Няня из Чайноботтам

Часть I. Глава 2. Письмо из-за Пыльного моря.

Винсент Килгроув-младший. Это имя гордое, величественное и, без сомнения, хранящее славную историю богатого и важного рода. Такие имена редко услышишь в Саквояжном районе – и не удивительно, ведь где Саквояжня, а где – богатство и важность.

На деле принадлежало оно мальчишке в мешковатых штанах не по размеру, залатанном пиджачке и громадной, вечно спадающей на глаза клетчатой твидовой кепке. Винсенту Килгроуву-младшему было всего семь лет, но на улице он прожил большую часть своей жизни, и прыткости ему было не занимать.

– Винки! – крикнул кебмен, устроившийся на передке своего экипажа с газетой в руках. – Хватит возиться с трубами! Чище они уже не станут!

– Я почти закончил, мистер Боури! – отвечал Винки.

Выхлопные трубы кеба и правда уже были как следует вычищены, и мальчик взялся за зольник. Высыпав содержимое ящика в мешок, он с неудовольствием отметил, что вся зола в него не влезла и, подумав немного, сгреб несколько оставшихся кучек в карманы.

– Вода, Винки! – не отрываясь от чтения, велел кебмен.

– Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, мистер Боури! – крикнул Винки и бросился к кранам у водяного столба, стоящего на краю станции кебов.

Кебмен хохотнул.

– «Будет исполнено, мистер Боури». Ты же не солдат, парень. Эх, вот бы мои сыновья были хоть немного такими же исполнительными…

Мальчик не слышал. Подтащив свернутый бухтой шланг к столбу, он подсоединил рукав к крану, умело провернул замок и бросился к кебу, разматывая шланг. Другой его конец он вставил в горлышко парового котла, после чего вернулся к столбу и уже взялся было за вентиль по привычке левой рукой, затем одернул себя, поменял руку и повернул вентиль – медленно, осторожно, контролируя напор. Под землей загудели трубы, столб задрожал, и по рукаву потекла вода.

Винки начал считать про себя. Тут нужно быть точным – нельзя ни переборщить, ни недолить. В первом случае вода перельется за края котла, во втором – ее будет недостаточно. Не хотелось бы, чтобы котел выпарился прямо во время поездки.

Винки в вопросах обслуживания городских кебов имел большой опыт, знал как там что устроено, досконально изучил механизмы, понимал, где нужно добавить машинного масла, где истончается ремень, где и почему клинят рычаги. Несмотря на свою трагичную историю появления на улице (а его совсем малышом родители выбросили прямо из экипажа), эти махины он любил и мечтал однажды стать кебменом. И не просто кебменом, а лучшим кебменом в городе – таким, как мистер Боури.

Когда вода в достаточной мере наполнила котел, Винки перекрыл кран и отсоединил шланг.

– Котел полон, сэр! Можно начинать продувку!

Мистер Боури сложил газету, зажег топку и открутил пару вентилей на панели управления. После чего дал два коротких гудка и перекрыл клапан. Когда котел нагрелся, он сообщил: «Продувка!» – и потянул за рукоятку на цепочке.

Кеб зарычал, несколько раз фыркнул, а затем из-под его днища волнами потек молочный пар, клубясь и расходясь по станции.

Подождав, когда он чуть рассеется, Винки подошел к экипажу.

– Хорошая работа, парень. Держи!

Мистер Боури швырнул Винки монетку, тот ее ловко поймал и округлил глаза.

– Целый фунт?! Это слишком много, сэр!

– Оставь. Ты заслужил. Побалуй себя сосиской.

Винки кивнул.

– Сэр, я заметил, что пятая спица на заднем левом колесе вот-вот треснет. Я могу заменить колесо.

– Я видел эту спицу, но сейчас время не терпит. Уверен, до вечера колесо продержится. А ты как считаешь?

Винки почесал затылок.

– Думаю, продержится, сэр.

– Стало быть, вечером и заменишь колесо. Все, брысь! Пассажир!

Из дверей здания вокзала вышел невероятно высокий тип в цилиндре в пол его роста и с чемоданом в руке. Прибывший джентльмен озирался по сторонам, кутался в пальто-футляр и с досадой морщился, отмахиваясь от тумана, – как будто тот от этого хоть чуть-чуть развеется.

– Вам ехать, сэр?! – воскликнул мистер Боури. – Довезу, куда надо и глазом моргнуть не успеете!

Приезжий, испустив вздох облегчения (все же ему не придется искать путь в этой незнакомо-городской мгле), подошел.

– Мне нужна редакция газеты «Фонарь».

– Это на Набережных, – сказал кебмен. – В иное время я довез бы вас до парка Элмз, где швартуется дирижабль, следующий до Набережных, но сейчас полеты отменены из-за тумана. Могу довезти вас до границы Тремпл-Толл и Набережных. Там вы пересядете на местный кеб, который довезет вас до редакции «Фонаря».

Пассажир кивнул, открыл дверцу и, будто бы надломившись в нескольких местах, упаковал свое тело в салон. Последним влез чемодан, дверца закрылась, и экипаж, погудев, тронулся.

Вскоре мгла поглотила его, и Винки обернулся кругом – может, другим кебменам нужны его услуги? – но станция, к его огорчению, пустовала.

– А не потуфлить ли мне за сосиской, как советовал мистер Боури? – спросил себя мальчик. – Я ведь еще ничего не ел сегодня! Все равно ведь никого пока нет.

Решив, что идея позавтракать – это лучшая идея из всех возможных, Винки крепко сжал в кулачке фунт и направился к будочке «Похлебка и паштет Подрика», стоявшей на краю переулка за станцией кебов.

«Может, мистер Подрик вычудит что-то со своими ножами…» – подумал Винки – здешний повар славился тем, что устраивал из готовки настоящее шоу, швыряя в воздух ножи и поварешки, а затем ловко их подхватывая.

Винки уже вовсю представлял, как выбирает из висящих на окне будочки связок сосисок самую толстую и пахучую, когда вдруг неподалеку в тумане раздался скрип.

Мальчик замер и повернулся.

Скрипели колеса. Винки разбирался в колесах, и сразу же понял, что это не экипаж. Что-то меньше – может, велоцикл или тележка.

Он вглядывался во мглу, пытаясь увидеть хоть что-то. Вот ему уже кажется, что в нескольких шагах от него кто-то остановился. Вроде бы он даже различил очертания темной фигуры, и тут… из тумана прямо над его головой выбралась чья-то рука в дырявой перчатке-митенке.

Винки ничего не успел сообразить, когда рука эта схватила его за шиворот.

– Пустите! – завопил он. – Пустите! Я ничего не сделал!

– Так уж и ничего?

Клок тумана отполз в сторону, и Винки предстала голова в котелке. Сморщенное, покрытое грязью и какой-то слизью лицо. Клочковатые зеленоватые, словно от плесени, бакенбарды, сквозь ехидную улыбку проглядывают кривые коричневые зубы.

Винки перепугался не на шутку. Он прекрасно знал обладателя этого отвратительного лица – на Чемоданной площади его все знали.

Шнырр Шнорринг был тем, кого можно было назвать Мистером Улицей, Мистером Подвалом и Мистером Из-Канавы. Разумеется, если бы его не называли Шнырром Шноррингом из-за того, что основным родом его деятельности было шнырять повсюду. Помимо этого, он занимался тем, что подворовывал то да се, клянчил еду, доносил фликам и грабил уличных мальчишек, отбирая у них те жалкие пенни, что они умудрялись раздобыть. До полноценного шушерника он не дотягивал – профессионально красть у него не хватало таланта, а в городские банды предпочли бы скорее взять трехногую беззубую псину, чем его.

– Ми… мистер Шнорринг! – завопил Винки. – Пустите!

Шнырр Шнорринг придвинул к мальчику свое уродливое лицо, и Винки обдало исходящим из его рта зловонием тухлятины, прогорклого табака и прокисшей выпивки.

– Ты же знаешь, что я терпеть не могу это дрянное прозвище, хорек, – прошипел Шнырр Шнорринг. – У меня есть имя. Меня зовут…

– Пустите! Я мистеру Боури пожалуюсь! Он велел вам не трогать меня!

Шнырр улыбнулся.

– Мистер Боури укатил на Набережные. Его здесь сейчас нет, а ты ответишь за свое непотребство.

Винки дернул головой, отчего кепка сползла на лицо, и Шнырр ее любезно вернул на место.

– Какое еще непотребство?

– Не строй невинность. Мне тут сказали, что ты распускаешь обо мне мерзкие слухи, мол, у меня под мышками мох растет.

– Это враки! Я ничего такого не говорил! Вы просто на меня взъелись! Почему вы на меня взъелись?

– Терпеть не могу гадких левшей. – Сказав это, Шнырр Шнорринг отвесил мальчику оплеуху. Тот взвыл и схватился за щеку.

– Будешь отнекиваться, еще получишь. Но я сегодня добрый – настроение у меня хорошее, понимаешь? Отдавай что там тебе кебмен заплатил.

Винки крепче сжал кулачок и замотал головой.

– Отдавай, – проскрипел Шнырр Шнорринг. – Я ведь и сам заберу, а потом в трубу тебя засуну.

– Но это все, что у меня есть!

– Бы-стро! Мне как раз не хватает на сосиску у мистера Подрика.

Винки заплакал, и Шнырр Шнорринг, потеряв терпение, сам разжал ему кулак своими крючковатыми пальцами и отобрал фунт.

Сунув монетку под ленту на котелке, он размахнулся и отвесил мальчику еще одну пощечину. От удара Винки не удержался на ногах и упал на мостовую.

– Знаешь, у меня что-то настроение подпортилось. Думаю, выдалась неплохая возможность проучить гадкого левшу.

Винки застыл от ужаса, но воплотить свою угрозу Шнырр не успел.

Раздался звук быстрых шагов, и к ним подбежал худющий мальчишка в синих штанах на подтяжках. Винки затрясся, узнав его, – веснушчатого лопоухого мальчишку звали Длинный Финни, он был главарем «Облезлых Хрипунов» и давно точил зуб на Винки за то, что тот отказался вступать в его шайку беспризорников.

Увидев Винки на земле, он осклабился, но быстро взял себя в руки и обратился к Шнырру:

– Сэр, я вас всюду ищу. Меня послали Дылда и Пузан. Дело срочное.

Шнырр Шнорринг поправил облезлый шарф и хмыкнул.

– Ну наконец. Я уж весь извелся – все думал, когда же им понадоблюсь. Завтрак откладывается на потом. Прежде загляну на вокзал.

– Они не на вокзале, сэр. Пузан велел вам идти на Хартвью, к тумбе констебля Уилкса. Они будут вас ждать там.

– На Хартвью – так на Хартвью. Что ж, мне пора. Если хочешь, можешь проучить гадкого левшу сам, Финни.

Шнырр бросил напоследок преисполненный презрения взгляд на Винки, развернулся и пошагал прочь.

Когда он скрылся из виду, Финни с довольным видом потер руки и двинулся к Винки.

– Вот ты мне и попался, левша. Давно руки чешутся…

Винки плакал, утирая слезы кулачком. Он и не думал сопротивляться – что он сможет сделать известному драчуну Финни.

– Хнычешь, как девчонка, – задира склонился над Винки. – А может, ты и есть девчонка? Но даже если так, пощады не жди – я люблю колотить девчонок.

Он вытянул руки к Винки, намереваясь его схватить, как вдруг тот прекратил плакать, сунул руку в карман и швырнул в лицо Финни горсть золы.

Злобный мальчишка отшатнулся, закричал и принялся отчаянно тереть глаза, и Винки этого хватило, чтобы вскочить на ноги и броситься на утек.

– Гадкий левша! – кричал ему вслед Финни, пытаясь проморгаться. – Я тебя все равно поймаю!

Глаза жгло, зола попала еще и в нос, и мальчишка чихнул. Затем выругался.

Сбоку что-то скрипнуло, и Финни повернул голову на звук.

Туман в паре шагов от него чуть рассеялся, показалась черная детская коляска с четырьмя большими колесами. За ручку ее держала высокая дама в длинном смоляном платье, приталенном жакетике и перчатках. На ее голове сидела шляпка, лицо скрывала дымчатая вуаль.

– Юный джентльмен, – сказала дама, и по ее голосу Финни понял, что она довольно молода, – вы нам не поможете? Мы с малышом заблудились. Нам нужно попасть на улицу Синих Труб.

Финни подбоченился и с важным видом сказал:

– С радостью помогу, мэм. За небольшую плату.

Дама раскрыла ладонь. На черном бархате перчатки блеснула монетка.

Финни потянулся было за ней, но женщина быстро сжала кулак.

– Сперва доведите нас, юный джентльмен.

– Ладно-ладно, – буркнул Финни. – Пойдемте, мэм. Это тут, недалеко.

– Я знаю, – едва слышно произнесла, дама, и они направились к выходу из переулка.

Вскоре их поглотил туман.

***

Пирожки с рыбой так славно пахли, что Джеради, дворняга с повисшим левым ухом, очень умным выражением морды и парой колесиков на месте задних ног, не удержалась и осторожно двинулась к двум констеблям, о чем-то беседовавшим на лавочке под окном башмачной мастерской «Штиббл».

К недоброжелательным типам в синей форме приближаться было рискованно – это знали все дворняги в Саквояжне, но запах пирожка… такой чудесный… такой рыбный…

– Пошел прочь! – гаркнул толстяк, завидев пса.

– Да! – добавил здоровяк. – И покатил тоже!

Джеради понял, что даже на кусочек пирожка рассчитывать не приходится, развернулся и с грустным видом побрел-покатил в туман.

Констебли продолжали обед и прерванный разговор.

– Думаешь, он сохранит все в тайне? – спросил Бэнкс.

– Псина? Вряд ли, – ответил Хоппер и сделал укус в полпирожка.

– Что? Псина? Какие еще у нас с ней могут быть общие тайны? Я про доктора Горрина.

– А, ты о нем. Сложно сказать: с одной стороны вряд ли этого мрачного доктора хоть как-то тронули твои попытки его запугать, но с другой… Мне показалось, он не то чтобы особо хотел возиться с отчетами и бумагами.

– Вот и я надеюсь, что он не доложит старшему сержанту…

После обнаружения тела Доббса Бэнкс и Хоппер сразу же отправили коллегу в городской морг при Больнице Странных Болезней, где заведовал коронер и единственный в Тремпл-Толл аутопсист доктор Горрин.

Когда они только появились, доктор Горрин был явно не в духе, но вид кошмарных травм убитого констебля мгновенно поднял ему настроение. «Кажется, кому-то мистер Доббс не особо пришелся по вкусу – вон сколько недоеденного оставили. Думаю, он был слегка недосолен», – в своей мрачной манере пошутил доктор и взялся за дело.

Ширмы в морге не было, и Бэнкс с Хоппером старательно смотрели в стену, лишь бы не видеть, как Горрин и его автоматон-помощник сперва принялись разрезать мундир бедолаги Доббса, а после копаться и в самом Доббсе. Подыгрывающая процессу угрюмая мелодия, которая звучала из рога граммофона, не особо заглушала хлюпанье крови.

К облегчению констеблей, осмотр «пациента» много времени не занял. Жужжание четырех манипуляторов автоматона стихло, а доктор Горрин наконец снял окровавленные перчатки и подозвал Бэнкса с Хоппером.

Как они и предполагали, Доббса искусали до смерти – на теле было обнаружено ни много ни мало тридцать укусов. По словам аутопсиста, нападавших было минимум пятеро: следы зубов разнились. При этом, судя по всему, пасти принадлежали не животным, они были довольно маленькими, а зубы имели довольно странную форму – треугольные, заостренные.

Лишь услышав это, Бэнкс и Хоппер переглянулись, и толстяк выдал то, что вертелось на языках у обоих: «Гремлины!»

На это доктор Горрин ответил, что кем бы ни были нападавшие, это точно не гремлины, но тут констебли позволили себе усомниться: они считали, что уж побольше аутопсиста знают про гремлинов.

Больше полезных сведений доктор Горрин предоставить не смог, отметив лишь, что обнаружил на форме и теле Доббса чернила: перед нападением (или во время него) констебля ими зачем-то облили.

Сказать, что Бэнкс и Хоппер были разочарованы полученными сведениями, значит ничего не сказать: уж один из тридцати укусов мог бы раскрыть что-нибудь полезное о нападавших – хотя бы адрес, где они живут, или характерные черты их внешности. Потребовав у доктора Горрина держать язык за зубами, они покинули морг.

Расследование продолжалось, оба констебля были уверены, что и двух других пропавших коллег загрызли гремлины. Это требовало подтверждения, и они нехотя подключили к делу того, чьим прыти, нюху и слуху могла бы позавидовать даже стая собак-ищеек. А нехотя, потому что…

– О, господа хорошие, – прозвучало настолько паточно отвратительное, что у Бэнкса и Хоппера появилось общее ощущение, как будто их лица обмазывают липкой слизью.

Они не сразу поняли, откуда раздался голос и недоуменно завертели головами.

– Я здесь, господа хорошие!

С удивлением переглянувшись, констебли поднялись на ноги и осмотрели лавку, на которой только что сидели.

– Внизу! – уточнил голос.

Бэнкс и Хоппер склонились и увидели голову. Голова торчала из трубы, также ее обладателю удалось просунуть наружу одну руку.

Приветственно приподняв котелок, Шнырр Шнорринг попросил:

– Вы не поможете мне выбраться? Лаз оказался непредсказуемо узким.

– Вот еще! Думаешь, нам хочется к тебе прикасаться? – поморщился Бэнкс и попытался наступить на руку бродяги, но тот вовремя успел ее убрать.

– Сам вылезай, – добавил Хоппер.

Шнырр Шнорринг издал полный трагизма стон и начал изо всех сил елозить, упираясь рукой в землю.

Наконец, проявив всю свою червячность, он выбрался наружу, отряхнул ржавчину с пальто (меньше ее не стало) и отвесил констеблям поклон, при этом жадно зыркнув на пирожки в их руках.

– А вы будете доедать?

– Само собой, – раздраженно ответил Бэнкс и демонстративно сунул пирожок в рот.

– Говори, что выяснил, Шнырр, – Хоппер доедать свой пирожок не торопился. Повел им из стороны в сторону. – Будешь хорошим Шнырром, отдам его тебе.

– Я ведь не Шнырр, – облизываясь, ответил бродяга. – Меня зовут…

– Всем плевать! Хоть бы тебя звали Король Льотомна! Что разнюхал? Ты ведь не случайно назначил встречу у этой мастерской?

Шнырр Шнорринг запустил по локти руки в карманы. Констебли ожидали, что он сейчас что-то достанет, но тот, видимо, просто решил согреть озябшие пальцы.

– Да… гм-хэмм… не случайно, господа хорошие. Как вы мне и велели, я побегал, поспрашивал. Сведений не то чтобы много. Но вы верно сделали, что послали меня. Здесь была толпа ваших коллег – они всех допытывали, но вы знаете, как это бывает: местные не сильно любят откровенничать с господами в форме. Между тем я способен даже из дохляка вытянуть сведения и…

– Шнырр!

– Эм-м… да. Я разговорил цветочницу на углу. Она видела констебля мистера Уилкса незадолго до исчезновения. У этого дома. И это еще не все! С ним кто-то был!

Бэнкс и Хоппер встрепенулись.

– Кто?!

– Было темно, и цветочница не смогла как следует рассмотреть спутника мистера Уилкса. Лишь то, что он был в красной шляпе. Но ей показалось, что тот шел чуть впереди и будто бы вел его за собой. Они вошли в этот дом.

Хоппер нахмурился.

– Значит, кто-то его вел за собой. Вряд ли это был гремлин, да, Бэнкс?

Толстяк проигнорировал и спросил у Шнырра:

– Ты его не нашел? Уилкса?

Шнырр Шнорринг покачал головой.

– Я поузнавал у жильцов. Ни к кому из них констебль не приходил. Выхода на чердак я не нашел, но зато обыскал котельную – и там никого. Уже думал идти вам докладывать, но кто-то из жильцов – какой-то гадкий хмырь! – запер меня в котельной, обозвал пройдохой, которому в их доме не рады, и пообещал через пару дней позвать констебля. Пришлось выбираться по трубе.

Бэнкс глянул на Хоппера, и тот кивнул.

– Поищем следы. За нами, Шнырр…

Констебли направились к подъезду по соседству с башмачной мастерской. Бродяга неуверенно пошагал за ними.

Почти сразу за дверью начиналась лестница. Консьержа тут не водилось, зато водились крысы, о чем свидетельствовало шуршание в темных углах.

Дом этот ничем не отличался от прочих домов в Тремпл-Толл: понурая лестница с покосившимися ступенями, протекающие трубы, заплатки на дверях квартир, нечитаемые номерки. Доносившиеся откуда-то звуки передачи по радиофору смешивались с гулом пневмоуборщика. Пахло луком, кошачьей мочой и дешевым светильным газом – по меркам Саквояжни не пахло ничем.

Констебли озирались кругом, Шнырр со скучающим видом чесал щетину – он ведь сказал, что ничего не нашел. Бэнкс уже гадал, что предпринять, – стучаться во все двери ему отчаянно не хотелось. И тут Хоппер неожиданно издал:

– Да будь я проклят!

– Само собой, – кивнул толстяк. – Увидел что-то?

Хоппер, склонившись над ступенями, карябал ногтем по одной из них.

– Подвинься, ничего не видно.

Бэнкс даже выпучил глаза, пытаясь рассмотреть находку Хоппера. Судя по всему, напарника заинтересовали засохшие черные пятна и кляксы.

– Хм. Это то, что я думаю?

– Если ты думаешь, что это чернила, то да.

Шнырр Шнорринг оживился.

– Чернила? Это что-то важное, господа хорошие?

– Не твоего ума дело! – рявкнул Бэнкс и поднялся чуть выше. – Тут еще. Нам наверх.

Констебли двинулись по следу. Подпрыгивающий на носочках Шнырр шагал за ними.

След привел их на последний этаж и здесь обрывался. В коридоре ничего не было, кроме двух дверей квартир и громоздкой вешалки-стойки в тупике, завешанной пальто и шляпами.

– Куда дальше? – спросил Хоппер. – Может, Уилкса заманили в одну из квартир?

– Не думаю, – протянул Бэнкс. – Знаешь, что мне кажется странным? Почему здесь эта вешалка?

– Гм. Не знаю. Просто поставили?

Бэнкс пожевал губами и ответил:

– Общие домовые вешалки обычно стоят внизу, у выхода из подъезда, но эту зачем-то сюда затащили. А давай-ка проверим. Отодвинь ее, Хоппер.

Хоппер все исполнил – и констеблям предстала дверь без номерка.

– А вот и чердак отыскался, – усмехнулся Бэнкс. – Не особо ты и искал, Шнырр.

– Да я же… это… кто мог знать… – вяло запротестовал бродяга, но его никто не слушал.

Бэнкс и Хоппер достали револьверы. Толстяк кивнул напарнику, и тот повернул ручку.

Дверь заскрипела, оба констебля осторожно перешагнули порог.

Чердак встретил их пылью, паутиной и прелым старушечьим запахом. Большую его часть занимали кирпичные дымоходы и трубы. Через пролом в крыше и разбитое круглое окно проникало достаточно света, чтобы понять – в центре чердака что-то лежит.

– Ну что, Шнырр? – сказал Бэнкс, когда они подошли. – Помнится, ты хвастался, что можешь добыть сведения даже у дохляка. Приступай.

Шнырр Шнорринг выглянул из-за его плеча и буквально позеленел от открывшегося ему зрелища.

На полу в луже крови и чернил лежал мертвый констебль. Шлем так и остался на его голове, в отличие от лица. Плечи, руки и ноги покрывали многочисленные следы укусов, горло было перегрызено, на левой руке не доставало трех пальцев.

– Эх, Уилкс-Уилкс, – сочувственно проговорил здоровяк. – И зачем ты только потащился на этот чердак?

– Хороший вопрос, Хоппер. Уверен, причина была.

Убрав оружие и достав из кармана мундира блокнот с карандашиком, Бэнкс принялся заносить туда сведения. Беда в том, что их было не особо много: «Уилкс мертв. Следы укусов. Кровь. Чернила…»

– Может, доктор Горрин что-то выяснит? – с надеждой произнес Хоппер.

– Навряд ли. Тут та же картина, что и с Доббсом. Но вообще, здесь слишком кроваво, Хоппер, слишком грязно – просто не могло не остаться следов.

Они взялись за поиски. Шнырр благоразумно попятился к двери чердака, чтобы не путаться под ногами, но просто так стоять без дела ему не дали.

– Эй, давай тоже ищи улики! – прикрикнул на него толстяк. – И даже не надейся на вознаграждение, если мы ничего не найдем.

Больше всего Шнырру хотелось сейчас убраться отсюда как можно скорее, но спорить он не осмелился, хотя и не очень представлял, что за улики нужны констеблям.

Тем не менее следы обнаружились. В успевшей засохнуть крови на старых досках проглядывали подошвы башмаков. У кирпичного дымохода и под окном, за деревянной колонной, что поддерживала крышу, и у приставленных к стене картинных рам. Какие-то были едва заметны, другие отпечатались довольно четко.

– Слишком большие, как для гремлинов, – отметил Хоппер.

– Но и слишком маленькие, как для… – Бэнкс приставил к одному из следов собственную ногу. – Как для взрослого.

– Что? – поразился Хоппер. – Думаешь, это сделали дети?

– Дети – довольно мерзкие существа. И на многое способны.

– Но чтобы загрызть двоих констеблей!

– Полагаю, троих. Скорее всего, Хоуни тоже лежит где-то в таком виде, недоеденный.

Бэнкс зарисовал след в блокнот и продолжил поиски. Хоппер остался стоять на месте, все глубже погружаясь в колодец мрачных мыслей.

– Доктор Горрин сказал, что у нападавших зубы необычной формы, – задумчиво проговорил он. – Насколько мне известно, у детей самые обычные зубы. Хотя могу ошибаться – особо не заглядываю им в рот.

– Это меня тоже беспокоит. Странные зубы. По городу расхаживают дети со странными зубами и загрызают констеблей. Творится какая-то дурь…

– Господа хорошие! – заголосил Шнырр Шнорринг. – Я нашел! Нашел самую важную улику! Она точно заслуживает вознаграждения!

Констебли повернулись к нему.

– Это мы еще поглядим. Показывай.

Шнырр Шнорринг держал в руке длинную нитку, на конце которой висел…

– Что это? – не понял Хоппер. – Какая-то красная тряпка…

Бэнкс забрал у бродяги находку и прищурился.

– Э-э-э, нет, это, кое-что получше, –хмыкнул Бэнкс. – Знаешь, Шнырр, не думал, что скажу это, но ты и правда заслужил вознаграждение. Вероятно, именно вот это цветочница приняла за шляпу того, кто увел Уилкса от тумбы.

Хоппер наконец догадался, что рассматривает напарник.

– Лопнувший воздушный шарик?

– Не просто лопнувший воздушный шарик, – сказал Бэнкс. – Погляди на нитку. Узелок, завязанный особым образом. Я знаю, кто так завязывает нитку. Кажется, Шнырр только что предоставил нам свидетеля. Теперь уж мы точно узнаем, как выглядят эти мерзкие убийцы констеблей.

***

Парк Элмз в тумане казался мрачным, отталкивающим местом.

Самый старый парк в Габене был неухоженным, узкие аллеи и ответвляющиеся от них дорожки напоминали лабиринт, и на некоторые из них ни за что не стоило заглядывать. Ходили слухи, что даже в Ведомстве парков и скверов нет ни одного точного плана Элмз, и на тех, что были наиболее приближены к реальности, белых пятен насчитывалось не меньше, чем на карте неизведанного океана Немых.

Здесь была даже своя собственная чаща. Считалось, что в непроходимых зарослях, обитает различная нечисть и это если забыть о старом, заброшенном особняке в глубине парка, в котором, вне всяких сомнений, обитали приведения.

И Бэнкс, и Хоппер считали все это досужими россказнями суеверных идиотов, и все равно, войдя в парк и двинувшись по главной аллее, одновременно ощутили себя проглоченными. Элмз будто бы шевелился, качался, изучал их. И если город, утонувший во мгле, казался просто обманчивым и таинственным, здесь буквально все вызывало тревогу.

Кто мог знать, уж не призрак ли на самом деле вот тот похожий на горбуна клок тумана у фонарного столба?..

Раздававшиеся кругом звуки лишь усугубляли неприятные ощущения. Скрипели ветви старых вязов, то и дело перекаркивались вороны, кто-то запустил на музыкальной тумбе тягучую заунывную мелодию, отчаянно похожую на кладбищенский скорбнянс.

– М-да… поторопились мы отсылать Шнырра, – негромко сказал Хоппер. – Сейчас пустили бы его вперед, разведывать дорогу. Уж лучше пусть Элмз сожрал бы его, чем нас.

– Не говори ерунды. Это просто парк, – ответил Бэнкс, не поверив ни единому своему слову.

– Я в толк не возьму, зачем ты послал его шнырять у тумбы Хоуни. Мы ведь догадываемся, что с ним случилось, к тому же подозреваемые у нас уже есть. Полагаешь, там могут быть еще улики?

Бэнкс остановился на пересечении аллей, пытаясь разобрать надпись на указателе.

– Дело не в уликах, Хоппер. Мы должны отыскать всех. Хоуни лежит сейчас где-то там, истекает кровью. Найти его тело – наш долг.

– Когда это ты стал таким сердобольным?

– Наш долг, – уточнил Бэнкс, – перед его женой и отцом. Я знаю старого мистера Хоуни – он добродушный старик и очень любит сына. Не у всех такие отцы. Нам с тобой повезло меньше.

– Вообще-то, отец у меня был замечательный, – возразил Хоппер и уточнил: – Отчим был злобным.

– Неважно. Ты представь себя на месте бедняги Хоуни. Думаешь, пропади ты, Лиззи не хотела бы знать, что с тобой случилось?

Хоппер угрюмо сдвинул брови.

– Наверное, хотела бы. Больше всего на свете она боится, что однажды я пропаду и брошу ее.

– Вот видишь. – Бэнкс, прищурившись, поглядел на него. – Мы влезли в опасное дельце, Хоппер. Мы и сами можем пропасть.

– Ну нет, – с дрожью в голосе ответил Хоппер. – Мы не пропадем. Лиззи не о чем беспокоиться.

– Лиззи есть о чем беспокоиться, – отрезал Бэнкс и двинулся к боковой аллее.

Хоппер ускорил шаг, пытаясь его догнать.

– Что я слышу, Бэнкс? Да ты перепуган!

Толстяк не ответил. Ему вдруг невероятно захотелось признаться, что он боится не столько исчезнуть или быть загрызенным, сколько того, что, в отличие от Хоппера, в его случае даже некому будет об этом рассказать. Впрочем, он сдержал порыв – открывать душу этому болвану Бэнкс ни за что бы не стал: они ведь не друзья, а просто напарники.

– Это он, – буркнул толстяк, увидев впереди невысокую фигуру у тележки.

– Это он?

– Я же так и сказал: «Это он».

Они подошли к немолодому мистеру в залатанном пальто, кожаном летном шлеме и круглых защитных очках. Он опирался на ручку тележки, на которой стоял ржавый компрессор. Рядком над ним висели воздушные шарики: в основном красные, но среди них был даже один полосатый – черно-белый. На дощатом бордовом борту тележки золотистой краской было выведено: «Лучшие в городе, невероятные, чудесные воздушные шары Баллуни!».

– Вот и ты, Баллуни! – добавив в голос железа, сказал Бэнкс.

Продавец воздушных шариков отреагировал именно так, как отреагировал бы любой человек, к которому парочка полицейских внезапно обратилась бы со словами «Вот и ты!». Он задергался и завертел головой, пытаясь отыскать пути для побега.

Тем не менее, видимо, посчитав, что бежать бессмысленно, продавец шариков остался на месте, лишь крепче схватился за ручку тележки.

– Д-добрый д-день, господа констебли, – сбивчиво сказал мистер Баллуни. – Вам ведь не шарик понадобился?

– Верно. Нам от тебя нужно кое-что более весомое.

Хоппер, почесав подбородок, занудно вставил:

– Думаю, почти все более весомое, чем воздушные шарики, Бэнкс. К примеру, чайник, или брикет мыла, или туфля. Нужно точнее.

Бэнкс раздраженно покосился на напарника и уточнил:

– Нам нужны сведения, Баллуни. Мы разыскиваем опасных злоумышленников. На месте преступления был найден твой шарик. Вот этот. – Толстяк извлек из кармана обрывок шарика с чердака.

– З-злоумышленники н-не п-п-покупают мои шарики. Все мои клиенты – б-благонадежные и…

– Это уже мы решим. Нам нужно узнать, кому ты продавал шарики в последнее время. Скажем, в последние три дня. И если будешь сговорчивым, мы не станем подвязывать к делу твою жалкую персону.

– Но я… н-ничего… Это в-возмутительно!

– И советую тебе говорить правду, – добавил Бэнкс, наклонившись к продавцу шариков. – Мы ведь знаем, чем ты промышляешь, помимо продажи этих резиновых уродцев. Я сейчас говорю о твоей… кхм… ночной работе, если ты понимаешь, о чем я.

Мистер Баллуни был шмуглером, то есть занимался переправкой через канал запрещенных товаров и перевозкой различных сомнительных лиц на своем воздушном шаре. На настоящем воздушном шаре.

О, он понимал, о чем говорит Бэнкс. Его глаза под стеклами защитных очков еще лихорадочнее забегали по сторонам.

– Я… я все расскажу. Да это и не тайна никакая, господа констебли. Прекрасно помню всех, кто покупал мои шарики за последние три дня.

– Сколько шариков было куплено?

– Ровно пятнадцать.

– Пятнадцать?! – взвыл Хоппер. Это что, им теперь проверять полтора десятка подозреваемых?!

Впрочем, мистер Баллуни его быстро успокоил:

– Большую часть – общим счетом в дюжину – купил у меня мистер Гуффин, шут из «Балаганчика Талли Брекенбока» – он сообщил, что они ставят новую пьесу – то ли «Нытик», то ли «Жалобник» она называется – не помню точно. Ну и шарики нужны, чтобы лопать их за кулисами и тем самым имитировать выстрелы. Он и прежде покупал у меня шарики для подобных целей.

– Звук лопнувшего шарика не очень похож на звук выстрела, – проворчал Хоппер.

– Отложим театральную критику на потом, Хоппер, – оборвал напарника толстяк и спросил у мистера Баллуни: – Кто купил остальные?

– Еще один купила вдова Тоун.

– Зачем взрослой женщине воздушный шарик? – с подозрением поинтересовался Бэнкс. – У нее есть дети?

– Насколько мне известно, нет. Но шарик ей нужен был для… как же она это назвала?.. а, точно! Читательского эксперимента.

– Это еще что за странность?

– Вдова Тоун и еще несколько дам, живущих поблизости, состоят в дамском книжном клубе – они собираются в лавке «Переплет» и обсуждают книги. Она сказала, что они хотят проверить какую-то теорию сыщика из книжки и для этого им понадобился шарик.

Толстяк раздраженно щелкнул языком.

– Очень интересно… зевательно интересно. Что с остальными шариками?

– Последние два купила молодая мисс с коляской для своих близнецов.

– Вот тут поподробнее. – Бэнкс аж передернулся. – Что за мисс? Что за близнецы?

– Близнецы – это сыновья четы Хейвуд, очень разбалованные, можно даже сказать, хулиганские мальчишки. Они живут с матерью и отцом на улице Слив рядом с аптекой. А мисс – их новая няня. Единственное, что я о ней знаю, так это то, что она носит траур. У нее даже коляска черная. Чей младенец в коляске, мне неизвестно. Может ее, а может, она просто за ним присматривает.

– Значит, няня-в-трауре, – прокомментировал Хоппер.

– Замечал за этими близнецами что-нибудь странное, Баллуни?

– Странное? Вы о чем?

– Ну, не знаю… Зубы у них странные, на людей бросаются…

– Ничего такого я не замечал. Но зато я отметил, что с появлением новой няни близнецы стали спокойнее, перестали носиться повсюду, швыряться каштанами и дергать парковых кошек за хвосты. Откуда-то у них появилась вежливость. Они даже поблагодарили меня за шарики. Видимо, воспитание новой няни сказывается благотворно.

– Последний вопрос Баллуни. Когда эта няня здесь появилась?

– Около недели назад. До этого я ее не видел.

– Выходит, неделя… Что ж, мы узнали, что хотели.

– Могу я заняться своим делом? – робко спросил мистер Баллуни. – Вы всех покупателей распугали.

– Да никто особо и не покупал твои шарики, – бросил Бэнкс, и они с Хоппером, развернувшись, направились к аллее, что вела к боковому выходу из парка.

– Думаешь, мы нашли, кого искали? – спросил здоровяк.

– Зуб даю, это близнецы. Ну и няня эта подозрительная тут неспроста. Она не впервые всплывает в этой истории. Помнишь, что говорил торгаш каштанами? Какая-то женщина с коляской ошивалась у тумбы Доббса, незадолго до его исчезновения. Видимо, это была няня.

– Но кто она такая? И чего взъелась на констеблей?

– Полагаю, мы это скоро выясним.

Он хотел добавить что-то еще, когда за спиной неожиданно прогремел выстрел, и оба констебля подпрыгнули на месте. С ветвей деревьев с карканьем вспорхнули перепуганные вороны.

Обернувшись, Бэнкс и Хоппер увидели в руке у мистера Баллуни повисший на нитке обрывок шарика. Наслаждаясь произведенным эффектом, продавец глядел на них с легко читаемым ехидством.

А потом вдруг сделал то, что по-настоящему испугало Хоппера. Он раскрыл рот и клацнул зубами, как будто сделал укус.

После чего исчез – подплывший клок тумана заволок мистера Баллуни вместе с его тележкой…

…К выходу из парка Бэнкс и Хоппер подошли не в лучших чувствах.

Хоппер испытывал настойчивое желание заглянуть в аптеку – благо, она тут в двух шагах – и купить микстуру от мании преследования. Менее щепетильный Бэнкс испытывал тяжесть в животе: кажется, пирожок с рыбой впрок не пошел.

Впрочем, тяжелые мысли обоих улетучились, как только они оказались у ворот парка. Там их ждало нечто исключительно неожиданное.

Сигнальная тумба братьев Тромпер, стоявшая в нескольких ярдах от ограды, напоминала… форт?

Вокруг нее были навалены набитые чем-то мешки, ящики, сундуки, чемоданы и пара десятков стульев, словно где-то неподалеку произошло ограбление театра.

На самой тумбе был закреплен, видно, самодельный пропеллер, исполнявший роль громадного антитуманного зонтика – его лопасти проворачивались с натужным скрежетом, но работу свою исполняли. По периметру укреплений было зажжено несколько фонарей.

Сами братья Тромперы, увалень Тедди и зануда Терри, были на посту. Тедди взгромоздился на стул с высокими ножками и лесенкой (Бэнкс сразу понял, откуда он его позаимствовал, ведь во всем городе такой стул был лишь в одном месте – в аптеке Лемони). Оттуда он наблюдал в бинокль за улицей Слив. Терри внизу раскладывал фейерверки.

– Эгей, Тромперы! Что это у вас тут такое?! – удивленно воскликнул Бэнкс, когда они с напарником подошли.

От окрика констебль Тромпер-младший дернулся и едва не свалился со своего насеста, а старший рухнул на тротуар и спрятался за мешком.

– Бэнкс?! Хоппер?! – яростно прикрикнул Тедди, когда узнал коллег. – Да провалитесь вы пропадом – нельзя же так подкрадываться, в самом деле!

Терри выглянул из укрытия.

– Да они на пулю нарываются, Тедди! Или на фейерверк в задницу!

Бэнкс расхохотался.

– Ну вы и учудили. Рассказать парням – вот смеху-то будет.

Тедди плюнул в него со своего стула, но толстяк ловко отпрыгнул в сторону. Терри глядел волком.

– Смейся-смейся, Бэнкс. Посмотрим, будет ли тебе смешно, когда и ты пропадешь. Ну а нас тут никому не взять. Не хотелось бы, знаешь ли, исчезнуть, как Доббс, Уилкс и Хоуни.

Бэнкс вмиг помрачнел.

– Ладно-ладно, – примирительно сказал он. – Форт у вас, надо признать, вышел неплохой. Чайком угостите?

Братья Тромперы, не сговариваясь, глянули на сложенные у тумбы ящики с консервами, пакетами с чаем и коробками папиреток – кажется, они решили залечь здесь надолго.

– Прости, Бэнкс, у самих чая немного.

– Ну ладно, без чая так без чая.

Терри смерил их с Хоппером подозрительным взглядом.

– А вы чего это по городу расхаживаете, когда должны быть на вокзале?

Хоппер пожал плечами и уклончиво ответил:

– Да вот расследуем кое-что.

– Что?

– Ищем вокзального воришку, – нашелся Бэнкс – рассказывать коллегам правду о расследовании было рискованно – еще, чего доброго, донесут Гоббину.

– След привел на улицу Слив, – добавил Хоппер и подхватил вранье: – Наш «сверчок» напел, что воришки где-то здесь живут. Может, вы их знаете?

Тедди крякнул и с важным видом заявил:

– Мы на нашей улице всех знаем. Кто именно вам нужен?

– Близнецы Хейвуд.

Терри бросил взгляд на брата. Тот кивнул.

– Знаем мы этих щенков. Грызючие мальчишки.

– Грызючие? В каком смысле?

– Да огрызаться любят – никакого почтения к представителям закона. Мы их частенько ловим. В смысле… гм… почти ловим – они скользкие очень. Значит, на вокзале что-то украли? Это в их духе.

– Да вот, чемодан одного пассажира умыкнули, – сказал Бэнкс. – Где они живут? Думали наведаться к ним и родителям их сообщить об их проделках.

Тедди поморщился, Терри угрюмо почесал бакенбарды.

– Родители их вообще за ними не следят. Отпустили поводки. Мистер Хейвуд – какой-то ученый из ГНОПМ, профессор вроде бы. Карты составляет.

– Терпеть не могу этих умников из ГНОПМ, – проворчал Хоппер. – Все они там зловредные.

– Это точно, – поддержал Тедди, – но миссис Хейвуд не лучше – она актриса из «Театра Мальвины де Блуа». Вечно расхаживает по нашей улице в своем высокомерном манто, снобском боа и просто обожает маски.

– Профессор и актриска, – пробурчал Бэнкс. – Сочетание, как мышь с перцем.

– И не говори, – кивнул Тедди. –Давно думаем их прижучить, да они из этих, у кого законопослушность из ушей лезет. Не люблю таких.

– Но вот сыновья Хейвудов давно в «собачник» напрашиваются, – добавил Терри. – У нас имеется целый список их непотребств.

Бэнкс многозначительно отметил:

– Мы слыхали, у них няня есть. Что о ней можете сказать?

Братья Тромперы снова переглянулись.

– Няня, да. Недавно появилась на нашей улице. Пытались выяснить ее фамилию, но не вышло – не особо разговорчивая мисс. Сразу не понравилась она нам – бывает, стоит недалеко от тумбы и смотрит на нас. Аж жуть берет. Правда, дело она свое знает – мальчишек приструнила, выучила их здороваться. Надеюсь, бьет их.

– Само собой, бьет, – подтвердил Бэнкс. – А как еще с такими хорьками разбалованными поступать. Ну да ладно, времени болтать особо нет – заглянем к Хейвудам. Где они живут?

Тедди ткнул рукой в туман.

– Дом № 8. Их квартира на третьем этаже – № 17.

– Потопали, Хоппер.

Бэнкс и Хоппер уже направились было к указанному дому, когда Терри Тромпер их окликнул:

– Эй, глядите в оба! Нашим сейчас опасно разгуливать в тумане!

– Ты за нас не бойся, – с улыбкой бросил Бэнкс. – Вряд ли кто-то осмелится напасть на двоих констеблей.

– Я не за вас беспокоюсь, – ответил Терри. – А за пинту «Зайца», которую вы нам должны.

– Уже за две пинты, – уточнил Тедди. – Сведения ведь чего-то да стоят. Да и вряд ли Гоббин будет рад узнать, что вы покинули пост…

Бэнкс и Хоппер поспешили убраться поскорее, пока должок не вырос еще на пинту.

Вскоре они уже стояли у дома № 8 по улице Слив.

***

Хмырр Хоппер сглотнул.

Грубберт Бэнкс тряхнул головой, и слетевшая с кончика его красного толстого носа капелька пота упала на пол.

До сего момента они считали, что готовы ко всему, но тут вдруг осознали, что не готовы даже броситься наутек. Они будто вросли в порог у двери квартиры № 17, с ужасом в выпученных глазах глядя на то, что к ним приближалось.

Страшнее всего было то, что этот кошмар шел на них не из квартиры…

Какие-то пять минут назад они поднялись на третий этаж, отыскали дверь с овальной медной табличкой и нужным номерком. Хоппер уже было поднял кулак, чтобы как следует громыхнуть в дверь, но Бэнкс остановил его: «У нас тут не тот случай, – прошептал он. – Отложим “Откройте! Полиция Габена!” на потом…»

Повозившись в кармане мундира, толстяк извлек из него связку отмычек на большом железном кольце.

– Откуда? – спросил Хоппер.

– Да на той неделе изъял у Стиппли.

– Ты умеешь ими пользоваться?

Бэнкс хмыкнул, мол, что тут уметь, но на деле с отмычками он был знаком лишь по детективным и шпионским книжкам, – до этого то самое «Откройте! Полиция Габена!» всегда срабатывало безукоризненно.

Склонившись над замком, он сунул одну из отмычек в замочную скважину, но при этом неловко задел дверную ручку.

Дверь со скрипом приоткрылась.

– Не заперто. Ну надо же…

А потом началось…

С лестницы, ведущей на четвертый этаж, раздались звуки. Лязганье, царапанье, перестукивание и чавканье.

Констебли обернулись и застыли.

Звуки – или вернее то, что их издавало, все приближалось. По ступеням что-то переваливалось!

От страха Бэнкс и Хоппер забыли о своих дубинках и револьверах – они могли лишь тупо глядеть в темноту на лестнице, ожидая, как из нее выплывет… нечто. Фантазия Хоппера вырисовывала кошмарного кадавра – монстра с механическими клешнями и скользкими щупальцами. Бэнкс, в свою очередь, представлял, что вот-вот покажется гигантский котел на механических паучьих ногах, и в этом котле сидит пудинг в форме человеческого тела, который непременно попытается его, Бэнкса, засосать и переварить сразу как увидит – Бэнкс очень боялся пудингов и всего с ними связанного.

Время тянулось невероятно медленно. С каждым уходящим мгновением спины констеблей все больше холодели, с застывших лиц градом капал пот.

К лязганью и хлюпанью добавилось тиканье часов. Еще и часы!

И вот… показалось… фигура в темноте… невысокая, скрюченная… это была… была…

На этаже появилась… похожая на моль, пожилая женщина в коричневом пальто, бесформенной шляпе и в длинном сером шарфе, концы которого она накрутила на рукава. В правый глаз женщины был вправлен монокль с треснувшим стеклышком, на ее шее на бечевке висели каминные часы. Источник жутких звуков обнаружился сразу же: лязганье издавала насквозь проржавевшая механическая нога, а чавканье – беззубый рот.

Хоппер от облегчения негромко крякнул. Бэнкс поспешно спрятал отмычки в карман.

Старуха прищурилась, пытаясь разглядеть констеблей.

– Это вы, мистер Тромпер? – спросила она, остановив взгляд на здоровяке.

– Я что, похож на увальня Тедди? – удивился Хоппер. – Или вы имели в виду Терри?

Уяснив, что перед ней двое незнакомых констеблей, старуха поджала губы.

– А что это вы тут делаете?

Бэнкс уже начал отповедь: «Не ваше…» – но Хоппер прервал его:

– Полицейское дело. Мы тут в связи с бесчинствами близнецов Хейвуд, мэм.

Старуха улыбнулась. Подозрительность как рукой сняло.

– Ну наконец кто-то решил заняться этими сорванцами. Давно пора. Я-то все время жалуюсь на них мистеру Тромперу и мистеру Тромперу, но им будто и дела нет.

– Вы здесь живете, мэм?

Старуха покивала и представилась:

– Тиффани Богерти. Живу в двадцать первой квартире.

Бэнкс с Хоппером тут же нацепили деловой вид – глазастые соседки-сплетницы частенько являются источником полезных сведений.

– Что можете рассказать о Хейвудах? – спросил Бэнкс.

– Ох уж эти Хейвуды, сэр! Снобы каких поискать. И это неудивительно, учитывая, чем они занимаются. Мистер Хейвуд еще ничего – тихий вежливый джентльмен, постоянно ходит со всякими тубусами. Он профессор из ГНОПМ, преподает картологию, раньше бывал здесь редко – пропадал в каких-то экспедициях. Но она! Его супруга – особа неприятная, с задранным носом и одевается, вы простите мне это сравнение, как дама полусвета.

– Насколько нам известно, она актриса, – вставил Хоппер.

– Актриса, фу… – подтвердила миссис Богерти. – Всякий раз здоровается на разные голоса, то она печальная и плачет постоянно, то веселая и смеется на весь дом. Ненормально это.

– Согласен, мэм, – сказал Бэнкс. – А что их дети?

– Гадкие-гадкие дети! Почтительности и манерам их не обучали. Вечно носятся по дому, забираются на чердак и гоняются за птицами. Еще и языки у них черные.

– Черные? В чернилах, мэм?

– Ругаются всякими непотребными словами. Обзываются. Меня называют «Мехоножкой», а мистера Пьюи из одиннадцатой квартиры «Соней-пересоней» – у него очень редкая болезнь, и он может заснуть прямо на ходу. Вы бы только знали, какие мерзкие розыгрыши они над ним устраивают, когда он засыпает на лестнице или внизу, у двери подъезда. Могут даже шляпу украсть. По ним давно тюрьма плачет.

– А няня? Что вы можете о ней сказать?

Старуха тряхнула головой.

– Странная мисс. Притворяется вежливой, но я-то знаю, что она такая же, как Хейвуды, – снобка каких поискать. Носит черное. Я пыталась вызнать, кто у нее помер, но она не отвечает. Невежливо, знаете ли! И ребеночка своего не показывает – буквально вчера я пыталась заглянуть в коляску, но она ее отодвинула. Так я снова хотела глянуть, а она пониже капор опустила. Где это видано, чтобы детей от соседей прятать! Но скажу я вам, недолго она тут продержится – Хейвуды постоянно нанимают нянь, но надолго их не хватает – с такими-то безобразными подопечными. Надеюсь, вы их к ногтю придавите.

– Вот как раз собирались.

– Их сейчас нет дома. Я за газетой шла и видела, как они втроем уходили – няня и близнецы.

– Ну, мы пока с родителями побеседуем.

– Не выйдет. Мистер Хейвуд неделю назад отбыл в экспедицию, а миссис Хейвуд на гастролях.

– Вот, значит, как. Это многое объясняет.

– Они часто бросают близнецов на этих нянь, – кивнула миссис Богерти. – Поэтому дети такие невоспитанные – не хватает им строгости. Мне пора, господа констебли: мистер Лемони в аптеке ждет – он уже должен был приготовить мои пилюли от сварливости.

– Хорошего дня, мэм, – сказал Хоппер, приставив два пальца к шлему.

– Не забудьте принять удвоенную дозу пилюль, – добавил Бэнкс.

Старуха зашевелила губами, что-то неслышно заговорила и направилась к лестнице.

– Мэм! – окликнул ее Хоппер. – А зачем вам эти часы?

Миссис Богерти обернулась. Под моноклем блеснул округленный глаз.

– У меня нет карманных часов. Старые давно сломались, а время надо как-то узнавать. И еще… – Она бросила, как показалось констеблям, испуганный взгляд на дверь семнадцатой квартиры. – Их бой не нравится кое-кому…

…Дождавшись, когда лязгающие шаги миссис Богерти стихнут, Бэнкс сказал:

– Удачно, что никого нет дома – поищем улики.

Они зашли в квартиру и огляделись.

– Темно, – прошептал Хоппер – несмотря на то, что никого в квартире не было, говорить в полный голос он опасался.

– Верно, – отозвался Бэнкс и, подойдя к тумбе, зажег стоявшую на ней керосиновую лампу. – Большой свет зажигать не будем…

Фитиль затрещал, а потом стих. Рыжий свет залил прихожую. То, что квартира принадлежала ученому и актрисе, подтвердилось сразу же. У двери все было заставлено глобусами и тубусами с картами. С ними соседствовали целых четыре вешалки, на которые были надеты десятки разнообразных дамских шляпок, дохлыми пернатыми змеями с крючков свисали пестрые боа, а сколько здесь было различных пальто и шуб… не перечесть.

Впрочем, Бэнкс и Хоппер сюда пришли вовсе не для того, чтобы считать шубы.

– Часы стоят, – отметил Бэнкс, глянув на напольные часы в углу. – Ну кто забывает завести часы?! Миссис Богерти права: эти Хейвуды личности совершенно некультурные и дурно воспитанные. Плешивая задница! – воскликнул он, тут же проявив собственные культурные высоты. – Мне уже не нравится эта дыра!

Прихожая плавно перетекала в коридор, куда выходило несколько дверей.

За первой оказалась гостиная.

Там ничего любопытного не было. Обычная гостиная «цепочников» (так в Саквояжне называли тех, кто мог позволить себе не только часы на цепочке, но и гостиные с каминами). Клетчатый гарнитур, журнальный столик, граммофон, большой кофейный варитель, натертый до блеска и хвастающийся изогнутыми носиками-краниками, ковер и книжный шкаф. На стенах висели портреты в рамах, с которых нелепо ухмылялись хозяева: тип с прилизанными волосами и взлохмаченными бакенбардами, остроносая подмигивающая дама с вихром темно-красных волос, напудренная, как сахарная коврижка, и двое одинаковых мальчишек в черных костюмчиках (художнику особо не нужно было стараться – Бэнкс решил, что он просто дважды изобразил одного мальчишку – все равно никто разницу не заметит).

Из того, что обычно не встретишь в гостиных, здесь были пробковая доска (на ней висела незавершенная карта, тут и там поблескивали механические лапы с чертежными инструментами) и туалетный столик с зеркалом-трюмо (на нем разместились деревянные головы-болванки с париками, повсюду были разложены тюбики и флаконы – вероятно, с гримом).

Не став задерживаться в гостиной, Бэнкс и Хоппер вернулись в коридор. Вторая дверь – с табличкой «Детская» – выглядела многообещающей.

Открыв ее, констебли вошли в комнату, ожидая увидеть там что угодно, начиная от жуткого кавардака присущего непослушным сорванцам, и заканчивая камерой пыток с цепями, ошейниками и прочими инструментами воспитания.

В любом случае, переступив порог, они оба весьма удивились. Но разочарованы точно не были.

С первого же взгляда обстановка детской выдавала то, что близнецам с родителями повезло. На обитых приятной синей тканью стенах во множестве висели маски, в которых угадывались герои сказок и детских книжек; среди них был даже Ключник – деревянная кукла из Страны Дураков. Бэнкс поморщился от зависти – в детстве он очень любил историю про развеселую находчивую куклу, Золотой ключик и театр, найденный на конце потайного хода, который скрывался за старой холстиной. «Эх, мне б такую маску», – подумал он.

На потолке была нарисована большая карта, подписанная: «Сказочное королевство».

Задрав голову, Хоппер с раскрытым ртом рассматривал замки, леса, мосты и реки. Тут и там были надписи: «Башня принцессы», «Логово злой ведьмы», «Здесь живут оборотни», «Турнирное ристалище рыцарей».

Карта была исполнена с такими любовью и дотошностью, что сама собой напрашивалась мысль: это место настоящее – существует где-то и туда можно попасть.

– Конечно, они разбалованные, – возмущенно сказал Бэнкс. – Папочка с мамочкой устроили им детство, за которое другие дети убили бы. Вряд ли тут где-то спрятана плетка.

Хоппер угрюмо закивал.

Комната пыталась притворяться, будто в ней живут два примерных мальчика – гордость и утешение родителей. Повсюду был поразительный порядок: постели на двухъярусной кровати в углу застелены, письменные принадлежности идеально разложены на двух ученических партах («Вот они, жертвы домашнего воспитания», – подумал Бэнкс).

Часть игрушек была расставлена на полках, другая часть занимала место на паре одинаковых больших сундуков, видимо, также забитых игрушками. На круглом ковре была разложена миниатюрная железная дорога, там же стоял – Хоппер не смог сдержать вздох восхищения – поезд.

Склонившись над ним, он будто позабыл обо всем на свете.

– Ты только погляди, Бэнкс! Да это же «Хамсфилд 340-18»! Очень редкая дорогая модель и продается только в Старом центре!

– Я несказанно рад, – проворчал Бэнкс. Его всегда злило, когда Хоппер заводил шарманку о моделях поездов, которые коллекционировал и на которые беззастенчиво спускал большую часть жалованья. Он неоднократно пытался образумить напарника, чтобы тот взялся за ум и прекратил свои бредни с этими дурацкими игрушками, но тот ничего не желал слушать – поезда были его страстью.

Оставив Хоппера любоваться паровозом и с трудом подавив острое желание раздавить башмаком игрушку, Бэнкс подошел к партам. Перелистнул несколько страниц на верхней в стопке тетради (ничего интересного – какая-то ученическая занудность), отдельное внимание уделил встроенным в парты чернильницам (просто баночки с синей жидкостью для письма).

Обойдя парты, толстяк осторожно раздвинул в стороны занавес игрушечного кукольного театра – за ним обнаружились задник с рисунком домиков и звездного неба и несколько марионеток.

Бэнкс со злорадством усмехнулся: «Вот вы и попались, хорьки. Не такие уж вы аккуратненькие – думали, я не замечу, что все нитки этих марионеток перепутались?»

– Интересно, они не будут против, если я его заведу? – спросил Хоппер, и Бэнкс потерял остатки терпения.

– Может, о деле вспомнишь?! Если ты забыл, то мы тут к убийцам наших коллег заглянули.

– Ничего я не забыл, – буркнул Хоппер, но все же оставил поезд в покое. – Обыщу пока кровати – это же мальчишки, они должны что-то прятать под перинами.

– Ну да, может, там прячется парочка детских дневничков с саморазоблачением этих хорьков, – глухо произнес Бэнкс, чувствуя себя премерзко – на него напало его традиционное ворчливое состояние, когда его ничто не могло порадовать, кроме кружки эля, запеченной бараньей ноги и партии в «Мокрого пса».

– Бэнкс…

– Да я же пошутил, шуток не понимаешь, что ли?

– Бэ-э-энкс!

Толстяк повернулся к напарнику и мгновенно понял, что тому не до шуток.

– Что там такое? Неужто и правда дневники?

– Н-нет… – запинаясь ответил здоровяк. – К-кое-что похуже…

Бэнкс подошел и сам выпучил глаза, увидев его находку.

– Было под подушками. У обоих.

Хоппер держал в руках две небольшие шкатулки, в тонкой гравировке на крышках каждой было выведено: «Для зубной феи». Внутри шкатулки были доверху заполнены зубами – десятками зубов. На корнях этих зубов темнела засохшая кровь.

– Кажется, тут явно кто-то решил подзаработать, – сказал Бэнкс. – Если фея за каждый зуб дает по фунту, то это же сколько здесь еще не обналиченных фунтов?

– Сдается мне, здесь все, что у них было.

– Как думаешь, что это значит?

– Думаю, что у них выросли новые зубы, – те, о которых говорил доктор Горрин.

Бэнкс кивнул.

– Забираем эти шкатулки. Будут уликой и вообще…

Толстяк вдруг замолчал. Хоппер проследил за его взглядом и тоже заметил – из-под края одеяла на нижней кровати проглядывало что-то черное. Сунув шкатулки в карманы, он кончиками пальцев отвернул одеяло.

Всю простыню покрывал уродливый узор из черных чернильных пятен. Та же картина наблюдалась и на другой кровати.

– Это ведь тоже улика? – с сомнением спросил Хоппер.

– Да. Но забирать грязные простыни мы с собой не будем. Я все никак в толк не возьму, что это за чернила, откуда они берутся и как мальчишки с ними взаимодействуют. Но одно я понимаю точно: здесь творится какая-то мистическая дрянь. Знаешь, – он обвел взглядом детскую, – это ведь были вполне обычные мальчишки, но потом с ними вдруг что-то произошло, и они спятили. Думаю, именно новая няня – причина произошедших с ними перемен.

– Согласен. Няня появилась здесь около недели назад, а потом начались убийства наших. Она как-то повлияла на своих воспитанников. Может, внушила им что-то…

Бэнкс покачал головой.

– Внушением тут дело не ограничилось. Вряд ли от одного внушения у них выпали зубы, а потом выросли новые, заостренные.

– Тогда что?

– Не знаю, Хоппер, не знаю. Вдруг вот это подскажет?

На стене у кроватей висел закрепленный булавками листок. В верху листка значилось, выведенное красивым почерком: «Распорядок дня». И ниже стоял список дел:

7. 00 – Подъем.

7.15 – Умывание и чистка зубов.

7.20 – Завтрак.

8.00 – Занятия.

10.30 – Ланч.

10.45 – Занятия.

12.00 – Прогулка в парке.

14.00 – Обед.

14.30 – Послеобеденный сон.

17.00 – Театральные занятия.

18.00 – Картография.

19.00 – Вечерняя прогулка в парке.

21.00 – Ужин.

21.30 – Охота на констеблей.

Полночь – Возвращение домой. Умывание, чистка зубов. Отбой.

Дочитав, Хоппер от избытка эмоций хлопнул себя по шлему.

– Да прибей меня колоколом!

– Ты только погляди, Хоппер, она внесла в их расписание охоту на констеблей! Вот она, улика, которую можно сунуть под нос даже судье Сомму!

– Меня другое поразило. Если забыть про охоту на констеблей, они дважды в день чистят зубы. И умываются! Вот ведь циничные гады: сперва загрызть служителя закона, а потом, как ни в чем ни бывало, зубки почистить.

– Верно. Они все делают по расписанию, а еще… – Бэнкс вдруг себя оборвал и дрожащей рукой достал из кармана часы. – Они сейчас должны быть здесь. Время послеобеденного сна.

– Что-то нарушило их расписание?

– Или кто-то. Давай пошевеливаться, Хоппер. И нужно вести себя потише – они могут вернуться в любой момент. Приобщи к уликам эту гадость.

Хоппер снял со стены листок с расписанием, сложил его и сунул в карман. Посчитав, что в детской они больше ничего полезного не найдут, констебли покинули ее и двинулись по коридору.

Спальня четы Хейвуд их особо не заинтересовала. Другое дело – невысокая дверка в тупике коридора, на которой висела табличка: «Комната няни. Без стука не входить».

С колотящимся сердцем Бэнкс повернул ручку и потянул дверь на себя. Хоппер до скрипа в костяшках сжал руку на верной дубинке.

Стоило констеблям перешагнуть порог, как в нос им тут же ударил запах… тягучий, соленый… запах, который ни с чем не спутать…

– Море, – прошептал Хоппер. – Точно так же пахнет в рыбном ряду Рынка-в-сером-колодце.

Бэнкс промолчал.

Комната была небольшой и казалась исключительно тривиальной комнатой обычной няни. Аккуратно застеленная кровать с покрывалом, расшитым цветами, столик с швейной машинкой и гладильным механизмом, стул, парочка мухоловок в горшках на подоконнике, коврик с бахромой на полу. Зеркало и круглый латунный рукомойник.

У кровати стоял маленький черный чемоданчик. Обычный чемоданчик для путешествий. Он сразу же привлек внимание Бэнкса.

– Поглядим, что там. Открывай.

Хоппер неуверенно потоптался с ноги на ногу, почесал затылок.

– Ты чего? – удивился Бэнкс. – Боишься, что оттуда кто-то выпрыгнет?

Лицо Хоппера неожиданно порозовело.

– Нет. В смысле, не только. Это ведь… кхм-гм-хм… дамский чемоданчик. Там может обнаружиться что-то дамское. Чулки или еще что…

Бэнкс расхохотался.

– Чулок испугался?! Вот болван! Ладно, сам открою.

Чемоданчик не был заперт. Дважды щелкнули замки, и толстяк поднял крышку.

Ничего на первый взгляд жуткого внутри не оказалось. Констебли ожидали увидеть стандартный набор вещей, которые дама берет с собой в поездку, и их ожидания отчасти подтвердились: строгое смоляное платье, пара черных кружевных перчаток, три пары (Хоппер смущенно потупился) завязанных узлами черных чулок, дымчатое нечто, что на поверку оказалось вуалью, лакированные туфельки на небольшом каблуке, две жестянки с зубным порошком неизвестной марки, гребешок и несколько шпилек в петельках под крышкой. Но вот чего, к удивлению Бэнкса и Хоппера, там не было, так это пудры и прочих таинственных средств, которыми женщины обычно пользуются, чтобы вводить в заблуждение окружающих. Зато на самом дне обнаружилось кое-что по-настоящему любопытное.

Бэнкс достал блокнот и приготовился заносить в него улики, многозначительно кивнув Хопперу.

Здоровяк повертел в руке черный бархатный мешочек, а затем развязал тесемки. Внутри оказалась горсть жемчужин – все они были как на подбор: гладкие, бледные, с легким перламутровым переливом.

– «Мешочек с жемчужинами», – записал Бэнкс. – Что там еще?

– Парфюм.

Хоппер достал продолговатую баночку зеленоватого стекла с трубкой и резиновой грушей. Он уже почти сжал эту грушу, когда Бэнкс крикнул:

– Не смей!

– А чего?

– Вдруг там какая-то отрава, болван. Просто понюхай у горлышка.

Хоппер осторожно придвинул горлышко флакона к носу.

– Пахнет морем. Тот же запах, что и в комнате.

– Давай дальше.

Далее были три небольших квадратных конвертика, подписанные: «Найджел, 8 лет», «Роберт, 10 лет», «Талия, 12 лет». В каждом конверте обнаружилось по пряди волос, темно-русых.

– «Три конверта с детскими волосами», – внес в блокнот новую улику Бэнкс. И задумчиво почесал карандашом ямочку на подбородке. – Это ведь волосы не наших близнецов, верно?

– Наших близнецов зовут Джорджи и Бенджи, – сказал Хоппер. – Кровати были подписаны. К тому же вряд ли у близнецов может быть разный возраст. Ну, и тут еще волосы какой-то девчонки.

– Весомо. Значит, няня хранит волосы каких-то других детей – ее прошлые воспитанники? Доставай дальше.

Хоппер извлек сложенный план Тремпл-Толл. Такие продавались на вокзале, в книжных лавках и газетных будках.

– Тут крестиками отмечены все сигнальные тумбы, – хмуро проговорил Хоппер.

– Ну разумеется. Что там еще есть?

– Билет и фотокарточка.

– Начнем с билета.

Бэнкс придирчиво рассмотрел почти полностью выцветшую прямоугольную бумажку, которая, вероятно, когда-то была фиолетовой.

КОРАБЕЛЬНАЯ КОМПАНИЯ (название нечитаемо)

ПАРОХОД «ГРИНДИЛЛОУ»

БИЛЕТ ІІІ КЛАССА

Место посадки: Габен. Набережные. Причал № 27.

Место прибытия: порт Верру.

Место: каюта № 9. Вторая палуба.

Багаж: три ящика; 3 ф. на 3 ф каждый

Стоимость: 180 п.ф. (Тут стоял штемпель «Оплачено компанией»)

Дата …

Бэнкс прищурился и поднес билет почти вплотную к глазам.

– Проклятье, затерто. Это единица или четверка? Могу разобрать только год… да-а… Этому билетику пятнадцать лет, Хоппер. Давай поглядим на фотокарточку.

– Я уже и так гляжу…

Фотокарточка была сделана на борту судна – судя по ее виду, давно. Плетеная ротанговая лавочка на прогулочной палубе. На ней сидят двое: миловидная девушка лет двадцати-двадцати пяти с чуть округлым лицом, большими глазами и забавными локонами, выбивающимися из-под шляпки, и джентльмен в светлом костюме – лица не разобрать, поскольку его сплошь исцарапали. Джентльмен держал девушку за руку, она легонько улыбалась, с трудом сдерживая – и это было видно – охватившее ее счастье.

– Кажется, мы узнали, как няня выглядит, – прокомментировал Хоппер.

– Вернее, как она выглядела когда-то. Но кто же этот тип и почему его лицо зацарапано? Она не хотела видеть это лицо? Потому что он разбил ей сердце? Или умер?

– Думаешь, она именно поэтому носит траур?

Бэнкс пожал плечами – лично он считал, что люди настолько бессмысленные существа, что не стоят того, чтобы ради них переодеваться. А потом вдруг поймал себя на том, что рассуждает, как его заклятый враг мизантроп доктор Доу, поморщился и поспешно занес в блокнот: «Фотография. Старая. Сделана на судне. Возможно, на том же, которое указано на билете. Няня. Неизвестный».

– О, а вот это уже интересно, – сказал Хоппер. В руках он держал конверт. – Никаких пометок – ни указания адресата, ни отправителя.

Под нетерпеливым взглядом напарника здоровяк открыл конверт и достал сложенный листок. Разгладив его, начал читать вслух.

«Если вы читаете это послание, значит, план сработал, и вы на свободе.

Следуйте и дальше моим инструкциям в точности, и тогда вам удастся сбросить погоню. Если вы проигнорируете любое из моих указаний, я ничем не смогу вас помочь – посланные за вами ингангеры схватят вас и вернут в тюрьму Фильштрадт. Уверен, вы хотели бы этого избежать, поскольку лучше меня знаете, как там относятся к побегам.

Первым делом отправляйтесь на Верриг-керкер, найдите там доктора по фамилии Траум. Он передаст вам лич-жетон и микстуру “Гефуль”.

С помощью лич-жетона вам удастся затеряться в толпе. Вам нужно будет сесть на трамвай на станции “Выбоина-под-ногой” и проехать до станции “Суд-на-пустошах”. Там вы найдете особняк судьи Рагонрау и заберете его Зверушку. Именно Зверушка – ваш билет на свободу.

После чего вам нужно будет вернуться на Взморье. Дождитесь там, когда ударят в колокол, знаменующий Большую Полуденную Бурю, и под ее пеленой преодолейте Пустоши.

Оказавшись на берегу Туманного моря, найдите гавань и сядьте на пароход “Деварго” – билет и все требуемое для путешествия будет ждать вас в почтовом отделении (ветвь № 2-13-16-23-23). Пока “Деварго” не отчалит, держите при себе лич-жетон и будьте втройне осторожнее – уши полиции там повсюду. И хоть я уверен, что прикрытие сработает – даже они не станут подозревать даму с коляской – рисковать не стоит.

Дальнейший ваш путь по морю не требует дополнительных инструкций. Напомню лишь: постоянно держите Зверушку при себе. И на третий день с начала плавания начинайте делать ей уколы “Гефуля”. Не раньше, но и не позже.

По моим расчетам, плавание должно продлиться три недели.

Прибыв в Габен, сразу же отправляйтесь в гостиницу “Плакса”. Вас будет ждать номер. Заселитесь. Вскоре вас найдет мой человек. Называйте его Удильщик. При нем будут дальнейшие инструкции.

Помните, что только в Габене вас не отыщут, только здесь вы в безопасности. Только здесь вы найдете то, чего желаете, – вашу месть.

Помните о нашем уговоре.»

Слушая, Бэнкс уже какое-то время стучал карандашиком по блокноту. Ему очень не понравилось то, что прочитал Хоппер.

– Ты что-то понял? – спросил тот, хмурясь. – Мне перечитать?

– Не стоит. Тут и правда все слишком загадочно, но кое-какие выводы сделать все же можно. Кажется, кое-что начало проясняться…

– Гм. Проясняться?

– Не перебивай, когда я разворачиваю рассуждения. Итак, что мы имеем? – Рассуждая, Бэнкс подошел к окну и уставился в него, глядя на «мусорный» проход и виднеющиеся в тумане очертания домов – где-то за ними, отделенный от Саквояжни каналом, располагался Блошиный район. – Няня эта – закоренелая преступница, которую поймали и отправили в тюрьму. Где ей, собственно, и место. Но кто-то помог ей сбежать и под носом у полиции добраться до гавани, а оттуда и до Габена. Попутно она похитила ребенка у какого-то судьи, чтобы не вызывать подозрений. Думаю, именно он в коляске. Это та самая «Зверушка». Няня действует не одна, а с хитроумным сообщником, который все просчитал.

– Но что это за тюрьма, из которой она сбежала? В письме множество названий, и ни одно из них мне ничего не говорит.

– Конечно, ведь это где-то за Пыльным морем. Впрочем, одно название мне знакомо. Гостиница «Плакса». Это в нашем уютненьком блошином Фли. Думаю, у нас появился след. Мы отыщем и поймаем беглянку, возомнившую, будто ей удалось ускользнуть от правосудия. Наша цель… Няня!

Хоппер кивнул.

– Ну да, это понятно, что Няня – наша цель.

– Нет! – воскликнул Бэнкс и ткнул рукой в окно. – Она там!Хоппер шагнул к нему, выглянул и успел заметить, как в тумане скрылась черная фигура с коляской.

– Что делаем, Бэнкс?

Бэнкс, пытаясь совладать с внезапно охватившим его тремором, выхватил из кармана револьвер. Это было лучше любых слов.

Хоппер сделал то же.

В следующий миг они сорвались с места и бросились в погоню. Они схватят ее, чего бы им это ни стоило! Беглянка из-под стражи и убийца констеблей не уйдет!