Няня из Чайноботтам

Эпилог. Когда маятник качнулся

Доктор Доу вышел из кабинета. Закрывая дверь, он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Повернул голову.

Полли Трикк настороженно выглядывала из своей комнаты.

– Не желаете ли прервать свое добровольное заточение, мисс Полли? – спросил он, заранее зная ответ.

– Не сегодня, – сказала племянница экономки. – А что это за шум внизу?

Доктор Доу поморщился.

– Просто дети.

– Дети? – задумчиво нахмурила лоб Полли. – Их что, стало больше одного?

– К счастью, это временно.

Заметив книжку в руке девушки, доктор прищурился.

– Что вы читаете?

– Ничего! – Полли поспешно спрятала книгу. – От вашего допроса голова разболелась.

Дверь комнаты захлопнулась.

Доктор осуждающе покачал головой: мисс Полли придется выйти из своей спальни. Рано или поздно она должна смириться с тем, что произошло на пустыре у канала.

И все же… Затворничество племянницы его экономки вызывало у доктора определенное удовлетворение от того, что она не снует по дому, не ворует его газету и не тычет его своими извечными шпильками.

Из гостиной донесся самый отвратительный звук из всех, какие доктор только мог представить, – детский смех. Нужно как можно скорее с этим покончить!

Быстро преодолев лестницу, он спустился и нахмурился, увидев творящийся в гостиной кавардак.

Повсюду носились мальчишки. Они хохотали, фыркали, топали ногами и – просто омерзительно! – тыкали друг в друга пальцами. Один из них задел коленкой несчастный варитель, и тот жалобно зазвенел; накренилась емкость с кофе, а механическая рука на гармошечном механизме заходила ходуном, будто сдаваясь и моля о пощаде. Даже пчела Клара была испугана происходящим. Забравшись на часы, она взирала оттуда на доктора и ворчливо жужжала, словно говорила: «Они мне не нравятся! Выгони их из нашего дома!»

Доктор перевел взгляд на мальчишек, пытаясь понять причину этого безумия. Напрашивались ровно два вывода: во-первых, они играли во что-то и, во-вторых, заводилой был худший из них – Джаспер.

Увидев дядюшку, любимый племянник крикнул: «Ворона здесь! Ворона здесь!» – и безобразники замерли кто где был в странных неестественных позах, имитируя… огородных пугал?

– Джаспер, что это вы тут устроили? – ледяным тоном произнес доктор, но лохматое «пугало», видимо, не было научено отвечать.

Доктор повернулся к единственному, кто, судя по всему, не принимал участия в общих забавах. Тот сидел в кресле у камина, закинув ногу на ногу и читал газету; из-за газеты поднимался едкий рыжий папиретный дым.

– Мистер Лис, от вас подобного я не ожидал. Они разрушают мою гостиную!

Газета слегка опустилась, и над ней появился острый нос.

– Правда? Я ничего не заметил, док, – сказал Лис. – Меня слишком поглотила статья мистера Трилби о том, что кто-то пытался подпалить Гоббину задницу, но слишком увлекся и спалил дом.

Отметив отсутствие улыбки на докторских губах, он хмыкнул, вскочил на ноги и, сложив газету, вернул ее на журнальный столик.

– Что ж, мы и правда слишком задержались в этом гостеприимном доме. Полагаю, нам пора. Мы ждали только вас, док. Сиротки, что вы хотите сказать доктору Доу?

– Спасибо, доктор Доу! – одновременно воскликнули все присутствовавшие в гостиной Сиротки с Чемоданной площади.

Доктор даже немного смутился.

– Не стоит благодарности. Я всего лишь… – Он кашлянул и снова заговорил своим строгим тоном: – Я получил ответ от родителей близнецов Хейвуд. Они в предсказуемом ужасе, но главное – они на пути в Габен. К вечеру мистер и миссис Хейвуд вернутся домой. Мистер Лис, я был бы вам благодарен, если бы вы проводили близнецов на улицу Слив.

Лис кивнул:

– Разумеется, док. – Подойдя к доктору, он нахлобучил на голову цилиндр. – Не забудьте то, что я вам говорил, сэр. Мы перед вами в неоплатном долгу – если вам понадобятся наши услуги, только свистните.

– Он не умеет свистеть, – вставил Джаспер, с улыбкой наблюдая за дядюшкой.

– Тогда дайте нам знать любым другим способом, – подмигнул ему Лис. – Вообще-то, мы очень занятые джентльмены, но ради вас, сэр, тут же отложим все свои дела.

Доктор искренне надеялся, что услуги этих детей ему не пригодятся.

– За мной, Сиротки! – велел Лис и первым направился к выходу. Его подчиненные и близнецы Хейвуд двинулись следом, а за ними как ни в чем не бывало…

– Ты еще куда собрался? – возмущенно спросил доктор, глядя на племянника.

– Как куда? – деланно не понимая, уставился на него Джаспер. – Я с ними.

– Ну да.

– Дядюшка, ну пожалуйста, – заканючил племянник.

– Я сказал нет, Джаспер! Ты что, не понимаешь с третьего раза?

– Ну дядюшка! Я просто обязан вступить в банду Сироток с Чемоданной площади! Я же тоже… ну… сирота!

– Джаспер, – отрезал доктор. – Если продолжишь настаивать, ты и впрямь станешь сиротой!

Пока они спорили, в гостиной не осталось Сироток, кроме одного.

Винки с Чемоданной площади подбежал к доктору и… обнял его. Натаниэль Доу смутился уже по-настоящему.

– Винки, ты что это?..

– Доктор Доу! Доктор Доу – заголосил мальчик. – Вы спасли нас! Спасли Сэмми, вылечили всех! Остановили злодеев! Я знал! Знал, что на самом деле вы очень добрый, а не такой, как говорил Джаспер.

Дядюшка пронзил взглядом племянника, который тут же посчитал, что его ногти – это нечто невероятно интересное и требующее его срочного всестороннего внимания.

Винки отпустил доктора.

– Ты помнишь о пилюлях? – спросил Натаниэль Доу маленького работника станции кебов. – Когда режутся новые зубы – это весьма болезненный процесс. Давай им по пилюле в день, не больше.

– Я запомнил! – Винки похлопал себя по карману и натянул кепку, на которую миссис Трикк истратила целых две пачки порошка «Шемм» и которая, по мнению доктора, все еще являла собой кромешный твидовый ужас.

Мальчик подошел к Джасперу, и племянник доктора Доу широко улыбнулся.

– Какое приключение у нас вышло, скажи? Но постарайся в будущем не встревать в мрачные дела, Винки.

Винки рассмеялся.

– Нет уж, мне на всю жизнь хватило этих мрачных дел. Не терпится вернуться на станцию. Теперь только кебы!

Из прихожей донесся голос Лиса:

– Винки, сколько можно ждать?! Мне еще нужно успеть в Больницу Странных Болезней!

Винки сорвался с места и покинул гостиную. Хлопнула дверь.

– Зачем ему в больницу? – с легко читаемыми ревнивыми нотками в голосе спросил доктор. – Я ведь оказал им самую лучшую помощь, на какую только можно рассчитывать в этом городе.

Джаспер усмехнулся и, устроившись на диване, схватил с журнального столика свежий выпуск «Романа-с-продолжением». Вытащил из кармана пачку «Твитти». Убирать устроенный новыми приятелями беспорядок он явно не собирался.

– Лис что-то говорил о какой-то очень красивой медсестре со смешным именем, – пояснил Джаспер, листая журнал. – То ли Вертикрю, то ли Верминдрю, то ли…

С улицы раздался гудок кеба.

– Это за мной, – сказал доктор. – Меня ждет встреча в городе. Джаспер…

– Да-да, – утомленно ответил племянник, – если в твое отсутствие появится какая-то тайна, нужно тебя дождаться.

– Верно. И еще…

– Не открывать дверь Бенни Трилби.

– Да, но главное…

– Придумать способ, как вымолить прощение у миссис Трикк за свое поведение.

Доктор вздохнул.

– Будем надеяться, что она не станет долго злиться.

Натаниэль Доу уже повернулся, чтобы выйти в прихожую, когда Джаспер неожиданно сказал:

– Он солгал тебе.

– Кто? – недоуменно спросил доктор.

Племянник угрюмо смотрел на него, словно позабыв о своем журнале.

– Гоббин. Я думаю, он тебе все наврал. Очень подозрительное совпадение, что в пансионе он выцарапал какому-то мальчишке глаз, но его собственный глаз… Он же не сказал, что у него с глазом, так?

– Я не спрашивал.

– Уверен, это связано. Мне почему-то кажется, что именно он был тем заводилой, который хотел повесить предателя на лестнице пансиона. А еще он так и не сказал, зачем выдумал себе поддельную семью. Может, он и остальное выдумал.

– Думаю, этого мы уже не узнаем, Джаспер, – отстраненно проговорил доктор Доу. – Мне пора. Веди себя хорошо. И никуда не уходи. И не ищи тайны в моей газете.

– Хорошо, дядюшка.

Доктор Доу вышел в прихожую, поспешно надел пальто, цилиндр и шарф, взял зонтик и покинул дом № 7 в переулке Трокар.

Джаспер, как ни странно, не собирался нарушать слово. Он никуда не пойдет и постарается придумать, как снова вернуть расположение миссис Трикк. И уж точно он не планировал искать новые тайны в скучной дядюшкиной газете.

Племянник доктора Доу чувствовал, что это не требуется, и новая тайна совсем скоро, может быть, даже завтра или через неделю, сама постучится в дверь этого дома.

К тому же, если он снова нарушит обещание и встрянет во что-то, дядюшка точно лопнет от злости. А этого Джаспер хотел избежать.

И правда, что может быть хуже лопнувших от злости дядюшек?

***

Констебль Хоппер пожал плечами. А потом подумал и снова пожал.

– Я… гм… не уверен, что… э-э-э… могу это сделать, мэм.

Шедшая в шаге впереди медсестра остановилась и резко обернулась. Хоппер поежился: точно такой же строгий взгляд, как и у его сестры. Ну прямо один в один.

– Говорю вам, заберите его, констебль, – сказала девушка. – Он невыносим! Без преувеличения худший пациент, которого видела наша больница!

– Без преувеличения, но с преувеличением. – Хоппер попытался улыбнуться, но тут же порезался о немигающий взгляд медсестры и стушевался. – Ну не может же он быть прям худшим.

– А я вам говорю, может!

– Вы слишком строги к нему, сестра Вертихрю…

– Вердигрю! Я вас уже трижды поправляла!

Они продолжили путь и начали подъем по больничной лестнице.

– Это, возможно, не очень уютное место, но здесь есть свои правила, – раздраженно говорила медсестра. – Ваш напарник то и дело их нарушает – постоянно грубит, угрожает персоналу больницы расправой, требует обед посреди ночи, а еще… Вы бы только видели, что он вытворяет с уткой!

– Классический Бэнкс, – хмыкнул Хоппер. – Он терпеть не может уток. Это все знают.

Цоканье каблучков сестры Вердигрю и топот едва поспевающего за ней Хоппера перетекли на второй этаж.

Медсестра продолжала возмущаться:

– Вашего напарника уже переселили в отдельную палату, но ему этого мало! Наши доктора стараются к нему не заходить. Санитары его избегают, так как проигрались ему в карты и боятся, что он снова их обдерет. Так помимо прочего, мистер Бэнкс умудрился сделать невозможное – довел своими капризами старшую медсестру Грехенмолл. Я сама слышала, как она всхлипывала. Он уже в достаточной мере пришел в себя, чтобы вернуться домой, но попросту не желает уходить! Где это видано!

Они остановились у зеленоватой двери палаты. Сестра Вердигрю придвинулась к Хопперу и прошептала:

– Доктор Грейхилл уже пытался усыпить мистера Бэнкса и вывезти его на пустырь, чтобы там оставить, но это не вышло, и теперь у доктора Грейхилла синяк под глазом и вывихнуты три пальца.

– Классический Бэнкс, – повторил Хоппер.

– Прошу вас, констебль, уговорите его уйти.

– Боюсь, Бэнкса никто не способен ни на что уговорить. Легче переубедить собачью задницу не издавать вонь, чем его заставить делать то, чего он не хочет.

– Очень милое замечание, – проворчала медсестра. – Я подожду вас здесь.

Хоппер кивнул, поправил шлем на макушке и вошел в палату.

Он боялся этого мгновения – боялся, что бедолага Бэнкс предстанет перед ним израненным и искалеченным, отчаявшимся и подавленным, но, увидев напарника, вздохнул с облегчением, будто сбросил с плеч тяжеленный сундук.

Бэнкс, одетый в полосатую больничную рубаху, сидел на койке. Весь перемотанный бинтами, с белой повязкой на голове, но он был старым добрым Бэнксом, разве что казался чуть менее толстым, чем обычно.

– Ну надо же, кто заглянул! – Толстяк встретил напарника в привычной манере. – Ты, видимо, вообще не торопился меня навестить.

Хоппер подошел к койке, окинул Бэнкса придирчивым взглядом. Лишившись своей формы, толстяк будто слегка постарел.

– Как ты тут, дружище?

– Сам не видишь? Я же изранен и страдаю. Особенно душевно. – Подняв руку, он продемонстрировал кисть; два откусанных мелкими гаденышами пальца вернулись на место. – Пришили. Но ощущение, что это не мои пальчики, а ковырялки какого-то хмыря, которые эти доктора гадостные где-то подобрали. Могло быть хуже: взяли бы пальцы от какого-то чернокожего гуталинщика или мадамки – как тогда парням на глаза показываться?

Хоппер усмехнулся и вытащил из кармана мундира куклу-констебля, купленную на рынке во Фли. Усадил ее Бэнксу на ногу.

– Это еще что?

– Твоя замена. Посажу его у нашей тумбы – будет стоять на посту. Никто не заметит разницы: он же вылитый ты.

– Обхохочешься, Хоппер, – проворчал Бэнкс, но по его лицу напарник понял, что подарок тот оценил.

Вертя куклу в руках, Бэнкс осмотрел ее со всех сторон, пару раз щелкнул по кукольной заднице и усадил деревянчика у подушки.

– Ты, кстати, не видел там старуху, когда поднимался? – спросил толстяк. – Я уже полчаса как отправил ее за газетой – все жду. Не видел – ну и ладно: придется снова стучать по трубе, пока мне не принесут мою газету. Вообще, здесь довольно неплохо, хотя кормят, надо сказать, отвратно. Как будто в одной палате кого-то тошнит, а потом это приносят в другую.

Бэнкс искоса глянул на корзинку, которую Хоппер держал в руке, и здоровяк пояснил:

– Лиззи передала тебе печеные груши.

Бэнкс едва не подскочил в постели.

– Фу! Чего?! Печеные груши?! Как будто мне и так слабо досталось! Ну, ты и удружил, ничего не скажешь. Приволок дрянные груши…

Хоппер хмыкнул.

– Я же тебя хорошо знаю, поэтому принес кое-что еще.

Расстегнув мундир, он достал из-под него коричневый бумажный пакет. Бэнкс угадал содержимое с первого нюха.

– Пирожки Патти Пи!

– С рыбой, – кивнул Хоппер. – Как ты любишь…

Он передал напарнику сверток, тот извлек один из пирожков, и палата наполнилась прогорклым запахом жареного масла и рыбы.

– Ну что там? – спросил Бэнкс, втягивая запах от пирожка с такой страстью, будто пытался втянуть в одну из ноздрей и сам пирожок. – Раскрыл дело?

– С блеском.

– Самокаты?

– Не в этот раз. Гоббин вообще делает вид, будто меня не существует. Странно было бы рассчитывать на повышение, учитывая, что его дом сгорел.

Бэнкс издал горестный вздох и сделал первый укус – утешительный.

– Когда я продрал глаза, меня пытались допытывать, – сказал он, жуя пирожок. – Что, мол, да как и куда ты делся, но я сразу смекнул, что ты напал на след. Еще был вариант, что тебя сожрали, но я в это не верил.

– И правда, напал на след, но не совсем я, а…

Бэнкс округлил глаза.

– Только не говори, что привлек…

– Кенгуриан Бёрджес показал себя наилучшим образом, – хвастливо заявил Хоппер. – Я был во Фли, дрался с матросами, был на арене бойцовых блох, меня пыталась соблазнить кабаретка, я охотился на Удильщика и вообще…

– Эй, по порядку рассказывай!

Подтащив стоявший у стены палаты стул к койке Бэнкса, Хоппер уселся.

– Дай мне один пирожок.

– Еще чего. Эти пирожки мои. Надо было себе купить. Ну, не томи, выкладывай, что я пропустил.

Хоппер откинулся на спинку стула, напустил на себя важный вид и, набрав в легкие побольше воздуха, начал:

– Ты даже не представляешь, какие у меня были приключения. После того, как тебя покусали, я отправился домой и там…

***

Дождь стучал по черной черепице, стекал в желоба, и те выплевывали грязную воду в запущенный и будто застывший во времени сад.

Голые деревья со скрюченными ветвями, окружавшие дом, разросшиеся кустарники и безликие скульптуры из растений – все, казалось, только и ждало момента, когда время снова начнет здесь свой мерный ход. И этот момент уже вот-вот должен был наступить.

Скрипнул ворон. Не крикнул, не каркнул, а именно скрипнул. Большая банковская печать разъединилась на две половинки под пальцами в кожаных перчатках и освободила дверной замок.

Двое высоких, похожих одновременно на конторских клерков и на наемных убийц мужчин замерли в тени крыльца, глядя друг на друга. Со стороны казалось, что они переговариваются – беззвучно.

Чуть в стороне, наблюдая за ними, под зонтом стояли доктор Доу и Найджел Боттам.

В спутнике Натаниэля Доу сейчас вряд ли кто-то узнал бы того не в полной мере человека, что был прикреплен ремнями к стулу в докторском кабинете несколько дней назад. Одетый в новенький темно-синий костюм-тройку из лавки «Нуар», с треуголкой на голове, он опирался на трость. Длинные черные волосы Найджела Боттама были собраны в хвост, перехваченный синим бантом, на открытом молодом лице застыло нетерпение, ясные голубые глаза пристально следили за каждым движением банковских агентов.

Когда печать была снята, один из клерков достал большое кольцо с ключами; на всех висели ярлычки. Доктор Доу отметил их количество: так много домов… Каждый из этих ключей таил в себе трагедию – разломанную жизнь, попранные надежды и мечты, которым никогда не суждено сбыться.

Агент нашел нужный ключ, отделил его от кольца и, вставив в замочную скважину, повернул. После чего открыл дверь.

Спрятав кольцо и печать в саквояж, агенты, не удостоив доктора и его спутника даже коротким взглядом, двинулись к воротам. Дождавшись их, черный экипаж бесшумно отклеился от обочины и покатил в сторону площади Неми-Дрё.

С исчезновением людей из банка, доктора Доу посетило ощущение, как будто сад покинули призраки.

Между тем его спутник не торопился идти в дом. Доктор понимал его: поверить в то, что все это происходит в действительности, было сложно. Сам он не помнил прецедентов, когда «Ригсберг-банк» выпускал из своих железных пальцев то, что когда-то изъял. А уж если бы кто-то сказал, что банк добровольно открыл прежнему владельцу замороженный счет, его и вовсе посчитали бы сумасшедшим.

И тем не менее, особняк на перекрестке улиц Ламповой и Тёрнс, экипаж, контора в порту и счет вернулись семейству Боттам, а если точнее последнему его представителю.

– Ума не приложу, как вам это удалось, доктор, – сбивчиво проговорил Найджел Боттам.

– «Ригсберг-банк» был мне кое-что должен, – ответил Натаниэль Доу.

Собеседник поглядел на него с трепетом и восхищением.

– Вы невероятный человек, доктор. Думаю, в этом городе больше нет никого, кому должен банк. Обычно все ровно наоборот.

– Был должен, – уточнил доктор Доу. – К тому же в банке есть некая особа, которая питает ко мне, скажем так, благосклонность. Но я солгал бы, заявив, что это было просто. Мне пришлось пойти ради вас на большие жертвы, мистер Боттам.

– На какие? – испуганно спросил Найджел.

– Мне предстоит составить компанию этой особе в посещении… – он поморщился, – театра. Ожидаю, что это будет невыносимо.

Найджел Боттам решил, что доктор шутит, но тот, как и всегда, выглядел предельно серьезным.

– Итак, – сказал Натаниэль Доу. – Чем вы планируете заняться теперь?

– Я всегда питал страсть к морю и кораблям. «Чайноботтам» вернется в дело. Сперва я найму адвоката и парочку клерков, подыщу небольшой пароход…

Доктор скосил взгляд на застывшую слева от дорожки зеленую скульптуру, в которой смутно угадывались очертания рыбы.

– Я бы начал с садовника. Полагаю, вам также понадобятся дворецкий, кухарка и те, кто сможет вернуть дому его былой вид. Что касается адвоката, могу порекомендовать мистера Пенгроува, эсквайра. Он отличается весьма скверным характером, но на него можно положиться – надеюсь, он подскажет вам, как миновать все подводные камни и избежать водоворотов… гм… Прошу прощения, констебль Хоппер, видимо, и меня заразил. Подумать только, он провел на Блошином взморье всего неделю, но оброс этими моряцкими выражениями, как…

– Как днище судна ракушками? – улыбнулся Найджел Боттам. Он бросил взгляд на темный проем двери особняка, и его улыбка растаяла. – В этом доме будет пусто без нее.

Натаниэль Доу кивнул.

– Это ненадолго. Доктор Хоггарт сообщил мне, что мисс Эштон передали в «Эрринхауз». Он убежден, что она сможет прийти в себя. Я склонен верить доктору Хоггарту: он сделает все возможное для того, чтобы ваша няня вернулась к прежней жизни, но на это потребуется время.

– А полиция? Неужели они забудут, что она убила четырех констеблей?

– Вас не удивило, что в газетах совсем не пишут об имевших место событиях? Насколько мне известно, дело закрыто и спрятано в самый дальний архив, куда отправляется все, связанное с Ворбургом. Даже Бенни Трилби предпочитает с этим не связываться. Официальная версия гласит, что убийства совершил Ворбург. Если отбросить нюансы, это правда: учитывая сведения, которые раздобыл констебль Хоппер, мисс Эштон действовала под влиянием твари. Тварь уничтожена – всех волнует лишь это.

– Она никогда не простит себя.

– Вероятно. Думаю, то, что пережила мисс Эштон, всегда будет с ней, но в ваших силах сделать все, чтобы хоть как-то облегчить ее муки совести. Я рад, что все хорошо закончилось, и надеюсь, однажды для вас и мисс Эштон то, что произошло, станет всего лишь воспоминанием. Но должен предупредить, мистер Боттам. Будьте осторожны: Братство Чужих попробует снова втянуть компанию «Чайноботтам» в свои дела.

Найджел сжал зубы и проскрипел:

– Пусть попытаются. Я буду готов к этому. – Он кивнул на дверь. – Вы составите мне компанию?

– Разумеется, – ответил доктор, и они прошли по дорожке к дому.

Переступив порог, Найджел Боттам окинул взглядом место, в котором не был целых пять лет. А собой – и того дольше.

– Мне предстоит столько дел… С чего же начать?

– Это же очевидно, – сказал доктор. – Неужели не догадываетесь?

– Нет.

Натаниэль Доу смотрел прямо перед собой, словно был сейчас вовсе не здесь.

– Заведите часы, мистер Боттам.

***

Надев белую носатую маску и двууголку, мистер Блохх на миг перестал шевелиться. Отражение в зеркале вроде как приобрело привычные очертания, но кое-чего до полного образа не хватало…

Глянув на сваленную в стороне кучу грязного тряпья, которая представляла собой костюм Шнырра Шнорринга, он задумался: может, сжечь это все в камине? Блохи ему здесь не нужны – с головой хватало и Карины. Карины, которая сейчас пряталась в хозяйской спальне, испытывая ни с чем не сравнимый ужас от присутствия гостя.

– Где-е-е я-а-а? – раздалось шипение за спиной, и Блохх посмотрел на того, кто его издал, не отворачиваясь от зеркала.

В отражении у стены с бордовым занавесом клубилось черное месиво. Еще мгновение назад это нечто представляло собой коляску, теперь же на том месте, где она прежде стояла, склизкие щупальца срастались с фрагментарно сохранившимися бортиками, кое-где еще угадывались части каркаса и капора. В черной ткани прорезалась зубастая пасть, на ободе колеса судорожно моргнули три желтых глаза. Метаморфоза не завершилась полностью.

«Они все это время считали, что монстр жил в коляске, – подумал Блохх, – даже не догадываясь, что он и был коляской…»

– Вы там, где и должны быть, мистер Заубах, – сказал консьерж преступного мира, поправляя манжеты фрака. – Ровно там, где я вас ждал еще две недели назад.

– Ты усыпил меня Блохх! – Еще одна часть коляски заколыхалась и обратилась склизкой плотью твари.

– Вы не оставили мне выбора. Ваша игра зашла слишком далеко. Но я не злюсь: будем считать, что, как и любому приезжему, вам просто захотелось полюбоваться видами и достопримечательностями нового города. Задержка не особо повлияла на мой план. Время еще есть…

– Где моя Зверушка?

Мистер Блохх развернулся и, перешагнув костюм торговца слухами, уселся в кресло.

– Ваша Зверушка в надежных руках. Как мы с вами и условились, ей не причинят вреда.

Тварь оплела себя щупальцами, словно попыталась обнять свое монструозное тело. Колесо слегка «поплавилось», по нему прошла судорога.

– Эффект «Морока» скоро окончательно пройдет и вы сможете принять свою истинную форму, мистер Заубах. Потерпите немного.

– Терпеть?! – заревела тварь. – Кем ты себя возомнил, человек?!

– Я возомнил себя тем, с кем вы заключили договор, мистер Заубах, – хладнокровно ответил Блохх. – Тем, кто сделал для вас невозможное – вызволил из тюрьмы. И тем, кто рассчитывает на ответную услугу. Мы с вами деловые партнеры, мистер Заубах, – и только.

– Меня не волнуют твои дела, Блохх. Ты не можешь заставить меня сделать что-либо против воли.

Блохх кивнул.

– Дело в том, мистер Заубах, что мне не нужно вас заставлять.

– Это еще что значит?

– Я знаю, как вы оказались в Фильштрадт…

– Ты ничего не знаешь, Блохх! Я ничего не сделал!

Консьерж преступного мира покачал головой.

– Я так понимаю, Ворбург не слишком отличается от Габена: здешняя тюрьма также наполнена теми, кто считает, что ничего не сделал. Между тем мне известно, что вы готовили в Ворбурге… Если я правильно понимаю, там это называется «Событие». Они этого не любят – худшее преступление, которое можно совершить на берегу Червивого моря.

– Ты вытащил меня из тюрьмы, проволок через полмира и заманил в эту дыру, чтобы обвинять?

– Что вы, мистер Заубах. Вовсе не для этого. Я считаю, что ваше наказание было слишком жестоким, и подобный приговор Суд-на-пустошах вынес лишь для того, чтобы сделать из вас пример. Чтобы все знали, что будет с теми, кто захочет создать «Событие» в безсобытийном месте.

– Если ты все понимаешь, Блохх, то что пытаешься сказать?

Консьерж преступного мира пояснил:

– Мой человек в Ворбурге поделился со мной историей о мятежном мимике, и она восхитила меня. Вам почти удалось ускользнуть, вы так долго водили отправленную за вами событийную полицию вокруг пальца. Скольких ингангеров вы убили?

– Двоих. Но в итоге ингангеры заманили меня в ловушку. Среди них был тот, кто просчитал все мои шаги. Если бы не он, им не удалось бы меня схватить.

– И тут мы подошли к тому, ради чего вы здесь, мистер Заубах. Ингангер, который вас схватил, в Габене.

Тварь перевернулась, колесо исчезло. Метаморфоза завершилась. У стены гостиной замерло нечто похожее одновременно и на спрута, и на насекомое размером со среднюю собаку. Большую часть тела твари занимала собой пасть, меж клыками натянулись тонкие нити смоляной слюны. Над пастью треугольником выстроились желтые глаза. Заубах поднялся, будто на тростях, на своих пяти щупальцах, опираясь ими в пол. Он вырос на целых шесть футов, на ковер потекла блестящая черная слизь.

– Ты лжешь! – зашипела тварь. – Лжешь!

Блохх не повел и бровью.

– Тот, кто вас схватил и пытал в тюрьме Фильштрадт, здесь, мистер Заубах. Ингангер по прозвищу «Чернильник» здесь. Триумвират прислал его в Габен с особым заданием. Они полагают, что его присутствие ускорит их планы, но по правде… Знаете ли, мне не нравится, когда кто-то пытается сделать из меня марионетку. Чернильник действует вразрез с моим планом – поставленная ему задача исключает мое участие, а его методы могут меня скомпрометировать.

– Чего ты хочешь, Блохх?

– Оказать нам с вами услугу, мистер Заубах. Полагаю, наше столкновение с Чернильником – это лишь вопрос времени. При этом мне требуется кто-то, кто сможет по достоинству ему ответить, если он решит избавиться от меня. Тот, кто ему не уступает.

– Ты думаешь сделать из меня свое оружие?

– Я думаю, что вы пойдете на все, чтобы отомстить своему мучителю.

Заубах колыхнулся и стремительно придвинулся к Блохху. Его оскаленная пасть застыла у кончика носа маски.

– Ты ошибся, Блохх: я не в силах совладать с Чернильником. Никто не в силах. К тому же я слаб… этот город… повсюду часы…

Консьерж преступного мира достал из кармана склянку с янтарной жидкостью.

– Я очень редко ошибаюсь, мистер Заубах. И сейчас не тот случай. Но вы правы: Чернильник – вероятно, самое могущественное существо на берегу Пыльного моря. Мы попытаемся избежать прямого столкновения – подождем, поглядим что он предпримет, усыпим его бдительность, и тогда…

– Нападем, – закончила тварь. – И вырвем последнее оставшееся у него сердце. Все эти годы в Фильштрадт я только и мечтал о том, чтобы сожрать его сердце.

– Значит, мы приготовим ужин, – улыбаясь под маской, сказал Блохх. – Но до тех пор вам нужно спрятаться. Никто не должен догадаться о вашем присутствии.

– О, я умею прятаться лучше всех. Я ведь мимик.

– При этом, – продолжил Блохх, – вы должны быть всегда при мне – кто знает, когда мы в следующий раз столкнемся с Чернильником.

Он поднялся из кресла и, осторожно миновав тварь, снова подошел к зеркалу. Повернув голову, уставился через прорези в маске на переброшенный через спинку стула разодранный шарф.

– Мой любимый шарф… Эта глупая блоха изуродовала его. Потеря из потерь… Где бы мне найти замену? Что скажете, мистер Заубах?

Когда консьерж преступного мира обернулся, черной твари уже не было, но на полу лежала точная копия его алого шарфа. Блохху не нужно было видеть, как мимик превратился в предмет гардероба – он знал, что эти существа буквально выворачиваются наизнанку, чтобы стать той или иной вещью.

Извиваясь змеей, шарф пополз по полу к Блохху. Добравшись до него, он забрался по штанине и выше – по фраку, пока не обвился вокруг шеи консьержа преступного мира. А потом замер.

Блохх уставился на свое отражение. Обновка была ему весьма к лицу, но главное – теперь образ сформировался окончательно, словно художник сделал последний мазок кисти на портрете.

– Идеально, – сказал человек-портрет. – Просто идеально.

***

Дверь по-старушечьи скрипнула, и доктор Доу поднялся на чердак.

Встретили его пыль, затхлость и запах формалина.

Большая часть чердака в доме № 7 была заставлена коробками, ящиками и чемоданами, помеченными двумя большими черными буквами «Д», – все они прежде хранились в комнате, которую сейчас занимала Полли Трикк. Как и всегда, увидев этот знак, доктор не сдержал досады на лице: такое с ним регулярно случалось, когда он вспоминал о том, кому принадлежали данные инициалы.

За упакованными вещами раздражающего Д. Д. проглядывала стойка, какие обычно ставят в гримуборных театров; на ее перекладине висели анатомические плакаты, на кирпичной стене над стойкой разместился «нервный человек» – извлеченная лично доктором Доу из тела желавшего послужить науке пациента нервная система в раме под стеклом. Слева от входа стоял меха-хирургический стол с фиксирующими ремнями и машиной, вооруженной скальпелями.

С ним соседствовали полки, на которых были аккуратно расставлены банки с бальзамирующим раствором и различными органами. В одной из них располагался любимый экспонат доктора – Фи́липп – младенец с крысиной головой. В отличие от прочих «обитателей» банок, Филипп был скорее жив, чем мертв, но до того, чтобы переселить его в более подобающее место, руки никак не доходили. К тому же миссис Трикк была бы против. Помнится, она устроила настоящий скандал, когда доктор его принес. «Унесите его, доктор! – требовала она. – В этом доме будет либо он, либо я!» И тогда Натаниэль Доу всерьез задумался, а так ли ему необходима экономка. К сожалению, Филипп не умел готовить тосты с маслом, и выбор пал на миссис Трикк. Она до сих пор считает, что он избавился от Филиппа…

Еще на чердаке были два громоздких шкафа, возвышающихся по обе стороны от большого круглого окна.

У многих людей есть скелеты в шкафах, что уж говорить о докторе Доу, который, как уважающий себя практикующий врач, обязан был иметь парочку подобных костлявых экспонатов в виде наглядного пособия.

В последнее время доктор редко доставал из шкафа мистера Крючитта и мисс Менди, но они всегда были чрезвычайно непоседливыми. Вот и сейчас из-за приоткрытой дверцы шкафа торчала скелетская рука мистера Крючитта.

Бросив на нее утомленный взгляд – вечно они пытаются выбраться! – доктор запер за собой дверь и прислушался.

Из «мусорного» прохода доносилось клацанье садовых ножниц – мальчишка слишком занят, чтобы подсматривать и подслушивать…

Замечательно!

Доктор Доу прошел через чердак и, остановившись, у старинных напольных часов, открыл дверку. Достав из кармана ключ, он вставил его в замочную скважину на циферблате и начал проворачивать, про себя считая обороты.

«Три… Семь… Одиннадцать и…»

На двенадцатом обороте ключ замер. Доктор перевел стрелки на семнадцать минут пятого и качнул маятник.

В тот же миг, как тот совершил два хода – туда и обратно, сверху, с балок посыпалась пыль, раздался скрежет, и часы отодвинулись в сторону, открыв темный низкий проход.

Натаниэль Доу зажег висевшую тут же керосиновую лампу и, пригнув голову, нырнул в него. Часы встали на свое место.

Проход не был длинным – всего шесть шагов – и, преодолев его, доктор оказался в крошечной комнатушке, в которой не было почти ничего, кроме кресла и сундука. «Почти» – это то, что Джаспер ни за что не должен увидеть.

Дальняя от входа стена была вся залеплена фотокарточками, фрагментами карт, страничками отрывного календарика и картонками, исписанными рукой самого доктора. Все они были соединены красной шерстяной нитью, которая сплеталась в настоящую паутину.

Оказавшись в своей тайной комнатке, доктор первым делом открыл сундук и поставил в него банку, которую принес с собой. К еще нескольким стоявшим там до того стеклянным тюрьмам с паразитами занфанген присоединилась еще одна.

Закрыв крышку сундука, доктор повесил лампу на крючок, свисающий из-под потолка, и подошел к стене с записями. Он быстро нашел подходящее место и прикрепил на стену фотокарточку. Улыбающаяся Лилли Эштон и старший сержант Гоббин со стертым лицом на борту парохода «Гриндиллоу».

Рядом с ней он повесил фрагмент плаката с грубо нарисованным лицом Шнырра Шнорринга. Далее свои места заняли две фотокарточки, подписанные: «Сэр Герхарт Гринвелл» и «Доктор Кеннет Роджерс». Это были те двое, что забрали Няню.

– Думали, я не узнаю ваши имена? – едва слышно произнес доктор.

Натаниэль Доу уселся в кресло напротив стены и сцепил кончики пальцев. Взгляд его привычно нашел главный узел паутины. На страничке отрывного календарика стояла дата: «17 млевна»; к ней скрепкой была присоединена метеокарточка с сообщением от Погодного ведомства: «Внимание! Объявлено Срочное Тревожное Предупреждение. Близится туманный шквал». Почти все нити сходились к этой страничке. Одна из них соединяла «17 млевна» и старую потертую фотокарточку, которая появилась на этой стене первой. Человек во фраке, в двууголке, носатой маске и с алым шарфом. Фотокарточка была подписана: «Кукольник Гудвин. Личность № 2».

Влево от нее тянулась нить – прямиком к клочку плана Тремпл-Толл с Каштановой улицей и красным крестиком на месте дома № 24. Ползущая вправо от изображения Гудвина нить оканчивалась на газетной вырезке с заголовком «ДЕРЗКОЕ ОГРАБЛЕНИЕ «РИГСБЕРГ-БАНКА! ПОХИЩЕНО СТО ТЫСЯЧ!!! А МОЖЕТ, МИЛЛИОН?!!». Рядом располагалась этикетка с изображением плюшевого медведя и подписью «Тио-Тио».

Помимо этого, на стене было еще множество мест, дат, людей и событий.

Доктор пробежал взглядом некоторые, останавливаясь на собственных пометках: «Зачем ему Калеб Мортон?», «Куда исчез мистер Келпи?», «Мистер Лемони замешан?», «Связь с Враньим полком?»…

Множество вопросов – пока что без ответов.

Доктор переключил внимание на фотокарточку Лилли Эштон и старшего сержанта Гоббина.

– Невероятная интрига, – прошептал он задумчиво. – И все удалось бы скрыть, если бы не…

Что ж, доктор не хотел этого признавать, но Бикни и правда можно было назвать «его человеком». Особенно после того, что он сделал и какие сведения добыл.

Еще перед тем, как отправляться к сержанту Гоббину, доктор велел ему спрятаться неподалеку и наблюдать – ни за что не вмешиваться и смотреть за всем, что будет происходить. Бикни исполнил поручение на отлично. Он видел и то, как Шнырр Шнорринг впустил прихвостней Няни в дом, а затем во всех подробностях рассмотрел происходившее в переулке. Подручный Блохха подменил коляски, применив дымовую завесу, а затем, воспользовавшись неразберихой, увез ее из переулка.

Это означало, что тварь не уничтожена – она попала к Блохху, а вместе с нею и микстура, ограничивающая действие боя часов.

Именно в этом и состоял его план. Но зачем ему тварь из Ворбурга? Что он собирается делать дальше?..

Доктор Доу закрыл глаза и потер уставшие веки. Еще одна ниточка в паутине… еще одно дело… очередная интрига, которая, как полагает этот хитроумный человек, осталась никем не замеченной. Он считает, что Натаниэль Френсис Доу ни о чем не догадывается… Любопытно, как он отреагировал бы узнав об этой стене в тайной комнате, которую открывает качание маятника?

Игра набирает обороты, интрига наслаивается на интригу, в деле появляется все больше подставных…

Этот человек уверен, что уже несколько раз его, Натаниэля Доу, переиграл, вот только в действительности партия еще ни разу не была окончена. Она продолжается и продлится до тех пор, пока консьерж преступного мира Габена не будет разоблачен и не ответит за свои поступки.

Доктор Доу открыл глаза и пронзил фотокарточку с кукольником Гудвином ледяным взглядом. Игра продолжается, пока качается маятник.

И маятник вот-вот качнется снова.

– Ваш ход, мистер Блохх.

Конец.