вот из своей речи убрать такое обращение я никак не мог.

Выезжали на склон холма. С надвратной башни нам вслед смотрел грустный стрелец. Не довелось ему в потехе поучаствовать, негодовал. Но караульная служба отлагательств не терпит. Пост покидать нельзя.

За воротами на склоне людей было еще больше. Мы, так складывалось, почти замыкали процессию, движущихся к монастырю. Там у берега реки подле бань уже сформировалась приличная толпа. Тысяча человек, может, даже две. Мужчины, женщины, подростки. Даже дети присутствовали.

Я всмотрелся в территорию, на которой придется работать с массами.

Если смотреть от города, сверху, с холмов.

Справа церковь. Высокое здание, за которым можно спрятаться даже небольшому отряду, если нужно. На колокольню взобраться сложно. Все же людей много, не ночь на дворе, а только ранний вечер. Вряд ли незаметно кому-то удастся это проделать незаметно. Либо, проникнуть разбойничьим путем. Позиция отличная, но труднодоступная. Будь здесь привычный мне огнестрел, снайперская позиция приемлемая, но в реалиях семнадцатого века — сомнительно.

Вокруг церкви комплекс монастырских зданий. Небольшие, преимущественно хозяйственные. Высокие располагались чуть дальше. Ближе к воде и правее, за церковью, на южной части. С них обзор происходящего плохой, даже ужасный. Использовать их можно, для какого-то отвлечения внимания. К примеру, поджечь, чтобы народ смутить. Вряд ли больше.

Пойдут ли на столь экстремальные меры мои противники? От разбойников ждать можно всего. А народу панику внушить не так уж и сложно.

Проблем добавляло то, что никакого забора, огораживающего все эти строения, не было. Если кто-то захотел бы проникнуть, труда бы это не составило.

Что еще.

Слева слободка. Дома неказистые, одноэтажные, приземистые. Уходят дальше на север. Слишком далеко, слишком невысоко. Даже залезь на крышу, большего обзора не полится. Да и ближайшие уже заняты детворой. Сиди там взрослые мужики, выглядело бы это подозрительно.

Самое важное и опасное — бани.

Строения крепкие, высокие. Метров восемь. Часть крыши имеет малый скат. Взобраться туда — не так уж и сложно, имея время и нужную сноровку, а также снаряжение. Веревка и крюк кошка — этого хватит.

Из небольших окошек под крышей струится дым, поскольку заведения эти работают. Готовятся принимать людей вечером. Располагались четыре таких строения как раз между слободой и храмовым комплексом. Прямо за организованными кострищами, отделяя их от реки.

Отличное место для засады. Прямо шикарное.

Толпа как раз полукольцом окружала место сожжения с иной стороны. Да, получается, если кто-то решит напасть из бань — люди его увидят, но, во-первых, дым из отверстий под крышей. Топилось то все это по-черному. А второе — сделав дело на мнение людей и последствия, может быть и плевать лиходеям.

Эти строения нужно проверить.

— Расступись! — Громко прокричал я, ведя коня прямиком к сложенным кострищам.

Там несколько человек возились, стаскивали снопы, подкладывали бревнышки в и без того крупные навалы. Мест сожжения было организовано два. На одном по центру полулежала мертвая ведьма. На втором, что располагалось чуть ближе к слободе, двое переодетых чертями татарских трупов.

— Так, Григорий. — Я обратился к едущему рядом подьячему. — Бани на тебе и еще двух людях. То, о чем говорил. Обойти, проверить, смотрите в оба. Начнем, как вернетесь. Чуть что. Людей словить, не убивать по возможности.

Подьячий кивнул.

— И еще одного за церковью следить. Четвертого служилого себе возьму. За толпой наблюдать.

— Думаешь, будет? — Служилый человек выглядел напряженно.

— Да. Бани слишком хороши. За день можно было придумать что-то. Организовать. — Посмотрел на него серьезно. — Напоминаю. Если решишь, что чертовщина какая-то творится, не верь. Весь этот обман вскроем, за ним не высшие силы стоят, а люди из плоти и крови. Хитрые воры и убийцы.

— Понял я. Ты хоть скажи, а что может быть-то?

— Да откуда знаю я, Григорий, что в голову недобиткам этим придет. Сейчас кострища проверю. С ними проще все. Пороха насыпал, рвануло. Меди, если сыпнуть, в пыль натертой, то зеленым пламя будет отсвечивать. — Я спокойно смотрел на него, говорил негромко, ровно, без эмоций. — А еще — птиц в мешке можно, например, притащить. На крышу влезть и выпустить. Змей, опять же из мешка, в толпе пустить. Но с ними сложнее, весна, потеплело недавно.

— Откуда ты все знаешь это, боярин… — Он смотрел на меня, глаза круглые, как блюдца. Удивлен подьячий был сильно.

— Учителя хорошие были. Григорий, ухо востро держи.

— Сделаю, боярин.

Мы, конными протолкались к месту сожжения. От сложенных кострищ до первых стоящих в скоплении людей было где-то метров пятнадцать-двадцать. Народ ворчал, переговаривался, негодовал. Но пока что наблюдал больше с интересом, а не с ненавистью.

Руководил сам Серафим Филипьев, ему помогало пятеро.

— Какой план? — Спешился и обратился к нему. С места в карьер, без экивоков.

— Здав будь, боярин. — Он осенил меня крестным знамением. — Рад видеть тебя.

— И ты здрав будь, отец. План всего этого действа какой? — Повторил я вопрос уже более холодно.

— Прочтем молитвы, святой водой, окропим и запалим нечисть эту. — Был ответ.

— Колдовства не боишься? Вдруг оживет или чего иное случится. — Я пристально смотрел на него, ждал реакцию. Нужно было знать, насколько этот человек суеверен, и страшиться всякого непонятного и мистического.

— Да ты что, боярин. — Серафим перекрестился. Реакция меня устраивала. Священник может и боялся колдовства, но здесь чувствовал себя уверенно. — Мы на земле святой. Нашей, церковной. С нами бог, крест, вода святая. Пламя тварь эту сожрет.

Он посмотрел на меня, заговорил еще тише.

— Да и воняет она трупом уже. Издохла и ведьма, и эти, ряженые татары ее.

— Это хорошо, отец. Хорошо. — Тоже заговорил я тихо. — Только думаю, что люди лихие решат помешать нам в святом действии.

Он напрягся, в глазах появилось непонимание.

— Нападут, боярин? На толпу людскую, на нас, людей божьих?

— Нет. — Я склонился и прошептал ему свои мысли на тему. Про пламя, птиц и прочие догадки.

Про то, что могут стрелять начать, промолчал. Думал, что это последняя мера. Здесь только мне опасаться надо и людям моим.

— Эка хитро. Боярин. Понял тебя, умен ты, раз подозреваешь такое. Но если случиться, значит, и они, тати эти, ох как умны.

— Справимся. Скажи мне, кто костры складывал? Из толпы подходил к ним кто?

— Мы складывали, боярин. Люди мои, по моему поручению.

— Конкретно.

— Так это. — Он указал рукой на застывших у сложенных кострищ мужиков.

— Понял тебя. — Я повернулся к подьячему, обходящему толпу с внутренней стороны, смотрящему на людей пристально. — Григорий, сотоварищ мой, подойди.

Служилый человек повиновался. Вдвоем мы двинулись к первому кострищу.

— Смотри по сторонам и на людей Серафима. Кто топчется, нервничает, примечай. Как только рванет кто с места, хватайте с бойцами.

Подьячий кивнул, подозвал еще двоих, шепнул им указания.

Я сам присел, уставился между снопами. Принюхался. Провел пальцем.

— Серафим, маслом бы полить, чтобы горело лучше. Занялось быстро и спалило тварь быстрее.

— Так сухое же…

К священнику вопросов у меня не было. Масло в это время недешевое. Тратить его на сожжение трупов, если есть сухие дрова казалось какой-то слишком расточительной задачей.

Я сдвинул один сноп, чуть разворошил бревна. Посмотрел внутрь. О… Вон что-то есть. Вижу мешочек небольшой. Все же порох, не медь. Не зря проверять полез.

— Нашел! — Выкрикнул громко и руку прямо внутрь наваленной древесины запихнул.

Даже если бы и не нашел ничего… Тот, кто делал непотребства с костром, проявил бы себя и понесся удирать. Его я не видел, но Григорий, что стоял рядом резко махнул рукой и двое служилых, с коней не спешившихся, рванулись вперед.

Один есть!

Я резко распрямился. Толпа в недоумении загудела.

— Спокойно, люди добрые! — Говорил громко, а сам смотрел на крыши бань, не на людей. — Спокойно! Тати нас напугать хотели! А мы их сейчас! Поймаем и спросим!

Вот оно!

На крыше самого близкого ко мне строения движение. Любопытство губит. Показался, спрятался.

— Один со мной! Туда! — Пальцем указал направление и понесся вперед. — Серафим, смотри, чтобы сюда не спрыгнул. А прыгнет. Ловите. Лестница есть?

— Так это…

— Вели принести, отец. Сейчас людям еще потеху покажем.

Пока говорил, служилый человек толкнул коня в бока, а я сам быстрым шагом направился к строению, объезжая сзади. Поп махнул рукой, и двое его подчиненных, недоумевающих от, происходящего, побежали за лестницей в сторону храма.

— Слезай, собака! — Поймал себя на мысли, что сам ругаться начинаю также как здесь принято. Улыбнулся. — Все равно достанем же.

Ответа не было. Затаился, гад. Ничего, сейчас вытащим. Крюка с веревкой я не взял, но прилюдно можно было влезть по углу сруба. Там и цепляться удобнее было, и ноги упирать. А можно подождать пару минут. Может, пока мужики тащат лестницу, тот, кто там наверху сидит, проявит себя, покажется.

— Народ честной! — Заговорил я громко. — Сейчас разбойников изловим! И начнем сожжение ведьмы! Святой отец! Начинай молитву! С ней с врагами сподручнее воевать!

Толпа продолжала бурлить, но Серафим зычным голосом громко и четко принялся читать священный текст. А я, аккуратно схватившись за бревна, полез наверх, на крышу. План был в том, что таящийся там враг сейчас судорожно думает, как выбраться, показаться не может, но убраться желает всем сердцем. Видит, скоро лестницу принесут, и решает что как.

Если услышит, что лезу — занервничает, начнет удирать.

Так и случилось, не успел я подняться выше метра, как толпа ахнула!

— Лови! Вон он!

— Стоять! — Заорал я спрыгивая.

Самосуд мне был здесь не нужен.