Новые Боги: Темный культ

Пролог. За множество лет до...

Сырая духота бункера давила на грудь. Низкие бетонные потолки, тусклый, мигающий свет люминесцентных ламп, запах старой бумаги, озонаторов и чего-то еще — едкого, напоминающего страх. Я сидел за массивным металлическим столом, заваленным кипами документов. Часы монотонно отсчитывали время в этой подземной норе, предназначенной для одной цели: переписать прошлое.

Очередная ночь, наполненная шелестом скучных, пыльных документов, каждый из которых – потенциальная мина под фундаментом нынешней реальности. Казалось бы, рутина архивариуса, но сегодня эта работа обретает иное, зловещее значение. Сегодня история — наш враг, самый коварный и неумолимый. Ее нужно не просто забыть, а тщательно спрятать, вырвать с корнем из памяти ныне живущих, а если удастся, то и вовсе уничтожить ее физические носители. Прошлое опасно. Оно несет в себе правду, которая может разрушить хрупкое настоящее, построенное на пепле и лжи.

Но правда коварна. Ее отголоски, ее следы сохранились не только здесь, в нашей стране, под нашими архивами, но и за ее пределами. Поэтому простое сокрытие недостаточно. Наша задача сложнее, куда более деликатная, требующая хирургической точности: нужно их правильно изменить. Переписать так, чтобы ни в одном уголке мира, ни один пытливый ум, копаясь в старых записях, никогда не смог найти противоречий, не смог уличить нас во лжи. Ложь должна стать новой, неоспоримой истиной. Она должна быть гладкой, логичной и непробиваемой. И среди этих подлежащих тотальной ревизии бумаг я наткнулся на нечто... знакомое. Дневник. Мой собственный.

Я отложил в сторону текущую папку с отчетами о "восстановлении порядка" в Северной Африке и взял истрепанную тетрадь. Мой почерк. Голос моего прошлого "я". Почему он оказался здесь, в этих архивах? И почему его не уничтожили раньше? Сердце екнуло. Я открыл первую страницу.

17 января 2046 года.

Подготовка к решающему сражению за Мадрид повисла в воздухе под тяжестью не просто новости, а удара под дых. Гибралтар уничтожен. Слово "уничтожен" не передавало всего масштаба катастрофы. Не просто крепость, носившая гордое имя, павшая под натиском врага, но и все, что ее окружало – города, базы, люди, море. На месте бывшего пролива теперь зиял чудовищный, дымящийся кратер радиусом около пятидесяти километров, края которого плавились и крошились. Конечно, от наших войск, находившихся там, не осталось буквально ни атома – лишь пустота, оплавленная земля и радиоактивный пепел. Их просто стерли.

Пусть и враг, несущий имя Бога, уничтожил множество своих в этом акте безумной силы, масштабы разрушения и полнейшее, мгновенное истребление наших сил под Гибралтаром ударили по морали Объединенных Оборонительных Миротворческих войск, как ничто другое. Не было поля боя, не было отступления, не было пленных – было только полное исчезновение. Осознание того, что противник способен на такое в любой момент, по одному щелчку своих нечестивых пальцев, висело дамокловым мечом над каждым солдатом. Страх, паранойя, тихое недоверие к командованию, не сумевшему этого предвидеть или предотвратить – все это просачивалось в окопы.

Правда, лично мне этот день принес не только скорбь по товарищам, которых я знал лишь по позывным, но и странное, горькое облегчение. Сражение за сам город я, вероятно, переживу. Меня определили в охрану артиллерийских расчетов. Мы находились в нескольких километрах от основных городских боев, замаскированные в старых оливковых рощах. Мы не планировали обстреливать собственный город, а значит, и у врага, сосредоточенного на подавлении прорыва в центре, не будет первостепенной причины уничтожать наши позиции. Мы станем менее приоритетной целью, чем пехота или бронетехника на передовой. Маленькое спасение посреди всеобщего, всепоглощающего ужаса войны с непонятным врагом.

20 января 2046 года.

Раннее утро. Еще до рассвета, когда небо было лишь обещанием света, его разорвал нарастающий, монотонный, низкочастотный гул моторов. Звук был не похож ни на что, слышанное ранее. Не рокот поршневых, не свист реактивных. Это был живой, утробный звук, от которого вибрировала земля под нашими ногами и сжималось сердце в груди.

Каждый из нас, словно по команде невидимого дирижера, забивал голову одним и тем же вопросом: "Самолеты? Чьи? Наши? Врага?!" По одному лишь гулу моторов в то время мы еще не умели различать принадлежность техники. Это был новый звук войны, и наши уши еще не привыкли к нему, не научились его читать, распознавать его смертоносную мелодию. Никто из нас еще не владел этим страшным знанием, этой жизненно важной грамотой.

Часовые на постах, совсем юные парни, многих из которых война вырвала прямо из сельской тишины испанской глубинки, впервые увидев свет осветительных заклятий противника, замерли в полном оцепенении. Это не были прожектора или осветительные ракеты. В небе, высоко над нами, словно медленно поднимались в зенит несколько гигантских, пульсирующих сфер света, заливавших всю округу призрачным, неестественным, мертвенно-бледным сиянием. Разинув рты и выпучив глаза, они зачарованно смотрели на эти рукотворные светила, на эти "магические солнца", совсем позабыв отдать команду всем спуститься в укрытие. Столько лет прошло с "Затмения", изменившего мир, а магия врага все еще казалась чудом... страшным, несущим смерть чудом.

Лишь опытные командиры, выскочив из землянок, не растерялись. Их зычные голоса и резкие, отрывистые приказы, наполненные стальной волей, прорезали утренний воздух и вывели часовых из ступора: "Немедленно в укрытие! Быстро! Газ!"

Мы, спросонья, тоже было оцепенели, когда над нами впервые зажглись эти несколько "магических солнц", заливших всю округу. Стало светло, будто днем – хотя сам свет был жутковатым, холодным, не похожим ни на солнечный, ни на лунный. Он искажал цвета, делая все вокруг блеклым и болезненным.

"Мерзкие чудовища!" – сдавленно воскликнул кто-то из окопа, когда над искусственными светилами появились их создатели. Черные, силуэтами отдаленно напоминающие драконов, но слишком угловатые, с металлическим блеском на неровной коже, они скользили по небу на широких, перепончатых крыльях – это была "авиация" противника. Страшное, извращенное совмещение технологии и магии, порождение самого ада. Настоящие "Живые самолеты". Из-под их крыльев, словно слезы смерти, срывались вниз мощные бомбовые снаряды, неся вокруг разрушение и смерть всему живому.

Но худшее было не в самом взрыве, к грохоту которого мы, как ни странно, уже начинали привыкать. Часть снарядов при падении не взрывались, а раскалывались, исторгая из себя странный, едкий, зеленоватый газ с запахом тухлых яиц и металла. Любой, кто вдыхал его, падал замертво, корчась в недолгой агонии, но лишь на мгновение. Спустя секунды тело дергалось, ломались суставы, и мертвец поднимался. Его глаза светились нечестивым, желтым огнем, а рот искажался в безмолвном крике. Теперь он был движим лишь слепой, неутолимой яростью, направленной на своих бывших товарищей. Все это – драконы в небе, огненные взрывы, мертвенный свет и ожившие трупы – вселяло в нас первобытный страх и ужас, парализующий даже самую стойкую волю.

Повинуясь животному инстинкту самосохранения, мы, крича друг другу команды, натягивали противогазы и ныряли в спасительные окопы. Прижавшись к их дну, чувствуя сырую землю щекой, мы слушали, как от разрывов этих адских бомб вздрагивала земля, осыпая нас пылью и мелкими камнями. С оглушительным, металлическим свистом над нами пролетали осколки, а где-то неподалеку с мерзким шипящим звуком из расколотых контейнеров вырывался тот самый газ, отравляя воздух вокруг. Нас несколько раз засыпало землей, отвалившейся от стенок окопов, и, что страшнее, ошметками... тех, кто не успел спрятаться или вдохнул газ. Крики раненых, стоны умирающих и жуткое рычание "оживших" смешивались в адскую симфонию.

Живые самолеты, сбросившие свой смертельный груз и выполнившие свою ужасную задачу, давно уже исчезли в предрассветном небе, оставив после себя лишь хаос и смерть. Но мы все еще лежали на дне окопа, словно вросшие в землю, слишком напуганные, слишком живые, чтобы двинуться. Чувство сюрреалистичности происходящего смешивалось с леденящим душу страхом.

Каждый из нас не хотел умирать понапрасну. "К орудиям! К орудиям!" – наконец прозвучала команда, усиленная мегафоном, вырвавшая нас из ступора выживших. В считанные минуты, стряхивая землю и пепел, мы уже были у своих пушек, оттаскивая тела тех, кто не пережил налет, и открывали ответный огонь по указанным целям. Работали слаженно, механически, заглушая ужас действием. В короткие промежутки затишья, пока расчеты перезаряжались, бойцы, не снимая противогазов, делились между собой обрывочными фразами, впечатлениями и переживаниями от пережитой бомбежки, задавая друг другу вопросы, на которые не было ответов, и не могло быть. "Что это было?", "Как с ними бороться?", "Это конец?"

Справа, объятая пламенем, догорала машина медпомощи, уничтоженная прямым попаданием бомбы. Металл плавился, резина горела с едким черным дымом. Из хозяйственного отдела, задыхаясь на бегу, с искаженным от ужаса лицом, примчался связной. Он сообщил о потерях. В их расположении разорвались две газовые бомбы. Убиты командир отделения и два солдата – они не успели или не сумели надеть противогазы вовремя. Есть раненые, вдохнувшие газ, которых пришлось нейтрализовать. Разбит практически весь автопарк, часть бронетехники также уничтожена. Потери были существенными, и это было только начало.

Утром, под серым, пепельным небом, еще пахнущим гарью и газом, состоялись быстрые похороны наших боевых друзей и товарищей по оружию, погибших во время вражеского авианалета. Хоронили в братской могиле, быстро, но со всеми воинскими почестями, какие только могли позволить себе в условиях фронта. Каждое тело – еще одно напоминание о цене этой войны. Легко раненые были переправлены в пересылочный пункт для оказания первой помощи, более тяжело раненых ждала сортировка и отправка в специализированные медицинские учреждения в тылу. Если эти учреждения еще существовали после Гибралтара.

А еще утром я увидел расстрел. Жестокий, показательный расстрел. Расстрел дезертиров, трусов и предателей. Оказалось, что в наши ряды, как и в другие подразделения ООМ, проникло немало сторонников того, кого они называют Спящим Богом – тех самых культистов, что противостояли нам в городе и несли разрушение. Их выявили, возможно, по странному поведению, возможно, по доносу. Дисциплина после таких показательных мер становилась поистине железной, выжигая сомнения страхом. А ненависть к Врагам, к их богу, к их мерзким творениям, переходила на принципиально новый, личный, звериный уровень.

25 января 2046 года.

Поступила информация, что наш командующий тяжело ранен в бою за пределами города. Все же, даже после демонстрации врагом своей чудовищной авиации, газового оружия и живых мертвецов, наше командование не отказалось от попытки вернуть Мадрид. Глупость или необходимость, продиктованная стратегией и пропагандой – не нам, рядовым, судить. Группа свободных бойцов, проявив невероятную отвагу и самопожертвование, совершила дерзкий прорыв сквозь линии противника, сумела погрузить раненого командира в бронемашину медиков и вывезти из окружения. Не все вернулись из этой вылазки. Их имена пополнили список павших.

10 февраля 2046 года.

Совершенно не было времени писать в дневник. После похорон нашего командующего, проведенных сдержанно и скорбно, события неслись одно за другим, не давая ни минуты передышки, перемалывая нас, как жернова. Город мы отбили. Да. Ровно через день после ранения командира, двадцать шестого января, культисты внезапно, почти демонстративно, покинули Мадрид, оставив за собой лишь смерть, разрушения и безумие. Мы вошли в город, который был лишь оболочкой. Тысячи жителей были убиты в их кровавых ритуалах, свидетельства которых мы находили повсюду – изуродованные тела, странные символы, начертанные кровью на стенах. Множество выживших сошло с ума от увиденного или пережитого ужаса. Оставшиеся – лишь призраки былой жизни, бродящие по улицам – потеряли всякую веру в победу наших сил, в защиту, в будущее. Это была пиррова победа на костях.

Сразу после Мадрида, без отдыха, без пополнения, нас перебросили на северный фронт, который после немыслимых зверств в столице и катастрофы под Гибралтаром стал основным направлением контрудара войск ООМ. Там тоже была война. Другая, но не менее жестокая.

Нет-нет-нет! Довольно! Хватит! Я захлопнул тетрадь. Этот дневник... его нужно уничтожить. Немедленно. Здесь нет ничего важного для настоящей истории, для той версии, которую мы создаем. Ничего полезного для нашего дела, для установления Нового Порядка. Такая правда несет лишь опасность человечеству. Знание о том, что на самом деле произошло, о том, как мы балансировали на грани поражения, о том, каков был наш враг на самом деле – это знание может пошатнуть основы нового мирового порядка, посеять сомнения, вернуть страх.

Я отбросил дневник 2046 года в сторону. Его ждет огонь или шредер. Мой взгляд упал на другую папку, лежащую под ним. Более тонкая, с другой обложкой. Будто притягиваемая невидимой силой, моя рука потянулась к ней. Знакомая обложка... Неужели? Я не думал, что это сохранилось. Что же там дальше? Что еще хранят эти проклятые бумаги, вырванные из уничтоженного прошлого?

15.09.2017

Серый, дождливый день. Кабинет моего нанимателя – олицетворение холодной роскоши. Полированный стол из темного дерева, панорамное окно с видом на залитый дождем город, абстрактная живопись на стенах. Сам мистер Харпер выглядел старше своих лет – лицо изрезано морщинами горя и усталости, но глаза... в них горел стальной, непреклонный огонек. Крупный бизнесмен, ворочающий миллиардами, но сейчас всего лишь отец, потерявший единственного сына.

Он сидел напротив меня, сцепив руки на столе. Его вопросы были абсолютно логичны и обоснованы, каждый из них – удар в незащищенное место, потому что у меня на них до сих пор нет ни единого ответа, который мог бы его удовлетворить.

– Причина смерти моего сына, детектив? У вас есть хоть какое-то предположение? Подозреваемые? Мотив? Хоть что-то вы можете сообщить после всех этих недель расследования? – Голос его был низким, сдавленным, на грани срыва, но в нем чувствовалась та самая стальная воля, привыкшая получать ответы и добиваться своего.

– Пока ничего выяснить не удалось, мистер Харпер. Дело крайне запутанное. Обстоятельства смерти... не укладываются в стандартную криминалистику. Мы работаем над всеми версиями, но... Прогнозы делать рано, – это был единственный честный ответ, который я мог ему дать. И самый неудовлетворительный для нас обоих. Я видел, как разочарование и гнев вспыхнули в его глазах.

Я мог его понять. Отец, потерявший единственного сына при таких странных, необъяснимых обстоятельствах... Сам сын, молодой Харпер-младший, был еще более загадочной фигурой. Большую часть своей короткой жизни – типичный представитель "золотой молодежи", прожигающий отцовские деньги в клубах, на гонках и вечеринках, ничем не обремененный и ни к чему не стремящийся. А незадолго до смерти он резко, необъяснимо переменился. Стал будто другим человеком, одержимым идеями благотворительности, помощи бездомным, участия в экологических проектах. Но странность заключалась в том, что все его новообретенные "добрые" поступки почему-то оборачивались катастрофой. Например, попытка помочь приюту для животных закончилась странным пожаром, в котором погибла большая часть животных. Благотворительный концерт обернулся массовой паникой и давкой без видимой причины. Будто некая злая сила обращала его благие намерения во зло.

Будь он жив, все эти странности, вероятно, списали бы на последствия "затмения". Думаю, да. После того астрономического явления, которое произошло всего несколько месяцев назад, мир будто сошел с ума. Все больше и больше необъяснимого, мистического, пугающего начали происходить повсюду, и все это валили на "эффекты затмения". И если часть из них хоть как-то можно было попытаться объяснить влиянием затмения на психику или массовым помутнением рассудка – вроде волны странных самоубийств или внезапных вспышек агрессии – то остальное... остальное просто невозможно было объяснить наукой или психологией.

Мир буквально трещал по швам. Из Египта приходили новости, от которых волосы вставали дыбом. К власти там пришли какие-то безумные фанатики-террористы, поклоняющиеся древнеегипетскому богу Ра. Но это не просто символ или идеология. Доходят слухи, подкрепленные все более убедительными свидетельствами, что этого бога они избрали главой нового государства, и он реально, физически проявляет себя в этом мире! Главенствующие позиции там занимают не военные или политики, а служители культа Ра, жрецы, творящие необъяснимые, пугающие вещи.

Мадагаскар превратился в нечто сродни новому Бермудскому Треугольнику. Корабли и самолеты просто исчезают вблизи этого острова. Связь теряется мгновенно, поисковые группы ничего не находят, кроме обломков, не дающих никаких зацепок. Воздушное и морское сообщение там практически прекратилось.

Мало того, что все чаще и чаще замечают случаи аномального, агрессивного поведения морской фауны – китов, дельфинов, акул, обычно не представляющих опасности, но теперь нападающих на суда и людей – так еще и постоянно находят свидетельства существования огромных, немыслимых, чудовищных созданий в Мировом Океане. Вчера штормом выкинуло на берег нечто... нечто, что по форме отдаленно напоминало гигантскую акулу, но ее шкура была покрыта мерзкими, извивающимися щупальцами, а пасть была полна рядов мелких, острых зубов. Ее вес превысил 140 тонн. Это было существо, которое не должно существовать. Скорее кит, мутировавший в кошмар, нежели акула. И это лишь одно из многих сообщений о подобных тварях.

Ватикан, в свою очередь, не остался в стороне от всеобщего помешательства. Они официально объявили о восстановлении Святой Инквизиции. Заявляют, что она будет действовать во имя некоего Светозарного – якобы нашего истинного бога, противостоящего тьме, расползающейся по миру. Уже ходят жуткие слухи о первых "актах очищения" – показательных сожжениях на кострах во имя этого "бога". Кого они сжигают? Еретиков? Или тех, кто проявляет те самые "эффекты затмения"?

И самая свежая, самая пугающая новость за сегодня: в Индии и Китае миллионы фанатиков каких-то новых, агрессивных культов насильно обращают в свою религию людей, устраивая массовые погромы и "крестовые походы". Убитых – сотни, если не тысячи, счет идет уже на десятки тысяч. Раненых и покалеченных уже и не считает никто. Мир сходит с ума. Или пробуждается? Пробуждается от долгого сна в реальность, где царят древние боги и чудовища?

20.09.2017

Сегодня мой наниматель разорвал наш договор. Он позвонил рано утром. Голос его был непривычно легким, почти радостным. Сказал, что "дело закрыто", что "все выяснилось" и мои услуги больше не требуются. Никаких подробностей. Он не звучал как человек, потерявший сына и нашедший ответы. Он звучал как человек, который внезапно обрел что-то ценное. Он был слишком радостным, слишком довольным для этой ситуации. Не просто облегченным от того, что дело закрыто, а именно искренне счастливым, будто груз свалился с плеч, но не груз горя, а груз... опасности? Он даже не ознакомился с пусть и плохими, но результатами проделанной мной работы, с первыми крохами информации, которые мне удалось собрать. Будто ему стало совершенно неинтересно.

Я не знаю, что именно произошло за эти несколько дней, но что-то в его поведении было глубоко неправильным, пугающим. И я не намерен оставлять это дело. Не сейчас. Не когда у меня только начали появляться первые, хрупкие зацепки, связывающие смерть его сына со всеми этими мировыми странностями, с культистами, с "Затмением", с пробуждающимся кошмаром. Это стало чем-то большим, чем просто расследование убийства. Это стало поиском истины в мире, который рушится.

Я не думал, что этот дневник сохранился. Все, что я записывал тогда, в те дни, когда мир начал меняться – все эти наблюдения, попытки найти логику в нарастающем безумии, связать разрозненные факты воедино. Эти записи слишком опасны. Они содержат правду о начале конца. Но даже мой дневник... Его тоже нужно уничтожить. Правда слишком опасна. И кто знает, сколько еще таких "опасных" документов, свидетельств былой реальности, мне предстоит найти и стереть из истории этой ночью в этом пыльном бункере. Работа только начинается. И, клянусь, я должен ее завершить, пока правда не просочилась наружу и не разрушила то немногое, что мы успели построить на руинах.