Патриот. Смута. Том 2

Глава 17

— Погоди, боярин. — Тренко догнал. Пошел рядом. — Эка ты их.

Я в ответ пожал плечами. Работа у меня такая. Тренировали не только людей на чистую воду выводить, допросы вести, но и засады вскрывать, посты снимать, и всему же этому противодействовать.

То, что здесь, в этом времени, тело у меня молодое, лишь оболочка. Вы же не знаете, люди служилые, что внутри сидит человек, который бывал в очень и очень многих переделках. Имеет и боевой, и оперативный опыт работы. Так что — дело не простое, снять пост из четырех человек, но вполне подъемное. Были бы более привычные мне, современные средства, под рукой имелись, работа проще шла.

Эх… Мне бы пулемет и бесконечные патроны…

Усмехнулся, фантастика все это.

— Кафтан-то и доспех.

Точно. Я принял все снаряжение. Начал одеваться. Так высохну быстрее, а то не ровен час еще простужусь. В семнадцатом веке воспаление легких не лечат, так что не надо оно мне. Накинул кафтан, сразу как-то теплее стало. Следом юшман. Ремни затянул, покачался на носках. Перекинул ремень с саблей, опоясался. Шапку одел.

Вот, теперь на человека похож.

Был диверсант, стал боярин, воевода. Одежда все же многое дает, недаром по ней встречают.

Добрались вдвоем до лагеря сторожей. Лошади как стояли спокойно, так и продолжали. На нас им было все равно. Привычные они к людям. А то, что не хозяева их, так это… Бывает. Значит, не первый раз конь седока меняет. Не личный он, не боевой товарищ, как мой основной, а просто один из рабочих инструментов.

Подошел к шалашу. Присел над оглушенным. Глянул, пощупал пульс на шее. Жив, но в себя еще не пришел. Поднял, тряхнул, подтащил к дереву, упер. Он начал в себя приходить, застонал, попытался потянуться, но путы держали.

Пару пеньков поставил рядом. Махнул спутнику, садись, мол, поговорим на троих.

Легонько отвесил пощечину пленному. Тот встрепенулся, как ушатом воды окатили. Глаза круглые, ошалелые. Смотрит, понять не может, что происходит, дергается, выпутаться пытается. Мычит, кляп жует.

— Значит так, мил человек. — Я смотрел на него холодно и серьезно. — Сейчас я выну кляп, и если ты вздумаешь орать, то отрежу тебе ухо. Ты меня понял?

Тот закивал, быстро-быстро, уставился на меня, перевел взгляд на сотника, потом опять вернулся ко мне.

— Правило простое. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Нарушил, получил затрещину или в нос кулаком. Ты меня понял?

Он вновь кивнул. На этот раз один раз без суеты.

Я посмотрел на Тренко, тот наблюдал. Сложил руки перед собой. В разговор наш не полезет, ему интересно больше, как я работаю. Но и послушать тоже, куда без этого.

— Что там, без нас с переправой справятся?

— Да, собратья, бойцы опытные. — Ответил он, не отводя взгляда от пленника. — Филорет присмотрит за порядком. Они тут скоро уже все будут. Там на пяточке, где трупы…

Услышав это слово, в глазах пленного я увидел еще больше усилившийся страх. Сотник продолжал:

— Остались, человек десять, может пятнадцать от силы скопиться. Двинуться к нам.

Это хорошо. Как придут, так и решим, что с этим разбойником делать. Ну и, конечно, по его словам оценим полезность. Военнопленный, конечно — что есть, то есть. Но до конвенций еще далеко. А здесь за предательство и пособничество татарам думаю, петля или чего похуже.

Ладно, начали.

— Ты Жуку служишь? — Я неспешно вынул кляп из его рта.

Он моргнул, чуть покрутил головой, закивал.

— Да, г… Да.

— Сколько вас у него?

— Так это, в дозоре-то тут четверо, со мной значит. — Он икнул, побледнел, видимо, понял, что остался один, раз других захваченных людей рядом нет. — Еще двое на мысе, за рекой следят…

— За Воронежем?

— Так есть.

Ага, значит, засекут наших стрельцов. В целом — и так и так было хорошо. Имелся у меня план на оба случая. Главное только для его реализации знать, видели люди Жука стрельцов или нет. Выходит, видели, малость скорректируем и действуем.

— Еще кто?

— Еще дозором вдоль Дона ходят трое. Мало ли чего. А остальные, восемь и сам атаман в поместье должны быть. Ну и мужики с ним там.

— Мужики?

— Работники, холопы, значит, эти… Ну рать посошная. Строють.

Я посмотрел на сотника, тот пожал плечами. Да, нанимал Жук каких-то людей. А кого-то, скорее всего, ему еще и Маришка доставляла. Пленных всяких, захваченных ее бандой, на работы. Сомнительно, что и нанятым что-то заплатят. Скорее, все они здесь в рабстве оказались.

Спросил чуть помолчав:

— Татары есть?

Допрашиваемый икнул, глаза выпучил, молчал.

— Ну. — Я неспешно достал бебут, подвел к его горлу острие. — Говори!

— Были, три дня как. Дозор передовой. Ушли.

— Куда ушли?

— Так это, в Поле.

— Сколько?

— Семеро.

— А большие силы? Где?

Я видел, как жила бьется на его шее, ощущал, что дышит он с нарывом. Ему страшно, невероятно. Клинок находился рядом с ней. Неверный ответ, миг и кровь хлынет — не остановишь. А умирать-то никому неохота.

— Так это… — Просипел пленный.

— Что за татары были? Кому служат?

— Не знаю я.

Хлесткий удар левой в ухо опрокинул связанного. Тот рухнул, завыл. Ответ был неверный, не принимался.

— Говори, хуже будет. — Сказал зло. Поднял его, посадил на место, уставился в глаза. Кинжал из руки не выпускал, вновь уткнул в горло.

— Так, сам Джанибек Герай идет с войском. — Начал тараторить пленный. — В Поле он. Тысячи с ним, слышишь, боярин, тысячи. И что, что мы все тут с этим? А? Что?

— Тихо.

Он замолчал, смотрел на меня. Ждал вопроса. Правила усвоил хорошо, жить хочет, но вряд ли получится.

— Жук же твой не с самим Джанибеком говорил. Люди были иные. Верно?

— Да.

— И что, верны ли они названному сыну хана, а?

— Так я, так откуда. — Задергался пленник.

— Уши же у тебя есть. Ты не думай, у нас их много, ушей-то. Мы Тутая Аргчина огнем пожгли немножко. — Я аккуратно резанул связанному кожу в районе ключицы. Совершенно неопасно, но больно и показательно. Такой шаг недвусмысленно обозначает мои самые серьезные намерения. — Пожгли грудь ему, значит…

— Так это, Тутай-то, Тутай. — Глаза, допрашиваемого чуть на, вываливались из орбит. — Он-то и был, но давно, с неделю может. Нет, нет. Даже дней десять. Не помню я, не помню, боярин.

Заныл, хлюпнул носом, смотрел как собака побитая.

— А ты вспоминай, о чем говорили они с Жуком.

— Так это, так о гонце. Ага, значит, говорили, что хан Селямет плох, что пошлет к сыну названному своему.

— Ага. — Я подхватил настрой говорившего, добавил, как бы его мысли за него самого. — Точно выходит, гонец от хана и что татары уйдут, так?

Я почувствовал, что сидящий рядом сотник буравит меня взглядом. Совершенно не понимает, о чем я говорю с этим пленником. Ну и понятно, а зачем оно ему. Я же татар в тереме воеводы допрашивал при Пантелее и еще одном служилом человеке. Не расползлись сведения.

Пленник тем временем продолжал:

— Так это, гонца-то, Тутай должен был. — Он сглотнул. Перевел взгляд с меня на Тренко. — Я-то человек простой, мне что скажут… Я же подневольный. Служилый я. Вы поймите.

— На меня смотреть, падаль, в глаза. — Злобно выпалил я. Дернул его. — Ты, сука такая, татар на землю русскую пускать помогаешь. Понимаешь! Ты надолбы на Песчанке срывал? Ты за одним столом с Жуком сидел, а?

— Так это. Так я.

— Ты! Пес?

То меня так звали, теперь вот как-то само на язык наворачивалось. Но запугать этого гада нужно было до смерти, до мокрых портков. Чтобы все выложил.

— Так приказ. — Слезы потекли из его глаз. — Приказ же.

Он вдруг собрался, затараторил вновь.

— Я-то что, я-то маленький человек. Меня приставили, я и работаю. А Жук он о-го-го, а за ним, за ним-то такие люди стоят. Ого. — Он посмотрел вверх, понизил голос. — Сам Шуйский с ним еду разделял. За столом одним они пировали.

Что-то не верилось мне в эти сказки. Может, конечно, Жук как-то и общался с царем Василием, но чтобы пировать, э нет. Не той высоты полета птица этот местный атаман. Но наплести людям своих мог с три короба. Отчего нет, раз дела царские тут решает.

— Итак. — Говорил я строго, смотрел пристально. — Значит, вы тут по велению Василия Шуйского татар на землю русскую пускать хотите. Клянешься в этом?

За спиной моей слышалось, что уже собирались люди воронежские. Переправа завершалась, отряд готов был двигаться дальше. Только что-то нужно было делать с пленным.

Я поднял его, упер в древесный ствол спиной. Показал собравшимся на поляне.

— Повтори людям, что мне сказал. Всем им, скажи! Тем, кто на страже рубежей стоит! Поведай, что вы тут затеяли. Что задумали. И чью волю здесь исполняете.

Ясно, что все собравшиеся и так понимали, что происходит. Но именно слова допрашиваемого должны были поставить точку во всем этом деле. Стать обвинительным доказательством происходящего. И верной опорой моим действиям по пресечению этого сущего беспредела. Что не просто так боярин какой-то, Игорь Васильевич Данилов, решил атамана Жука воевать. А ради дела великого, земли, людей, Родины. По закону.

Видано ли — русский царь, тварь такая, землю свою воевать силами татарскими решил.

— Говори! — Сказал зло, тряхнул.

— Жук, значит. — Глаза пленного бегали, он не понимал, что происходит и почему от него требуют выступить перед собравшимся вооруженным отрядом людей, которые смотрят на него ой как не добро.

Сбился, набрал побольше воздуха. Продолжил.

— Жук, значит, с самим Василием, царем нашим, Шуйским пировал. Он волю его здесь блюдет. А воля царя такова, что татар надо на север провести. Мы тут в этом Жуку и служим.

— Молодец. Честно все сказал. Клянешься в этом.

— Люди добрые, да ежели перекреститься мог бы, то крест на это положил бы. Правда, это. Я же человек царский. Царем посланный.

Всадники мои, дети боярские переглядывались. Здесь были преимущественно они Филорет и его люди только-только подходили. На лицах всех стали появляться звериные оскалы. Татар. значит, пустить, землю русскую разорить. И этого человека царем зовут!

— Когда орда здесь будет? Где Дженибек? Где его богатуры и мурзы?

— Скоро. Скоро, дней пять подождать осталось. Может и меньше. Сам кровавый меч к нам идет. Первым. Но готово уже все, все готово. Главное, чтобы письма до Дженибека не дошли, но на то, на то атаман наш мудрый, Жук с Тутаем сговорились. — Боец лепетал, язык его развязался. Решил, видимо, что раз волю он здесь царскую исполняет, перед людьми все это честно рассказывает, то дело это правое. — Тутай за Кан-Темир Дивеева, мурзу стоит. Тот тысячу ведет. Первую, как и говорил, его мы ждем, со дня на день.

Он уставился на меня, икнул, добавил.

— Отпусти меня, мил человек, я же царский слуга. Служу ему, как и вы все.

Я только хмыкнул в ответ. Хрен таким царям, а не служба людская. Но, решить что-то нужно.

— Все слышали, сотоварищи мои? — Спросил я у собравшихся служилых людей. — Жук Шуйскому служит. А здесь переправу они готовят, чтобы Дженибек и Кан-Темир со своими ордами Дон перешли.

Люди кивали, на лицах их виднелась нарастающая холодная ярость.

— Так-то, слово государево. — Повторил пленный. — Развяжите меня. Люди добрые, я же государю служу.

— Конями бы его… Боярин. — За спиной я услышал суровый голос Тренко. — За такое.

— Ваша воля.

Я отпустил человека, и он шлепнулся к ногам. Завыл.

— Да вы что! Люди добрые! Как же это! Как так!

Сам стал отходить. Негоже воеводе самому казнь такую, руками своими устраивать. Несколько детей боярских подошли, врезали хорошенько пленному. Пару раз пнули, пока не перестал сопротивляться. Потащили к лошадям.

— Нет. Нет! Не надо! Братцы!

Ведомый на казнь орал, вырывался. Я остановился, наблюдал. Страшная казнь, отвратительная, но быстрая, от болевого шока умереть должен почти мгновенно. Это не за лошадью по степи несколько дней волочиться и не на коле сидеть.

М-да, сурово у них здесь. Черствею я, все жестче становлюсь. Когда закон строгий, но справедливый подстраиваюсь.

Видел, как руки привязали к веревкам. Закинули на одно седло, закрепили. Он все еще брыкался, получал удары. Черед дошел до ног. Завыл, понимая, что конец пришел. Не спастись уже, не разжалобить.

Я отвернулся. Дальше надо двигаться, здесь и без меня дела поделают.

— Ванька! — Отправился искать своего слугу.

Он переправился одним из последних. Моего коня вел бережно. После того, как я его служилым людям передал, они его вернули слуге. Молодцы, не обидели.

— Хозяин, как вы? — Лица на нем не было. Напряженный, даже испуганный малость.

— Нормально.

Раздался громкий крик, но мигом стих. Кончено все. Слуга мой зато еще сильнее насторожился. Озираться начал.

— Казнят там. — Я невесело хмыкнул. — Кончено все уже.

Трупы продолжали лежать там, где я их оставил, Иван уставился на них. Особенно настораживал его тот, что в ветвях на дереве застрял.

— Это, это…

— Ванька, портянки есть сухие? — Отвлек его от ненужных размышлений. Живых бояться надо, а мертвые они что? Они уже не сотворят ничего.

— А, хозяин, да, конечно.

Хорошо, что я его взял, расторопный парень, смышленый. Да и за меня он горой. Чуть что, не подведет. Толку в бою не много, но порой, и такая крупица может чашу весов переломить.

— Может и исподнее? — Разошелся я.

— Конечно. А вы что же это? — Он с удивлением уставился на меня.

— Не в доспехах же мне через реку переплывать и засаду их бить, Ванька.

Он икнул. Дрогнул, но тут же полез в мешки.

— Что же вы по воде-то холодной… — Ворчал что-то еще, но я не вслушивался.

Достал все, передал. Отлично. Молодец.

— Давай, помогай.

Две минуты ушло у меня, чтобы с его участием раздеться догола, обтереться старыми рубахами. Хорошенько так, до красна, чтобы еще сильнее согреться. Следом облачится по новой, в чистое и сухое. Сапог новых нет, но не беда. Эти не сильно промокли. Портянки сменил, уже ногам нормально.

— В крови все, хозяин. — Иван сокрушенно покачал головой. — Не отмою.

— Да и ладно. Пятна будут, не страшно. Потом новое добудем.

Он кивнул, сокрушенно.

Сам я взлетел в седло.

Пора вести отряд дальше.

Начал раздавать приказы. Три дозора отправил. Один к реке с указаниями того, как теперь стрельцам действовать. Второй вперед, третий от реки, вглубь территории. Приказал далеко не отходить. Полверсты и сообщать, что да как.

Дальше двинулись лесом.

Дубы, что росли по берегам реки, закончились. Здесь ввысь вздымались могучие корабельные сосны. Прямые, красивые исполины. Воздух был смолист и приятен. Я протянул руку, сорвал пару небольших зеленых веток. Заварю на привале, вечерком. И от простуды хорошо такой отвар, да и целом вкусно и тонизирует.

Солнце клонилось к закату. До сумерек надо сделать все, успеть. Идея ночного штурма мне не нравилась. План наш полностью разыграть до заката надо. А мы здесь малость задержались, ускоряться нужно.

По моему приказу стали забирать вдаль от реки, обходить. Двигаться так, чтобы зайти к поместью прямо в тыл. Со стороны Поля, а не с реки.

Сотники, да и вообще все люди служилые, после слов плененного, а затем казненного человека посуровели. Почти не говорили, больше молчали. И хорошо это. Мы уже на территории противника, смотреть в оба нужно, слушать лес.

Он, как известно, тишину любит.

Час прошел. Может, даже чуть больше с момента форсирования речки Тавровки. Обходили мы поместье, с тыла заходили. Здесь все отчетливее присутствовали признаки людской жизни. Тропы топтаные, следы всадников то здесь, то там. Кусты помятые, ломанные, кое-где пеньки срубленные. Засечки на деревьях встречались еле видные. Оставляли здесь пометки люди.

А еще, все чаще встречались курганы и ямы. Старые, если не сказать — древние, покоящиеся среди холмистой, поросшей лесом местности. Хоронили здесь людей, давно. Немного, но все говорило, что идем мы к месту давних становищ степняков на пути в русскую землю.

Прошло еще немного времени.

— Сейчас вот этот холм обойдем… — Тренко заговорил как-то внезапно, вывел меня из раздумий. — И на подъем в холм. Там его слободка, или хутор. Жилище в общем. На самом верху.

— Понял. Сколько еще?

— Мыслю, если прямо, то поменьше версты будет. Чуть.

Я прислушался. Звука работы пока неслышно. Надо бы разведать.

— Мыслю. — Тренко говорил спокойно. — Работа близ воды идет. Отсюда не слышим, холм мешает.

Махнул рукой. Мы обогнули холм. И уткнулись в отлично протоптанную тропу. Можно даже сказать дорогу. Машина, привычная мне, Нива какая-нибудь, может, и не пройдет. Узко слишком, деревья близко со своими ветвями. Но два коня разойдутся точно.

Это была просека, деревья вырублены, организованы места под разбитие лагерей. Валежник собран в удобные кучи, а попиленные бревна сохнут — дрова.

Здесь нас поджидал передовой дозорный отряд.

— Что же там у реки, если здесь так. — Тихо и зло проговорил я. — Сколько до поместья?

— Отсюда полверсты, может, чуть больше. — Выдал Тренко. — Мыслю, эта дорога к нему идет. Недавно ее прорубили.

— Давай со мной и еще четверо. — Я отдал приказ сотнику и, прихватив с собой малый отряд, отправился на разведку.