О чём молчат рубины

Глава 21. Заговорщики

Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко.

Николло Макиавелли.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 03.08.1410 — 07.08.1410 года.

— Никуда ты не пойдёшь! — жёстко заявила Катерина, — И шагу не сделаешь… без меня!

— Уф-ф! — тяжело выдохнул я.

— Конечно, «уф-ф!», — согласилась девушка, — Если ты сам начнёшь свои поиски, то очень скоро вызовешь подозрения. Здесь так устроено, что все про других всё знают.

— Я заметил, — кивнул я, — Я рассказал про то, как я утонул, только тебе, да ещё брату Гюнтеру, а через два дня об этом адвокат на суде спокойно говорил. И никто не удивился! Все, оказывается, уже в курсе.

— Вот видишь? А это значит, что тебе розысками заниматься нельзя!

— А как же…

— Придётся мне тебе помогать!.. — притворно вздохнула Катерина. Конечно, притворно! Я видел, каким азартом заблестели её глаза!

— Даже не знаю, — не менее притворно вздохнул я, — Женщина?.. Помогать?..

— Кто бы говорил?! — тут же закуксилась Катерина, — Человек, который одной ногой уже на костре стоит!

— Ну-у… попробуем… — протянул я, изо всех сил стараясь не улыбнуться, — Давай я дам тебе одно задание и посмотрю результат? Поговори с отцом Дионисием! Что он скажет про знаменитую корону короля Вацлава? Точнее, про рубин на короне?

— Угу! — согласилась Катерина, — Завтра. Здесь же. В это же время! А теперь беги к своему брату Томасу, а то он крик поднимет: артиллерист пропал!

И девушка насмешливо фыркнула, показывая своё отношение ко мне, как к артиллеристу.

Вот так у нас и образовалась маленькая, но бойкая, ячейка заговорщиков! Нет, мне мечталось, чтобы Катерина прониклась моими проблемами и активно помогала в моих поисках, хотя я на это и не слишком рассчитывал, но чтобы вот так!.. Это оказалось гораздо выше уровня моих ожиданий! Теперь мы каждый день, словно бы случайно, встречались в часовне святого Николая и делились добытой информацией. В основном, Катерина.

— Отец Дионисий утверждает, что своими глазами видел знаменитую корону! — восхищённым шёпотом рассказывала она мне, — И клянётся, что хорошенько рассмотрел все драгоценности, которые эту корону украшают! Девятнадцать сапфиров, двадцать жемчужин, тридцать изумрудов! И, конечно, рубины, числом сорок пять, включая огромный главный рубин, размером больше голубиного яйца, удивительной красоты! Это камень неправильной формы, который не стали гранить, чтобы не испортить природную красоту, а вставили прямо так, в корону. А ещё в короне заключён шип с тернового венца, который был на голове… Что с тобой?..

— Это не тот рубин… — печально сказал я, — Какие бы у него не были волшебные свойства, точнее, какие бы свойства этому камню не приписывали, но это не тот рубин…

— Ты уверен?

— Абсолютно! Мне рассказывали о рубине, который красовался на пальце предателя Нишвахтуса. Это был крупный камень, правильной формы, и он был огранён. Не могу сказать, на сколько граней и какой они были формы, но камень был огранён…

— Жаль… А я хотела ещё рассказать о сапфировом кресте, посреди короны, со вставной камеей, на которой вырезана сцена распятия, о золотых полудугах, поддерживающих форму короны… Но тебе это, как я понимаю, теперь безразлично?

— Верно. Меня уже совершенно не интересует корона, какой бы занимательной и любопытной не была её история. Мне сейчас не до неё.

— Ну, что ж! — преувеличенно бодро воскликнула Катерина, — У нас в запасе ещё Большой рубин Крестоносцев! К сожалению, доктор Штюке не видел Ульриха фон Юнгингена перед отправкой на войну, и не может утверждать, был ли у него на пальце знаменитый рубин, но он сказал мне, что незадолго перед объявлением войны, Великий магистр лично ездил к папе Римскому, дабы получить у него благословение. Вот перед этой поездкой рубин у него на пальце точно был!

— Та-а-ак!

— Есть вариант, что понимая ценность перстня, Великий магистр мог оставить его папе Римскому на сохранение, до конца войны…

— Та-а-ак!..

— Сопровождали Ульриха четыре рыцаря-крестоносца, из самых известных и знатных родов. Увы, все четверо погибли в Грюнвальдском сражении и сейчас трудно узнать, был ли рубин у Ульриха, когда он вернулся…

— Но ведь его кто-то встречал из путешествия!

— Конечно, встречали! Например, великий комтур Куно Лихтенштейн и его брат, великий госпитальер Конрад Лихтенштейн, маршал Ордена Фридрих Валенрод, великий ризничий Румпенгейм, великий казначей Буркгард фон Вобеке… Все погибли! Ты же помнишь, что в Грюнвальдском сражении полегло огромное количество крестоносцев?

— Помню, — скрипнул я зубами, — Но ведь не может быть, чтобы никто не видел, был ли Ульрих фон Юнгинген с перстнем или без него?! После этого путешествия не один день прошёл, прежде чем крестоносцы отправились воевать?!

— Ищу, — коротко буркнула девушка, — Разыскиваю. Сам понимаешь, дело не скорое, тут в лоб не спросишь: «А не видал ли ты волшебный перстень у Великого магистра?!». Потому что сразу возникнет вопрос: «А тебе зачем?». Тут надо потихоньку, с хитростью, осторожно, как бы случайно…

— Понимаю, — согласился я, — Прости, просто время бежит, а мы всё на распутье.

— Придётся потерпеть! А у тебя как дела? Понял что-нибудь в магических видениях?

— Нет, — признался я с досадой, — Вроде витают видения, вроде даже появляются знакомые знаки… но что они означают, почему выглядят именно так — загадка!

— Ладно… Тогда, до завтра!

— До завтра!

Накрапывал дождик. Рассерженный брат Томас бродил по стене с самым мрачным видом, время от времени забираясь под навес, где доставал свои листочки из неизменной сумки и яростно чиркал там карандашом.

— Что-то случилось? — позволил я себе вопрос.

— А, Андреас… — оглянулся через плечо брат Томас и снова уткнулся в свои листочки. Потом неожиданно сунул записи в сумку и развернулся ко мне, — Пойдём-ка…

Мы вышли на самую середину стены и брат Томас широко повёл рукой вокруг:

— Как ты думаешь, если поляки предпримут новую атаку, где они пустят конницу?

— Хм!.. — я глубоко задумался, внимательно оглядывая расстилающийся пейзаж. Стратег из меня, вообще-то, так себе, впрочем, и тактик не лучше. Но вопрос задан, нужно отвечать.

— От ворот, прямо в расположение польского лагеря, ведёт широкая, утоптанная дорога… — нерешительно начал я, — Целая полоса земли. Явно, что по ней много ездили и ходили. Поэтому, даже в распутицу, здесь не увязнут кони. И не попадут копытом в ямку или не споткнутся о корягу, если погода хорошая. Кроме того, если пустить конницу правее, то она окажется в опасной близости от реки… как её…

— Ногата, — любезно подсказал брат Томас.

— Да… И в случае ответного налёта крестоносцев, у конницы не будет свободы манёвра, как если бы её пустили прямо по центру… При неожиданном, сильном отпоре, если конницу прижмут к реке, это будет уже не просто плохо, это может стать критичным!

Примерно то же самое получится, если конницу пустить левее центра. В этом случае всадники будут рядом с городскими постройками Мариенбурга. Жители, конечно, оставили свои дома, а Генрих фон Плауэн приказал сжечь город, чтобы не было укрытия захватчикам, но я вижу, что там торчат остатки стен, уцелевшие куски заборов, плетни, какие-то кусты и прочие посадки. Если конницу пустить там, и крестоносцы сумеют нанести встречный удар, прижимая поляков к этим строениям… Боже мой, сколько же коней там переломается! Вместе со всадниками!

Казалось бы, вывод очевиден: надо пускать конницу посередине! Но, нет! Надо думать не только за себя, но и за противника. А противник — это мы, крестоносцы! И мы не дураки. Если даже я сообразил, где следует ждать атаки, где нужно укреплять оборону, то это же понимают и наши командиры и польские. А, значит, поляки ни за что не поскачут по центру! Вот только не соображу, а где, собственно, они поскачут?

— Молодец! — восхитился брат Томас, — Ты всё рассказал правильно! Поляки ходят, смотрят на утрамбованную землю по центру, сладостно облизываются, но… планируют атаку в другом месте. А если мы им покажем, что мы дураки? Если мы убедим их, что мы не ждём атаки по центру? Прямо на наши ворота?

— А как мы их в этом убедим? — моргнул я.

— Если мы не ждём атаки по центру, а ждём польскую конницу слева или справа, то что мы должны сделать, как артиллеристы?

— Пристрелять места возможных направлений атаки? — попытался я угадать.

— Верно! Тем более, что кулеврина — это не мортира! Её так просто с намеченного направления стрельбы не повернёшь! Что должны будут подумать поляки, если при пристрелке одна кулеврина будет пристреливать левый фланг, а другая — правый?

— Хм! Они подумают, что мы рассудили, как я сейчас рассудил. И поняли, что поляки на рожон не попрут. И теперь ждём атаки либо справа, либо слева.

— А где тогда будут поляки атаковать на самом деле?!

— В центре! — уже уверенно заявил я, — Но, чтобы нам воспользоваться плодами обмана, нужно пристрелять кулеврины по флангам, а потом повернуть их в центр… И уже не пристреляешь… А это риск.

— Так же должны подумать и поляки! — радостно хохотнул брат Томас, — А мы их проведём! Мы их, упырей поганых, дятлов тупорылых, мордой в собственное дерьмо макнём!

— А подробнее? — заинтересовался я.

— А-га-га! Тебе интересно? Вот смотри: предварительно я нацелил обе кулеврины на центр, с пересечением линий огня во-о-он там, где белое пятно на дороге. Для более точного определения нужно всё же бабахнуть несколько раз….

— Но поляки сразу увидят, куда стреляют кулеврины!

— А что сделать, чтобы они не увидели? А если увидели, то не поняли? А если поняли, то не то, что есть, а то, что нам надо?

— Не знаю… — растерялся я, — Как-то ничего в голову не приходит…

— А-га-га!!! А способ обмануть поляков есть! Смотри: мы заряжаем кулеврину половиной обычного заряда пороха. Стреляем. Например, справа. Куда попадёт ядро?

— Думаю, оно не долетит до пятна по центру, и плюхнется где-то правее.

— Верно! Но, наблюдая со ствола за местом падения ядра, я вычислю точное направление огня кулеврины! Теперь мы заряжаем в кулеврину только заряд пороха. Без ядра! И одновременно мортиру во дворе, но уже с ядром! И стреляем одновременно, чтобы звук выстрела двух орудий прозвучал слитно… А мортиру направим дальше по правому флангу, никак не в центр! Что увидят поляки?!

— Они увидят… — помимо воли, мой рот растянулся в улыбке, — Они увидят, что стреляет кулеврина! Они увидят, что одна из кулеврин готова стрелять правее центра!

— А-га-га! И точно так же с другой кулевриной, только теперь левее! «Ага!» — скажут поляки, — «Они приготовились встречать нас по флангам! Ударим же в центр, где нас не ждут!». А тут-то мы их мордой в дерьмо! Как уже было, когда я вычислил лучшую полянку для польских мортир, свои орудия пристрелял по другим направлениям, а потом вычислил угол поворота и развернул мортиры куда надо! А-га-га!!!

— Есть нюанс! — поднял я палец кверху.

— Какой? — насторожился брат Томас.

— Громкость звука. Если сперва бабахнуть из кулеврины, а потом одновременно из кулеврины и мортиры, то звук будет разный! Поляки могут заподозрить обман. Нужно, чтобы каждый раз выстрел был из двух орудий, из мортиры и кулеврины. Только в первый раз ядро будет в кулеврине, а мортира стрельнёт вхолостую. А потом, наоборот, кулеврина бахнет вхолостую, а мортира швырнёт ядро в сторону, обманывая поляков!

— Молодец!.. — одобрительно покосился на меня брат Томас, — Я, конечно, так и планировал, но когда я рассказывал замысел своим помощникам, ни один из них не обратил внимания на этот нюанс! Молодец… Эх, жаль, дождик идёт… Порох может отсыреть. А если одно из орудий не выстрелит, весь план коту под хвост… Придётся ждать завтрашнего дня. Ну, ничего, потрачу этот день для дополнительных расчётов…

И брат Томас опять потянулся к своим листочкам.

— Ты обещал рассказать мне про арабскую математику, — напомнил я.

— А? А… Хм!.. Ну, вот тебе хитрая задачка! Сколько будет, если двести сорок семь умножить на десять? Можешь даже письменно. Вот карандаш, вот бумага…

— Ага! — меня начал охватывать азарт, — пишем искомое число. По-гречески или по-римски?

— Как хочешь.

— Ну, давай римскими цифрами! Итак, дано: ССXLVII. Умножить на X. Хм… Умножить на десять, это всё равно, что пять раз умножить на два и всё сложить… А можно умножить на два, ещё раз умножить на два, всё сложить и прибавить один раз то, что умножали сначала. Хм… А можно умножить три раза по три и сложить результаты плюс заданное. Да, пожалуй, так я и поступлю! Берём последние единицы. Их две. Умножить на три — это пересчитать подряд три раза. Итого — шесть. Запишем: в конце VI. Теперь цифра V. Она одна. Умножить на три — получим VVV. Запишем, но уже правильно: XV. Теперь присоединим единицы… Наши две пятёрки образуют десятку! Итого: в конце — XXI. Переходим к пятидесяти. Точнее, сорок. Нам придётся XLсперва расписать как XXXX и теперь посчитать всё три раза…

Я считал, вычёркивал, заменял полученный результат правильной записью, складывал, опять менял цифры… Брат Томас смотрел и усмехался. Я нервничал, но виду не подавал.

— Вот! — подал я окончательный результат. В рамочке у меня было записано:

CCXLVII^X=MMCDLXX.

— Ну, как?

— Неплохо, — похвалил брат Томас. А теперь смотри, как это делают арабы:

И он небрежно нацарапал: 247х10=2470.

— Не может быть! — у меня даже руки опустились, — Вот это…всё?!!

— Да. Видишь ли, и греки и римляне записывают знаками разряд числа а количество в этом разряде — количеством знаков. А арабы, наоборот, записывают цифрами величину числа в этом разряде, а сам разряд определяется местом нахождения цифры. Давай я тебе подробно, с примерами…

Целую неделю после этого я ходил, как шальной! Мне казалось, что теперь-то я обуздал математику, словно норовистого коня, и с этой минуты она будет мне служить верой и правдой. Молниеносно. А не то, что раньше, по полчаса на каждый пример… А брат Томас, усмехаясь своими толстыми губами, учил меня по новому умножать, делить уголком, считать проценты и находить неизвестное в уравнениях. Это было… восхитительно! Эх, если бы так просто решился вопрос с рубином!

— Ну, как у тебя?

— Ищу, спрашиваю. Прислушиваюсь к разговорам. Пока без толку. А у тебя?

— Даже не знаю, как сказать, — засмущался я, — Разгадал одну вещь, но это такая ерунда получается…

— Что за ерунда?! — у Катерины даже глаза заблестели от любопытства!

— Я могу перекрасить всё, что угодно в любой другой цвет. Вот у меня рука телесного цвета… ап! А вот она уже зелёная! Вот ты в хабибе[1] серого цвета… ап! А вот ты уже в розово-голубом! Что ты дёргаешься? Сейчас верну всё на место… ап!..

— Ужас какой! А ты всё-всё, что хочешь, можешь так перекрасить?

— С утра исподтишка пробую. Пока получается, что всё. Могу сделать из красного вина зелёное! А вкус не меняется. Могу перекрасить землю, песок, камни, металлы… Когда сюда шёл, заглянул за угол и сделал оранжевую траву! Конечно, тут же исправил. В общем, всё могу перекрасить, только не знаю, зачем это вообще нужно. Я же не собираюсь стать, к примеру, красильщиком тканей?..

— А что вообще твой перстень может? Кроме исцелений?

— Точнее, что я умею? — с некоторой досадой сказал я, — Перстень, как я подозреваю, может всё! А вот я из этого всего могу — увы! — немногое. В основном то, что требовалось в наших краях, в условиях пустыни. Могу ускорить рост растений. Могу наколдовать воду, правда, немного, пару горстей за раз, не больше. Но в пустыне каждая капля может жизни стоить! Могу, примерно на четверть часа, прибавить резвости верблюду. Типа, завидел на горизонте подозрительных людей — гони оттуда! Даже если они на лошадях вслед поскачут, то ближайшие четверть часа они никого не увидят. Ну и подумают: мираж! Могу на какое-то время укрепить верёвку. Вот, вроде бы гнилая, и барана не удержит, а я такой — ап! И слона подвесил! Только слон и минуты не провисит. Магия кончится. А корову такая верёвка уже несколько минут выдержать сможет. Вот, как-то так…

— Негусто…

— Чем богаты! — огрызнулся я, — Не забывай, я не полноценный маг! Я ещё ученик мага. К примеру, начал было мне Фарн рассказывать, как делать что-то вроде миражей, чтобы люди видели то, чего на самом деле и нету вовсе, да только дорасказать не успел. Пришлось сюда отправляться. А старые маги, вроде Решехерпеса, они много чего умели! Их сам фараон боялся! Несмотря на всё своё войско!

— Ну ладно! Может, чего ещё в своём мареве углядишь! До завтра!

— До завтра…

[1] … ты в хабибе… Любознательному читателю: хабиб, иногда его называют туникой — верхняя часть одежды католической монахини. Представляет из себя просторное, длинное одеяние, с широкими, длинными рукавами. Бенедиктинцы носили, в основном, одеяния чёрного цвета, в праздники могли облачаться в белое, но Катерина, как послушница, носит одежды не тех цветов, которые приняты в ордене, а серые, что символизирует её период не службы, но послушания.