Няня из Чайноботтам

Часть III. Глава 3. Коллекционер чудес

Яркий свет ударил в лицо, и Бёрджес открыл глаза, лихорадочно заморгал.

В тяжелой, по ощущениям, расколотой надвое голове плясали карлики – и все они были без париков.

Бёрджес повернул голову – карлики в ней потеряли равновесие и покатились. Он и сам упал бы, если бы не был привязан к стулу.

Отвернувшись от фонаря, Бёрджес увидел, что стул его стоит на каком-то пустыре, а кругом нависают буксиры и большие пароходы, застывшие на рельсах. Суда эти были ржавыми, в бортах некоторых зияли пробоины, днища облепили узоры из ракушек.

– Где?..

– Лучше бы вы спросили «зачем?», мистер Бёрджес, – сказал кто-то скрипучим голосом.

Бёрджес мотнул головой, и разобрал в темноте несколько человек – все скрывали лица под полосатыми шарфами. Напротив стоял еще один стул – на нем, закинув ногу на ногу, восседал немолодой мужчина с пышными, переходящими в усы седыми бакенбардами. На голове его была фуражка, массивную грудь обтягивал морской китель, в зубах торчала гнутая трубка. Бёрджес узнал его, хотя до того видел лишь однажды, да и то в качестве статуи на площади Трюм.

– Мистер Кенгуриан Бёрджес, который навел шороху на моем берегу, – сказал человек с трубкой. – Устроил поджог у нашего доброго приятеля Дядюшки Фобба, учинил драку с матросами возле гостиницы «Плакса». Я закрывал на все это глаза, но ты осмелился сунуть свои лапы в мой рундук, а уж этого я не потерплю. И вот мы подошли к правильному вопросу – «зачем?». Зачем ты, чужак, ухлестывал за моей дочерью?

– Вашей дочерью? – Бёрджес изо всех сил соображал. – Ваша дочь – мисс Бишеллоу?

– Верно. Меня зовут Эдвард Тиберий Бишеллоу, но на берегу меня все называют…

– Адмирал.

Старик пыхнул трубкой.

– Если ты знаешь, кто я, то, насколько же ты не ценишь свою жалкую жизнь, если решил ухлестнуть за Эдит?

– Но я не ухлестывал, сэр! Мне ваша дочь даже не нравится…

– Что?! – проскрежетал Адмирал. – Как ты смеешь, щенок?! Моя дочь – первая красавица на взморье.

– Я к тому, что и не думал за ней ухлестывать, поскольку мое сердце уже занято, сэр.

Адмирал качнулся на стуле и выдохнул облако дыма.

– И кто же оказался столь великолепным, чтобы затмить мою дочь?

– Вы ее не знаете…

– Имя!

– Гилли Уортон.

Один из подчиненных Адмирала склонился и что-то прошептал ему на ухо.

– Дочь лодочника с Подошвы, – задумчиво проронил Эдвард Бишеллоу. – Мы знаем ее. Но, скажи на милость, чужак, что за интерес у тебя в таком случае к моей дочери?

Бёрджес понял, что сейчас стоит все честно рассказать. Все, кроме того, что ухудшит его и без того плачевное положение.

– Я веду расследование, сэр. Ваша дочь помогла мне в нем.

Подчиненные Адмирала зашумели, и он резко вскинул руку.

– Расследование? Ты флик?

«Думай за двоих!» – предостерег себя Бёрджес.

– Нет, сэр. Это… гм… не то чтобы полицейское дело. Я частный сыщик. Работаю на… гм… Граймля из Саквояжни. Его контора находится на Неми-Дрё.

– Допустим. И что же ты ищешь на моем берегу?

– Не что, а кого, сэр. Удильщика.

Повисло молчание. Но Бёрджес все равно почувствовал, как присутствующие напряглись.

– Уди-и-ильщик? – протянул Адмирал. – Ну надо же. Мне нужны подробности.

– Сэр, вы меня не развяжете?

– Сперва ты мне все расскажешь, а уж потом я решу, что с тобой делать. Говори!

Бёрджес вздохнул. Ему предстояло снова лгать и изобретать вымышленную жизнь, но на сей раз на кону стояло кое-что важнее благосклонности хозяйки гостиницы. Можно сказать, он сейчас был в одном вранье от крабов, которые в него вцепятся, если этот старик или его люди почуют подвох.

– Неделю назад в контору мистера Граймля обратилась некая дама, – начал Бёрджес осторожно. – Она оказалась супругой конс… флика из Тремпл-Толл. Ее муж был убит, как и двое его коллег. Мадам наняла нас, чтобы найти убийцу и поквитаться с ним. Она считает, что к убийствам причастен Удильщик. Мой «сверчок» напел мне, что человека по прозвищу «Удильщик» видели на мосту Ржавых Скрепок, а значит, он пришел из Фли. Я проследил его путь и попал на ваш берег. Этой ночью я узнал легенду о мстительном духе, который появляется из моря.

Человек Адмирала снова к нему склонился. Бёрджес терпеливо ждал, когда он нашепчет все, что хотел.

– Мы знаем об убийствах фликов в Саквояжне, – сказал Эдвард Бишеллоу.

– А я знаю о том, что вы и сами хотели бы избавиться от Удильщика.

Адмирал втянул носом воздух и криво усмехнулся.

– Пахнет сделкой, мистер Бёрджес.

– Я убью пару зайцев, сэр. Выполню заказ обратившейся ко мне дамы и избавлю вас от того, кто убивает ваших людей.

– Весьма самоуверенно. Удильщика искали, на него охотились, но никто его так и не поймал. Никто не знает, кто он и где прячется.

– Я найду его, – убежденно сказал Бёрджес. – Мне нужно знать все, что вам известно об Удильщике, сэр. Даю вам слово, я поймаю его и сразу же уберусь с вашего берега.

Какое-то время Эдвард Бишеллоу раздумывал. Он пристально глядел на пленника, тот ни на миг не отводил глаз и старался даже не моргать лишний раз. В голове звучало лишь клацанье крабьих клешней.

– Ходж, развяжи мистера Бёрджеса, – велел наконец Адмирал и, когда один из его людей исполнил приказ, сказал: – Нам известно немного. Не больше того, о чем говорит легенда.

– Я не особо верю в эти россказни, сэр. – Бёрджес потер онемевшие запястья. – Тот, кого видели на мосту и в… В общем, он слишком осязаем для духа. Уверен, это человек. Мужчина… э-э-э… возраст неизвестен. Когда он впервые здесь появился?

– Не так давно. Около пяти лет назад.

– Пять лет назад… – пробормотал Бёрджес. И тут он вспомнил разговор на маяке: – Сэр, тут ведь произошло еще кое-что пять лет назад! Неподалеку от берега встал на мель…

– «Гриндиллоу»? Думаешь, этот ублюдок приплыл на нем?

– Похоже на то. Но мне сказали, что с «Гриндиллоу» стряслось что-то странное. Он якобы не случайно сел на мель. Возможно, тут есть связь.

– О том я ничего не знаю, мы с моими людьми были на другом конце Пыльного моря, в Гамлине, когда это произошло.

Подчиненный Адмирала снова зашептал ему на ухо, и тот резко повернулся.

– Почему мне не сообщили сразу же?!

– Ну она же… помешанная… болтает всякое, сэр… подумали: бред…

– О ком речь, сэр? – спросил Бёрджес.

– Кое-кто видел, как «Гриндиллоу» сел на мель. Вдова Рэткоу.

В памяти всплыл образ черной фигуры, застывшей посреди моря пыли.

– Вдова… Та женщина, которая плавает на островок недалеко от берега?

– Уже слыхали о ней? Между тем есть кое-что странное, мистер Бёрджес: то, что она заявляла после происшествия с «Гриндиллоу».

– И что же?

– Что ее муж был в ту ночь на борту.

Ничего не понимая, Бёрджес дернул головой.

– Но ведь ее муж…

– Был убит двадцать лет назад, – закончил Адмирал. – Так что это невозможно. Если только он не вернулся с того света. Впрочем, – Эдвард Бишеллоу впервые выглядел испуганным, – если кому и под силу вернуться с того света, то это худшему из людей – злодею Золотого Века по имени Мраккс.

***

– Вы уверены, что это чай, мадам? – спросил Бёрджес, с сомнением и опаской глядя в чашку.

В мутно-серой жиже проглядывали крошечные, меньше ногтя, рыбешки, а наружу торчали склизкие зеленоватые растения, совершенно не похожие на чайный лист.

– Это рыбный чай, – последовал ответ. – Он очень вкусный.

Бёрджес поднес чашку к губам и сделал вид, что отхлебнул, но хозяйке было все равно.

Она стояла к нему спиной у большого окна, занимавшего всю стену, и глядела на клубящуюся снаружи пыль.

В доме Регины Рэткоу было тихо, но порой дом легонько вздрагивал и скрипел, отчего на каминной полке дребезжали стеклянные плафоны, заполненные вороньими перьями, и качалась витая люстра под потолком.

Гостиная была темной, серый утренний свет в дом почти не проникал через покрытое зеленоватыми разводами стекло большого окна. Из-за этого цвет обивки кресел и дивана, на котором сидел Бёрджес, как и узор ковра на полу, было невозможно определить.

Сама хозяйка будто являлась продолжением этого дома: сухая, в черном платье с турнюром и иссиня-черными с проседью волосами, собранными в высокую прическу.

Полчаса назад, стуча в дверной молоток в виде скрюченной птичьей лапы, Бёрджес ожидал увидеть старуху, но открывшая дама, на удивление, оказалась будто бы ненамного старше его самого. Бледное узкое лицо с выступающими скулами было довольно красивым, но на нем сохранились следы утраты и непрерывной печали. Регина Рэткоу казалась самим воплощением меланхолии. Большие глаза моргали редко, веки тяжело опускались и столь же тяжело поднимались, сухие тонкие губы почти всегда были приоткрыты, словно она постоянно собиралась что-то сказать, но так и не находила слов.

Вдова выглядела настолько потерянной, что даже не удивилась внезапному появлению у нее на пороге незнакомца – просто спросила его имя и провела в дом. На сообщение Бёрджеса о том, что его послал Адмирал, она никак не отреагировала. Видимо, эта одинокая женщина была рада любой компании, хотя Бёрджес не поставил бы и пенни на то, что она в принципе может быть чему-то рада.

– О чем мы с вами говорили, мистер Бёрджес? – спросила вдова.

– Вы рассказывали о том, что видели в ту ночь, когда «Гриндиллоу» сел на мель. Но так и не сказали, почему решили, будто на его борту был ваш супруг.

– Я ждала знака, хоть какого-то намека, мистер Бёрджес, – с тоской проговорила Регина Рэткоу. – Феннимор не мог меня оставить… Он говорил, что ни за что не позволит нам разлучиться, клялся…

Бёрджес молча глядел ей в спину. Кажется, вдова считала, что какая-то клятва может быть сильнее смерти.

– В ту ночь, – продолжала она, – я следила за морем, как и всегда. А потом увидела его. К берегу шел пароход. Сперва я не придала этому значения – «Гриндиллоу» часто причаливал неподалеку, но в тот раз все было иначе. На борту что-то произошло, и судно замедлило ход. Прямо на моих глазах все огни на борту погасли, а затем… затем…

– Что?

– «Гриндиллоу» окутала черная туча.

– Дым?

– Нет. Кое-что похуже. Черные клубы появились сперва на носу, после чего затянули собой судно целиком. Представьте только, мистер Бёрджес: настолько концентрированный мрак, что он выделяется даже в покрове ночи.

– Гм… и что же это?

– «Беспросвет», – тихо сказала Регина Рэткоу. – Одно из изобретений моего мужа. Живая тьма, вырвавшаяся из химической пробирки. Когда она появляется, невозможно рассмотреть ничего, что находится в ней. А для того, кто оказывается в туче, не видно ничего снаружи. За исключением разве что света «люминатора».

– Что такое «люминатор»?

– Фонарь. Вы могли бы подумать, что дело в яркости, но это не так. Определенный состав горючей жидкости позволяет увидеть его фитиль за много миль, хотя вблизи он будет казаться обычным фонарем.

Бёрджес нахмурился.

– «Гриндиллоу» ведь не остановился, когда его окутала беспросветная туча? – Вдова Рэткоу покачала головой, и он спросил: – Если вы говорите, что из тучи виден только свет этого «люминатора», могло так быть, что экипаж принял его за маяк и двинулся к нему?

– Именно так я и думаю.

– Значит, кто-то с этим фонарем стоял на берегу и… Шакара! Да ведь он и заманил «Гриндиллоу» на мель!

Вдова кивнула.

– Предвосхищая ваши вопросы, мистер Бёрджес, я не знаю, кто это был и зачем ему это понадобилось.

– Но вы думаете, что на борту был ваш супруг…

– «Беспросвет» мог выпустить только Феннимор. Все запасы сыворотки были уничтожены во время нападения на маяк двадцать лет назад.

– Вы так считаете?

Она издала тихий стон и опустила голову.

– Вы тоже мне не верите? Мне никто не верит… Говорят, я спятила. Джоран пытался убедить меня, что я видела «беспросвет», потому что хотела его увидеть.

– Джоран, мэм?

– Джоран Финлоу. Он иногда меня навещает, приносит то, что я заказываю в лавках. Когда-то Гарольд, отец Джорана и его брата Уолтера, служил Феннимору, и Джоран до сих пор отчего-то считает, что обязан мне помогать. Но я вижу, что ему в тягость приходить. Всякий раз он старается уйти как можно скорее, а Уолтер и вовсе никогда не заглядывает.

– Эти братья Финлоу, где я могу их найти?

– У Джорана буксир, он ловит рыбу на нем возле Ржавых Бакенов, его можно найти в пабе «Старая Дева», а Уолтер живет где-то в Тремпл-Толл. Он был смотрителем маяка.

Бёрджес прищурился.

– Неужели?

– Феннимор оставил Гарольду в наследство свой маяк. Когда Гарольд нас покинул, его место на маяке занял Уолтер. Но и он оставил это место после того, что случилось с «Гриндиллоу».

Бёрджес поставил чашку на столик и поднялся.

– Благодарю, мэм, вы мне очень помогли.

Вдова Рэткоу повернулась и с тоской глянула на него.

– Уже уходите?

– Много дел, мэм.

– Обещайте, что зайдете снова.

Бёрджес недоуменно на нее уставился, и она сказала:

– Я так давно ни с кем не говорила. Тут так… одиноко. Прошу вас!

– Я обещаю, мэм, – сконфуженно потупившись, ответил Бёрджес.

Она вздохнула и отвернулась.

– Вы ведь обманываете. Я вас больше не увижу…

Что-то перемкнуло в душе у Бёрджеса от того, как она это сказала. Ему вдруг показалось, что его появление – его расспросы повернули какой-то ключик в голове этой несчастной женщины. Весь ее вид выражал весьма непонравившуюся ему решимость, как будто она собралась сделать что-то плохое. Например, выйти в это окно.

– Я приду, мэм, – твердо сказал он. – Сегодня. В восемь часов вечера. Мы с вами выпьем этот рыбный чай, а вы мне расскажете о вашем супруге. Только обязательно дождитесь меня.

Она поняла, что он понял.

– Я дождусь.

***

В пабе «Старая Дева» было целых две старых девы. Впрочем, сами они себя таковыми не считали.

Сестры Грета и Джилиан Боунз представляли собой, вероятно, самых шумных и непоседливых существ, которых Бёрджес видел за свою жизнь.

Грете было около двадцати пяти лет, и она носилась с кружками эля между столиками с такой скоростью, словно ноги ей заменяли колеса, при этом она постоянно кого-то задевала, велела: «Эй, не стоять на проходе!», обливала бедолагу упомянутым элем и летела дальше.

Ее младшая сестра, которую все здесь называли Джил, хрупкая миниатюрная девушка, была и вовсе поразительной особой. С виду и не скажешь, но она обладала невероятной силой и, помимо своих обязанностей (принимать и разносить заказы посетителей и выслушивать ворчание отца, старого трактирщика Боунза), также работала в «Старой Деве» вышибалой. И не важно, здоровенный ты моряк, перебравший рыбак или грубиян-докер, если ты начинал буянить, Джил Боунз хватала тебя за шиворот, выволакивала за дверь и швыряла в грязь. А еще Джил знала все существующие на свете ругательства и не упускала случая продемонстрировать свои знания.

Когда Бёрджес вошел в паб и уселся за пустующий столик у окна, он еще ничего не знал о сестрах Боунз и был весьма удивлен, когда обе они неожиданно к нему подсели.

– Вы ведь Бёрджес? – спросила Грета. – Кенгуриан Бёрджес?

– Не глупи, башка от селедки, – вставила Джил. – Конечно, это он, мы же всех тут знаем, а его не знаем. Кто это еще может быть, как не Кенгуриан Бёрджес. – И тут же добавила: – Так вы Бёрджес? Шакара!

У Бёрджеса глаза на лоб полезли.

– Шакара – это мое слово, – только и ответил он.

– Больше нет, – подмигнула ему Джил. – Это мое новое любимое ругательство, – и повернулась к сестре: – Это он, Грета.

– Да я уж поняла. А мы все ждали, когда же вы к нам заглянете, мистер Бёрджес. Думали сами зайти в «Плаксу», но так и не сподобились.

– Это потому, что скоро шторм, – пояснила Джил, – и местное морячье горбатое набивается в наш паб – работы много.

Бёрджес сконфуженно моргал и потрясенно переводил взгляд с одной девушки на другую.

– Я не совсем понимаю, откуда…

– Да все уже знают о великолепном побоище у «Плаксы» и про восхитительного чужака!

– Восхитительного?

Джил ткнула локтем сестру, отчего та едва не упала со стула.

– Тащи зеркало, Грета, к нашему шелудивому берегу прибило скромника! Нужно показать ему всю его восхитительность. Какие усы! Долго отращивали?

– Да.

– Я же говорила! Только у мистера, который в одиночку одолел полторы сотни заштопанных задниц, могут быть такие усы.

Бёрджесу на ум вдруг пришел один из крайне нелюбимых им типов, ярый ненавистник преувеличений, и он его неожиданно понял. Поэтому уточнил:

– Матросов было не так уж и много. И в одиночку за один раз я одолел лишь пятерых.

– И это на целых две облезлые морские крысы больше, чем у меня на счету! – хмыкнула Джил. – Я била за раз только троих. Эх, жаль, меня не было в ту ночь у «Плаксы»! Досадно!

Вклинилась Грета:

– Джил, ты не забыла? Мы хотим послушать мистера Бёрджеса, а не тебя. Мистер Бёрджес, расскажите нам все о побоище у «Плаксы». Как дело было в действительности? А то чайки болтают всякого…

Бёрджес с грустью глянул на соседний столик, который ломился от кружек и тарелок с сушеными кольцами осьминогов, и Грета Боунз, догадавшись обо всем без слов, опрометью бросилась к стойке. Вернулась она с подносом, на котором стояли три кружки и две тарелки – одна с чем-то, похожим на соломку, на другой высилась горка каких-то странных… конечностей с перепонками.

– Что может быть лучше сушеных лап рыбы-поползня к хорошей истории?! – провозгласила она.

Бёрджес отхлебнул эля и повертел в руках рыбью лапу. Сестры глядели на него выжидающе.

История, которую он им рассказал, и правда вышла недурной. Сестры Боунз ахали, хмыкали и хохотали, тарелки опустели – принесли новые, кружки сменялись кружками. Джил то и дело пыталась влезть на стол и показать, как бы она расправлялась с матросами. Грета велела ей вспомнить о приличиях. Под конец рассказа, на моменте, когда появилась Бланшуаза Третч, язык Бёрджеса уже вовсю заплетался.

– И вот так, они все заслужили по полугам. В смысле, получили по заслугам и убрались прочь, – закончил он.

– Эпохально! Глоттова глотка, и как я все пропустила!

– И хорошо, что пропустила, – заметила Грета. – Тебя там только не хватало…

Бёрджес одним глотком допил все, что оставалось в кружке, и стукнул ею об стол. Где-то в глубине колышущегося сознания задрейфовала мысль о том, что он ведь не просто так пришел в этот паб.

– Я тут ищу кое-кого, дамы, – сказал он чуть слышно, быстро оглядевшись кругом. – Финлоу, знаете его?

– Как не знать! – воскликнула Джил.

– Тише, – процедила Грета. – Ты не слышишь: мистер Бёрджес понизил голос? Хочешь, чтобы в Гамлине услышали, кого он ищет? Мы знаем Финлоу, мистер Бёрджес. А какой из Финлоу вам нужен?

– Оба.

– Битая ракушка Джоран Финлоу заглядывает каждый вечер, – сказала Джил. – Хмурый бурдюк. У него птичник набекрень. Он того… не в своем уме.

– И в чем это выражается?

– Да болтает сам с собой. Хохочет иногда невпопад. Чаевые не оставляет.

– Вы странностей за ним не замечали?

– Говорю же: чаевых не оставляет.

– А брат его?

– Редко заходит – у него вагончик, на нем он и прикатывает. Шмуглерством промышляет. А зачем они вам?

Бёрджес был уже достаточно пьян, чтобы вспомнить о конспирации. Он поманил к себе пальцем сестер и, когда те наклонились, прошептал:

– Думаю, один из них – это Удильщик.

Джил округлила глаза.

– Шакара! Уди…

Грета успела зажать ей рот ладонью.

– Тише, дуреха! Ну что ты так вопишь!

Хмуро глядя на них, Бёрджес спросил:

– Это может остаться в тайне?

Сестры закивали.

– Мы как утопленники, – заверила его Джил. – Так вы, мистер Бёрджес, хотите его поймать?

– Сперва мне нужно за ним проследить. Хочу удостовериться, что он тот, кто я думаю.

Сестры Боунз закивали.

– Мы вам поможем, мистер Бёрджес, – сказала Грета. – Поглядим-послушаем.

– Да поможем вывести дрянного Удильщичка на чистую воду. А вы приходите ближе к ночи.

Бёрджес вспомнил о своем обещании.

– У меня дела в восемь вечера. Думаю, приду к десяти. А пока… Я вернусь в гостиницу и… Что-то эль бахнул в голову. – Он поднялся со стула, повернулся кругом. – Только бы дверь найти…

– Да вон же она! – рассмеялась Грета.

– Дамы, – кивнул им Бёрджес.

– Мистер Бёрджес, вы усы забыли! – воскликнула Джил.

– Что?! Где?! – Бёрджес встрепенулся и испуганно принялся нашаривать под носом усы. Они, к счастью, были на месте.

Сестры Боунз расхохотались. А Бёрджес, пошатываясь, направился к выходу из паба.

«Теряю хватку, – подумал он. – Пора завязывать пить все, что наливают во Фли. А то так я и правда потеряю усы, а с ними и голову…»

***

Удильщик был не только опасным, но и хитрым.

Из двух братьев Финлоу на роль местной городской легенды Кенгуриан Бёрджес выбрал Джорана. Он справедливо рассудил, что раз Уолтер большую часть времени проводит в Саквояжне, то ему было бы чрезвычайно трудно всякий раз являться на зов очередного плачущего ребенка.

Бёрджес много думал об этом. Так много, что у него уже раскалывалась голова. Даже если поверить, что Удильщик приходит и наказывает родителей, которые колотят своих детей, он не понимал, как он это проворачивает. У него что, невероятный слух? Да и как он различает среди всеобщего скулежа, нытья, хныканья и плача детский плач? Более того – как он понимает, что плач вызван побоями? Именно родительскими. Дети ведь друг друга тоже колотят, да и вообще они склонны хныкать по любому поводу.

Все это в голове никак не укладывалось.

Бёрджес, как он и сказал Адмиралу, склонялся к тому, что имеет дело с обычным человеком и что все это просто байки жителей взморья. Может, сами дети и распустили слух о том, что грозный Удильщик наказывает злых родителей. А что, дети коварные – они на такое способны, а местные – народ доверчивый и суеверный.

К тому же Бёрджес знал, как подобные, с позволения сказать, легенды обретают жизнь. Вспомнить только байку про Разумный Чемодан, которая ходит на вокзале.

И паровозники, и перронщики, и чистильщики обуви, и даже хозяйка привокзального кафе, как и мадам Громбилль из бюро потерянных вещей, искренне считают, что в зале ожидания и на платформах можно встретить разгуливающий сам по себе чемодан. Чемодан этот, мол, появляется вдруг и из ниоткуда, а потом перемещается от скамейкам и к часам, от одного перрона к другому. Все ломают голову, что он задумал, и никому невдомек, что чемоданы, которые всякий раз называют тем самым Чемоданом, – разные. А все началось с того, что однажды один носильщик просто переставил чей-то багаж и забыл о нем, а потом кто-то всего лишь убрал его с прохода, чтобы не мешался под ногами…

Видимо, здесь имело место нечто похожее: Удильщик с какой-то своей целью похищал людей, а те оказывались при этом еще и плохими родителями. Так простое совпадение стало характерной чертой этого якобы мстительного духа.

Между тем, как Бёрджес ни вглядывался в моряка Финлоу, который сидел в глубине паба в одиночестве и поглощал эль кружку за кружкой, он не видел в нем ничего, что выдало бы какую-то его особенную сердобольность по отношению к детям. Если этот тип как-то и был связан с детьми, то лишь тем, что прогонял их со своего буксира, когда мелкие безобразники пробирались туда, в попытках стащить рыбешку-другую. Бёрджес своими глазами видел парочку подобных сцен за то время, что следил за моряком.

Между тем и на жуткого Удильщика он не смахивал. Скорее – на побитого штормами и горячительными напитками типа, прозябающего без какой-либо цели и смысла в жизни. В общем-то, он смахивал на большинство тех, кто проводил вечера в пабе «Старая Дева».

Бёрджес не обманывался: будучи вокзальным констеблем, он знал, что шушерники чаще всего прикидываются обывателями или, как говорил Бэнкс, «прячут липкие пальцы под перчатками». Дождавшись, когда Финлоу «отчалит» в паб, он проник на его буксир и обыскал посудину сверху-донизу. Ни костюма, ни маски, ни фонаря-«люминатора» он там не нашел. Это, конечно, ничего не значило – Финлоу мог спрятать все это где угодно на берегу.

К слову, о его приспособлениях…

…Прежде, чем начать слежку за Финлоу, в восемь часов вечера Бёрджес, как и обещал, отправился к вдове Рэткоу.

Еще только ступив на выщербленные доски настила, он уже почувствовал, что что-то не так, и ускорил шаг. Серый дом, стоящий на самом краю причала и напоминающий комок, свалявшийся из окружающей его пыли, выглядел еще более тоскливо, чем утром.

Тук… тук… пришвартованная у ведущей к воде лесенки лодка порой стучит об отбойник.

Кхр… кхр-р… со всех сторон что-то скрипит.

Еще и этот не стихающий шелест, похожий на шепот…

«И как здесь можно жить? – подумал Бёрджес, махнув рукой перед лицом в безуспешной попытке отогнать висящие в воздухе темно-серые хлопья. – Я бы тоже в этом доме сошел с ума…»

Пыль оседала на лице, лезла в глаза, от нее свербело в носу и першило в горле.

«Нет уж, лучше жить подальше отсюда. Страшно представить, что здесь творится, когда на море бушует шторм…»

Дверь была приоткрыта и, Бёрджес с тяжелым сердцем, преисполненным мрачного предчувствия, толкнул ее и вошел в дом.

В первый миг ему показалось, что в углу темной прихожей кто-то стоит, но на поверку «таинственная фигура» оказалась всего лишь пальто на вешалке.

– Мадам Рэткоу?! – позвал он. – Это мистер Бёрджес! Дверь была открыта…

Бёрджес вошел в гостиную.

Мадам, к его облегчению, все еще была жива, хотя и, очевидно, не ожидала его увидеть. Она сидела у большого окна в кресле. Окно было распахнуто настежь, ковер, мебель, и сама Регина Рэткоу кутались в пыль – кажется, она давно так сидела, учитывая, сколько пыли успело нанести…

Повернув голову, мадам округлила глаза, и на ее губах появилась тень улыбки.

– Вы пришли…

– Ну да, я же обещал.

Она захлопнула крышку карманных часов, которые держала в руке, поднялась и закрыла окно.

«Повезло, что я пришел вовремя», – подумал Бёрджес.

– Мне жаль, – сказала Регина Рэткоу, подойдя к нему.

Бёрджес приподнял бровь.

– Жаль?

– Я полагала, что у вас будут более важные дела, чем навещать какую-то… – Она отвела взгляд. – Я не приготовила ужин. Но я могла бы…

– Не стоит, мэм, я не голоден.

– Вы голодны, и это бы и слепой. Если вы обождете немного, я сварю что-нибудь. Вряд ли вы едите сырую рыбу…

– Мяу, – раздалось вдруг, и вдова застыла.

Бёрджес кашлянул.

– На самом деле я не отказался бы от ужина.

Регина Рэткоу вытянула руку и ткнула пальцем, указывая на карман Бёрджеса.

– Что это у вас там?

Бёрджес достал из кармана крошечного облезлого котенка. Котенок был серым, с огромными испуганными глазами и тонким хвостиком. Он явно голодал.

– Это кто? – испуганно спросила вдова.

– Я нашел это существо недалеко от гостиницы «Плакса», – признался Бёрджес. – Оно забилось в старый ящик и жалобно выло. Пришлось отогнать чаек, чтобы к нему подобраться, – думаю, они уже собирались его затыкать до смерти своими клювами. Я так понял, на берегу у котов и чаек война. Я принес его вам. Он будет жить здесь.

В этот миг вдова Рэткоу впервые показалась ему живой. Она распахнула рот и дернула головой.

– Что?! Не будет!

– Еще как будет.

– Зачем он мне? Мне не нужен никакой…

– Нужен, – не терпящим возражений голосом сказал Бёрджес. – Вам нужен… кто-то. А вы нужны ему. Поглядите на него: думаете, ему будет лучше, если его склюют чайки на пристани?

Мадам не шевелилась и не сводила глаз с котенка.

– Вы говорите: «он». Это…

– Не знаю. – Бёрджес пожал плечами. – Кажется, это мистер. Морда намекает. Хотя, может, и мисс. Я не разбираюсь в породах.

Вдова Рэткоу поглядела на него и… неожиданно рассмеялась. Ее смех, звонких и чистый, разошелся по дому, и дом будто испугался его – затрясся, как от сильного порыва ветра: слишком долго здесь ничего подобного не звучало.

– В породах? Вам говорили, что вы очень забавный, мистер Бёрджес?

– Нет.

– А еще вы хитрый. Вы не оставили мне выбора. – Мадам вытянула руки, и он передал ей котенка. Малыш трясся от холода, голова его дрожала, а маленькие лапы дергались и пытались уцепиться за ее платье. – Видимо, ему и правда будет лучше здесь, чем на берегу. Он похож на клубочек пыли. Я назову его…

– Бернард?

– Что? Нет! Какой еще Бернард? Я назову его Мистер Пылинка! – Она поднесла котенка к лицу, разглядывая. – Ты ведь тоже проголодался, Мистер Пылинка? Пойдем на кухню. Поищем, чем можно тебя угостить. И вы идите за нами, мистер Бёрджес. Пока я буду готовить ужин, вы расскажете мне наконец, кто вы такой. Кто такой удивительный Кенгуриан Бёрджес…

…В доме на причале негромко тикали часы.

Регина Рэткоу, ее гость и маленький серый котенок ужинали. Мистер Пылинка выедал рыбку из консервной банки, а Бёрджес нанизывал на вилку по три-четыре крошечные промасленные рыбешки за раз и с удовольствием уничтожал странные бледно-желтые вареные овощи, названия которых он не знал. На тарелке вдовы лежала большая селедка, которую та манерно разрезала на крошечные кусочки, а затем один за другим отправляла их в рот. Рыба эта была сырой, но Регину Рэткоу подобное явно не смущало.

За разговором ужин пролетел незаметно.

Бёрджес вдруг понял, что нет смысла скрывать, кто он такой. Нет, он не рассказал о том, что служит в полиции, – вряд ли вдову злодея это обрадовало бы, но признался, что на самом деле зовут его не Кенгуриан Бёрджес, что живет он в Тремпл-Толл с сестрой и что разыскивает Няню-убийцу и ее пособника.

– Значит, вы думаете, что этот Удильщик использовал «люминатор», чтобы заманить «Гриндиллоу» на мель? – спросила вдова, когда он рассказал ей кое-какие выводы, которые сделал. – Но зачем ему это?

Бёрджес вздохнул.

– Пока что я это не выяснил. Но если он и правда владеет этой штуковиной – «люминатором» – то возникает вопрос, где он его раздобыл?

Регина почесала котенка, и тот с гордым видом отсел, после чего принялся умываться.

– Это настоящая загадка, – сказала она. – После Феннимора ничего не осталось. Все его изобретения, как я думала, были уничтожены во время штурма маяка.

– И там ничего не осталось? Может быть, ваш супруг что-то спрятал в каком-нибудь тайнике?

– Нет. Лаборатории и мастерские были разворочены – груды стекла, изувеченные механизмы… Ничего не осталось… Совсем…

– А что эти ученые? На маяке ведь была целая научная станция.

Регина обхватила чашку руками и опустила в нее взгляд.

– Феннимор не доверил бы им свои изобретения. Он часто говорил, что гомункулусам нельзя доверять.

– Кому, простите?

– Гомункулусы – это искусственно созданные существа, похожие на людей. Их выращивали в колбах.

Бёрджес вытаращил глаза.

– Вы ведь шутите?

– О, нет, в подчинении у Феннимора было шестеро гомункулусов. Всех их предоставил ему этот… неприятно его даже вспоминать… доктор Ворнофф.

Бёрджес напряг память. Знакомое имя…

– Этот доктор ведь тоже был из злодеев Золотого Века?

Вдова покивала.

– Один из худших. Настоящий безумец. Весь Тремпл-Толл был его лабораторией.

– Говорят, что все злодеи Золотого Века были безумцами, – сказал Бёрджес, и тут же пожалел о своих словах: Регина Рэткоу глянула на него так резко, что ему стало не по себе. На какой-то миг в ее лице будто бы проявились острые птичьи черты. А потом она снова «потухла» и осунулась.

– Среди них были безумцы, но Феннимор… Он был экстраординарным человеком.

Она достала из кармана платья какую-то бумажку и протянула ее Бёрджесу.

Ему предстала гаазетная вырезка с фотографией, на которой был запечатлен джентльмен в черном костюме, наброшенном на плечи пальто и высоком цилиндре. Его лицо полностью скрывала фигурная металлическая маска с двумя круглыми глазницами, забранными черными стеклами. В одной руке он держал трость, над раскрытой ладонью другой в воздухе клубилось облачко мрака.

– Я плохо знаю историю, – признался Бёрджес. – Что он делал? Чем занимался?

Регина Рэткоу отвернулась и уставилась в стену. Даже котенок затих.

– Отец Феннимора был коллекционером чудес, и с самого детства сын ему в этом помогал. Они странствовали по миру, находили чудеса, изучали их, а потом показывали людям.

– У них было что-то вроде театра?

– Что-то вроде. Чудесариум был одновременно и выставкой, и сценой. Он назывался «Миракулус». Вот только люди не понимали того, что показывали в «Миракулус», они боялись – говорили, что это ужасы и кошмары и нет в них ничего чудесного. Видите ли, мистер Бёрджес, существует заблуждение, будто чудо – это нечто хорошее.

Бёрджес почесал подбородок.

– А это не так?

– Разумеется, нет. Чудо – это всего лишь то, что выбивается из естественного хода вещей, – небывалое, невероятное, поразительное. В равной степени оно может быть как прекрасным, так и ужасающим. Настоящие чудеса и без того большая редкость, но так вышло, что прекрасные чудеса в нашем мире встречаются намного реже, чем… другие. Большую часть коллекции господина Рэткоу и его сына составляли темные, пугающие вещи, и посетители называли чудесариум «Мракулусом». О, как же они боялись, какое отчаяние испытывали, когда им демонстрировали что-то из коллекции. Дурная слава ширилась… А Феннимор и его отец между тем не ставили себе цель кого-то испугать, они просто показывали невероятное. Когда старый господин Рэткоу умер, Феннимор продолжил его дело, но людское непонимание сыграло свою роль. Его дом поджигали, его преследовала полиция, его деятельность объявили вне закона. Это озлобило Феннимора: он считал, что раз люди не хотят видеть чудеса, он все равно будет их им показывать – против воли. «Они должны увидеть, – говорил он. – И они увидят…» Феннимор надел маску, превратил свою жизнь в тайну и сам стал живым чудесариумом. Так появился тот, кого в газетах прозвали Миракулус Мраккс.

В понимании Бёрджеса, все это иначе, как безумием, было и не назвать, но он не стал возражать. Регина продолжала:

– Представление изменило свою суть – на него больше не продавали билеты, а афиши не приглашали – они стали уведомлением: «Трепещите! Завтра в полдень вам будет явлено новое чудо!». Все знали, когда и где оно будет явлено, полиция всякий раз готовила ловушку, но Феннимора было не остановить – чудеса из экспонатов стали его оружием.

– Значит, все это было просто ради… шоу? Представления? Но ведь было еще кое-что. Ограбления и убийства…

Регина вздохнула.

– Изучение чудес – опыты и исследования – дорогое предприятие. Оно требует денег. А что касается другого… Феннимор никогда не убивал тех, кто не хотел убить его. Бывало, что кто-то становился случайной жертвой чудес, но о них я узнала уже после.

– Вы говорили о чудесах, которые стали оружием. «Люминатор» из их числа?

– Можно и так сказать. Этот фонарь обладает уникальными свойствами – его свет видно за много миль, в любую погоду и даже днем, но главная его особенность – это то, что он может приманивать людей, как мотыльков. Если человек увидел его, он теряет силы к сопротивлению и впадает в некое состояние, схожее с гипнотическим. Феннимор использовал «люминатор», чтобы собирать зрителей, когда показывал очередное чудо.

– От его света можно защититься? – Бёрджес глянул на старую фотографию. – Очки с черными стеклами помогают?

– На какое-то время. Феннимор изобрел специальную краску для очков, которая позволяла сохранять трезвость рассудка. Но если просто зачернить стекла, защитный эффект будет скоротечным. Впрочем, этого хватило. Полиция использовала черные очки во время штурма.

– Как Лоусо… кхм… в смысле, полицейским удалось убить вашего мужа?

Регина Рэткоу пристально на него поглядела. Ее веки тронула едва заметная дрожь.

– Они его не убили. Он сделал это сам. Когда маяк был взят штурмом, а Феннимора загнали в угол, он попытался применить одно из тех чудес, которые были не до конца изучены. Я своими глазами видела, как он распался в пыль, у меня в ушах до сих пор звучит его крик… Этот ужасный крик…

– А вы? Почему полиция вас не схватила?

– Я не знаю, почему, но тот человек… сержант, который руководил штурмом, пожалел меня. Он сказал подчиненным, что я жертва злодея Мраккса, что злодей Мраккс похитил меня и подчинил своей воле. Так об этом в газетах и написали: «Полицейская облава на логово злодея Мраккса увенчалась успехом. Сам злодей и шестеро его прихвостней-гомункулусов были убиты. Несчастная жертва злодея была освобождена…» Но это ложь! Он не подчинил меня! Мы любили друг друга! Феннимор называл меня самым невероятным чудом из всех, какие видел в жизни…

Бёрджес ожидал, что Регина Рэткоу вот-вот расплачется, но она поднялась из-за стола и принялась вытаскивать из стоящей в углу корзины брюкву. Когда он спросил, что она делает, вдова ответила, что хочет приготовить место для Мистера Пылинки.

– В газетах писали, что злодей и шестеро гомункулусов мертвы, – сказал Бёрджес. – А помощник вашего супруга, Финлоу?

– Его не было в городе, – ответила Регина. – Незадолго до нападения на маяк, Феннимор отослал Гарольда в Рабберот. До него дошли слухи, что там появилось новое чудо. Что-то, связанное с изумрудами. Когда Гарольд вернулся, все уже было кончено. Пришел адвокат мистер Пенгроув (он был поверенным Феннимора) и принес завещание. Гарольд получил в наследство маяк, а я – этот дом и горечь утраты…

– Гарольд Финлоу мог получить в наследство «люминатор» и что-то из других… гм… технологий вашего мужа?

– Не думаю…

«А я думаю». – Бёрджеса не оставляла уверенность, что он наконец наступил на хвост тому, кого искал…

Он провел в доме вдовы еще около часа. Расспрашивал ее о Финлоу и о Няне. Ничего существенного она не добавила, а о Няне вдова злодея так и вовсе никогда не слыхала.

Пообещав, что заглянет завтра – проверить, как обустроился Мистер Пылинка, Бёрджес поблагодарил вдову за ужин и направился к выходу. Она пошла его проводить.

В дверях Регина Рэткоу остановила Бёрджеса:

– Я знаю, что вы скоро уедете, мистер Бёрджес, – с печалью сказала она. – Когда завершите на берегу свои дела, вы вернетесь в Тремпл-Толл к сестре. Мне была приятна ваша компания, благодаря вам я почувствовала себя не так одиноко.

– Вы не должны…

– Нет-нет, я не буду делать того, о чем вы подумали. Если я уйду, кто позаботится о Мистере Пылинке? Но я могу?..

– Что?

– Я могу хотя бы изредка писать вам? Двадцать лет никто не был ко мне добр, местные сторонятся меня, да и мне не о чем с ними говорить. Вы позволите мне написать вам письмо? Я не рассчитываю, что вы ответите, но…

– Я отвечу, мадам, – сказал Бёрджес.

Когда он вышел за порог и пошагал по причалу в сторону берега, она еще какое-то время провожала его взглядом.

Мистер Пылинка потерся о ее ноги и мяукнул.

– Только не говори, что ты снова проголодался!

Регина Рэткоу взяла его на руки и закрыла дверь.

Взгляд ее упал на собственное отражение в зеркале. На миг оно изменилось. Ее лицо вытянулось, стало совершенно белым и утратило следы человечности. Длинный острый нос, похожий на клюв, нависал над изломанной прорезью рта. Полностью черные глаза казались двумя дырами, а в волосах появились черные перья.

– Да уж, – проворчала Регина Рэткоу, поправив прическу. – Настоящее чудо…

***

Ночь слежки за Джораном Финлоу ничего не дала.

Из паба он вышел где-то за час до рассвета. Влив в себя едва ли не половину имевшихся в «Старой Деве» запасов, Финлоу заказал еще одну бутылку (на дорожку) и отправился на берег. Бёрджес пошагал следом.

Еще около получаса моряк стоял у самого среза воды, позволяя пыли накатывать на ноги, глядел на море и время от времени прикладывался к бутылке. Наконец та опустела, он зашвырнул ее подальше в воду, но ко дну она не пошла и увязла в пушистом сером ковре.

Пошатываясь и что-то бубня себе под нос, Финлоу взошел на причал и, привычно обойдя проломы в настиле, добрался до своего суденышка, но на трап и не подумал ступать. Вместо этого он встал на привязанный к швартовочной тумбе канат и ловко – всего в пять быстрых шагов – прошел по нему, затем спрыгнул на палубу и скрылся в рубке, где у него был устроен гамак.

Бёрджес знал, что трапом хозяин буксира не пользуется, потому что тот подпилен – так Финлоу пытался оградить себя от незваных гостей.

В любом случае все незваные гости, видимо, прямо сейчас отсыпались, и моряк присоединился к ним в стране снов.

Ну а Бёрджес остался ждать на причале – вдруг все это уловка, и Удильщик притворяется, усыпляет бдительность… Сырость и холод моря пронизывали до костей, и вскоре он поймал себя на том, что превратился в один сплошной насморк.

Бёрджес перетаптывался у высоченных, с его рост, бухт канатов, отворачивался от порой накатывающих порывов ветра и клял всех заговорщиков, которые умудряются взять выходной именно тогда, когда их пытаются схватить на горячем.

«Горячее… – думал Бёрджес и даже в мыслях стучал зубами. – Сейчас бы чего-нибудь горячего…»

Время шло, а он все стоял на посту, пока вдалеке не выглянуло что-то мерзкое, холодное и бледное, что пыталось прикинуться солнцем.

Бёрджес с тоской глядел на то, как море постепенно окрашивается пурпурным, потом лиловым, потом синим, а следом уже и привычным грязно-серым. Ветер начал откровенно огрызаться, хотя с ним никто и не спорил, и в какой-то момент один из его особенно злобных порывов согнал Бёрджеса с причала.

Вдалеке, на краю Кварталов, что-то загудело, из многочисленных дымоходов скособоченного серого здания повалил дым, и проложенная от этого здания прямо к морю большая ржавая труба задрожала. Запустили «Прачечную Ненни».

В некотором отдалении на берегу появились фигурки удильщиков с баграми, ковыряющихся в кучах мусора. По сухой, покрытой трещинами земле взморья бегала собачонка местного башмачника, гоняясь за чайками.

Бёрджес шел в гостиницу, шморгая носом и широко зевая. Все его мысли сейчас были лишь об одном: согреться и забраться под одеяло.

Что он вскоре и сделал, в полусне преодолев оставшийся путь до своего номера.

Забравшись в кровать и укрывшись с головой, он подумал: «У меня есть время. Финлоу тоже будет отсыпаться после ночи в пабе… У меня есть время…»

А уже в следующий миг после того, как его сморил сон, в дверь загрохотали, и он гневно поднялся в кровати.

– Шакара! Да что же это за гадство! Мне дадут поспать?!

Бросив взгляд на часы, он недоуменно почесал подбородок. Что?! Уже полдень?!

Стук в дверь повторился.

– Мистер Бёрджес! – раздался девчачий голос из коридора. – Мистер Бёрджес, к вам пришли!

Нехотя выбравшись из постели, Бёрджес оделся, проверил патроны в револьвере (вернее, их отсутствие), напомнил себе, что сегодня обязательно нужно будет пополнить запас в оружейной лавке, и открыл дверь.

На него глядела Марисолт. Глаза за стеклами круглых очков блестели.

– Кто там пришел? И почему, – он зевнул, – так рано?

– Внизу. Вас ждут внизу! – воскликнула девочка и устремилась к лестнице.

Ругаясь и «шакаря» себе под нос, Бёрджес потопал за ней.

Еще на лестничной площадке он услышал раздраженный голос мадам Бджиллинг:

– Почему так долго, Солти?! Пинсли ждет! Вы должны обойти все лавки и закупить припасы. Нужно успеть, пока не начался шторм!

Девочка что-то ответила, но когда Бёрджес спустился, ни ее, ни упомянутого Пинсли на первом этаже уже не было.

Встретил его возглас:

– Ну надо же, кто это у нас тут помятый, как отсиженная задница!

Хозяйка гостиницы за словом в карман обычно не лезла, но она не позволяла себе подобных выражений в адрес постояльцев. Впрочем, Бёрджес знал, в чьем обиходе состоят различные «задницы».

У камина стояли сестры Боунз, тянули руки к огню, грелись и сушили зонтики. Только сейчас Бёрджес понял, что идет дождь.

– Джил Боунз, еще одно ругательство в моей гостинице, и я вышвырну тебя за порог! – воскликнула мадам Бджиллинг.

Джил показала ей язык, а Грета шепнула Бёрджесу, когда он подошел:

– Наша Бджи сегодня не в настроении. Шторм всем его портит на берегу.

– Дамы вы пришли ко мне? – удивленно спросил Бёрджес, и Джил со смехом стукнула его в плечо, отчего оно довольно сильно заболело.

– К кому же еще, мистер Бёрджес. Грета, видать, он пока не проснулся.

– Проснулся. Я же здесь стою. Я хотел спросить, зачем вы пришли? Что стряслось?

– Есть разговор, – все тем же шепотом ответила Грета. В отличие от неунывающей сестры, она явно была чем-то взволнована.

– Поговорим за завтраком? – Он повернулся к стойке. – Мадам Бджиллинг, вы не могли бы?..

– На столе, – коротко ответила та и демонстративно уткнулась в свою книжку.

На столе и правда уже стоял… вовсе не завтрак, а полноценный обед из двух блюд: рыбный суп и рагу, разумеется, тоже из рыбы. Еще там была небольшая тарелка, на которой свивал кольца сушеный спрут, от которого так сильно разило острым перцем, что насморк Бёрджеса мгновенно прошел.

Постоялец и дочери трактирщика сели за стол. От предложения пообедать Грета и Джил отказались.

– Так что стря… – начал было Бёрджес, но Джил его перебила:

– Он приходил!

Сестра шикнула на нее и, косясь на хозяйку гостиницы, добавила едва слышно:

– Джоран Финлоу приходил в «Старую Деву».

Бёрджес так и застыл с ложкой в руке, в тарелку с нее закапал суп.

– Вы же говорили, что он приходит по вечерам.

– Так обычно и было, – сказала Грета, – но сегодня он заявился в девять утра. А вскоре приехал и его братец-шмуглер. Они сидели где-то час, а потом в паб вошел странный тип. Чужак. Он к ним подсел, и они принялись обсуждать тайные дела.

– Я все проспал! – с отчаянием проговорил Бёрджес. – Как же так! Если бы я не вернулся в гостиницу, а остался на причале, я проследил бы за Финлоу и услышал их разговор!

Сестры переглянулись, и на губах у обеих появились одинаковые каверзные улыбки.

– Что? – не понял Бёрджес.

– Суп остывает, – сказала Джил, и Бёрджес сунул ложку в рот, потом зачерпнул еще супа.

– Так что?

– Из нас вышли неплохие шпионки, верно, Джил?

– Верно, Грета.

Бёрджес взволнованно поглядел на одну сестру, потом на другую.

– Вы подслушали, о чем они говорили?

– Конечно, – кивнула Грета.

– Но не все. Постоянно ошиваться рядом было рискованно. Но мы узнали кое-что.

Бёрджес отложил ложку и достал блокнот с карандашиком.

– Сперва скажите, как выглядел чужак.

Сестры снова переглянулись, и на этот раз он прочитал на их лицах неуверенность.

– Мы не знаем, – сказала Грета. – Он был в черном пальто и котелке – таком, как у вас. Такие шляпы носят в Саквояжне. Лица его мы не видели: на глазах у него были защитные очки с темными стеклами, все остальное скрывалось под шарфом. Но его голос…

– Что с голосом?

– Он у него тихий, шелестящий, как бумага. Что-то в нем было жутковатое.

– О чем чужак говорил с братьями Финлоу?

– Он хотел их нанять, – сказала Грета.

– Нет! – возразила Джил. – Ты ничего не поняла. Это они его наняли.

Сестры принялись спорить. Одна твердила, что слышала все своими ушами, другая советовала ей прочистить уши, потому что они забились рыбьей икрой. Раздосадованный Бёрджес велел им наконец определиться, и в итоге все свелось к тому, что так и осталось загадкой, кто кого нанял. Но в том, что имела место какая-то тайная сделка обе сестры Боунз не сомневались.

– В чем именно состояла сделка?

Грета глянула на Бёрджеса с сожалением. Джил пожала плечами.

– Мы не все слышали, – напомнила старшая сестра. – Чужак вел себя, как уличный торговец шпильками – все уговаривал и увещевал обоих Финлоу, будто пытался им что-то всучить. Джоран был настроен недружелюбно и недоверчиво – он говорил, что ничего ни выйдет. Уолтер был задумчив и почти все время молчал.

– Что именно за «шпильки» пытался всучить им чужак?

– То, чего они якобы хотят больше всего, – сказала Джил с необычной для нее серьезностью.

– Шакара! – возмутился Бёрджес. – Все слишком туманно! Но хоть что-то существенное вы узнали?

– Нам очень жаль, мистер Бёрджес, – сказала Грета. – Но Джоран Финлоу не Удильщик.

– Что?! Это он! Должен быть он!

– Нет, – покачала головой Грета. – Из их разговора мы поняли, что чужак хочет от них… хочет…

– Чего?

– Чтобы они позвали Удильщика.

«Еще одна ступень, – закипая от ярости, подумал Бёрджес. – Еще одна треклятая ступень этой бесконечной лестницы! Как же я ненавижу лестницы!»

Джил продолжила:

– Чужак говорил, что все закончится сегодня вечером. Если они сделают все, как он скажет, разумеется.

– А Джоран Финлоу заявил, что ничего не выйдет, – вставила Грета. – И якобы свидетельство тому – прихвостни чужака, которых тот посылал к Удильщику и которых Удильщик убил всех до одного. Но этот тип ответил, что именно благодаря их жертве он и выяснил, как поступить. Он сказал, что если братья Финлоу согласятся на сделку, лично все организует.

– А они очень хотели заключить сделку. Даже Джоран. Это было видно, несмотря на его слова. В итоге они согласились, и чужак протянул им какие-то бумаги. Оба Финлоу поставили на них свои подписи. Когда формальности были завершены, чужак начал излагать им план, но именно тогда в пабе началась драка, и мы почти ничего не узнали.

– Только некоторые детали, – уточнила Грета. – Все случится этим вечером не где-нибудь, а на маяке. Чужак велел Джорану ждать там, а Уолтеру сообщил, что приведет к нему человека, который, по его словам, все сделает. Этого человека нужно доставить на маяк. А потом позвать Удильщика.

– Что это за человек? – спросил Бёрджес. – Он его описал? Назвал имя?

– Нет, это все, что мы узнали. Чужак ушел, а потом и Уолтер Финлоу покинул паб – отправился, судя по всему, в Саквояжню. Джоран еще немного посидел в одиночестве, разговаривая сам с собой, но вскоре и он ушел. Ну а мы побежали сюда.

Бёрджес откинулся на спинку стула и хмуро уставился в тарелку с остывшим супом.

– Что вы будете делать, мистер Бёрджес? – с тревогой спросила Грета.

– Я сделаю то, ради чего сюда и пришел, – поймаю Удильщика.

– Вы отправитесь вечером на маяк? – Джил выглядела испуганной. – Но ведь скоро начнется шторм!

Бёрджес поглядел в окно. На улице все затянула собой серость, и, кроме дождя, ничего не было видно.

– Сегодня все закончится. Так или иначе.

Где-то над «Плаксой» прогремел гром.

***

Шторм на Пыльном море – крайне неприятное явление, и вскоре Кенгуриан Бёрджес понял, что сильно его недооценивал.

Он полагал, что шторм затронет лишь пыль и часть берега, но с этим штормом пришла и гроза.

Сперва просто лил дождь. Небо хмурилось, и уже в три часа дня кругом почти ничего было не разглядеть. В пелене ливня виднелись лишь рыжие кляксы зажженных повсюду фонарей.

К пяти вечера тучи уже опустились так низко, что казалось, будто они срослись с морем. Ну а само море… Столь же отвратительного зрелища Бёрджес припомнить не мог. Под покровом пыли как будто что-то ползало, время от времени этот жуткий ковер вздымался горбами, и те накатывались на берег, затягивая причалы и мостки. Рыбаки еще утром вытащили все свои баркасы на берег, и сейчас все эти мрачные зеленые громадины стояли на рельсах, закрепленные цепями. Порой раздавалась сирена штормового предупреждения, стонущая, зарождающая в сердце тревогу. Ей подыгрывал гром.

Гостиница «Плакса» превратилась в крошечный островок тепла и надежды, и к этому островку прибилось почти две дюжины новых постояльцев: моряки, путешественники и просто внезапно обнаружившие себя посреди грозы личности хотели укрыться от непогоды. К вечеру уже все номера были заняты.

Мадам Бджиллинг нервничала. Собрав внизу всех, кто был в гостинице, она запретила им высовывать нос на улицу, если они не хотят распрощаться с этими носами, но желающих бродить сейчас по взморью и так не наблюдалось.

Другое дело Бёрджес. Он бы с радостью устроился у камина, сыграл бы с мистером Пинсли в «Три Якоря», но у него был план, и план этот требовал основательной подготовки. Несмотря на все предупреждения хозяйки гостиницы, он блуждал по Моряцким кварталам, словно суденышко, потерявшее якорь. Шторм и гроза разогнали местных по домам, и по пути за все время ему встретились лишь трое странных типов, у которых явно была склонность к самоубийству.

Первым делом Бёрджес отправился к вдове Рэткоу. Регина и ее новый шерстяной друг, как ни странно, чувствовали себя превосходно, словно дом на причале не вздрагивал и не качался. С появлением в жизни вдовы котенка она ожила и только и говорила о том, что он успел учудить.

Убедившись, что с ней все в порядке, Бёрджес покинул дом вдовы, провожаемый подозрительным взглядом: Регина Рэткоу догадалась, что он задумал нечто опасное.

Преодолев пустующие Кварталы, Бёрджес добрался до рынка Подержанных Посудин, на котором свел знакомство с человеком, заправлявшим на берегу. С Адмиралом у них состоялся продолжительный разговор. Бёрджес сообщил ему новости о своем расследовании, попросил помощи кое в чем и сам не заметил, как дал старику опрометчивое обещание сегодня же избавить его берег от Удильщика. Прежде чем уйти, Бёрджес вспомнил о том, что его тревожило, и сказал Адмиралу, что было бы неплохо «намекнуть» некоему боцману с «Ржавого Гвоздя», чтобы не совался в гостиницу «Плакса» и оставил в покое жену и дочь. Адмирал пообещал позаботиться об этом.

Прямо за дверью адмиральского особняка Бёрджеса подкараулила Эдит Бишеллоу, которая напала на него с претензиями и оскорблениями: он, мол, негодный жестокий человек, который посмел разбить ее сердце и позволил себе считать, что ему это сойдет с рук. «Негодный жестокий человек» ответил, что старается не приближаться к чужим сердцам, ну а уж если ее сердце и разбито, то это был не он. Да и вообще, у него нет на все это времени, и, как он надеется, его дела во Фли скоро будут завершены и он навсегда покинет эти негостеприимные места. Эдит Бишеллоу сказала, что в таком случае отправится с ним куда бы он ни отправлялся. Бёрджес возразил: «Только через мой труп!» – на что последовала угроза: «Ну, тогда в дороге меня будет сопровождать ваш замечательный усатый труп!»

Кое-как отделавшись от прилипчивой дочери Адмирала, Бёрджес пошагал вглубь Кварталов. На очереди в списке запланированных дел стояло посещение Пиммерсби, живших у рынка на Якорной площади. Кто мог лучше помочь в ловле Удильщика, как не ловец удильщиков?

От Пиммерсби Бёрджес вышел с мешком, полным сетей, инструкцией, как их ставить, и механизмом-ловушкой, которая срабатывает от прикосновения. Сам Пиммерсби всячески пытался отговорить его устраивать охоту во время шторма, а его сестра и вовсе обозвала его глупцом, который решил свести счеты с жизнью, и их не особо убедило, что выбора у него нет и более удобного момента ждать он не может.

На обратном пути в «Плаксу» Бёрджес заглянул в лавку оружейника, где пополнил запас патронов, а затем зашел и к стекольщику. Выйдя от него с новенькими очками, он наконец вернулся в гостиницу. Почти все, что требовалось, Бёрджес добыл, и дело оставалось за главным – за приманкой.

На первом этаже «Плаксы» было не протолкнуться: постояльцы заняли все стулья у столика, сидели под стенами на ящиках, а столы им заменяли выволоченные из погреба бочки. Играли в карты, ужинали, пили эль и вино, что-то обсуждали. Переборов желание присоединиться к ним, Бёрджес уже направился было к стойке, когда внезапно обнаружил себя зажатым в угол.

– Где вы ходите, мистер Бёрджес? – требовательно спросила Бланшуаза Третч. – Я вас весь день ищу.

– Я был в Кварталах, у меня важные…

– Не интересно, дорогой, – прервала мадам, приставив палец к его губам. – Мне нужна ваша помощь. Видите ли, я перепугана до смерти. Еще с детства я боюсь грозу, и мне требуется ваша компания, чтобы переждать весь этот кошмар. В моем номере.

Бёрджес издал протяжный стон.

– Не сейчас, мадам. Вы даже не представляете, как это не вовремя.

– Разумеется, но вы мне расскажете, чем занимаетесь. В моем номере.

– Никакого номера, мадам, – резко сказал Бёрджес. – И вообще, почему вы все еще здесь? Вам не нужно быть в Тремпл-Толл и начинать свою карьеру звезды кабаре?

– Я решила задержаться. Нужно подготовиться… Но вы! Я не думала, что вы такой жестокий, мистер Бёрджес! Как вы можете бросить даму в грозу…

– Может, мистер Пинсли составит вам компанию?

– Старикашка? – фыркнула Бланшуаза Третч. – Он меня избегает после того, как дюжину раз подряд проиграл мне в «Три Якоря». Но с вами я с удовольствием сыграю. В моем номере.

Между тем хозяйка гостиницы явно догадалась, что Бёрджеса нужно спасать.

– Мистер Бёрджес! – воскликнула она. – Подойдите сюда! У меня к вам срочное дело!

Протиснувшись мимо Бланшуазы Третч и вынырнув из облака ее парфюма и разочарования, он подошел к стойке.

– А вы явно не понимаете намеков, верно, мистер Бёрджес? – проворчала хозяйка гостиницы, глядя на его промокшие пальто и шляпу. Хотите, чтобы вас в море унесло?

Выслушивать еще и «материнское» осуждение было выше его сил, и он сказал:

– Мадам, мне нужна помощь. Ваша благодарность еще не выветрилась?

– Не говорите глупостей, разумеется, не выветрилась. Чем я могу помочь?

Бёрджес перегнулся через стойку и зашептал. Мадам Бджиллинг округлила глаза.

– Что? – недоверчиво спросила она, когда Бёрджес сообщил ей, что ему нужно. – Солти? Ее плач? Записать на пластинку?

– А еще мне понадобится ваш граммофон.

– Вы очень странный человек, Кенгуриан Бёрджес, – сказала хозяйка гостиницы, и Бёрджес пожал плечами.

– Шакара, – выдал он. И правда, что тут еще скажешь…

***

Их было четверо.

Мертвецы лежали среди куч прибитого морем к островку мусора. Одеты были одинаково: пальто, шляпы-котелки, круглые защитные очки и шарфы.

– Проклятье. Я уже вообще ничего не понимаю, – пробормотал Бёрджес.

Когда он только обнаружил их, разбросанных у маяка, в его голове появилась мысль: «Костюмы, как у того чужака из “Старой Девы” – видимо, о них говорил Джоран Финлоу. Это те, кого посылал чужак. Те, кого убил Удильщик…»

Но когда он опустил скрывавший лицо одного из них шарф и снял с мертвеца защитные очки, удивлению его не было предела.

Это был не человек! Ему предстала деревянная кукла, лишенная каких бы то ни было черт: ни рта, ни носа – лишь грубо обточенная болванка с двумя большими пуговицами на месте глаз.

Нащупав дыру на затылке куклы, Бёрджес сунул в нее пальцы – в проломе ничего не было.

Остальные трое тоже оказались куклами. И чужак их посылал за Удильщиком?!

Бёрджес слышал, что в Габене водятся живые куклы, но никогда с ними не сталкивался. Они были большой редкостью. Констебль Шпротт как-то рассказывал о раздражающей носатой кукле-карлике, которая считает себя настоящим человеком. По его словам, это было подлое и коварное существо, которое он не единожды пытался поймать и сжечь, но оно всякий раз ускользало…

Глядя на деревянного покойника (Бёрджес не до конца был уверен, что к кукле это слово применимо), его посетило смутное узнавание. Такой же костюм… Свистят пули… А вместо крови летят щепки…

«Дело о Черном Мотыльке? Нет, не может такого быть! Это никак не связано… И все же…»

Провыла штормовая тревога, и Бёрджес сбросил оцепенение. Сейчас не до того. Скоро сюда явятся Финлоу, а затем и Удильщик. Нужно поторапливаться…

Выбрав место для ловушки, он установил механизм, присоединил к нему сеть и предельно осторожно поставил в центре граммофон.

Отойдя на несколько шагов, Бёрджес швырнул в граммофон камень. Промазал. Второй брошенный камень ударился о рог граммофона, раздался щелчок, засвистела и сложилась сеть. Работает…

Довольный удавшимся экспериментом, Бёрджес, распутал сеть, вытащил граммофон и установил все заново.

На время оставив ловушку, он рассредоточил по периметру рыбацкие фонари. Надежно закрепив их так, чтобы они не шевелились, он размотал присоединенные к запальным кольцам концы бечевок.

Бёрджес не особо рассчитывал на эти фонари, но все же надеялся, что они сыграют хоть какую-то роль. Вдова Рэткоу говорила, что свет «люминатора» виден даже днем и в любую погоду, но она ничего не сказала о том, что он будет виден в свете других фонарей. Хотелось думать, что он потонет в общей яркости.

Ловушка была готова, оставалось ждать…

Бёрджес спрятался под нависающим на уровне второго этажа маяка эркером и, достав бинокль, затаился.

Маяк походил на обслюнявленную голодным псом кость, дождь хлестал так яростно, что казалось, он вот-вот пробьет крышу, гремели волны, бьющиеся о берег. Они порой вздымались и наваливались на соединяющий островок и «большую землю» мост.

Бёрджес мучился сомнениями: вдруг никто не придет? вдруг сестры Боунз услышали что-то не то или перепутали дни?..

Бинокль был практически бесполезен: кроме дождя, ничего особо не разглядишь и…

Бёрджес дернулся от неожиданности, увидев нечто черное, окутанное ливнем. Нечто приближалось, шагая по мосту.

«Финлоу!» – он разобрал знакомую раскачивающуюся походку и бутылку в руке.

Бёрджес взвел курок револьвера и крепко сжал в кулаке концы бечевок.

Тем временем Финлоу подошел ко входу в маяк, открыл дверь ключом и скрылся за ней.

Все стихло…

Ожидание продолжилось, но теперь Бёрджес был весь как на иголках: «Когда же? Когда же прибудут остальные?!»

Он не замечал холода, не обращал внимания на промокшие ноги, на капающую с полей котелка воду. Его руки так сильно дрожали от нетерпения, что в какой-то момент он случайно едва не пальнул из револьвера. Убрав палец со спускового крючка, Бёрджес заскрипел зубами: вот это был бы номер.

В дожде внезапно загорелись огни. И они все приближались. Вот они уже на мосту, вот уже ползут к островку…

– Начинается! – воскликнул Бёрджес и, одернув себя, мысленно добавил: «Начинается… Они здесь!»

На островок выкатил небольшой вагончик. Подъехав к двери, он встал. Затем открылась дверь в борту, и под дождь вышли трое…

Впереди шагал, видимо, Уолтер Финлоу, а за ним следовали какие-то… мальчишки? Неужели один из них тот, о ком говорил чужак в пабе?

Как следует разглядеть пассажиров вагона Бёрджес не успел – все трое прибывших на остров исчезли за дверью маяка.

С этого мгновения тревога и нетерпение начали заполнять Бёрджеса, как черная вода на глубине тонущую субмарину.

Какое-то время ничего не происходило, а затем где-то наверху зажегся свет.

Бёрджес выглянул из-за эркера и задрал голову. Фонарь! Кто-то вывесил на ограждении галереи фонарь!

«Это знак, – понял он. – Финлоу подает Удильщику сигнал. Вот теперь и правда начинается…»

Достав из кармана пальто очки с закрашенными черной краской стеклами, Бёрджес надел их. В голове как нельзя некстати появились строки из песни: «Ждите меня! Я иду, я в пути! Услышьте мои шаги, глядите на свет фонаря, он сведет вас с ума, заставит ко мне вас прийти. На свет фонаря! Я иду! Я в пути!».

Сердце заколотилось в груди. На лбу проступил пот – как будто и так мало сырости!

Бёрджес перетаптывался с ноги на ногу, выглядывал из своего укрытия, озирался по сторонам, но ничего не происходило, и море по-прежнему было темным.

«Где ты?! Чего ждешь?!»

И тут он увидел огонек вдалеке.

– Удильщик!

Спохватившись, Бёрджес вдавил очки в переносицу. Чернота за ними казалась абсолютной. Огонек исчез. Это значило, что Удильщик погасил фонарь? Или очки все же сделали свое дело?

Ответ вскоре появился. Бёрджес ошибся в обоих вариантах. Даже сквозь черные стекла очков он увидел едва теплящуюся, бледную искорку.

«Не смотреть!» – мысленно заорал Бёрджес.

Он отвернулся и крепко сжал револьвер. Пусть явится, пусть ступит на землю – а до этого нельзя – ни в коем случае нельзя смотреть на фонарь!

Положив на трухлявую бочку комок бечевок, Бёрджес спрятал револьвер и бросился к своей ловушке. Время пришло!

Добравшись до граммофона, он отодвинул в сторону стопорный рычажок – пластинка закрутилась. Затем Бёрджес опустил на нее иглу.

Из рога раздался голос Марисолт: «Так лучше, мистер Бёрджес?». На что странный, показавшийся Бёрджесу незнакомым собственный голос ответил: «Нет, ужасно. Просто отвратительный плач. Нужно плакать лучше, Марисолт! Никто не поверит в твое горе…» К нему добавился раздраженный голос мадам Бджиллинг: «Солти, если ты сейчас нормально не заплачешь, я отберу у тебя новую куклу и заставлю стричь ногти на ногах мистера Пинсли!»

Угроза подействовала, и из рога граммофона зазвучал настолько отчаянный и душераздирающий плач, что на миг даже Бёрджес, все это подстроивший и слышавший его прежде, испугался и пожалел девочку.

Аккуратно поставив граммофон на механизм схлопывания, Бёрджес отжал защелку и быстро убрал руки. После чего замаскировав ловушку досками и гнилыми ящиками, он ринулся обратно в свое укрытие. Достал револьвер и, взяв в руку ком бечевок, застыл.

Почти в тот же момент раздались голоса, и дверь маяка распахнулась.

Под дождь выбежали оба Финлоу. За ними несся один из мальчишек. Вскоре показался и другой.

Бёрджес не сдержался и повернул голову к берегу. Искра была яркой. Он разобрал очертания фигуры, стоявшей у лодки, и поспешно отвернулся.

«Кажется, он не успел меня загипнотить… Не смотреть. Он подойдет к граммофону и попадется в сеть, а уж потом…»

Счет пошел на секунды. Что-то кричал один из Финлоу, в шуме дождя раздался детский голос. Кто-то куда-то бежал…

Проклятые очки! Ничего не видно!

А потом произошло то, чего Бёрджес так ждал. Ловушка сработала.

Попался! Удильщик попался!

Бёрджес с силой дернул за бечевки. Все кругом залило ярким светом, но через черные очки казалось, что находишься просто в хорошо освещенной комнате.

Сорвавшись с места, Бёрджес бросился к ловушке. Он оказался возле нее в тот же миг, как фитили на его фонарях истончились и погасли. «Люминатор» тоже не горел, а это значило, что можно смотреть, и Бёрджес глянул на своего пленника поверх очков.

– Да, я поймал тебя! – торжествующе закричал он, стоя над сетью и не сводя с нее револьвера. – Ты мой!

Впрочем, радовался он напрасно. Пленников, к удивлению Бёрджеса, оказалось двое. Мелкие, щуплые… Да это же те самые мальчишки, которые прибыли на вагоне Финлоу!

– Кто вы?! – мерзко каркнул один из мальчишек. – Отпустите нас! Или я за себя не ручаюсь!

Револьвер в руке Бёрджеса дрогнул. Этот голос… Худший голос на свете!

Бёрджес почувствовал, как земля уходит из-под ног, а из легких, будто поршнем, кто-то выдавил остатки воздуха.

– Ты-ы-ы? – не в силах поверить в происходящее, проговорил он. – Какого?.. Ты что здесь?..

Бёрджес согнулся, чтобы удостовериться в том, что глаза его обманывают. Обманывали. Гадко лгали, как парочка пойманных на горячем шушерников. Это не мог быть он! Просто не мог! Почему?! За что?!

Мокрые лохмы влипали в узкое бледное лицо, мерзкий острый нос, как и всегда, мерзко торчал, а эти отвратительно и обманчиво миленькие «девчачьи» черты могли принадлежать только одному мальчишке во всем Габене.

– Ми… мистер Хоппер?!

Лицо Бёрджеса – хотя какой в Кенгуриане Бёрджесе уже был смысл? – застыло, превратившись в маску.

– Давно не виделись, Джаспер Доу, – с отвращением произнес он и сплюнул на землю. – Шакара!

На островке, помимо него и его дрянного улова, никого не было. Неуловимый Удильщик снова ускользнул.