Неукротимая Оса. Свет надежды

Глава 4 Она хочет все и побольше

НАДЯ ЕЩЕ НИКОГДА в жизни так не наедалась. Может быть, однажды она выкупит ту португальскую пекарню, но большую часть выпечки она разделила бы с людьми, ожидающими в иммиграционной службе. Это общеизвестная правда, что бесплатная выпечка в оживленном зале ожидания имеет в народе популярность уровня Битлз [Надя не совсем разбиралась в поп-культуре, но один феномен, связанный с битлами, привлек ее внимание на раннем этапе ускоренного курса культуры, в который она погрузилась вместе с девушками из GIRL].

Вариант русской еды, приготовленный Джарвисом, был восхитителен – намного лучше, чем ожидала Надя! С другой стороны, Надя всегда ждала краснокомнатного варианта русской кухни... если это вообще можно было назвать кухней. Она, конечно, не стала бы так утверждать.

Надя старалась полюбить все, но мазохисткой она точно не была.

Еда оказалась вкуснее всяких ожиданий, и разговор между ними четырьмя был полон смеха, насмешек, теорий и планов. Это было все, чего Надя раньше была лишена и чего всегда хотела, не зная, как это выразить. Среди еды, ее друзей и семьи Надя чувствовала себя до краев наполненной.

Она закрыла дверь за Дедушкой, который всегда уходил последним, чтобы удостовериться, что все в порядке, и отмахнулась от него, когда он пытался спросить, уверена ли она, что ей больше ничего не нужно. Надя с удовлетворенным вздохом прислонилась спиной к двери, согретая мыслью о том, что ее окружали самые добрые люди, которых она когда-либо знала. Как же ей так повезло?

«Настоящие счастливые именины», – подумала Надя. Конечно, это было впервые. Кто бы мог подумать?

Надя закрыла глаза и на мгновение почувствовала себя полностью и совершенно свободной, как и в те минуты, когда она порхала в воздухе в солнечный день. Тепло, ясно, собранно и ярко. Но в этот момент солнце было внутри нее, а не сверху. Ее дух парил, свободный от гнетущей гравитации, будто Надя летела на крыльях. Она была уверена: это и есть любовь. Быть любимым и любить взамен. Надя чувствовала себя очень, очень везучей.

А потом она открыла глаза, оглядела дом и почувствовала, как нормальное давление вернулось на ее плечи. День был потрясающим, да, но список дел постоянно проносился в ее голове:

И так далее, и так далее, и так далее во веки веков – по крайней мере, ей так казалось. Надя оттолкнулась от двери и расправила плечи. Ей нравилось быть занятой. Нравилось иметь цель. И она пыталась изменить мир.

Это было нелегко, требовало больших усилий, и Надя об этом знала.

Она просто... ну... ей просто нужно было смириться с этим. Надя разблокировала телефон и снова запустила любимый плей-лист. Ее телефон был подключен к домашнему Bluetooth, поэтому беспроводной динамик в каждой комнате принимал сигнал. Синтезатор и барабаны заглушили белый шум в мозгу Нади, помогая сосредоточиться.

И в этом плей-листе у нее были композиции в стиле бибоп! Шей и Бобби объединили свои умы и сделали это для нее, учитывая несколько своеобразные вкусы подруги. Наде нравилась только музыка, под которую она могла танцевать. Танцы во время выполнения дел иногда были единственной вещью, которая держала ее в нужном русле. Возможно, она больше не была балериной, но всегда оставалась танцовщицей. Как и Ин.

– Есть определенные вещи, которые никогда тебя не оставят, – подумала Надя, – и это одна из них.

Танцуя по пути от входной двери обратно в столовую, Надя вновь поразилась тому, какую работу Джанет, Бобби и Джарвис проделали ради нее. Она заглянула в еще открытые ящики, готовые в последнюю минуту заполниться мелочами [Безделушки обычно бесполезны, но зачастую сентиментальны. Как бы Надя ни любила эффективность и ненавидела бесполезные вещи, сентиментальность была новым ощущением, которое, как она чувствовала, все больше укореняется в ее сердце с каждым сохраненным корешком билета и ценным артефактом, который служил напоминанием о многих хороших днях после побега из Красной Комнаты] (или, что вероятней, батареями, проводами или контроллерами PlayStation, поскольку Шей пыталась убедить ее научиться играть в видеоигру Spider-Man), оставленными по дому.

Эта коробка была почти полностью забита посудой, тщательно завернутой в газету; Надя задалась вопросом, что они будут делать с дополнительными вещами, в которых она не нуждалась, когда жила в лаборатории целыми рабочими днями. Они были такими милыми и заслужили жить в хорошем доме. Может быть, у Абуэлиты Таины?

Коробка рядом с ней представляла собой головоломку из центрифуг, пробирок и стеклянных пузырьков, помещенных между упаковочными листами из пенополистирола. Надя выхватила из-под стула стопку оберточной бумаги вместе с подарком Джанет и бросила ее в коробку. В любом случае все это должно было отправиться в лабораторию.

Это было скопление вещей, предназначавшихся Наде... но не срослось. Дом десятилетиями принадлежал ее отцу, а Наде – всего год. Ей нравилось, что его содержимое помогло ей почувствовать себя ближе к отцу, которого она никогда не знала, но это же пространство и сдерживало ее.

На самом деле, если не считать характеристик типа «гений», «Человек-Муравей», «биполярное расстройство» и «иногда ведет себя как придурок», Надя вообще мало что знала о своем отце. И по большей части ее это устраивало. Она была сама по себе, и она стала собой в основном без влияния Хэнка и независимо от убежденности Красной Комнаты в неоспоримой роли генетики. А личные вещи могут сказать очень много.

Взять, например, Таину. Надя знала, что ее комната забита отвертками, а стены выкрашены в синий цвет, который соответствовал цвету неба в холодный ясный день, и что на ее прикроватной тумбочке лежали стопки журналов, которые, как она думала, никто не заметит.

Или комната Ин в лаборатории, в основном лишенная личных вещей, за исключением ее огромной и постоянно растущей коллекции корейских средств по уходу за кожей, которые, как уверяла Ин, творят настоящие химические чудеса на твоем лице.

Надя хорошо изучила вещи отца, если это имеет значение. Она знала, что ему нравится музыка, хотя никогда не слушала ничего из коллекции, потому что его кассетный плеер давно пропал. Она знала, что ему нравится физика элементарных частиц и что две его видеокассеты с изображением «Титаника» нуждаются в перемотке, так что он, должно быть, смотрел их хотя бы раз. И правда, вещи могут рассказать вам очень много о человеке – но они не были Надиными. Казалось, что дом был еще одним примером того, как прошлое Нади не позволяло ей двигаться вперед.

Так что она собиралась сама заставить его двигаться вперед.

«Иногда, экспериментируя, – подумала Надя, роясь на кухне, – просто нужно приложить немного усилий, чтобы понять, почему нет желаемого результата. На вещи нужно порой смотреть под другим углом».

Надя решила, что ей просто нужно убрать весь этот мусор из своего прошлого, чтобы суметь увидеть правильный путь, – переложить кассеты в коробку и впервые увидеть пол, в буквальном и переносном смыслах. И в этом направлении ее семья уже довольно много сделала. Она была на верном пути и должна была все закончить в кратчайшие сроки. Ей просто нужно было это сделать. Закончить начатое. Как сказал бы Джарвис, «замарать руки».

Надя кивала в такт ритму, исходящему из окружающих ее динамиков, плавно переходя из комнаты в комнату. Ее босые ноги стучали по полу, когда она стояла слишком долго. Она перебирала все из коробки в коробку, переносила из комнаты в комнату, добавляя что-то в свой мысленный список каждый раз, когда находила нечто новое, что нужно было упаковать. Она поднялась по лестнице на второй этаж, перепрыгивая по две ступеньки зараз, а ее челка отлетала от глаз в такт с музыкой.

На последней ступени она остановилась. Наверху дела шли особенно ужасно. Здесь уже много лет не делали ремонта. Что касается Нади, то она обычно спала на полу или на ближайшей кушетке, чем бы она ни занималась в данный момент. Разумно? Возможно нет. Но переезд в лабораторию решит и эту проблему, ведь там у нее была кровать рядом с рабочим местом. А если задуматься, сколько места реально нужно одному человеку?

Бум. У Нади как будто был ответ на все вопросы!

За исключением второй истории, полной... всяких мелочей. Старая спальня ее отца, дверь в которую она всегда оставляла закрытой. Ванная с нерабочей душевой кабиной, как и той, что в подвале. Вторая спальня была превращена в нечто вроде склада лабораторного оборудования, по большей части опустевшего, с тех пор как Надя, взволнованная от увиденного здесь, впервые въехала. И запасная спальня, сплошь уставленная фарфоровыми куклами, которые, как Надя знала, все остальные презирали (очевидно, из-за того, что они грозились ожить под покровом ночи и совершить ужасные зверства), но которые Надя находила очаровательными, даже если их мертвые глаза вызывали беспокойство. Она была привязана к ним так, как мог быть привязан только воспитанник программы подготовки убийц против собственной воли: в Красной Комнате ей никогда не разрешали иметь куклу, и она полагала, что это более чем компенсировало ее дефицит детства. Надя решила, что оставит куклы напоследок. С ними она чувствовала наибольшую личную связь в доме, хотя коллекция принадлежала не ей.

Вместо этого Надя повернулась и посмотрела на дверь в комнату отца. Она открывала ее только раз, когда впервые вошла, и так же быстро закрыла снова. По сути, она без спроса вселилась в дом своего мертвого отца, и подсознательно это сидело в ней. Его вещи были повсюду. Но во вторжении в его спальню было что-то особенно жуткое и вероломное.

Она знала своего отца по его вещам, но у него была и другая сторона. Ей она тоже передалась; в случае Хэнка это была неуправляемая стихия, и о ее проявлениях Надя могла думать только с ненавистью.

Хэнк, находящийся в глубоком биполярном приступе, набрасывается на Джанет. Ругает ее.

Бьет ее.

Надя вытянула руки по бокам и сжала кулаки. Если совсем начистоту, она не хотела открывать дверь в спальню своего отца, потому что боялась найти эту его сторону, спрятанную в заплесневелых занавесках, в щели между подушками или за комодом. Она боялась, что, вдохнув пыль, почувствует знакомый запах. Боялась, что найдет частицы этой его стороны и обнаружит, что они совпадают с ее собственными, что посмотрит в его пространство как в зеркало и до смерти ужаснется, увидев себя в отражении.

Она глубоко вздохнула. Она – не ее отец. Она знала, что происходит в ее голове, и справлялась с этим. Она не несла ответственности за действия отца, только за свои. У нее была работа, и она никогда раньше не позволяла страху себя остановить.

К счастью, музыка сопровождала Надю на пути вверх по лестнице; это поддерживало в ней силы, даже когда она начинала чувствовать себя подавленной.

«Хорошо, Надя, – сказала она себе, и ее голос почти затерялся в пульсирующем ритме. – Пора браться за работу».

НАДЯ ЗАКРЫЛА за собой дверь, оставив музыку в коридоре. Казалось, все здесь застыло во времени. Держась за дверную ручку, она несколько раз приподнялась на пальцах ног, вбирая в себя все.

Здесь было еще более странно, чем Надя могла представить. Довольно трудно составить мнение о том, как может выглядеть чье-то личное пространство, не зная самого человека. Не то чтобы Надя потратила на это много времени, но, учитывая те знания, которые у нее были об отце, она бы сказала, что в его комнате могут быть...

...прототипы шлемов? Муравьиные фермы? Может, виски?

Разве белые старики не любят виски?

Вместо этого она нашла что-то совершенно... нормальное. Каркас кровати из темного дерева с пуховым одеялом бордового цвета. Комод из того же темного дерева у ближайшей стены, зеркало сверху. Две тумбочки и две лампы. Все покрыто толстым слоем пыли, но в темноте нет ничего зловещего. Просто устаревший декор, который был бы уместен в Красной Комнате. Надя на миг закрыла глаза, вдохнула застоявшийся воздух. Пахло иначе, чем в остальном доме, – затхлостью, конечно, но и чем-то сложнее. Возможно, что-то более индивидуальное, касающееся Хэнка, что цеплялось за края его самого личного пространства, даже после того, как оно давно исчезло из остальной части дома. Ей казалось, что она все еще видит отца, который совершенно забывает спать, работая над важным проектом.

Надя улыбнулась. Она знала, что в этом у них было что-то общее, независимо от причины.

Она открыла глаза и окинула взглядом пустую комнату.

А затем, как обычно, приступила к работе.

Надя снова спустилась по лестнице, а затем вновь поднялась, на этот раз таща за собой стопку упакованных плоских коробок. Она, как обычно, задалась вопросом, есть ли более целесообразный с научной точки зрения способ упаковать дом. Может, какая-то роботизированная помощь?.. Она затащила помятые коробки в спальню, и они с глухим стуком приземлились на пол, поднимая за собой пыль.

«Ух! – Надя кашлянула, отряхивая лицо. – Может, мне стоило раньше прийти сюда, чтобы хотя бы прибраться?» – Надя покачала головой. Кто вообще тратит время на влажную уборку, когда есть GIRL?

Надя использовала сверхмощный дозатор упаковочной ленты, чтобы придать форму верхней коробке. Дверь открылась, из холла доносилась музыка. Надя встала, направилась к комоду, двигаясь в такт, и зацепилась ногой за незаметный столбик кровати.

– Ой-ой! – Надя полетела вперед, прямо в комод. Зеркало опасно зашаталось, и Надя использовала свои супергеройские рефлексы, чтобы поймать его как раз вовремя (ладно, ей просто повезло. Она же не Шелк). Но, балансируя одной рукой и с зеркалом в другой, Надя кое-что заметила.

Первое, что имело для нее значение в комнате.

Это было похоже на крошечную дырочку в стене.

– Privet, – сказала Надя дыре. – Kem ty mozhesh’ byt’? (Привет. Кем ты можешь быть?)

Надя подняла зеркало и осторожно поставила его на кровать, потревожив гладкие покрывала и подняв облако пыли. Она приблизила лицо к стене, вгляделась внимательней. Там, где было зеркало, стена отличалась цветом, а остальная краска потускнела от солнечного света и времени. Опасно приблизившись лицом к толстому слою пыли на комоде, Надя увидела, что права: это была дыра.

Даже не дыра – туннель. Туннель для кого-то очень, очень маленького.

Она не стала терять ни минуты. Ящики забыты на полу позади нее, музыка стала лишь фоновым шумом, а Надя сменила одежду на костюм. Ее крылья отделились от спины одним нажатием кнопки. И вот она ощутила это чувство – свое самое любимое ощущение в мире, когда ее ноги оторвались от земли, и комната Хэнка исчезла. Она была свободна, хотя бы на мгновение, прежде чем гравитация ее настигла.

Надя приземлилась на комод, пылевые комочки стали одного с ней роста. Она старалась не смотреть слишком внимательно.

Как можно быстрее Надя устремилась вперед по скользкой поверхности пыльного комода. Туннель был коротким даже по нынешним меркам. Надя побежала и прыгнула, скользя вперед на попе, чтобы пробиться через брешь в стене.

«Надеюсь, это не случайная дыра в стене, – Надя сглотнула. – Или же я сейчас встречу очень удивленного паука прямо в его логове».

Взлом с проникновением остается взломом с проникновением, даже если человеческие законы не работают именно в жилищах паукообразных.

Надя выскользнула с другой стороны туннеля... и не была разочарована.

Это было что-то.

Половина ее ожиданий от старой отцовской комнаты сбылась здесь. Надя включила свет, прикрепленный к ее костюму, и – в этой импровизированной, встроенной в стену Муравьиной пещере – она поняла, что, по всей видимости, обнаружила тайную лабораторию своего отца.

Надя сглотнула. Это... было круто. Кому вообще не хочется отыскать в доме своего умершего отца целую тайную лабораторию? В большинстве старых книг [В основном авторства Нэнси Дрю], которые Надя прочла в Красной Комнате, подобные помещения обычно располагались за вращающимся камином или навесной книжной полкой.

А она получила крошечную лабораторию внутри дырки в стене.

У стены стояли прототипы древних костюмов Человека-Муравья, а связанные с ними шлемы лежали на полу перед ними. Муравьиные фермы выстроились вдоль другой стены от пола до потолка. Надя была потрясена, увидев нетронутое стеклянное хранилище с пузырьками, заполненными ничем иным, как частицами Пима. Лабораторные станции извивались по полу, на каждой столешнице лежали какие-то незавершенные проекты. Надя все поняла. Третья стена была просто заставлена книжными полками. Их было много. Всего этого было слишком много.

Ты никогда не сможешь узнать человека на сто процентов по его вещам. Это просто невозможно. Вещи никогда не расскажут, как звучал чей-то голос, смех или что человек мог счесть достаточно забавным, чтобы посмеяться. Какие-то впечатления, их тени. Вы можете интерпретировать это все в соответствии именно с удобными вам представлениями о человеке.

Как Надя все это интерпретировала? С чего бы ей вообще начать? Она провела пальцем по одному из лабораторных столов, оставляя за собой чистый след. Скамейки были загромождены, но ей в этом беспорядке виделся некий узор. Она узнала часть себя в бессистемной манере отца. Делало ли это ее похожей на своего отца? Было ли это совпадением?

Ин назвала это «упорядоченным хаосом Нади». Надя особо не задумывалась, у нее просто не хватало времени быть аккуратнее. Но вот она посреди «упорядоченного хаоса» самого Хэнка, и ей хотелось думать, что для него это что-то значило. Правда была где-то под слоем пыли, но Надя не могла достать ее, затеяв уборку.

Однако она посмеялась над древней коробкой Lucky Charms. Надя считала их отвратительными, даже когда они были свежими (кто вообще захочет есть столько сахара с утра?! Американцы были дикими). Хэнку же они явно нравились. Так что, вероятно, в душе он был ребенком. Или сахарным наркоманом. В любом случае ей придется их выбросить. И все здесь вымыть. И переделать еще сотню дел...

Следуя за светом налобного фонаря, Надя подошла к книгам. Иногда, когда она была перегружена, Наде помогало только сосредоточиться на какой-нибудь простой вещи – например, на музыке или подсчете коллекции. Надя начала читать заголовки на корешках лежащих перед ней книг.

«Физика элементарных частиц и вы», – прочитала она, проводя пальцем по корешку книги. «Утраченная лекция Фейнмана», «Странная теория света и материи»... «Куриный суп для души»? Он любил готовить! Надя восхищалась этим новым взглядом на Хэнка. Она продолжала просматривать названия книг, зная, что это были любимые книги ее отца, к которым он возвращался снова и снова. В большинстве своем это были названия книг по физике.

Ну конечно. По большей части скучные шрифты и ужасные дизайнерские решения обложек, скрывающие внутри увлекательные миры.

Кроме... Палец Нади остановился на книге меньше и тоньше остальных. На ее корешке ничего не было написано. Там было пусто.

Она вытащила ее с полки. Переплет из мягкой коричневой кожи. Надя перевернула книгу, чтобы увидеть переднюю обложку. Золотыми чеканными буквами было одно слово: журнал.

Глаза Нади расширились. Она была удивлена. Зная его лишь по рассказам Джанет, Надя совершенно не думала, что Хэнк относится к типу людей, повернутых на самоанализе, но тогда она еще не знала его по-настоящему. Если бы он как-то соприкасался с собственными чувствами, может, он не был бы таким... Ну, вы поняли.

Надя хотела откинуть обложку, но остановилась. Это было личное. Личное на таком уровне, что вторжение в секретную лабораторию просто недопустимо. Еще час назад ей было неловко заходить в его спальню. Можно ли было ее открыть?

Она покачала головой. В спальне нет привидений, но даже секретная лаборатория не даст ответа. Хэнк Пим давно умер. Никто не будет в претензии. В конце концов, от прочитанных записей можно выиграть больше, чем от нетронутых.

Надя поправила свет на фонарике и приоткрыла переднюю обложку. К первой странице был приклеен простой экслибрис. «ЭТОТ ЖУРНАЛ ПРИНАДЛЕЖИТ...» Внизу было написано имя, написанное разборчивым, но очень мелким почерком. Несмотря на его разборчивость, Наде пришлось прочитать автограф три раза, прежде чем она убедилась, что прочитала его правильно.

Мария Тровая.

Это не отец Нади.

А ее мать.