Осколки протокола. Суррогат реальности

Глава 1

Память накатывала волнами, захлестывая с головой и не давая дышать. На бедный, перегруженный мозг обрушилась настоящая лавина из образов, сцен, событий, имен и лиц. Все они кружились перед глазами, вразнобой, как битые стекла в калейдоскопе, меняясь и складываясь в причудливые композиции, прежде чем занять свое место. Жаркие битвы и горячие объятия, уродливые мутанты и верные друзья, бездушные механоиды и люди в белых халатах — все кружилось вокруг меня в стремительном хороводе, пока пленка памяти не домоталась до конца. И только тогда все со щелчком встало на свои места.

Меня зовут Антей. Антон Зорин. Майор спецзназа, отряд «Антитеррор» — в прошло и офицер отдела специальный операций в корпорации «ГенТек» — позднее, после увольнения из армии. Телохранитель и правая рука исполнительного директора корпорации, Владимира Плесецкого. В памяти всплыло лицо босса — да, оказывается, я помнил, как он выглядит. После катастрофы — единственная надежда человечества на спасение от спятившего Эдема. Тот, кто должен положить конец аду, который ГенТек устроил на нашей бедной планете — просто потому что других кандидатов на эту роль не было. Именно для этого я вновь и вновь, раз за разом покидаю убежище… И иногда возвращаюсь — потому что цель слишком сложна, для того, чтобы одной хрупкой человеческой жизни хватило, чтобы достичь ее. Даже если этот человек — глубоко модифицированный синтет.

К счастью, жизней у меня в запасе достаточно…

Я потряс головой. Что за фигня? Откуда у меня эти воспоминания? Я — тот самый я, что подорвал себя взрывом гранаты в башне ГенТек, — ничего не знал об этом. Не помнил о службе в спецназе. Не знал, как выглядит Плесецкий. И уж точно мысли о собственной исключительности, о призвании спасти человечество, не могли прийти мне в голову даже в пьяном бреду. Что за хрень?

Я попытался вспомнить все предшествовавшие воскрешению события — и сделал это без труда. Но вместе с ними было что-то еще. Что-то, чего я пока не мог уловить… Ладно. Разберемся с этим позже. Главное — мне удалось. Я воскрес. Очнулся. И у меня сохранилась память. Это уже хорошо. Об остальном подумаю потом, когда смою с тела эту мерзкую слизь.

Сделав несколько шагов, я толкнул дверь и вышел из зала с капсулами.

Холодно. Сыро. Воняет химией и чем-то медицинским — тем же самым, чем была наполнена капсула. Я еще чувствовал эту дрянь в носоглотке, на языке, липкую пленку на коже. Противно.

Коридор узкий, стены серые, бетонные, потолок низкий. Лампы дневного света освещают коридор ровным, мертвенно-бледным светом. Слева — металлическая дверь с потертой табличкой «Санитарный блок». Справа — еще одна дверь, без опознавательных знаков.

Я толкнул левую.

За ней оказалась душевая. Маленькая, функциональная, без излишеств. Кафельный пол, металлические стены, лейка душа под потолком. Рядом зеркало, на полочке — душевые принадлежности. В углу — металлический шкафчик. Все стерильно чистое, будто из операционной.

Я вошел, закрыл за собой двери. Постоял секунду, глядя на свое отражение в зеркале.

Лицо знакомое. Мое. Я его уже видел, и не раз. Вот только шрамов сильно меньше, кожа гладко выбрита и стрижка аккуратнее. Чистая кожа, ни царапины, ни следа от ран. Волосы мокрые, прилипли ко лбу. Глаза — серые, усталые, но живые.

А еще я выглядел будто моложе. Не критично, но когда я смотрел в зеркало в последний раз, лицо было изрезано тяжелыми морщинами, визуально состарено лет на пять постоянной озабоченностью. Что, учитывая, через что мне довелось пройти, совсем неудивительно. Здесь же — все с чистого листа. Передо мной был Антон Зорин образца жизни до апокалипсиса. Повидавший многое, но еще не погрузившийся в глубины ада, бывалый, но спокойный и уверенный в себе мужик. Что ж. Такой Антей мне, пожалуй, нравится больше. Надеюсь, что таким он и останется в дальнейшем.

Я отвернулся от зеркала, встал под душ и открыл кран. Ледяная ударила по коже, я вздрогнул, но не выключил. Постоял под струей, потом прибавил горячей. Вода стала теплой, потом горячей, почти обжигающей. ще несколько раз сменив режимы, я настроил приятную по температуре струю, дотянулся до душевых принадлежностей и принялся мыться.

Я смывал с себя жидкость — густую, скользкую, липкую. Она стекала по телу мутными потоками, скапливалась у ног, уходила в слив. Я тер кожу жесткой мочалкой, пытаясь избавиться от этого ощущения — будто на мне пленка, которая не смывается до конца.

Наслаждаясь тугими струями воды, я принялся думать.

Итак, я помнил. Все.

От подвала, в котором очнулся до гранаты, которая прервала мою жизнь в том теле — каждую деталь, каждый бой, каждый разговор. Архив сработал, как и обещала голограмма.

Но было кое-что еще. Я знал больше, чем должен был.

Я помнил структуру бункера. Коридоры, повороты, где что находится. Помнил лицо Плесецкого — как базовое знание, вшитое в голову. Помнил, что бункер находится в лесу, на Сенежском озере.

Этого не должно быть в архиве. Архив — это от подвала до смерти. А ЭТО — откуда?

— Симба, — позвал я мысленно. — Ты здесь?

— Здесь, шеф, — тут же откликнулся знакомый голос ассистента, ровный, спокойный, с легкими металлическими нотками. — Системы функционируют. Рад снова слышать вас в здравии.

Я перевел дыхание. Подсознательно я опасался, что «новый» Симба окажется тем же электронным болванчиком, что выводил меня из себя после того, как я очнулся в подвале, своей занудностью. Но нет. Видимо, архив содержал еще и прошивку Симбы — или что там у него…

— Я тоже рад, — буркнул я. — Симба, мне нужен анализ. Полное сканирование памяти. Я помню все, это понятно, архив сработал. Но я помню и другое. Бункер. Плесецкого. Базовые вещи, которых в архиве быть не должно. Откуда это? — Понял запрос. Выполняю глубокое сканирование, — ответил Симба.

Пауза. Я стоял под струями воды, чувствуя легкое покалывание в затылке — ассистент запускал сканирование нейроматрицы.

Секунда. Две. Пять.

В интерфейсе перед глазами начали всплывать строки данных:

[АНАЛИЗ ПАМЯТИ]

Сканирование нейроматрицы…

Обнаружено два архива данных.

Архив 1: защищенное хранилище. Источник: внешний инфодамп. Период: от момента пробуждения в подвале до событий в башне ГенТек.

Архив 2: автоматический перенос при гибели носителя. Период: от момента пробуждения в подвале до момента детонации гранаты. Включает базовую информацию о структуре бункера, ключевых персоналиях, текущем местоположении.

Сравнение архивов…

Совпадение: 91 %.

Второй архив полнее — включает финальные события и базовые данные для функционирования.

Оба архива успешно интегрированы в текущую нейроматрицу.

Я замер, глядя на данные.

— Два архива? — переспросил я. — Симба, стоп. Голограмма говорила про ОДИН архив. Тот, что создается кодовой фразой. Откуда второй?

— Неизвестно, шеф. Возможно, механизм работает иначе, чем понимала голограмма. Или технология эволюционировала.

Я нахмурился, стоя под остатками воды.

Два архива. Один — тот, что создал двойник кодовой фразой в башне. Второй — автоматический, созданный при смерти.

Двойник об этом не говорил. Вообще. Только про один архив, про кодовую фразу, про то, что память сохранится.

Значит, либо двойник чего-то недопонял в механизме, либо Плесецкий что-то изменил в технологии с тех пор. Либо…

Либо автоматический архив работает всегда, а защищенный — это дополнительная страховка.

В целом, было бы крайне нелогично воскрешать меня каждый раз таким, какой я очнулся в подвале — не помнящим, кто он такой и не понимающим, что вообще вокруг происходит. Это моментально снижает эффективность в разы. Значит, что? Значит, двойник ошибался, и вся эта история со вторым архивом была напрасной? Или он думал, что дело обстоит именно так, потому что сам в прошлый раз вернулся… Скажем так, нештатным образом?

Пауза. В общем, снова непонятное. Ладно, будем разбираться по ходу. Но вот есть нюансы, которыми нужно заняться прямо сейчас.

— Симба, — сказал я тихо, хотя шум воды все равно заглушал голос. — Важный вопрос. Можешь ты закрыть от внешнего вмешательства эпизод с голограммой? Чтобы Плесецкий не узнал, что там было, если вдруг решит сканировать мою память?

Пауза. Долгая.

— Технически… возможно, — медленно ответил Симба. — Процесс длительный. Потребуется создать дополнительные уровни шифрования, замаскировать доступ к защищенному архиву, возможно, заменить часть данных ложными или белым шумом. Сложно. Но я постараюсь.

— Сколько времени?

— Несколько часов. Может, больше. Зависит от того, насколько глубокий уровень сканирования применяет Плесецкий.

Я выдохнул.

— Делай. Приоритетная задача. И еще — убери все подозрительное. Например, информацию о том, что ты способен обходить запрет на использование имплантов.

— Шеф, я…

— Ты же все еще способен? — перебил я.

— Хотите проверить? — голос Симбы звучал… Хвастливо?

Я сжал кулак, мысленно дал команду активировать клинки.

Щелчок. Тихий, почти неслышный под шумом воды.

Из-под кожи на запястье выдвинулся клинок — тонкий, острый, сантиметров двадцать в длину, из композитного материала, похожего на керамику, но прочнее стали. Блеснул влажным блеском под светом ламп.

Я повернул руку, посмотрел на лезвие. Знакомое ощущение. Вес, баланс, готовность убивать. Хорошо. Убрал клинок обратно. еще один щелчок, лезвие скользнуло под кожу, исчезло без следа.

— Хочешь сказать, что сейчас импланты заблокированы?

Вместо ответы в интерфейсе возникли новые строки:

[ДИАГНОСТИКА СИСТЕМЫ]

Колония наноботов: 100 %. Функционируют в штатном режиме.

Нейроген: 100 %. Резервуар заполнен. Готов к активации.

Базовые системы: нейрочип, интерфейс — функционируют без сбоев.

Инфразвуковый генератор: отсутствует.

Лазерный эмиттер: отсутствует.

Генератор электромагнитного импульса: отсутствует.

Встроенные клинки: программная блокировка обойдена. ФУНКЦИОНИРУЮТ.

Дерьмо. Получается, я совсем новорожденный… М-да. Ну, хотя бы клинки и нейроген есть, и то хлеб. Но вообще, конечно, печально. Я уже привык к встроенному оружию, и сейчас чувствовал себя голым. Хотя я и есть голый…

Я усмехнулся.

Выйдя из-под душа, я взял с полки полотенце — чистое, белое, аккуратно сложенное, — и начал вытираться. Движения быстрые, механические.

— Симба, сколько времени уйдет на маскировку данных?

— Несколько часов минимум, шеф. Работаю в фоновом режиме. Постараюсь закончить до того, как Плесецкий попытается провести глубокое сканирование.

— Хорошо.

— Шеф, — добавил Симба. — Еще один момент. Базовый информационный пакет, который добавлен при воскрешении… Он минималистичен. Ровно столько, сколько нужно для функционирования — ни крупицей больше. Будто Плесецкий отмеряет каждый бит информации с аптекарской точностью.

Я задумался, продолжая вытираться.

— Контроль?

— Абсолютный, — подтвердил Симба. — Вы получаете ровно то, что он решил дать. Ни больше, ни меньше.

Я кивнул. Логично. То есть, тут мой двойник прав — информацию все-таки чистят. Интересно…

Я закончил вытираться, повесил полотенце на крючок. Подошел к металлическому шкафчику в углу, открыл его.

Внутри — простой рабочий комбинезон серого цвета, потертый, но чистый. Ботинки на толстой подошве. Больше ничего. Никакого оружия, никакой брони, никаких личных вещей.

Как заключенному.

Я достал комбинезон, начал одеваться. Ткань грубая, но прочная. Застегнул молнию до горла, надел ботинки, зашнуровал. Выпрямился, посмотрел на себя в зеркало над раковиной.

Обычный рабочий. Ничего примечательного.

Если не считать того, что под кожей — синтетический организм, нафаршированный наноботами, с обойденной блокировкой клинков и двумя слоями памяти, один из которых скрыт от создателя.

Я развернулся к двери, ведущей из душевой в коридор. Глубокий вдох.

Время встретиться с Плесецким.

Я толкнул дверь и вышел.

За дверью оказался коридор. Узкий, серый, знакомый благодаря базовой памяти. Я пошел вперед — налево, потом направо, прямо к главному залу. Нужное направление всплывало в памяти само по себе, как загруженная карта.

Дошел до массивной металлической двери в конце. Остановился, на миг задержал ладонь на холодной ручке, затем выдохнул и толкнул дверь.

Еще один коридор. Совсем другой, не похожий на те узкие серые проходы, по которым я шел раньше. Широкий, высокие потолки, яркий белый свет, стены отделаны панелями из какого-то композитного материала, гладкого и холодного на вид. Чистота почти хирургическая.

Меня здесь уже ждали.

Владимир Плесецкий. Создатель Эдема. Один из основателей ГенТек. Гений. Чудовище. Человек, который развязал апокалипсис и теперь пытается вернуть контроль над ним.

Он сидел в моторизованном инвалидном кресле — массивном, с множеством датчиков и панелей управления на подлокотниках. Парализован ниже пояса, но в его позе, в том, как он держал голову, чувствовалась воля. Жесткая, несгибаемая.

Мужчина лет шестидесяти пяти, может, семидесяти. Лысеющий — волосы остались только по бокам головы, седые, коротко стриженные. Лоб массивный, высокий, изборожденный глубокими морщинами. Седая борода, густая, аккуратно подстриженная, закрывает нижнюю часть лица.

Глаза — темные, глубоко посаженные, под тяжелыми бровями. Живые, острые, полные интеллекта и… чего-то еще. Ненависти? Презрения? Безумия? Трудно сказать. Взгляд тяжелый, пронзительный, оценивающий.

Черты лица жесткие, волевые. Скулы выступают, челюсть массивная. Кожа бледная, нездоровая.

Плесецкий был одет в темный костюм с галстуком, поверх — белый лабораторный халат, безупречно чистый. Выглядит как профессор, ученый, человек науки. Но в этом облике было что-то зловещее. Власть. Жестокость. И что-то ещё — фанатизм, что ли.

Рядом с креслом стояла женщина. Я перевел взгляд на нее и невольно задержался.

Красивая. Нет, не просто красивая — идеальная, как с обложки журнала или рекламного ролика. Высокая, стройная, пропорции безукоризненные. Большая грудь, длинные ноги, округлые бедра и тонкая талия. Длинные темные волосы, собранные в строгий хвост. Лицо — точеные черты, высокие скулы, полные губы, холодные серые глаза без единой эмоции. Кожа гладкая, будто фарфоровая.

Одета в обтягивающий белый комбинезон, подчеркивающий каждую линию тела. Вот только девушка не выглядела, как кукла, услада для взгляда, и, возможно, старческого тела. Нет. Было в ней что-то, заставившее меня приглядеться к девушке внимательнее. Впрочем, в тот же момент память услужливо подсказала, что именно здесь не так. Аврора — безмолвный ассистент, спутник и телохранитель хозяина в мое отсутствие — идеальная боевая машина, упакованная в обертку из плоти и красоты. Барышня напичкана боевыми импланатми по самое «не балуйся», и случись мне с ней схлестнуться в прямом бою, даже не знаю, на кого я бы посоветовал ставить. Даже с учетом того, что при этом у меня был бы полный набор боевых имплантов. Потому что — всего лишь человек, хоть и весьма глубоко улучшенный. Аврора же человеком не была. Она была создана только для одной цели — и этой цели соответствовала на все сто процентов.

Она мазнула про мне безразличным взглядом и отвела глаза. Угрозы не представляю.

Я медленно вошел в коридор, закрыл за собой дверь. Шаги звучали гулко на металлическом полу. Я шел, держа руки по швам, стараясь выглядеть спокойно, но внутри все напряглось. Сделал несколько шагов, остановился метрах в трех от Плесецкого. Достаточно близко, чтобы говорить. Достаточно далеко, чтобы не выглядеть агрессивно.

Не стоит нервировать Аврору.

Плесецкий смотрел на меня молча. Долго. Изучающе. Взгляд скользил по лицу, по телу, по рукам, снова возвращался к глазам.

Он смотрел на меня не как на человека. Скорее, как на… Вещь?

Взгляд оценивающий, холодный, почти… жадный? Будто ученый, разглядывающий успешную разработку, которую можно использовать дальше.

Я не отводил взгляд. Ждал.

Наконец Плесецкий медленно улыбнулся.

Не тепло. Не дружелюбно. Улыбка была холодной, оценивающей, с оттенком удовлетворения — как у ученого, который видит успешный результат эксперимента.

— Что ж, — произнес он. Голос спокойный, уверенный, с легкой хрипотцой. — Добро пожаловать домой, сынок.

Слово «сынок» прозвучало неожиданно. Я вздрогнул и Плесецкий это заметил. Улыбка чуть расширилась.

Это его «сынок» звучало фальшиво. Не тепло, не по-отцовски. Будто его произнес актер, играющий роль, которую выучил, но никогда не понимал. Или как кто-то, кто слышал, что так говорят, но не чувствовал, зачем.

— Я вижу, — продолжал он, не отрывая взгляда, — в этот раз тебе удалось возродиться с накопленным опытом. Это хорошо.

Он смотрел на меня еще несколько секунд, потом медленно повернулся в кресле, тихо загудевшем моторами. Девушка шагнула к нему, взялась за ручки сзади, и повезла его дальше по коридору — к двери в противоположном конце.

Плесецкий обернулся через плечо, посмотрел на меня.

— Что ж, — сказал он, и в голосе появились жесткие нотки. — Пойдем. Доложишь, как прошла операция…

Пауза.

— … и что, снова пошло не так.

Дверь в конце коридора открылась автоматически, Плесецкий въехал внутрь, девушка последовала за ним.

Я стоял посреди коридора, глядя им вслед, и чувствовал, как холод растекается по спине.

Сейчас впервые с момента воскрешения мне показалось, что там, в башне «ГенТек» я сделал неправильный выбор. Что, спасаясь от кровожданого хищника, прыгнул в клетку к еще более страшному чудовищу.

Но жалеть было поздно. Так что оставалось только призвать все силы, знания и удачу, чтобы выйти из этой клетки живым.

Что-то подсказывало мне, что это будет непросто.