"Новое назначение"

Глава 15

— Поедешь в дом скорби, — сообщил Ровнину начальник, когда тот вошел в его кабинет, а после протянул ему бумажку, на которой что-то было записано. — Здесь адрес и имя главного врача. Выполняй.

— Есть, — ответил юноша было, но после все же уточнил: — Только я не знаю, что такое «дом скорби». Извините…

— Сумасшедший дом, — пояснил Францев, отрываясь от листка, на котором он чертил какую-то схему, состоящую из прямоугольников и линий, их соединяющих. — Дурдом, дурка. Достаточно синонимов?

— Вполне, — чуть опешил Олег. — А зачем?

— Видишь ли, — со вздохом, за которым четко читалась фраза вроде «ладно, давай пойдем долгим путем», Аркадий Николаевич отодвинул от себя листок, — к нам сюда стекается информация из большого количества источников о самых разных происшествиях. Чаще всего она не стоит выеденного яйца, потому мы сразу отправляем ее в мусорное ведро. Поверь, со временем и ты начнешь разбираться в том, на что стоит обратить внимание, а на что нет. Десять минут назад мне позвонил мой знакомый, который занимает пост главного врача того места, куда ты, по идее, уже должен направляться, и рассказал довольно любопытную историю о нескольких своих пациентках с одинаковыми признаками душевной болезни. Это странно, ибо, как общеизвестно, с ума каждый сходит по-своему. Потому я решил, что стоит съездить и на этих бедолаг поглядеть своими глазами. Вернее — твоими. Отправляйся туда, пообщайся со Львом Ароновичем, изучи документы, посмотри на этих пациенток, составь свое мнение, а после изложи его мне в устной форме. Что-то еще?

— Прямо сам? — совсем уж растерялся Ровнин, ничего подобного не ожидавший. — Один?

— В принципе неправильно, согласен, — снова пододвинул к себе листок Францев. — Но никакие опасности тебя там поджидать не могут, если, конечно, ты в отделение к буйным не сунешься без санитаров, сложностей особых в выполнении данного поручения тоже не наблюдаю, тем более что парень ты неглупый и вроде бы хваткий. Да и отправить мне с тобой все равно некого. Разве что Ревину, но поверь, ты в этом случае хлопот на свою голову получишь больше, чем пользы. Да и не ее это профиль. Все, вперед. После приедешь сюда, отчитаешься, я в отделе допоздна сегодня буду.

Олег вышел из кабинета начальника, провел рукой по лицу, прочел текст на бумажке, а после с грустью подумал о том, что зря не доверился утром интуиции и не захватил с собой купленную накануне карту Москвы. Дурдом — ладно, снять показания с врача невелик труд. А вот как туда добраться? Где это Марьино вообще находится?

— Не близко, — просветила парня Лена, к которой тот заглянул в поисках помощи. — Покатаешься от души. И это тебе еще повезло, между прочим!

— Так себе везение, — проворчал Ровнин.

— Еще спорит со мной! — стукнула его кулачком в плечо девушка. — В том году ты бы на автобусах туда добирался, причем с пересадкой, понял? А под прошлый Новый год там метро как раз открыли, так что как белый человек поедешь. Ну-ка погоди!

Она сунула косточку в горшок с геранью, утопив ее в землю пальцем, встала, подошла к высокому шкафу, стоящему у стены, забавно сморщив лицо, пошарила за ним рукой и вытащила свернутую в рулон карту.

— О! — показала она ее юноше. — Сама когда-то ей пользовалась, пока в городе не освоилась. Сейчас найдем мы твою улицу, Олежка. И вообще — не печалься, это не служба.

— А что тогда?

— Службишка, — пояснила Ревина. — Съездил-вернулся, всего делов. А служба будет впереди!

Нельзя сказать, что ее слова очень сильно приободрили юношу, но выбора у него не было, потому изучил маршрут, поблагодарил Лену за помощь и отправился в путь. Единственное, перед этим в дежурке разжился толстеньким блокнотом и ручкой, благо и то и другое обнаружилось в ящиках стола. Память, конечно, тренировать надо, но пока Олег ей не слишком доверял, потому не хотел растерять те крупицы знаний, которые вчера и сегодня ему перепали.

Собственно, всю дорогу он и занимался тем, что переносил их в блокнот, который разделил на три части. В первую заносил имена и двумя-тремя словами обозначал суть их обладателя. Во вторую — не до конца понятные, но важные, как ему казалось, понятия вроде Покона и сути кладов. Ну а третья, с условным названием «Адреса», увы, осталась пустой. Запомнить-то места он запомнил, но как называется улица, на которой стоит клуб Арвида, какой номер у дома — поди знай. Ну и еще два десятка страниц в конце оставил для заметок, без которых наверняка ему никак не обойтись. Например, прямо сейчас, в сумасшедшем доме.

Что же до любопытных, но непонятных случаев, совпадений и происшествий — под них Ровнин решил завести отдельную тетрадь, которую таскать с собой не собирался. Пусть она в отделе лежит, так оно правильнее выйдет.

Что до дома скорби — тут снова ему повезло. Особо долго бродить по незнакомым улицам не пришлось, поскольку он не сильно далеко от метро и находился. Где-то руководствуясь воспоминаниями о намеченном маршруте, где-то прибегая к помощи немолодых местных жителей, охотно подсказывающих дорогу вежливому молодому человеку, он буквально минут за десять добрался до серого типового больничного здания, окруженного высоким, в два роста, металлическим забором.

Удостоверение и упоминание того, что он идет к Либману, лихо делали свое дело, ни на КПП, ни позже на территории никто ему не говорил: «Мальчик, а ты тут зачем?» или «Чужие тут не ходят», напротив, персонал охотно указывал дорогу, а под конец немолодая, но еще интересная как женщина медсестра даже довела его до двери главврача.

— Лев Аронович? — Постучав в дверь и услышав приглушенное «да-да», Олег вошел в просторный и светлый кабинет, стены которого были увешаны какими-то дипломами в рамках. — Лейтенант Ровнин. Я по поручению Францева Аркадия Николаевича.

— Как вы скоренько, молодой человек, — удивился мужчина, сидящий за большим столом, на котором аккуратно, в несколько ровных стопочек были разложены бумаги и папки. — Я думал, завтра Аркадий кого-то пришлет. Или послезавтра.

Главный врач сего невеселого заведения был уже немолод, плотен телом, курчав и сед волосом, а также забавно выговаривал букву «р», периодически превращая ее в «г». Олег в анекдотах про евреев такой говорок, конечно, слышал, но сам в жизни с подобным до того не сталкивался.

— Начальство отдало приказ, я выполняю. — Ровнин показал медику удостоверение. — Что у вас случилось?

— Экий бравый служака! — Либман сложил руки на животе и с интересом оглядел юношу. — Прямо стойкий оловянный солдатик! Хорошо! Компоту не желаете?

— Чего? — Олегу показалось, что он ослышался.

— Компоту, — миролюбиво повторил Лев Аронович и рассмеялся. — Ну вот, уже человеческие интонации появились. И удивляться мы умеем. Очень хорошо.

Надо было что-то сказать, но что именно — неясно, поскольку Олег не очень понимал, как на услышанное реагировать. Вроде бы шутка, надо улыбнуться, но место здесь такое, где ни в чем уверенным быть нельзя. Потому сначала он рот открыл, после закрыл и жалобно заморгал.

— У вас, молодой человек, служебного рвения еще много, а опыта общения пока маловато, — пояснил главврач. — Это нормально, у меня самого ординаторы такие же. Не все, но в большинстве. Главное что?

— Что? — обреченно уточнил Ровнин.

— Перевести ваше сознание с казенных рельсов на обычные, человеческие. Тогда вы перестанете мыслить страницами учебников, определениями и в вашем случае законами, а после попытаетесь меня просто услышать. Как человек человека. Так что насчет компота? А еще, если желаете, могу предложить суп и второе. У нас как раз обед недавно кончился, все еще теплое. Сегодня вроде рассольник и котлетки. Не помню, правда, с каким гарниром.

Совсем уже обалдевший Олег уселся на стул напротив толстячка.

— Так как? — улыбнулся тот. — Вы молоды, работа у вас из тех, которая много сил забирает, потому, наверное, все время хотите есть.

«Может, права соседка тетя Мила?» — подумалось Ровнину. Ну, в том, что в Москве все зажрались? Просто его вот сегодня весь день кормят, причем совершенно незнакомые люди. То есть еды тут прямо сильно много.

— Просто себя помню во время оно, — продолжал тем временем свои речи главврач. — И днем, и ночью голод не отпускал. Сплю — снится, что есть хочу. Проснусь — точно. Хочу.

— Нет-нет, я пообедал уже, — отказался Олег. — Спасибо. Вы лучше расскажите, что у вас случилось. И желательно поподробнее. С деталями.

— Ну, как желаете, — покладисто согласился Либман. — Итак, что мы имеем?

Он взял одну из папок, показал ее оперативнику, а после произнес:

— Старыгина Галина Алексеевна. Предварительный диагноз маниакальный психоз, доставлена к нам в фазе психотического расстройства, со всеми соответствующими данному заболеванию признаками, то есть сильным возбуждением, неадекватным поведением, повышенной агрессивностью, а также потерей связности мысли. Не скажу, что это большая редкость, подобное встречается в этих стенах часто, причем в последние годы все чаще.

— И? — поняв, что это еще не конец рассказа, поторопил замолкшего врача Ровнин.

— А дальше началось немного странное. — Лев Аронович хихикнул. — Забавно подобное звучит в этих стенах, согласитесь?

— Так-то да, — признал юноша.

— Для начала — избирательность агрессии. В этой фазе если она проявляется, то носит массовый характер. То есть больной воспринимает как личную угрозу любого человека, а особенно того, который пытается лишить его свободы. Галина Алексеевна же стремилась нанести увечья исключительно своему супругу, санитаров же, которые ее вязали, при этом пальцем не тронула. Оскорбляла, угрожала, плевалась — да. Но никакого физического сопротивления, даже не поцарапала никого. Зато мужа она чудом не прикончила, тот остался в живых исключительно по причине хорошей личной подготовки. Бывший военный, десантник, их такому учат. Отделался парой порезов на руках.

— Что еще? — Олегу очень нравилось то, что этот врач излагает все понятным языком, не сыпля медицинскими терминами.

— А дальше еще интереснее. Через какое-то время оказалось, что это не маниакальный психоз, все признаки его исчезли, точно их не было, зато налицо стандартное диссоциативное расстройство идентичности. Чтобы не морочить вам голову, скажу так: тоже хворь не из приятных, в народе ее называют «раздвоение личности». Разумеется, это очень упрощенная формулировка.

Олегу очень захотелось поторопить Льва Ароновича фразой вроде «Люди иногда с ума сходят, ничего не поделаешь», но делать этого не стал.

— Понимаю-понимаю, — ласково улыбнулся главврач. — Потерпите чуть-чуть, мы почти добрались до сути вопроса. Просто без преамбулы никак, в ней вся соль. Собственно!

Он взял еще одну папку и положил на первую.

— Антошкина Ольга Яковлевна. Доставлена в фазе психотического расстройства, позже поставлен диагноз диссоциативное расстройство идентичности.

— О как, — заинтересовался Ровнин.

— Эткина Маргарита Исааковна. Доставлена в фазе психотического расстройства, последующий диагноз диссоциативное расстройство идентичности. И вот эти двое — тоже. У каждой в анамнезе попытка убийства мужа, но при этом ни одна из них не проявляла никакой агрессии по отношению к другим людям. И, что характерно, ни у одной из них нет никаких улучшений, каждая от выздоровления далека так же, как в тот день, когда была доставлена. Ну, кроме Эткиной, по ряду объективно-временных причин.

— А их прямо одну за другой привезли? — уточнил Олег. — Может, массовый психоз?

Если честно, он не очень точно представлял, о чем именно говорит, но данное выражение чудно монтировалось в ситуацию.

— Хороший вопрос, — похвалил его Либман, — но нет. Первой к нам попала Старыгина, остальные позже. Интервал в месяц-полтора, у кого больше, у кого меньше. Случись оно одно за другим, я бы точно обратил внимание на подобный казус. А тут перерывы, плюс я, признаюсь, не прямо всех пациентов осматриваю, вот так и вышло. Непосредственно Эткину привезли позавчера, и вот тут я вспомнил, что она не первая такая, что случалось такое ранее. Поднял документацию, потом подумал да и позвонил вашему руководителю. Есть в этом всем что-то неправильное, не медицинское… Скорее, тут случай по вашему профилю, если вы понимаете, о чем я.

— Понимаю, — не стал кокетничать Ровнин. — А дела можно посмотреть?

— Карты, — поправил его медик и подвинул стопки поближе к посетителю. — Извольте.

Изучение документов у Олега заняло времени куда больше, чем он предполагал. Если в каких-то картах худо-бедно написанное разобрать можно было, то парочку, такое ощущение, что стенографист заполнял. Или просто шаловливый ребенок морскую волну на строчках изобразил, а после его творчество за официальную бумагу выдали. С учетом места, может, и не ребенок, а какой-то местный постоялец.

— Вот это непонятно, — в сотый, наверное, раз прибег к помощи Либмана сотрудник отдела, чувствовавший себя из-за этого немного неловко.

— Анализ крови, — пояснил тот, глянув на листок. — Хороший, кстати. Тромбоциты в норме, лейкоциты тоже. Глюкоза чуть повышена, но не критично. А вам зачем?

— Потому что не сразу понял, что это, — пояснил Олег, положил бумажку обратно и захлопнул папку. — Так. Хорошо.

— Спорный вопрос, — с сомнением глянул на него хозяин кабинета. — У нас, конечно, иные пациенты и по несколько лет лежат, но в целом роль медицины сводится к тому, чтобы болящий от хвори избавился. Тут же теперь совсем непонятно, что делать. Как бы не навредить вместо того, чтобы помочь. Мы их медикаментозно лечим, а может, оно ни к чему? Возможно, тут другие средства более действенны?

— Скажите, а вы не помните, кто мужья у остальных пациенток? — ответил вопросом на вопрос Олег. — У Старыгиной, насколько я понял, военный. А у других они по профессии кто? В картах не сказано. Там вообще про них ни слова, одни контактные телефоны. Можно и обзвонить, но, может, вы в курсе?

— Признаться, не знаю, — озадачился Лев Аронович, — но могу уточнить. С Эткиной муж приезжал, дежурный врач с ним общался. Может, что запомнил?

Он переговорил с кем-то по телефону, положил трубку и уставился на Ровнина.

— Военный, — выдержав театральную паузу, наконец произнес врач. — Муж был в заляпанной кровью форме. Причем не абы какой, а генеральской. К слову, очень просил не предавать случившееся огласке, полагаю, из репутационных опасений, потому попрошу вас — если можно, давайте пойдем навстречу его пожеланиям. Ясно, что он нам никак навредить не может, но кто знает…

— Ничего не могу гарантировать, — ответил юноша, наученный сегодняшним опытом и решивший от греха вообще никому никаких обещаний не давать. — По возможности — конечно, но кто знает, вдруг придется его опрашивать? Интересно, а остальные?

— Знаете, мне кажется, они тоже офицерские жены, — сообщил ему Либман. — Подтверждений нет, но есть предчувствия. А я им верю.

Олега после этих слов начали обуревать два противоречивых чувства. Сначала возник вполне объяснимый азарт, что неудивительно — он только что нашел общий признак в этом странном деле. А после пришло непонимание. Ну да, нашел, но что с ним делать? К чему применить? Где та точка соприкосновения, на которую завязаны безумие женщин и военная служба мужчин? Она, несомненно, есть, но ни одной мысли о том, что это может быть, ему в голову не приходило. Даже в порядке бреда.

— А можно поговорить с… — Ровнин замялся, не зная, как верно именовать пациенток больницы. Ну, не потерпевшими же? — С этими дамами?

— Конечно, — и не подумал спорить с ним медик. — Не уверен, что это вам принесет какую-то пользу, но извольте. Знаю, банальность, но что поделать, если правда такова.

— А почему пользы не будет?

— Особенность данного состояния в том, что пациент сам не знает точно, кто он, — пояснил Либман. — Следовательно, что он может рассказать вам о себе и своем прошлом? По крайней мере такого, что можно использовать для вашей… э-э-э-э-э… работы. Крайне трудно отделить фантомные воспоминания от настоящих, если рядом нет человека, хорошо знающего пациентку. А звучать и те и другие будут предельно искренне, уж поверьте. Если вообще будут, поскольку подобное состояние часто граничит с апатией.

И снова Олег убедился в том, что не стоит доверять кино и книгам на все сто процентов. Для него психушка была жутким местом, где все мрачно и неприятно, где по коридорам бродят жутковатого вида небритые люди в халатах, что-то бормочущие себе под нос, и каждые три минуты какой-то бедолага оглашает пространство жутким воплем.

Оказалось — ничего подобного. Нет, ручек на дверях на самом деле не оказалось и зеркал тоже, но все остальное было вполне пристойно. Никто на Олега не бросался, никто с глупым видом не хихикал и слюни не пускал. Да, бесспорно, дамы на том этаже, куда Либман привел юношу, были скорбны головой, но выражалось это скорее в отстраненности, чем в бурном проявлении чувств. Впрочем, может, их таких сюда всех и собрали, на этот этаж.

— Антошкина, — показал на невысокую худенькую женщину плечистый медбрат Петр, сопровождающий начальство и посетителя в этом царстве скорби. — Ольга. К тебе пришли.

— Пришли, — не отводя взгляда от какой-то только ей видимой точки на стене, повторила та. — Ришли. Ишли. Шли. Ли. И.

— Сейчас обратно слово конструировать начнет, — пояснил медбрат. — А если собьется, то примется сама с собой спорить.

— Илш, — точно подтверждая его слова, забубнила женщина. — Илиш. Не «илиш», а «илши». Поучи меня еще. Ничего путно сделать не в состоянии, за что ни берешься, все портишь! Хорошо-хорошо, илши. Илшир. Илшипр.

— О, а вот и Старыгина, — хлопнул Олега по плечу здоровяк. — Бредет неведомо куда.

И верно, невероятно худая женщина с изможденным лицом, шаркая разношенными тапками, прошла мимо них, причем ее взгляд напоминал тот, что был у Антошкиной. Пустой, безжизненный, направленный в никуда.

— Нет толка, — донесся до посетителей ее шепот. — Нет. Теперь — нет.

— Ничего другого от нее не слышал ни разу, — пояснил медбрат. — Да и остальные такие же. Пойдете смотреть? Они в палате. Голубева наверняка в окно смотрит и тоже с собою спорит, а Нараева в потолок таращится и молчит. Она вообще с постели встает лишь поесть и в туалет. Да и то, если не забудет.

— А Эткина? — уточнил Лев Аронович. — Новенькая?

— Не, нам такую еще не спускали, — помотал головой здоровяк. — Наверное, пока наверху.

— А пойдемте посмотрим на ту, которая спорит, — попросил его Олег. — Если можно.

— Чего нельзя? Пойдемте.

Если предыдущие дамы находились, скажем так, не в юношеском возрасте, то особа, стоящая у окна, являлась ровесницей Ревиной. Ну, может, на год-два старше была, но не больше.

И да, она с собой спорила. Тихо-тихо, еле слышно и очень однообразно, повторяя одни и те же слова.

— Неправильно. Нет — правильно. Неправильно-неправильно. Правильно. Только так правильно.

— Н-да, — произнес Олег, тронул девушку за локоть и спросил: — А чего правильно? И что неправильно?

— Правильно, — повернувшись к нему, заявила та. — Все правильно.

— Что именно? — повторил вопрос Ровнин.

— Все! — как бы удивляясь его непонятливости, пояснила Голубева, а после сдвинула брови и добавила, поворачиваясь к окну: — Нет, неправильно.

— Малоинформативно, — развел руки в стороны Либман. — Но что есть.

— Пойдемте отсюда, — печально произнес Ровнин. Ему вдруг эту хворую девушку очень сильно жалко стало. Молодая ведь совсем. И симпатичная.

— Правильно, — одобрил медбрат. — Да блин! Теперь полчаса буду, как она, говорить. Правильно, неправильно. Тьфу!

Они вышли из палаты, наткнувшись при этом на Старыгину, которая, видно, дошла до двери и теперь направлялась обратно.

— А их навещает кто? — глянув женщине вслед, спросил Олег.

— Да как сказать? — кивнул Петр. — Не то чтобы часто. Нет, сначала вон Старыгину муж то и дело посещал, а после перестал. Месяца два, наверное, нос не кажет. Ну или в другую смену приходит, не в мою. К Нараевой вообще не помню, чтобы кто-то наведывался. А вот Голубева — там да, раз в неделю лейтенант молоденький заглядывает, фрукты ей приносит.

— Вот! — обратил внимание Олега главврач. — Что я говорил? И снова муж военный.

— Не-не, не муж, — возразил ему медбрат. — Брат он ей. Хотя в целом — да, муж тоже военный, причем в чинах. Лейтенант что-то такое говорил, прорвало его разок. Молодой же, поделиться не с кем своей бедой, стыдно ему говорить кому-то, что сестра в дурке, а душа просит. Еще упоминал, что супруг вроде как в больнице лежал после того, как она сюда попала.

Либман проводил Ровнина до самого выхода из здания, а после осведомился:

— Ну, мой друг, что вы по этому поводу думаете?

— Пока ничего, — честно ответил ему юноша. — Выписал из карт адреса и телефоны, опрошу супругов. Они-то, в отличие от жен, в своем уме, верно?

— Если эти господа пожелают с вами общаться, — резонно заметил Лев Аронович. — Военные — публика специфическая, со своим образом мысли и укладом, с ними не всегда получается наладить контакт. Помню, один мне как-то раз пистолет к голове приставил и требовал, чтобы его сын немедленно стал таким, как прежде. Как я ему объяснил, что невротические нарушения психики по щелчку пальцев не проходят — сам не понимаю. Думал — все, права была мама, когда советовала на гинекологию пойти, а не на психиатрию.

— Рад знакомству, — протянул ему руку Олег. — И спасибо за помощь.

— Какая там помощь? — пожал ему ладонь врач. — Если бы. Да, вот еще что. Не знаю, заметили вы или нет, но что у Антошкиной, что у Голубевой интонации при беседе с самой собой немного разнились. Совсем чуть-чуть, но это было. Понимаете, о чем я?

— Не очень.

— Это не просто бессвязная речь, — растолковал ему Либман. — Мы видели спор.

— Кого с кем?

— Увы, не знаю, — главврач вздернул плечи вверх так, что шею стало почти не видно, — и никогда не узнаю, даже если их вылечу. Вернее, когда вылечу. Они после ничего не вспомнят, это время останется белым пятном. Наш мозг гуманен, он убирает из памяти все, что было во время его помрачения.

— И очень хорошо, — произнес Олег. — Если мне, не дай бог, такое выпадет, точно ничего не захочу помнить. Тьфу-тьфу-тьфу!

Обратную дорогу он почти не заметил, раз за разом прогоняя в голове собранную информацию. В принципе, по всему выходило, что Францев прав, не бывает таких совпадений. Нет, если бы не сумасшедший дом, то можно было бы предположить, что случившееся имеет какое-то реалистичное объяснение. Например, что все эти женщины попали в секту, которая за что-то не любит военных и науськивает на них своих адепток. Разнообразные дети Шамабалы и искатели путей духовного возрождения и не на такое способны. Или что это все части какого-то любовного многоугольника. Олег еще года три назад посмотрел фильм «Анкор, еще анкор», он ему не сильно понравился, но то, что в военных городках еще тот разгул страстей царит, он запомнил. А тут вообще Москва, крышу куда сильнее у любого сносит.

Но дурка. Она била, как козырь, любую карту. И да — эти горемыки на самом деле спорили, Олег был согласен с главврачом. Только с кем? С собой?

Или с кем-то другим?

Вернувшись в отдел и поднявшись на второй этаж, Ровнин услышал смех и разговоры, доносившиеся из оперской. Наверное, следовало сразу пойти к Францеву, но он не удержался и заглянул в кабинет.

— О, Олежка! — улыбнулся, завидев его, Баженов и помахал куриной ножкой, зажатой в руке. — Добытчик наш! Только одного не понял — чего тара такая большая, а фруктов в ней всего ничего?

Юноша бросил взгляд на корзину, где несколько яблок и груш еле-еле прикрывали дно, а после уставился на Ревину, которая двумя пальчиками держала куриное крылышко.

— Что? — возмутилась та. — Усушка, утруска, некондиция. Да ладно тебе, сядь и поешь. Я вот тебе бедрышко куриное припасла с лавашиком!

— Припасла она, — фыркнул Савва, вытирая руки о лист бумаги. — Врет как дышит. Если бы мы тебе и Морозу по куску сразу не отначили, то и сидели бы вы впроголодь.

— И главное, худая же, — добавил Славян. — Вот куда в тебя, Ревина, столько еды лезет?

— Как гласит японская мудрость, «у жадности дна нет», — вместо девушки ответил Свешников.

— Ой, а вы прямо добрые-добрые! — бросила обглоданные кости на бумажку Лена. — Прямо сил нет. Славка, отломи мне еще одно крылышко! Там осталось, я знаю!

Олег, вроде недавно еще сытый, вдруг понял, что хочет есть, и даже как-то пожалел, что от предложения Либмана отказался. А там, в сумасшедшем доме, ведь рассольник был. И котлетки…

— Что ты застыл? — уточнил у него Баженов и внимательно вгляделся в юношу. — Олежка, у тебя все нормально? Случилось чего?

— Не-не, все путем, — тряхнул головой Ровнин. — Францев здесь?

— Двадцать минут назад был, — ответил Савва. — Сейчас — не знаю. Он нас не всегда извещает о собственном уходе. Ему не надо. Он начальник.

— А это чье высказывание? — поинтересовалась Ревина.

— Мое собственное.

Аркадий Николаевич никуда не ушел, он находился в своем кабинете, курил и о чем-то размышлял.

— Как съездил? — осведомился он у Олега, когда тот, прежде постучавшись, зашел к нему. — Пустышка?

— Мне трудно судить, — признался тот, — сравнивать-то не с чем. Но есть кое-какие моменты, которые… Смущают, что ли?

— Да? Ну, тогда давай детально разберем, что там к чему. Сразу просьба — постарайся не скакать с пятого на десятое, будь последователен. И пока только факты, без выводов, ладно?

— Хорошо, — пообещал Ровнин, доставая блокнот. — Постараюсь.

Рассказ занял минут семь, причем слушал Францев замечательно, ни разу юношу не перебив.

— Очень неплохо, — похвалил он сотрудника, когда тот закончил историю о своем визите в сумасшедший дом. — Теперь хочу послушать, что ты по этому поводу думаешь?

Здесь повествование вышло короче, где-то на три минуты, потому что выводов у Ровнина было куда меньше, чем фактов.

— Пожалуй, соглашусь. — Францев потушил сигарету. — Совпадением тут и не пахнет. А когда ты, говоришь, последняя несостоявшаяся убийца поступила?

— Позавчера. — Олег развернул блокнот. — Вот тут у меня все даты записаны. И еще одна идея есть, только вот не знаю, как ее реализовать.

— А ну-ка? — заинтересовался начальник.

— Что, если в эту больницу не все поступили? — пояснил он. — Вдруг у кого-то получилось дело до конца довести? Этих женщин тогда, наверное, в какое-то другое место отправили, специализированное? Или они вообще с ума не сошли, в своем рассудке остались. Только как такое проверить?

— Ну, на самом деле труд невелик, — побарабанил пальцами по столу Францев. — Отправим запрос в «Сербского», это наш профильный институт психиатрии. Если ты прав, то эти горемыки либо сейчас в нем, либо там были. Ну и по сводкам коллеги пробьют, я завтра звякну в соседний ОВД, думаю, не откажут мне в такой просьбе. Но это все факультативно, смысл происходящего мне в целом ясен. Один момент, правда, смущает немного, но, думаю, и его можно как-то да объяснить. Что до тебя — молодец. Нет, правда молодец. Отработал отлично, выводы сделал верные, а что сам до ответа не докопался, так тут, как я уже говорил, опыт нужен. Вот не просто же я упоминал старые дела. Там есть почти все ответы на почти все вопросы.

По тому, что начальник полез в ящик стола, достал оттуда папку и раскрыл ее, Ровнин понял, что разговор окончен.

— Аркадий Николаевич, — жалобно произнес он, — а объяснить мне, что к чему?

— Завтра вместе наведаемся в больницу, я на месте тебе все и расскажу, и покажу, — заверил его начальник. — Когда наглядно — оно лучше. Все, свободен. Да, я там ребятам куриц отдал, тех, что мы от Абрагима привезли. Иди перекуси.

Олег отчего-то почувствовал себя немного обманутым. Вроде все хорошо — не оплошал, его похвалили, про курицу рассказали. Но все равно ощущение какой-то незавершенности осталось, и оно крепко подпортило до того хорошее настроение.

Одно утешало — завтра он снова едет куда-то с Францевым. И на этот раз у него будет с собой блокнот!