Патриот. Смута. Том 2

Глава 5

Я смотрел на них двоих, изучал. Реакция интересная. Один злится. Даже не пытается скрыть, что я раскрыл какой-то его тайный план. Второй недоумевает, причем его не беспокоит то, что он связан. Доставляет физические неудобства, это видно, но смерти не боится. Уверен в том, что с ним обойдутся как с почетным пленником. Кто же ты такой? И что же написано в этой бумаге, запечатанной массивной свинцовой блямбой.

Очень интересно.

— Ну что, граждане татары, есть что сказать? — Я понимал, что слова такого они вряд ли знают, оно может и используется, но не в том контексте.

Ситуация располагала именно к такому обращению. Не господами же их звать и не товарищами. Какие они мне к черту те и другие.

— Ты, воевода… — Плененный у берега Воронежа улыбнулся, посмотрел на меня ехидно. Говорил на очень хорошем русском, акцента почти не слышалось. — Не понимаешь, кого пленил. Имя мое. Айрат Мансур. Я посол самого хана Селямета Герайя. Да будет долог его жизненный путь под солнцем, и не оскудеют табуны его, и жены его будут плодовиты.

Ясно, вот оно что, поэтому и страха ты особого не испытываешь, басурманин. Птица высокого полета. Ну давай, дальше пой. Может, пойму я, человек из двадцать первого века, чего ты здесь забыл, да еще и в компании с Артемием, и почему так гневно и неуважительно к сородичу своему относишься. Как разберусь, свои планы скорректирую.

— Я на север ходил с его письмами…

— Кутляк твой хан. — Злобно выдал второй татарин.

Посол дернулся, лицо его резко изменилось, попытался встать. Но служилый человек, что за спиной стоял, схватил за плечи, усадил на место. Ого, чего началось-то. Не ждал я такого быстро развития событий.

— Резких движений не надо. У нас тут беседа, а не ратное поле. — Говорил спокойной, изучал. — Савелий?

Писарь сразу же откликнулся.

— Кутляк, господин, это сука по-нашему.

Оба татарина буравили друг друга злобными взглядами и перекидывались какими-то шипящими высказываниями. Перевода я не просил, смысл и так понятен. Сквернословят и поносят друг друга, отцов, дедов, матерей — все как везде. Интересно получается. Один хмырь с Маришкой якшался и, вероятно Жуком. Второй вместе с Артемием ехал, вроде как туда же.

Но ненависти в них друг другу через край.

— Тихо! — Я шарахнул о стол рукой. — У нас тут разговор или что?

— Воевода. — Негодующе выдал Айрат. — Ты меня с этой падалью за один стол посадил. Так унизить достойного человека. Это не простительно. Это, это…

Он вздохнул, покачал головой, но замолчал. Понял, что здесь шумом и криками дела не решишь. Умный, сейчас политику сменит и начнет по-иному действовать.

— Я вас вижу, первый раз, граждане татары. — Улыбнулся я, стараясь выглядеть добродушно. — Ты, вроде как посол. Хорошо, верю. А это тогда кто?

— Собака он. — Процедил сквозь зубы Айрат. Пока что сменить гнев на спокойствие не выходило. Страсти продолжали бушевать. — Шавка, что… Как это, по-вашему. Татю, изменнику и душегубу служит. Махамеду, чтобы тысяча шайтанов душу его пожрали, Герайю.

Махамеду, значит. А ты, получается Селямету. А на Русь идет Джанибек и все они Герайи. Сложно у вас все. У нас хотя бы фамилии бояр отличаются. Попроще как-то с пониманием того, кто кого в крови утопить готов и за какой клан стоит. Родовое имя не пустой звук. А у вас, что? Все трое Гераи — родичи выходит. А ненависти у вас друг к другу как у кровных врагов.

Как понять какая родня, если все однофамильцы. Род один за власть грызется.

— Савелий! — Окликнул я писаря. — Ты про Махамеда, Селямета и Джанибека Гераев что-то знаешь? Ханы, принцы, мурзы, беи. Кто они? Кто кому какой родственник?

На лице Айрата я увидел неудовольствие, но он быстро смог скрыть его. Улыбнулся, ждал. Второй татарин злобно буравил его взглядом, иногда шипя что-то тихо себе под нос.

— Да, господин. — Начал доклад писарь. — Селямет Герай, это хан крымский. Точного рождения не ведаю, господин, но он в долгих летах, муж умудренный. Зим пятьдесят прожил. Правит недавно, пару лет как. У них, у крымчаков, как Газы Герай умер. Это… Три года как, выходит…

Он задумался, почесал затылок.

— Господин, да, три года. У татар с тех пор замятня идет. Селямета сам турецкий султан Ахмет на ханство поставил. Думаю, чтобы прекратить междоусобное кровопролитие. Он у него за морем то ли жил в Царгеграде, то ли в темнице сидел. Махамед, получается, его родич. Если не ошибаюсь, господин. Калга он его.

— Тварь он, а не калга. — Проговорил, стараясь держаться спокойно, Айрат. — Хана убить хотел. Руку на владыку поднял. Шайтан. Кары испугался. Хвост поджал, бежал в Буджак. Год как. Аллах свидетель. Джанибек Герай теперь калга, да приумножатся его богатства.

— Господин, этого не знаю. Подтвердить не могу. — Произнес писарь, полечами неуверенно пожал, ссутулился. — Через нас года считай два тому назад посольство шло, оттуда я и знаю. А за это время там все поменяться могло. Джанибек, один из царевичей, мог и калгой стать. Больше не знаю, господин.

Сложно. Информация у них здесь распространяется со скоростью черепахи. В Москве-то, скорее всего, все уже знают кто хан и с кем договариваться надо. А на границе, ну вот так. Один подданный восстание поднял, год прошел, а мы не в курсе.

Выходит, царевич, он же калга — войска ведет на нас. Понятно. А здесь у нас налицо противостояние двух рвущихся к власти кланов. Те, что за царевичем стоят и за старым ханом, ну и сторонники бежавшего изгоя. Нам это на руку.

— Джанибек приемный сын хана Селямета. — Добавил знатный татарин, кивнул на соплеменника. — Как падаль эту изгнали из Крыма, хан к себе приблизил. Да не оскудеют табуны его, великого и мудрого господина.

Я погладил переносицу. Воспользоваться этим нужно.

— А ты, получается, с посольством идешь их Москвы? — Был следующий мой вопрос. — От Шуйского?

— И да и нет, воевода. Может, развяжешь меня. Я Аллахом поклянусь, что зла никому не желаю. Я человек не меча, а слова. Грамоте обучен, стихи слагаю, а не саблей машу. Я посол. Вы напали на нас, это ошибка какая-то. Или… — Он взглянул на меня с хитростью в глазах. — С Артемием у тебя счеты какие-то личные? Здесь дело не мое. Я человек такой, в дела других не лезу, если это не дела хана моего.

Как юлит хорошо. Молодец. С одного перескочил на просьбу освободить. Но ты мне очень важен и нужен.

— Развязать можно. — Я смотрел ему в глаза, смышленый, изворотливый. Действительно очень похож на посла. Не сопротивлялся, удрать хотел. Подумал, продолжил. — Только вот так выходит, что Джанибек, которого ты калгой называешь, к нам идет. Хочет Воронеж воевать и землю нашу огню и мечу предать. А я, как ты понимаешь, здесь нахожусь, чтобы этого не допустить. Такая вот нестыковка.

— Воевода, ты мне имя свое скажи, я же представился тебе. Открылся. Как посол перед тобой сижу. И поговорим, как люди достойные. — Он перевел взгляд на своего соплеменника. Добавил. — Без лишних ушей.

Второй татарин шипел злобно, негодующе, но довольно тихо. Нравился он мне все меньше, но уводить пока рано, пока он свою роль может еще сыграть. А так вроде бы с послом контакт у нас наладился хороший. Не хамит, говорит дельно, по-нашему. Из Москвы едет. Вытащить информацию из него получится, он ее сам расскажет, чтобы статус дорогого гостя подтвердить.

— Айрат Мансур, тебя услышал, для порядка вторую сторону услышать хочу. — Я повернулся к тому татарину, которого в Колдуновке схватил. — Ночью сказал ты мне, что говорить не хочешь и не станешь. Еще раз спрашиваю, есть что сказать? Кто ты? Что с разбойниками делал? С ведьмой якшался зачем? С Жуком, что тебя связывает? Кто твой господин?

Посол слушал с интересом. Я специально решил задавать эти вопросы и про Маришку упомянуть, чтобы слышал второй татарин, чем его собрат по крови занимался.

— Железом жги. Молчать буду. — Зло выпалил степняк.

Понятно, ты не дипломат, ты воин. Упертый, отважный, но прямолинейный и бесхитростный. Рубить и убивать — твой удел, а не слова говорить умные.

— Хорошо. Тогда я лучше поговорю с более разумным человеком. Думаю, с Айратом мы какой-то общий язык найдем.

— Да запытай его, воевода. Плетей выдай собаке этой. — Улыбнулся посол, почувствовал победу и скорое освобождение.

Рано, ох рано ты здесь мне указывать начал. Пока что ты — гражданин татарин, а не почетный гость!

— Это мой город, тут моя власть. — Ответил я холодно, посмотрев на него исподлобья. — Мой закон.

Тот смешался, не ждал такой перемены в поведении. Глаза забегали.

— Мы с тобой, Айрат тоже еще не закончили. Письмо видишь? — Я вновь показал ему нераспечатанный конверт.

— Да.

— Что за печать на нем? Знаешь?

— Печать хана Селямет Герайя, да приумножится его богатства и хранит его Аллах. Личная.

— Подделать такую можно? Как мыслишь?

— Воевода, дай поближе глянуть, а лучше руками пощупать.

Я поднялся, подошел, показал печать. Просьбу подержать проигнорировал.

— В крови письмо. — Он уставился на меня. — Ты посланца убил, горе тебе…

Перебил резко.

— Нет, письмо у разбойников нашел. Вот этот гражданин… — Я махнул на второго татарина. — Соплеменник твой. Его к ним привез. Лиходеев мы побили ночью. Ты на переправе итог видел. Целый ларь переписки забрали. А сверху письмо твоего хана, в крови.

— Шайтан. — Зашипел так и не пожелавший себя назвать татарин. Дернулся, но Пантелей вдавил его в лавку. Дальше пошло что-то неразборчивое, яростное.

— Савелий, это можешь не переводить. — Я руку поднял и так все ясно.

Злой взгляд Айрата обратилсяна своего соплеменника. Посол, пытающийся себя как-то сдерживать был в бешенстве. Чудно наблюдать за подобным. Смерть гонцов у степняков тяжкое преступление. Это стало ясно сразу.

— Ты… Чакъалнынъ огълу. Буюк Ханнынъ эльчисини ольдюрди.

— Ругательства какие-то и про убийство гонца от хана. — Выдал Савелий.

— Да, воевода, прав твой человек. — Посол посмотрел на меня, в глазах я видел злобу и ненависть к своему соплеменнику. — Этот человек убил посла хана. Это страшное преступление. За это положена мучительная смерть.

— Думаю, убил не просто так. Думаю, в письме есть что-то, что не должно было попасть в руки к получателю.

Посол кивнул.

— Э, разбойник, скажешь что-то в оправдание?

Татарин выдал что-то шипящее, нечленораздельное. Он пытался вырваться, возился, на лавке вертелся. Но Пантелей отлично выполнял свою работу.

— Ясно. Что же, вскроем. Прочтем.

— Ясакъ! Нельзя!

Переводить смысла не было. Слушать мнение пленника, пускай и посла самого хана я не намеревался. Мне нужна информация, и я ее получу.

— Уверен, бог простит. — Криво улыбнулся. — Обстоятельства, сам понимаешь. Вскрою при тебе, мой человек прочтет, затем сам прочтешь. Ну а потом решу я, развязать тебя или нет.

Зрел у меня план. Зависел он от того, что в письме указано. Но сходилось все к одному, как с татарами дело решить. Может и без боя удастся провернуть и их восвояси отправить в Крым. Без резни. Письмо-то от Хана почему-то выкрали. Гонца убили. Значит, что-то в нем важное. Поглядеть надо.

Вернулся к изголовью стола. В два шага подошел к Савелию. Сам аккуратно сломал тяжелую, свинцовую печать так, чтобы все в комнате видели.

— Читай. — Положил на кафедру.

Писарь уставился в текст.

— Великий хан великой орды и престола Крыма и степей Кипчака Селямет Герай своему сыну названному Джанибек Герайю… Так… Так… — Савелий краснел, бледнел, пыхтел, пробегал глазами текст. Бубнил что-то себе под нос. — Господин, тут увещеваний очень много всяческих, хитрых фраз, заковыристых. Очень витиевато написано. Не гневайся. Я настолько хорошо на татарском читать не умею. Но, если по существу, если в суть…

— Давай уже, не томи.

— Выходит так. Хан пишет своему приемному сыну, что плох совсем, смерть чувствует и просит того вернуться поскорее, чтобы новой замятни не допустить. Пишет, что с великим султаном прочия, прочия, титулов множество, разобрать не могу опять же… С султаном Ахметом согласовал он приемником своим его. Джанибека, получается, Герайя. Господин.

Я смотрел на него и понимал, что вот оно! Вот то, что нужно мне! Радость переполняла душу. Это шанс обойтись без кровопролития. Сыграть только нужно, верно. Четко ударить в самое сердце, потянуть за верную ниточку. Сложно, но можно.

Это хану передать нужно. Да так, чтобы он поверил в правдивость письма и слов там написанных. Внемлет словам отца приемного и двинется обратно. Отправится решать свои проблемы в Крыму, и людей своих заберет.

— Плохая весть. — Покачал головой Айрат. — Но хан видел много зим. Это может быть правдой. Дай взглянуть, воевода. Твой человек мог понять что-то не так. Вижу, не так он мудр в нашей грамоте.

Но по лицу второго татарина я видел, что все Савелий понял верно. Гонец, которого они убили, видимо, был вхож либо в канцелярию, либо к самому хану. Наблюдал ситуацию своими глазами, возможно, вез какое-то устное сообщение, которое нельзя доверить бумаге. И перед смертью рассказал все тем, кто напал на него. Посвятил убийц в суть ситуации.

Все просто. Тем, кто верховодил в лагере Маришки, и кто стоял за ней, выгодно, чтобы татары не поворачивали обратно. Им важно, чтобы шли они на Москву. Грабили и убивали. А сам этот молчаливый степняк тоже имел в этом деле свою выгоду. Раз служил им с таким остервенением.

Не верилось мне в том, что обычный он наемник и персона на побегушках. Он тоже чью-то волю здесь отстаивает. Интересы своего господина продвигает. А значит, в войске татарском тоже не все едино. Может в нем заговор зреет против ханского приемника?

Пока размышлял, аккуратно взял письмо, положил перед крымским послом.

— Читай. Если мой человек все верно понял, то думаю, освобожу я тебя и поговорим мы несколько по-другому. Как деловые партнеры. — Я улыбнулся, стараясь выглядеть радушным хозяином.

— Воевода, ты мудр, хоть и молод. Вижу, хорошие у тебя были учителя.

Айрат впился глазами в разворот бумаги, пробежался быстро, поднял взгляд.

— Твой человек верно уловил суть. Я скорблю. — Он вздохнул. — Хан наш очень плох. Уведи этого пса, развяжи меня и мы поговорим как достойные люди. Мыслю, нам есть что обсудить.

Второй пленник вновь зашипел, резко рванулся вперед через стол. Хотел вцепиться зубами, хоть чем-то причинить любой возможный вред. Но Пантелей, нависший над ним, и, казалось, задремавший, среагировал мгновенно. Саданул ему рукой по плечу. Следом отвесил знатную оплеуху.

— Сидеть! — Гаркнул громко, но с каким-то спокойствием в голосе.

— Молодец, сотоварищ мой. Останься с нами, присядь, а ты… — Я указал на второго служилого человека. — Отведи этого буйного татарина в клети. Смотри, чтобы руки на себя не наложил. Живой нужен.

Боец поднял степняка, пихнул и без какой-либо жалости, понукая, повел перед собой в коридор. Тем временем я лично освободил руки и ноги Айрата. Не испытывал к нему никаких положительных чувств. Он мне не нравился примерно так же, как и Артемий. Тот — простой исполнитель, не думающий о последствиях того, что делает. Задачу дали, цель поставили, пошел по головам вперед. А то, что от трудов его вреда больше, чем пользы — певать. Этот — слуга старинных врагов земель русских. Но, этот степняк мог оказать очень, очень полезен. С ним нужно верно расставить акценты и найти общий язык. Тогда и только тогда быстро родившийся в моей голове план воплотится в жизнь!

Работаем с хитростью, с толком, с расстановкой.

— Пантелей, попроси слуг принести что-то поесть и попить. Гость, полагаю, проголодался.

— Спасибо, воевода. — Посол потирал затекшие руки. На запястьях виднелись красные следы от веревок. — От еды не откажусь.

— Да, а мы пока с тобой поговорим о важном. Как люди, как ты верно заметил, достойные. — Я любезно улыбнулся, вернулся в кресло воеводское.

— Как обращаться к тебе?

— Игорь Васильевич Данилов, имя мое. Скажи, ты же из Москвы путь держишь. Что свело тебя с Артемием Шеншиным?