Няня из Чайноботтам

Часть I. Глава 3. Прятки в тумане.

– Ты что-то видишь? – шепотом спросил Хоппер.

Бэнкс пыхтел, сопел и фыркал, будто кофейный варитель, который кто-то обрядил в мундир констебля, зачем-то сверху усадив еще и шлем. Он уже порядком злился, а тут еще и Хоппер со своими дурацкими вопросами, словно и так непонятно, что он ничего в этой треклятой мгле не видит.

Хоппер потянулся к служебному фонарю, что висел на поясе, и Бэнкс схватил его за руку.

– Спятил? Хочешь привлечь к нам внимание?

– Да я… это… ничего же не видно… И вообще, где это мы?

Ответить Бэнкс не мог, поскольку и сам не знал. Они шли за няней уже добрых полчаса. Ее фигура то появлялась впереди, то снова исчезала. Сперва констебли хотели попросту ее схватить, но затем Бэнкс передумал: для начала стоило выяснить, что она затеяла. О своем недальновидном решении он пожалел почти сразу же, но идти на попятную – значило признать перед напарником допущенную ошибку, а подобное – признавать ошибки – он предпочитал не делать.

За время слежки констебли преодолели «мусорный» проход, прошли через закоулки улицы Слив, нырнули сперва в один двор-колодец, перебрались в другой…

Бэнкс и Хоппер оглядывались по сторонам, но ничего не узнавали. То ли это была улица Пчел, то ли… Прочие версии отсутствовали – захаживали они в эту часть города не то чтобы часто.

Идея Хоппера зажечь фонарь окончательно вывела Бэнкса из себя. Ступая через заполненные дождевой водой выбоины в мостовой, он думал о том, как же ему все-таки не повезло, что в напарники ему достался настолько недалекий пень.

«И почему мне приходится иметь дело с подобной бестолочью? – грызли его мысли, вдруг словно отрастившие острые зубы. – Вот был бы у меня напарником на худой конец Дилби – тот вполне смышленый, хоть и архивная крыса. Конечно, о том, чтобы заполучить в напарники Уискера и мечтать не стоит – Уискер слишком умен, чтобы прозябать на вокзале, да и без того уже накопил целое шило хвалебных рекомендаций к повышению… Так нет же, ему достался Хоппер! Самый дубоголовый туполом во всем Доме-с-синей-крышей, идиотский любитель паровозиков…»

С каждой новой чепухой, озвученной Хоппером, Бэнкс то и дело представлял себя трамваем, который переезжает этого болвана, а потом с наиискреннейшими сожалениями сообщает его сестре Лиззи, что Хоппер нелепо погиб по собственной тупости.

Он украдкой глянул на напарника: ну что за остолоп – топает ножищами, щурит свои глазенки, шморгает носом. С таким идиотом не то что убийцу не схватишь, а и плешивую псину не арестуешь за то, что мочится в неположенном месте.

В голове у Бэнкса тут же вырисовался образ: плешивая псина мочится на штанину Хоппера, а тот этого даже не замечает…

Хоппер вдруг остановился.

– Ты чего это?

– Слышишь? Скрип…

Бэнкс прислушался. Неподалеку и правда что-то скрипело. Да это же колеса треклятой коляски!

Он кивнул Хопперу, и, подняв револьверы, они двинулись на звук.

– Там, у стены… – одними губами произнес Хоппер, но Бэнкс и сам видел. В тумане проглядывали очертания скрюченной темной фигуры.

«Так, мне все это надоело!» – подумал Бэнкс и решительно двинулся к фигуре.

– Стоять! Полиция Габена! Шевельнетесь – выстрелю! Сопротивление бес…

Клок тумана отполз, и констеблям предстал старый автоматон с битыми глазами-лампами. Механоид был выключен, но почему-то качал головой, как деревянный болванчик. Именно это и создавало скрип.

– Треклятая консервная банка! – прорычал Бэнкс и пнул автоматона. Тот с грохотом рухнул на землю.

Хоппер вздохнул.

– Кажется, мы ее у…

– Не смей! – перебил его Бэнкс. – Она где-то здесь. Я знаю. И мы ее найдем!

Пробормотав «Вроде бы я ее там видел», толстяк уверенно пошагал вперед. Хопперу не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним.

В итоге они добились того, что упустили последний ориентир и оказались в глубине густого пухового одеяла, которое неизвестно кто и неизвестно зачем как следует взбил на улицах Тремпл-Толл.

«Мы потерялись окончательно!» – со злостью думал Хоппер, постукивая пальцем по фонарю на поясе.

– И куда прикажешь идти? Здесь нет ни одного указателя. Я даже не представляю, где мы сейчас.

– И прохожих, как назло, нет, – поддержал Бэнкс. – Все попрятались в свои норы – ждут, когда туман рассеется. – Толстяк в ярости топнул. – И как искать здесь няню?! Она может быть и там. – Он ткнул в одну сторону рукой. – И там. – Указал в другую.

Обоих констеблей посетила одна и та же мысль. Они тут же ее отринули, а Бэнкс еще и поставил жирную точку:

– Разделившись, мы бы вдвое увеличили шансы отыскать няню, но разделяться нельзя: кто знает, что за мерзость может скрываться в тумане.

Хоппер лишь кивнул.

«И все-таки след простыл», – сделал он неутешительный вывод.

Подумав о следах, Хоппер опустил взгляд и увидел. На мостовой меж двумя камнями брусчатки что-то лежало. Что-то яркое.

Подняв странный предмет, здоровяк сперва не поверил своим глазам. После поверил и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.

– Будь я…

– Хватит с проклятиями на сегодня, – оборвал его Бэнкс. – Что там?

Хоппер продемонстрировал ему находку.

Бэнкс с трудом проглотил вставший в горле ком.

– Еще один. Еще один треклятый шарик. Не сойти мне с этого места, если рядом не обнаружится…

В нескольких шагах от них что-то зашуршало и зацарапало, словно булавкой провели по куску жести.

Констебли вскинули револьверы и двинулись на звук. Вскоре показалась стена очередного дома. Рядом с ней громоздилась куча золы, повсюду валялись мятые консервные банки. Среди них что-то шевелилось.

– Крысы, – скривился Хоппер.

Почти вся куча была покрыта крысами, словно грызуны решили устроить сходку профсоюза мерзких пищащих уродцев. Куда ни кинь взгляд, он натыкался на розовый хвост или вытянутую морду. Окровавленную морду. Часть золы сползла, и констеблям предстала торчащая из кучи рука в грязной, некогда белой перчатке; на манжете синего рукава поблескивала пара медных пуговиц. Чуть левее в золе виднелась нога в форменной штанине и башмаке. Она была покрыта уже знакомыми Бэнксу и Хопперу следами укусов. И с каждым мгновением ран на теле становилось все больше – крысы решили доесть то, что оставили им воспитанники няни.

– Вот мы и нашли Хоуни, – заскрежетав зубами, сказал Бэнкс.

Хоппер шагнул к куче и пробасил:

– Прочь! Пошли прочь!

Перепуганные крысы ринулись во все стороны.

И тут за спиной констеблей раздалось:

– Хи-х-хи-хи-хи-хи…

Хоппер потрясенно застыл. Это ведь то самое хихиканье!

Бэнкс развернулся.

– Покажись! – заревел он. – Где ты?!

Захихикали чуть правее, и толстяк, окончательно потеряв самообладание, сделал то, чего делать не следовало – спустил курок, целясь на звук.

Грохот выстрела прошелся по улице, эхо быстро рассеялось. А затем захихикали снова. На этот раз немного дальше.

Бэнкс не выдержал и ринулся в туман.

Хоппер успел лишь крикнуть:

– Нет, Бэнкс! Стой! Нельзя… разделяться…

Но было поздно. Напарник исчез…

…Хоппер брел через туман, держа наготове револьвер. Поиски во мгле ни к чему не привели: ни няни, ни ее воспитанников, ни Бэнкса.

«Пусть только сунутся ко мне, – стучало в голове. – Пусть сунутся. Им меня не загрызть…»

В какой-то момент ему почудился звук шагов, но когда он ринулся туда, откуда тот раздавался, там уже никого не было.

«Треклятый Бэнкс! Ну зачем он побежал за мальчишкой? Он ведь знал, что нельзя разделяться…»

О напарнике не было вестей уже довольно долго, и Хоппер рисовал в голове различные ужасы – этот сварливый толстяк, который считает себя умнее всех, сейчас, вероятно, лежит где-то там, а его брюхом вовсю лакомятся мальчишки… или уже крысы?

Хоппер уже не думал о поисках напарника или об арестах. Вперед его толкала лишь одна цель. Найти стену дома. Встать перед ней. Так к нему хотя бы не подкрадутся со спины.

И вскоре он ее нашел – облезлая кирпичная кладка, какие-то старые рваные афиши, изломанная угловатая труба водостока.

Хоппер, как и задумывал, уперся в стену спиной, одну руку положил на дубинку, в другой был револьвер.

Он водил им из стороны в сторону, пытаясь различить в сером мареве хоть что-то. Наличие стены за спиной, к огорчению Хоппера, нисколько не придало ему уверенности. Напротив, с каждой минутой такого стояния констебль все больше уверял себя в мысли, что, кажется, сходит с ума. Его снова посетило утреннее ощущение, вот только сейчас оно было несоизмеримо сильнее.

Улица походила на театр, в котором и декорации, и занавес, и сами актеры сотканы из дымки. Призраки… кругом лишь призраки и тени – они бесшумно передвигаются среди этих подрагивающих декораций, пускают на него свои призрачные слюни, строят планы, как бы подступиться.

«Призраков ведь не берут пули… – с тревогой думал Хоппер. – И что мне делать, если кто-то из них протянет ко мне свои лапы?»

И тут снова раздался звук шагов. Хоппер вздрогнул и вжался в стену.

Кто-то там расхаживал. Шаркая ногами, время от времени… сплевывая?

Дрожащая рука ткнулась вперед. Револьвер плясал в ней, будто заводная игрушка.

В какой-то миг Хоппер вроде как разобрал очертания фигуры. Секунда – и та, подернувшись, растаяла. Кто там? Няня? Ее мелкие прихвостни? Или все же призрак, утративший терпение и решивший выползти на авансцену?..

Внезапно шаркнули сбоку, и Хоппер резко повернулся, переведя и револьвер. Фигура была рядом. Темные контуры принадлежали человеку среднего роста – хотелось верить, что человеку.

– Стреляю! – зачем-то предупредил констебль, и во мгле раздалось испуганное:

– Нет, сэр! Не надо! Это же я!

Темный ком придвинулся, и Хоппер увидел знакомый облезлый котелок и не менее облезлое лицо.

Облегчение смешалось с яростью. Он убрал палец со спускового крючка и опустил оружие.

– Шнырр?! Пропади ты пропадом! Я едва тебя не пристрелил! Повезло тебе, что полиция не палит просто так, а наперво предупреждает!

Хоппер кривил душой, ведь совсем недавно Бэнкс выстрелил в туман, но об этом рассказывать Шнырру не стоило.

– Да уж, сэр, – ответил Шнырр Шнорринг со своей извечной гаденькой интонацией – то ли подобострастие, то ли отвращение, – не хотелось бы, знаете ли, быть нечаянно подстреленным – еще и не за дело. Удача так удача. Вы, видимо, в тумане, приняли меня за кого-то другого, сэр. Погодка не для прогулочек, конечно.

– Погодка? – прорычал Хоппер. – Да тут хоть глаз выколи!

– А почему вы не зажжете фонарь?

– Тебя спросить забыли. И вообще, что это ты тут делаешь?

Шнырр огляделся кругом, поежился от холода и объяснил:

– Так ведь ваше с мистером Бэнксом задание исполняю. Я отыскал констебля Хоуни – он тут, недалеко. С прискорбием должен сообщить…

– Он мертв. Мы видели его тело.

– Мы? А где любезный мистер Бэнкс?

– Хотел бы я знать. Он погнался за преступником и… Ты знаешь, где мы?

Шнырр недоуменно на него уставился.

– Ну конечно. Мы в Угольном проходе.

– Значит, тумба Хоуни где-то за углом.

– Да, в одном квартале вверх по улице.

Хоппер решительно поправил шлем.

– Значит так, Шнырр. Нам нужно попасть к ней как можно скорее. Пора со всем этим заканчивать. Я запущу сигнал и созову сюда всех наших. Надеюсь, к тому моменту, как они появятся, Бэнкс будет еще жив.

Шнырр испуганно завертел головой.

– А за кем именно вы гонялись, сэр?

Хоппер резко бросил:

– Веди к тумбе. Вопросы – по пути. И гляди в оба. Услышишь хихиканье или увидишь мальчишку – сразу же говори.

Судя по тому, как изменилось лицо Шнырра, у него появилось множество вопросов, но он решил отложить их на потом.

Они двинулись вдоль стены дома. Шнырр шаркал рядом, втягивал воздух ноздрями и время от времени почесывался – он постоянно таскал с собой блох, и в иное время Хоппер предпочел бы отойти от него на пару шагов, но сейчас даже с таким спутником ему было спокойнее.

Шнырр прервал молчание:

– К слову, о вознаграждении за мои труды, сэр…

– Никакого разговора о твоем вознаграждении сейчас не велось, – отозвался Хоппер. – Поэтому «к слову» тут неуместно.

– Э-э-э… да, в общем, к чему я это? Я, как бы так сказать, еще и на прибавку претендую. Пока вы не начали ругаться, мистер Хоппер, спешу подковать всех блох: я не сразу отправился искать констебля Хоуни, а пошушерил слегка тут и там и раздобыл очень полезные сведения о няне, которую вы разыскиваете.

Хоппер остановился.

– Ты еще откуда о ней знаешь? Мы ведь и сами выяснили, что в деле замешана няня, только у Баллуни. – До него вдруг дошло. – А-а, ясно.

Узнать о няне этот пройдоха мог только одним способом: подслушал допрос продавца шариков.

– Я просто хотел быть полезным! – затараторил Шнырр. – Вы же меня не просветили, кого подозреваете, ну, и я…

– Пошагали дальше.

Хоппер продолжил путь, а бродяга сдвинул на затылок котелок, сплюнул через щель в зубах и бросился догонять.

– О твоем любопытстве поговорим потом, – добавил Хоппер, когда Шнырр с ним поравнялся. – Ты сказал, что раздобыл сведения.

– Да-да, все так, сэр! Узнав, что вы ищете няню с черной коляской, я тут же нашел Штиблетта. Он шушерит возле парка и знает всех дамочек в округе – понимаете ли, сэр, он любит за ними понаблюдать и попускать слюни.

– Фу, мерзость.

– Вот именно, мерзость. Но Штиблетт оказался полезным. Он видел няню с черной коляской. Более того – он видел, как она впервые появилась на улице Слив. Вы нипочем не догадаетесь, откуда она пришла.

– Не томи, Шнырр.

– Да, сэр. Не томлю. Впервые няню Штиблетт увидел у Моста. Он клянется, что она с него сошла и свернула на улицу Слив.

– Мост, значит, – хмуро буркнул Хоппер.

Речь шла о мосте Ржавых Скрепок – единственном целом мосте, переброшенном через канал Брилли-Моу. Если «сверчок» Шнырра не лгал, то няня пришла в Тремпл-Толл из Фли.

– Это еще не все, сэр, – добавил Шнырр. – Я отправился на Мост и поболтал с Труффо, ну, вы знаете, хозяином харчевни «Подметка Труффо», которая на Мосту стоит. Он ее тоже видел, няню эту. И не одну.

– Не одну? Этих нянь было больше?

Шнырр на миг задумался, пытаясь понять, что констебль имеет в виду, потом щербато улыбнулся.

– Нет, сэр. Она была не одна. Я об этом. Старина Труффо как раз опорожнял котлы с помоями в канал и своими глазами видел: женщину с черной коляской сопровождал некий странный тип.

– Подробнее!

– Труффо его лица не разглядел, потому что на нем была маска. Черная маска на всю голову с круглыми защитными очками, и из его лба торчало что-то похожее на крюк с фонарем на конце. Он был в очень длинном пальто с пелериной, полы этого пальто волочились за ним по земле. Они с няней дошли вместе до середины моста, попрощались, и странный тип направился обратно, в гадкий Фли. Ну а няня двинулась сюда, в Саквояжню.

Хоппер молчал. Сведения Шнырра подтверждали то, о чем говорилось в письме. Видимо, «странный тип» – это и есть тот Удильщик, который должен был встречать няню по прибытии в Габен. Все ниточки вели туда, в трущобы Фли.

– Сэр, я заслужил прибавку к вознаграждению? Думаю, сейчас прекрасный момент, чтобы ее обсудить

– Сейчас не лучший момент, Шнырр.

Шнырр Шнорринг, на удивление, не растерялся. Повернув голову, он спросил:

– А вы что думаете, мистер Бэнкс?

Хоппер будто врезался в невидимую стену. Проследив за взглядом Шнырра, он увидел…

В нескольких шагах от них и правда стоял Бэнкс. Его лицо было белым, как полотно, хотя до этого момента Хоппер считал, что оно способно приобретать лишь оттенки красного (изредка желтого).

– Вот ты где! – воскликнул здоровяк. – Я тебя обыскался!

– Хоппер… – слабым голосом произнес Бэнкс, и тут Хоппер заметил, что с напарником что-то не так. Шлем толстяка куда-то подевался, правая рука была вся в крови, оружия при нем не было.

– Что произошло?

– Я потерял… револьвер. Одна тварь укусила меня, и я его выронил. Другая отобрала дубинку.

– Бэнкс…

– Беги, Хоппер…

– Что?

– Беги. Тумба Хоуни недалеко – включай сигнал. А я пока…

Он развернулся и, пошатываясь, шагнул в туман. Миг – и он исчез.

– Стой, Бэнкс! Ты куда?!

Хоппер бросил ничего не понимающий взгляд на Шнырра и ринулся за напарником. Шнырр не отставал, хотя выражение его лица намекало на то, что он не прочь отстать – убраться отсюда и залечь в своей теплой уютной затхлой трубе. Странное поведение того, кого он за глаза называл Пузаном, говорило об одном: лучше всего сейчас оказаться как можно дальше отсюда. Несмотря на это, он не мог просто так оставить Дылду: если он сейчас сбежит, о вознаграждении можно забыть.

Шнырр попытался образумить мечущегося в тумане констебля:

– Сэр! Нужно идти к тумбе, сэр! Мы его не найдем!

– Заткнись! Он где-то здесь! Я знаю!

– Сэр, я…

– Еще хоть слово, Шнырр!

Хоппер угрожающе глянул на бродягу, но тот, похоже, внял. Вот только констебль сразу понял, что заставил Шнырра замолчать вовсе не он.

Шнырр смотрел куда-то за спину Хоппера. Его лицо исказилось в гримасе ужаса, губы дрожали, а глаза будто забыли, что им следует моргать.

Хоппер повернулся.

В нескольких шагах от него стоял мальчишка в черных бриджах, клетчатых гольфах и узком пиджачке. Это был один из близнецов! Но его лицо… таких жутких лиц Хоппер до сего момента не видел ни разу в своей жизни. Приоткрытый рот напоминал капкан, в нем виднелись два полумесяца острых треугольных зубов, на подбородок из уголка рта текла чернильная слюна. Но куда страшнее были глаза мальчишки: черные, без зрачков – они уставились на Хоппера то ли с любопытством, то ли с голодом. А может, все вместе…

– Эй-эй, – попытавшись добавить в голос дружелюбия, негромко проговорил Хоппер. – Ты ведь Джорджи? Или Бенджи?

Услышав знакомые имена, мальчик едва заметно повел головой, на его лице появилось задумчивое выражение, словно он пытался что-то вспомнить.

– Давай только без глупостей, приятель. Стой где стоишь, мы просто побеседуем, договорились?

Мальчишка опустил голову и уставился на револьвер в руке констебля. Его глаза округлились, губы растянулись в улыбке.

– Он не понадобится, – заверил Хоппер, – если ты просто останешься на…

Мальчишка шагнул к нему. Хоппер машинально попятился, и тут удача окончательно от него отвернулась. Каблук зацепился за торчащий край брусчатки, Хоппер потерял равновесие и рухнул на землю. Револьвер вылетел из разжавшейся руки.

Мальчишка остановился и захихикал.

Не спуская с него взгляда, Хоппер встал на четвереньки и принялся возить в грязи руками в поисках оружия. Шевеление внизу привлекло его внимание, он опустил взгляд и увидел свой револьвер – рядом с ним по мостовой шныряли чьи-то тонкие бледные пальцы. Хоппер потянулся за револьвером, но не успел – маленькая юркая рука схватила оружие и исчезла с ним.

Хоппер похолодел: «Их тут двое! И у второго теперь револьвер!»

Тем временем мальчишка, который с улыбкой наблюдал за ним, двинулся вперед.

– Шнырр! – окликнул бродягу Хоппер. – Да не стой столбом! Помоги мне!

Мальчишке хватило одного пристального взгляда, чтобы Шнырр отмер. Сбросив оцепенение, он забормотал:

– Простите… простите, сэр… ему нужны вы – не я…

А затем развернулся и бросился прочь.

– Верни-и-ись!

Легче было приказать сбегающему молоку вернуться обратно в казанок.

Шаги Шнырра Шнорринга все отдалялись, пока не стихли окончательно. Хоппер остался наедине с маленьким монстром. С двумя маленькими монстрами…

«Дубинка! Она никогда не подводит!»

Сорвав с пояса дубинку, Хоппер поднялся на ноги.

– Ну давай, подходи! – закричал он. – Чего встал?!

За спиной захихикали, Хоппер повернул голову, и тут мальчишка прыгнул на него. Все произошло слишком быстро. Констебль не успел даже поднять дубинку, когда в его запястье впились зубы. Хоппер заревел и ударил наотмашь. Дубинка врезалась мальчишке в живот, тот взвизгнул и расцепил хватку. А потом отпрыгнул в сторону.

Хоппер вертелся кругом, бил дубинкой вокруг себя, но каждый удар рассекал лишь туман. Не сразу он понял, что рядом никого нет…

…Тук-тук-тук. Барабанчик в груди отбивает быстрый ритм. Лицо горит. Дыхание прерывается, из горла выбиваются лишь хрипы, как после подъема по лестнице на последний этаж. Пот струится по щекам и губам, проникает в рот, впитывается в одежду. Шарф и мундир уже полностью им пропитались.

Хоппер стоял на месте. Горячка схватки постепенно отступала, осенний холод и сырость брали свое. Мысли с каждым мгновением все замедляли свой бег.

«Ну и попал же я в передрягу… Как хорошо сейчас, должно быть, на вокзале, и почему только я тут, а не там?! Почему?!»

Положение – и правда было хуже не придумаешь.

Из прокушенной руки текла кровь. Было больно, но это сейчас заботило Хмырра Хоппера меньше всего. Напарника он потерял. Револьвер украли. Подлец Шнырр – и тот сбежал. Но хуже было то, что где-то поблизости расхаживают голодные мерзкие твари, которые не понимают человеческого языка…

И эта мгла будто им подыгрывала – служила удобненьким занавесом в их театре. Ни намека на ветерок. Туман и не думал рассеиваться, а вместо этого, казалось, сгустился лишь сильнее.

«Где я? – спросил себя Хоппер. – Все еще в Угольном проходе?»

И тут он услышал голоса. И узнал их. Это было невозможно, ведь откуда бы обладателям этих голосов здесь быть?

Вглядываясь в туман, Хоппер позвал:

– Доктор Доу? Джаспер?

Он с надеждой шагнул туда, где, как ему казалось, голоса прозвучали, но снова никого не нашел. Кажется, ни доктора, ни его шустрого племянника попросту здесь не было. Ему померещилось, а туман… этот мерзкий туман решил отцедить ему еще одну насмешку.

«Как жаль, что доктора Доу здесь сейчас нет, – с тоской подумал Хоппер, – он ведь всегда знает, что делать. А Джаспер… он всегда находит выход даже из самых, казалось бы, запутанных ситуаций…»

– Прости, Бэнкс. Мне надоело играть в прятки.

Рука потянулась к фонарю на поясе. Хоппер отцепил его и открыл дверцу. Со спичками пришлось повозиться, но вот наконец огонек перекочевал на фитиль, и тот занялся – слабо, неуверенно. И все равно этого крошечного источника света Хопперу хватило, чтобы почувствовать себя… нет, не более уверенно – хотя бы просто не так гадко.

Крепко сжимая рукоять дубинки, Хоппер поднял повыше фонарь, но не успел сделать и шага.

Оу-у-у-у-у!

Казалось, провыла собака, но Хоппер слишком много лет простоял с этой «собакой» у одной тумбы, чтобы не узнать того, кто выл. Бэнкс! Это Бэнкс!

Сорвавшись с места, он ринулся на звук.

Хоппер мчался не разбирая дороги. Он слышал лишь топот собственных шагов да скрип кольца на фонаре. Фонарь качался из стороны в сторону, и пятно света прыгало влево-вправо, пока в какой-то момент не выхватило из тумана очертания труб.

Хоппер встал. Тумба! Тумба Хоуни! Но где же Бэнкс? Судя по тому, откуда раздался вой, он должен быть где-то здесь!

– Бэнкс! – воскликнул Хоппер. – Отзовись! Бэнкс! Да где же ты, жирная гремлинская задница?!

– Не нужно браниться, сэр, – прозвучало у тумбы. – Это очень невоспитанно с вашей стороны. Вспомните о манерах.

Хоппер передвинул руку с фонарем, и пятно света упало на…

– Няня… – прошептал констебль, с ужасом глядя на женщину, придерживавшую ручку черной коляски; под вуалью проглядывали очертания узкого бледного лица. – Где мой напарник? – проскрежетал Хоппер. – Что вы с ним сделали?

Няня покачала головой.

– С ним будет то же, что и с остальными. То же, что и со всеми вами.

– Почему? Почему вы это делаете? За что вы мстите констеблям?

Няня легонько качнула коляску, словно попыталась успокоить зашевелившегося малыша.

– Мщу констеблям? – задумчиво спросила она. – Я ищу лишь одного из вас. Но мне постоянно попадается не тот.

Шестеренки в голове Хоппера стремительно проворачивались. Мысль сменялась мыслью: «Она ищет конкретного констебля?», «Почему?», «Что она задумала?»

– Остальные чем перед вами провинились? Вы убьете всех, пока не отыщите нужного?

– Вы все одинаковые, – лишенным эмоций голосом сказала няня. – Все черствые, гнилые…

– Что он вам сделал?

– Прощайте, сэр. Мне очень жаль, что вы не тот.

Няня развернула коляску и покатила ее прочь. Хоппер потрясенно глядел ей в спину.

– Что! Он! Вам сделал?!

Няня превратилась в туман, стала частью этой серой поволоки. Хоппер хотел догнать ее, схватить, но продолжал просто смотреть, не в силах предпринять хоть что-то.

«Сигнал!» – пронеслось в голове.

Хоппер подбежал к тумбе. То, что дверца была открыта, а замок валялся рядом на мостовой, заставило его сердце забиться еще быстрее.

Заглянув в ящик, Хоппер выругался. Рычаг, запускающий механизм мехов, был сломан. Подмогу не вызвать!

«Может, внутри есть какое-то оружие? Хоуни ведь стоял у канала – он не мог не потрусить шмуглеров…»

Но в ящике были лишь медный чайник с промятым боком, отсыревшая пачка печенья, какая-то книжка и две пары запасных форменных перчаток – Хоуни всегда был чистюлей… Еще там были две капсулы для пневмопочты – можно вызвать подмогу с их помощью, но как долго капсула будет добираться?

Хоппер бросил взгляд на часы, выраставшие из крышки тумбы, – без четверти шесть. Часы, очевидно, стояли, ведь с утра прошло много времени, а до шести вечера было еще далеко.

Это показалось ему странным: часы не успели бы встать после убийства Хоуни – их заряда хватает на целый месяц, а сам Хоуни не рискнул бы ослушаться и остановить их – городским констеблям строго-настрого запрещалось останавливать часы в тумбах – наказание за это было строгим…

Размышляя об этом, Хоппер не замечал, как за его спиной из мглы появились две невысокие фигурки. Не заметил он еще одну – слева. И еще одну – справа. Но зато констебль увидел мальчишку, который поднялся и вырос из тумана в нескольких шагах впереди.

– А ты еще кто такой?! – рявкнул Хоппер.

Мальчишка не был ни одним из близнецов Хейвуд, да и одежда на нем оставляла желать лучшего – с виду сущие обноски: повсюду заплатки, мешковатые штаны вместо подтяжек висят на веревке, на жилетке не достает пуговиц. Какой-то маленький бродяжка… Единственное, что с близнецами у него было общего, – это черные без зрачков глаза и рот, полный острых зубов.

– Именем закона! – крикнул Хоппер. – Стоять! Я приказываю! Стоять!

На закон маленькому монстру было плевать. Он приближался…

Сбоку что-то лязгнуло. Хоппер скосил взгляд и увидел еще одного маленького монстра. Огляделся – и заметил остальных.

Пятеро мальчишек подходили со всех сторон, сжимая кольцо.

Дубинка в руке затряслась. Свет дрожащего в другой руке фонаря качался, из-за чего туман кругом напоминал морские валы, то вздымающиеся, то опускающиеся обратно.

«Я не справлюсь со всеми, – появилась обреченная мысль. – Если они бросятся одновременно… Это конец…»

Неподалеку чиркнула спичка. Туман окрасился синим, как будто, кто-то закурил полицейский табак «Морж».

А затем этот кто-то резко повел рукой, разгоняя туман и синий дым. Из облака вынырнула знакомая фигура. Бэнкс, лениво уперев руку в бок, курил папиретку и со всем своим коронным пренебрежением глядел на маленьких монстров. Его мундир был весь в крови, тут и там виднелись следы укусов, но он будто не обращал на это внимания.

Мальчишки замерли и повернули к нему головы.

– Эй вы, заморыши, – с кривой усмешкой бросил толстяк. – Да-да, вы, мелкие сопливые хлюпики, к вам обращаюсь.

Мальчишки, не сговариваясь, оскалились, но Бэнксу было мало.

– Никчемные коротышки забыли подтереть слюнки. Вот смех. Ну ничего, у дядюшки Грубберта найдется для вас платочек. Только хныкать не надо…

Монстры и не думали хныкать. Позабыв о Хоппере, они во все глаза глядели на Бэнкса, морщились и рычали.

– Хотя… вы же девчонки, – добавил толстяк. – Плаксивые девчонки. Давайте, порадуйте дядюшку Грубберта, похнычьте. Хнык-хнык, плак-плак…

Этого маленькие монстры стерпеть уже не смогли. Всем скопом они бросились к Бэнксу.

Тот, казалось, и не думал сопротивляться. Бэнкс глянул на Хоппера, шевельнул губами: «Беги!». И затем монстры облепили его, как угри заплывшую в темную заводь неосторожную рыбеху.

Зубы впились в его руки и ноги. Белые пальцы пауками начали ползать по мундиру. Бэнкс и мальчишки рухнули на землю.

Хоппер и не думал бежать. Собираясь броситься на помощь к напарнику, он уже поднял дубинку и…

«Часы стоят» – вспомнил он неожиданно слова Бэнкса. Тот ведь так и сказал, когда они зашли в квартиру Хейвудов. А перед этим… миссис Богерти с каминными часами на шее… Ее взгляд, брошенный на дверь квартиры. Она сказала: «Их бой раздражает кое-кого…»

Хоппер повернулся к тумбе. Нашарив в ящике часовой механизм, он несколько раз провернул ключик. Часы пошли… но медленно… слишком медленно!

Открыв окошко на циферблате, Хоппер быстро перевел минутную стрелку ровно на пятнадцать минут вперед. За ней сдвинулась и часовая, а затем…

БОМ! Часы начали отбивать несуществующие шесть вечера (или утра).

Облепившие Бэнкса маленькие монстры прервали свое кошмарное пиршество и подняли головы.

БОМ!

Монстры оскалились и зашипели. Задергались, словно им в затылки начали один за другим вбивать длинные каленые гвозди.

БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!

Вскочив на ноги, они с визгом, бросились прочь, зажимая уши руками.

Эхо от боя часов еще не развеялось, а ужасных мальчишек уже не было.

Хоппер ринулся к Бэнксу.

Подбежав к нему, он почувствовал, как дыхание перехватило. Шлем вдруг показался очень мал, сдавливая голову.

Бэнкс был весь искусан – на нем не осталось живого места. Он лежал в луже крови, которая все увеличивалась. Мундир стал красным, словно констебль вдруг превратился в пожарного. На щеках багровели следы зубов, на правой руке отсутствовали два пальца – они лежали рядом, в крови и чернилах.

И все же Бэнкс был жив. Его грудь тяжело вздымалась, из раскрытого рта вырывались хрипы.

– Ну зачем, Бэнкс? Зачем ты приманил их к себе?

– Я… не… трамвай… – едва слышно произнес Бэнкс. – Не… трамвай…

«Кажется, у него уже начался бред, – в отчаянии подумал Хоппер. – Что же делать?! Нужно вызвать помощь!»

И он сделал единственное, что пришло в голову. Склонившись над Бэнксом, он достал из кармана его мундира блокнот и карандашик. А потом побежал к тумбе. Вырвав два листка, он поспешно накарябал на одном: «Сигнальная тумба № 18. Угольный проход. Констебль ранен», и на другом: «Тумба Хоуни. Бэнкс ранен. Нужна помощь. Хоппер». Вложив первый листок в капсулу, он подписал ярлычок: «Больница Странных Болезней. СРОЧНО», – и просунул цилиндр в отверстие в днище тумбы. Тот с хлопком исчез. Над ярлычком другой капсулы Хоппер думал чуть дольше – куда ее отправить? Ближе был пост на Пыльной площади, но там сейчас Уилмут, а он не особо склонен пошевеливаться. Чуть дальше тумба у бокового входа в парк Элмз – там братья Тромперы. Они точно придут на помощь, но им нужно преодолеть всю улицу Слив…

Решение на деле было очевидным, и вторая капсула ушла на пост возле парка.

Вызвав помощь, Хоппер вернулся к Бэнксу, подобрал пальцы напарника, закинул его руку себе на плечо и потащил толстяка к тумбе.

Бэнкс был тяжеленным, словно тот пирожок с рыбой, который он ел на обед, в его животе превратился в чугунный шар. Повезло еще, что требовалось преодолеть всего две дюжины ярдов.

Усадив Бэнкса у тумбы, Хоппер вложил ему в руку откусанные пальцы и сжал напарнику кулак.

– Не потеряй.

После чего осмотрел толстяка. Нужно было остановить кровь до прибытия больничного экипажа, но ее было так много – проще, казалось, обмотать Бэнкса с головы до ног одеялом и перевязать веревками. Беда в том, что у Хоппера не было ни одеяла, ни веревки.

Бэнкс чуть приподнял тяжелые веки.

– Лиззи…

– Что Лиззи?

– Ты жив… ей не нужно… сообщать…

Хоппер не слушал. Сорвав с шеи шарф, он обвел его вокруг бедра толстяка – крови из раны на нем выбивалось больше всего. Он накрепко перетянул ногу Бэнкса, и тот вскрикнул.

– Потерпи, дружище. Помощь уже в пути.

– Со мной… всё… Хоппер…

Хоппер гневно замотал головой.

– Только попробуй сейчас склеить подметки. Не на моей смене! Понял? Ты мне еще за канал должок не вернул…

Хоппер дернул головой, пытаясь стряхнуть навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты…

– Не говори, Бэнкс! Не трать силы!

– Ты… мой друг, Хоппер… мой лучший… друг…

Глаза Бэнкса закрылись, голова провисла.

Хоппер приставил ухо к груди напарника. Сердце едва уловимо билось. Он потерял сознание… просто потерял сознание… пока что…

Хоппер просидел на холодной грязной брусчатке, держа руку Бэнкса целых двадцать минут. Почти не моргая, он глядел на часы – те показывали неверное время, но это было и не важно – ход стрелок по-прежнему был мерным и упрямым, несмотря на то, в какие там циферки они тычутся своими заостренными носами. Хоппер мысленно подгонял – и стрелки, и всех кого только можно.

В сознание Бэнкс не приходил. Лишь изредка всхрипывал – из его рта при этом выбивалась кровь со слюной.

А затем во мгле забрезжил свет фонарей и раздались крики. Кричал Терри Тромпер. Издалека до Хоппера донесся бой колокола – больничный экипаж!

– Помощь уже тут, – сказал он Бэнксу, но тот не слышал. – Держись, дружище. Только держись… не смей умирать. А я… – Глядя на окровавленного напарника, Хоппер сжал зубы с такой яростью, что заболели скулы. – Я пока…

И тут он сделал то, чего и сам от себя не мог ожидать. Поднялся на ноги и бросился прочь, в противоположную сторону от той, с которой приближались фонари братьев Тромпер.

Завеса тумана сомкнулась за его спиной.

***

Вид из окна открывался преотвратный. И надо сказать, основную его преотвратность вобрал в себе тощий бледный тип в черном фраке и цилиндре, сжимавший под мышкой футляр с трубой.

Тип этот несколько мгновений назад постучал в дверной молоток и на всякий случай отбежал от двери на несколько шагов.

«Снова этот трубочист, – поморщился Хоппер, глядя на трубача. – Хотя сейчас лучше уж он, чем никто. Он ее не даст в обиду, пока меня нет. Не стоит забывать, что он без ума от Лиззи, Лиззи от него тоже без ума, и вообще, все кругом спятили на почве взаимной влюбленности».

Дверь открылась, и Лиззи вышла на крыльцо. На ней было любимое сиреневое платье, расшитое цветами, и шляпка, которую она называла «Как у мамы!». Лиззи подошла к этому типу, тот неловко потупился и протянул ей белоснежный цветок.

«Фу, – мысленно стошнило Хоппера. – Кладбищенская лилия. Ну кому может понравиться такое уродство?!»

Сестра, к его огорчению, лилию взяла и разулыбалась, как будто ей подарили букет шиповных роз из розария самого господина судьи Сомма – лучшие, по мнению Хоппера, цветы во всем городе.

Бледный тип неловко выставил локоть, и Лиззи взяла его под руку. Вместе они пошагали вниз по улице. В какой-то момент, словно почувствовав на себе взгляд Хоппера, тип испуганно обернулся и споткнулся.

Хоппер хмыкнул. Нет, ну что за рассеянный малый! Еще и пугливый, как крольчонок, – боится, что братец Лиззи где-то поблизости и уши ему надерет.

Впрочем, с каким бы Хоппер пренебрежением ни относился к Леопольду Пруддсу, трубачу из Погребального оркестра Пруддса, он ни на мгновение не забывал, что тот спас жизнь его сестре.

Да, Хоппер гонял этого нескладного странного паренька, грозился, что лично вздернет его на фонаре, если тот хотя бы приблизится к его сестре, но это скорее в шутку и для порядка – чтобы не расслаблялся сильно. Несмотря ни на что Хоппер дураком не был и понимал, что даже он не в силах встать преградой перед тем, что называл «Настоящей любовью, скрепленной спасенной жизнью и общими приключениями». Более того, он искренне надеялся, что и некая мисс однажды попадет в беду, и он, Хоппер, ее спасет. Но пока что не везло: ту мисс беды обходили стороной – он регулярно проверял. Ну а Лиззи… вряд ли бы он смог ей запретить любить этого Леопольда – скорее это она запретит ему что-либо ей запрещать.

«Надеюсь, Лиззи не станет делать глупости, пока меня нет. Особенно, когда прочитает письмо…»

Хоппер отошел от окна и, вернувшись к гардеробу, передвинул покосившуюся дверцу с зеркалом.

Лиззи не знает, что ее брат дома, думает, что он, как ему и положено, на службе – стоит на посту у вокзальной тумбы. Тогда как Хоппер улучил момент между тем, как она ушла в бакалейную лавку, а затем вернулась, и незамеченным пробрался домой. О нет, он не собирался прятаться, на уме у него было кое-что другое.

Хоппер бросил взгляд в зеркало – на кровати лежала его форма. Покрытая грязью, окровавленная. Там же стоял и его шлем. Сейчас они ему не пригодятся.

Он окинул взглядом свое отражение. Привычный мундир и форменные штаны заменил темно-серый костюм, шею слегка сдавливал кривобоко повязанный галстук. И тем не менее это было еще не все.

Выдвинув боковой ящик, Хоппер достал оттуда шкатулку. Щелкнул замочек, и здоровенные пальцы осторожно извлекли из шкатулки конвертик с надписью «Джентльманс-маскетт».

– Ваше время пришло, – дрожащим от волнения голосом сказал Хоппер. Кто бы знал, как долго он ждал этого момента.

Из конвертика констебль достал аккуратные миниатюрные усики с подкрученными кончиками и небольшую баночку с кисточкой.

Откупорив баночку, он макнул в нее кисточку и быстро промазал кожу над верхней губой, после чего приладил усы.

– Да чтоб меня!

Усы сели криво. Хоппер попытался их выровнять, но не тут-то было: клей схватился меньше, чем за мгновение.

В таком виде идти было решительно невозможно, и он потянул усы в попытке их оторвать.

– А-ой-ай-я-я-я-яй!

В глазах на миг потемнело от боли и жжения, но усы отклеились. Сделав пару глубоких вздохов, Хоппер попробовал еще раз. Снова промазав кожу под носом клеем, он пристроил усы. На этот раз все вышло, если не сказать – удалось на славу… Хотя почему не сказать?

– Удалось на славу! – воскликнул Хоппер, осматривая себя в зеркале, вертя головой туда и обратно, пытаясь разглядеть по очереди оба собственных профиля. – Ну что за красавчик! Кто бы знал, что усы мне так идут! Хотя я всегда знал! Это же очевидно! Теперь меня ни одна собака и ни один глазастый мальчишка не узнает!

Хоппер прищурился, ухмыльнулся уголком губы и процедил:

– Мистер Бёр… кхм… кхе-кхе…

Голос не подходил – он был слишком его голосом. Чуть повысив его, он произнес:

– Мистер Бёрджес. Кенгуриан Бёрджес, ша́кара. Странное имя, сэр? Так уж назвала меня матушка. Чем занимаюсь? Бывший паровозник, водил «Дагербру»: спаренный котел, рельефы на тендере – зверь-машина. Вышел в отставку, шакара. У меня дела в городе. Какие дела? Вас они не касаются, сэр. Шакара…

К старому, с любовью придуманному имени добавилось немного вымышленной предыстории. В воображении Хоппера Кенгуриан Бёрджес был знатоком своего дела, хранил парочку мрачных секретов (придумать потом), был любимцем дам (но не всех, а только особо привлекательных и знающих устройство паровоза) и обладал скрытым (глубоко, но не очень) потенциалом, который многих бы удивил. Характера Кенгуриан Бёрджес меланхоличного, но лучше его не злить, насмешек над собой он не выносит, в картах шулерить не позволяет, терпеть не может фликов. Имеет вредные привычки (ухлестывает за рыжими красотками всех оттенков и ставит локти на стол во время еды), при этом обожает печеные груши и в речи применяет слово-паразит собственного изобретения – «шакара».

Столь продуманное инкогнито, сдобренное шикарными усами, не разоблачит ни один шпик…

Ударили каминные часы, и Хоппер дернулся от неожиданности.

– Время не ждет, – напомнил он себе, и настроение мгновенно вернулось в черный мрачный колодец. – Они могут заявиться сюда в любой момент. На самом деле странно, что они до сих пор никого ко мне не отправили.

Подобного Хоппер хотел бы избежать, ведь не для того он сбежал от тумбы Хоуни, чтобы потом попасться дома и отправиться на Полицейскую площадь в сопровождении сержанта Кручинса и остальных.

Он знал, что как только появятся коллеги, осуществить задуманное ему не дадут. Гоббин тут же его где-то запрет, устроит допрос и откажется отпускать, пока дело не будет закрыто. И тогда придется все рассказать, отдать улики и просто ждать… Нет уж, не сегодня!

Хоппер надел пальто и натянул на голову котелок. А потом принялся торопливо собирать мешок.

К сборам он подошел с особым тщанием, ведь от них зависела его жизнь. В мешок отправились: все добытые улики, веревка, пара ножей, бинокль, фонарь, бутылка с керосином для него, карта Габена, блокнот Бэнкса и каминные часы. Подумав, Хоппер сбегал в комнату сестры и стащил каминные часы оттуда (на всякий случай). После чего проверил патроны в старом отцовском револьвере.

Взвалив на плечо мешок и подойдя к двери, Хоппер оглянулся напоследок. Бросил тоскливый взгляд на шесть коллекционных паровозиков на полке, перевел его на свой мундир, на котором лежал конверт, подписанный: «Для Лиззи (только не пугайся, а сперва дочитай до конца)».

В письме он, не вдаваясь в подробности, сообщал сестре, что с ним все в порядке и что пропадет на пару дней (Хоппер очень надеялся, что так и будет), выдал ей инструкции, что говорить сержанту Кручинсу или прочим констеблям, которые придут, клятвенно заверял, что все будет хорошо.

Тяжко вздохнув, Хоппер закрыл дверь.

Будет ли все хорошо? Он очень в этом сомневался…

…Тремпл-Толл жил своей привычной привокзальной жизнью и, казалось, не замечал, что у него глубоко под кожей появилась зияющая червоточина, из которой течет кровь вперемешку с чернилами.

Как всегда, воняли дымом из труб экипажи, лязгали автоматоны, а прохожие, посматривая на часы, торопились, толкались, переругивались, жаловались и причитали. Все, как и накануне. И только городские констебли отличались от себя же вчерашних. Исподлобья глядя на жителей Саквояжни, они высматривали любой намек на угрозу. В первую очередь угрозу своим спрятанным под мундиры шкуркам, ну а угрозы личному достоинству, включая недружелюбные взгляды и в какой-то момент даже прозвучавшее слово на букву «ф», они пока предпочли игнорировать, справедливо расставив приоритеты. Шкурка дороже гордости.

Когда мимо одной из сигнальных тумб прошел усатый здоровяк в темно-сером пальто, котелке и с мешком на плече, служители закона окинули его подозрительными взглядами, но останавливать не стали. Ну а тот поморщился и незаметно показал им «чайку». Фликов Кенгуриан Бёрджес не любил, о чем едва не забыл, поравнявшись с Флитвудом и Грампи и убедившись, что они его не узнали.

Мистер Бёрджес быстро шел в сторону канала по улице Файни, мимо кирпичной стены пожарной части Тремпл-Толл. Грубо перебинтованная кисть саднила, но он старался о ней не думать. Вместо этого думал о том, как там Бэнкс.

Бедный толстяк, ну и досталось же ему. Если он выживет и его окончательно не прикончат в Больнице Странных Болезней, то он, вне всякого сомнения, совсем истончится и похудеет от переживаний и прочих нервов. Прежним он точно не будет…

На душе у Кенгуриана Бёрджеса скребли кошки: «А может, я должен был остаться там, с Бэнксом, вместо того, чтобы сбегать, переодеваться и бросаться в неизвестность?»

Хотелось думать, что он сделал правильный выбор, но что-то подсказывало: это худший выбор из возможных. И тем не менее мистер Бёрджес понимал, что, если бы он остался, Гоббин отыгрался бы на нем за все. И дело не ограничилось бы всего лишь задержанием до выяснения обстоятельств происшествия. О расследовании, как и о повышении, можно было бы забыть.

«На моем месте Бэнкс поступил бы точно так же, – убеждал себя мистер Бёрджес. – Он ни за что не остановился бы…»

Переодетый констебль считал, что мерзавцы должны поплатиться за то, что сделали. Но не это главное. Бэнкс должен получить повышение и самокат. А для этого требовалось провести расследование до конца: мало было изловить поодиночке маленьких монстров, недостаточно просто схватить няню. Ведь даже если бы это и удалось, все равно оставались бы Удильщик и тот, на кого он работает. И Бёрджес решил зайти с другого конца – пройти по ниточке к самому началу, прибытию няни в Габен. Ниточка незримо ползла по улице Файни, тянулась к каналу Брилли-Моу и дальше.

Пожарная часть осталась за спиной, и Кенгуриан Бёрджес двинулся вдоль нависающих над тротуаром дубов сквера Альберты. В какой-то момент он оказался у большого заброшенного особняка с некогда лиловой черепицей и фигурными флюгерами. На вывеске над дверью значилось: «Трюмо Альберты». Когда-то здесь располагалась самая большая дамская лавка в Тремпл-Толл, но уже пару лет она была закрыта. На двери висел замок, в пыльных окнах-витринах стояли деревянные манекены, обнаженные и навевающие своим видом тоску. Еще парочка замерла в окнах второго этажа, незряче наблюдая за улицей Файни.

Лиззи часто жаловалась, что госпожа Альберта разорилась – по ее словам, когда-то здесь было лучшее место в городе, какое только может представить себе дама. В свою очередь, мистер Бёрджес (хотя вернее констебль Хоппер) считал, что лучшая лавка – это привокзальная, где можно купить все для путешествий и в которой костюмы продаются скромные, не лезущие в глаза дурацкими оборками, мехами и перьями. И в которой нет ни одного чулка – он лично проверял.

У двери «Трюмо Альберты» стояло несколько дам. Они о чем-то перешептывались и заглядывали в окна.

«Закрыто же! – раздраженно подумал мистер Бёрджес. – Ну что за упрямый народ эти женщины!»

Проходя мимо, он обратил внимание, как одна из дам ткнула локотком другую и кивнула на него. Обе залились краской и захихикали.

«Что это с ними? – удивился Кенгуриан Бёрджес. – Потешаются надо мной?»

Он и не догадывался, что дело в другом. Обычно, когда на нем была форма (то есть всегда), дамы на него старались не глядеть. А тут глянули и отметили, что этот мистер вполне ничего – и это еще слабо сказано! Высокий, широкоплечий, с мужественным (едва ли не героическим!) подбородком, а эти усы…

В иное время мистер Бёрджес прижучил бы этих дам за непочтительное хихиканье в адрес полиции, но сейчас он себе напомнил, что никакой полиции здесь нет и решил не связываться. К тому же у него дело, а дамы – и это всем известно! – жутко болтливы и обожают красть чужое время.

Преодолев раскинувшийся вокруг «Трюмо Альберты» сквер, Кенгуриан Бёрджес вышел к мрачному зданию заброшенной фабрики «Терру». Быстро преодолел глухую закопченную стену. Здесь от трамвайной ветки отрастала другая, ведущая на улицу Слив.

Мистер Бёрджес едва сдержался, чтобы не свернуть на нее. Руки буквально чесались заглянуть в квартиру Хейвудов и пристрелить няню или хотя бы какого-нибудь близнеца, но умом Кенгуриан Бёрджес понимал, что скорее всего их там нет. После неудачного нападения у тумбы Хоуни домой они не вернутся, полагая, что туда первым же делом нагрянет полиция.

Он двинулся дальше. С приближением к каналу запах керосина и машинного масла становился все сильнее.

Предаваясь размышления, Кенгуриан Бёрджес и сам не заметил, как оказался на том месте, где знакомый ему план Габена (привокзальный район Тремпл-Толл) обрывался. Граница района. Край карты.

И вот он уже стоит у моста Ржавых Скрепок, где на тумбах ограждения по обе стороны возвышаются два чугунных столба с тремя фонарями на каждом.

Мост был очень длинным – не меньше мили, заходившие на него рельсы трамвайной линии исчезали во мгле, вдалеке виднелись очертания стоявшей на мосту харчевни «Подметка Труффо». Дальше разобрать ничего не удавалось – весь противоположный берег тонул в тумане.

Трущобы Фли – без сомнения, худшее место во всем Габене. Громадный район, состоящий сплошь из трущоб. Ни одного полицейского на много миль, никакого даже хилого подобия законности и порядка, всем управляют банды одна другой хуже. И это еще если забыть о гигантских блохах размером с волкодава. Констеблям Тремпл-Толл было настрого запрещено туда соваться – даже если они преследуют преступника, и тот решил сбежать по мосту. На трамвайной станции у харчевни когда-то был пост, но тумба там давно стоит обугленная, после того, как ее подожгли эти…

Кто именно поджег сигнальную тумбу, Кенгуриал Бёрджес не знал.

Что ж, где же еще могла скрываться тайна появления в городе жуткой няни? Ну не могла эта таинственная дама просто сойти себе с дирижабля на Чемоданной площади!

Ни констебль Хоппер, ни, разумеется его вымышленная личность никогда не были в трущобах Фли и мало представляли, что их там ждет. Зыбкая дымка Блошиного района вызывала сомнения, опасения и страх неведомого, но отступать было поздно.

– Это вам всем лучше со мной не связываться, шакара, – сжав зубы, процедил Кенгуриан Бёрджес.

«Это все ради Бэнкса», – добавил он мысленно и шагнул на мост. Впереди его ждал Фли.