Неправильный разведчик Забабашкин (ФИНАЛ)

Глава 9 Изгой

Забабашкин

Мой очередной демарш явно вывел разведчика из себя. В его глазах читалось очевидное желание — отправить меня как можно скорее на все четыре стороны.

Но он был профессионалом и всё же сумел совладать с собой.

— Забабашкин! Прекратите! Вы ведёте себя как ребёнок! — наконец произнёс Живов мне в спину.

Я остановился в тамбуре, поднял с пола чемодан со снаряжением и напомнил:

— Но вы же сами не хотите нашего сотрудничества!

— Не хочу! Но вы прекрасно понимаете, что я должен дождаться ответа из Москвы! Я не имею права вас отпускать теперь, когда о вас уже известно в «Центре». Поэтому до того момента вы должны оставаться в моём поле зрения.

— И что будет дальше?

— Как что? Поступит приказ. И мы с вами будем его выполнять! А пока вам следует отсюда уехать. Здесь, из-за вашего безрассудства, стало очень опасно, — он посмотрел на часы. — Поезд будет через полчаса. Успеете. Если опоздаете, следующий пойдёт через час. Запоминайте адрес, — сказал визави и продиктовал улицу, дом и номер квартиры. После этого порылся в кармане, достал оттуда ключ, протёр его носовым платком, вероятно, стирая отпечатки пальцев, и протянул мне. — От вокзала всего несколько остановок на автобусе. Доберётесь быстро. Дом находится недалеко от реки. Будем надеяться, тихая и спокойная атмосфера вокруг благожелательно скажется на вашем здоровье и успокоит ваши нервы. Езжайте туда и ждите моего визита.

— И когда этот визит последует?

— Завтра днём или, в крайнем случае, вечером. Уверен, к этому времени я получу ответ и должные инструкции, — ответил тот.

Мы сухо попрощались, и я, взяв свои вещи, пошёл на вокзал.

О том, что я могу банально не пройти проверку у первого же попавшегося мне по дороге патруля, в тот момент ни я, ни разведчик, вероятно, не думали. Живов был зол и недоволен моими не подконтрольными ему действиями и явно желал как можно скорее от меня избавиться. А я, ввиду того что меня в очередной раз не поняли и приведённые мной аргументы сочли неверными, тоже стремился как можно скорее расстаться, ибо говорить не хотелось.

Конечно, чисто по-человечески мне было перед Живовым очень неудобно. Я ворвался как вихрь в его размеренную жизнь и подверг её опасности. Устроил кипиш рядом с его жильём и тем самым мог навлечь на него беду.

Но, всё же, из-за того, что я считал себя человеком, я не мог поступить иначе!

Да, я согласен, что, возможно, совершил небольшую ошибку, освободив не совсем тех, кого намеревался. И виной всему моя поспешность, которая вкупе с неимением информации и привела к такому казусу, когда я вместо предполагаемых военнопленных освободил обычных зэков. Но уж слишком сильны были в моей памяти, когда-то увиденные в документальных фильмах и в книгах фотографии и воспоминания людей, которым довелось пройти ад концлагерей. Освенцим (Аушвиц-Биркенау), Штуттгоф, Заксенхаузен, Равенсбрюк, Дахау — от этих названий кровь стыла в жилах. Это были места, в которых происходили массовые убийства. А потому нет ничего удивительного в том, что когда я увидел эшелон с узниками, то, отбросив любую предосторожность и чувство самосохранения, без оглядки бросился на помощь людям. И признаюсь, если бы всё вернулось назад, и я бы и в тот раз не имел никакой информации о находящихся в вагонах, то поступил бы точно так же — приложил все усилия для уничтожения противника и освобождения тех, кого я считал военнопленными.

С этими мыслями дошёл до станции. Нужно сказать, что полицейских и военных патрулей в городке заметно прибавилось. Но, к счастью, ко мне интереса они не проявляли. И это не могло не радовать.

До приезда поезда я успел купить билет и даже несколько газет в киоске.

Погода была отменная и в любой другой раз можно было бы просто прогуляться, потратив на дорогу до Берлина около четырёх часов. Однако наличие бегающих по округе уголовников обнуляло желание к пешей прогулке.

«Кстати, а ведь Живов, отправил меня не куда-нибудь, а в столицу Германии? Зачем? — размышлял я, прохаживаясь по платформе. — Возможно, у него не было выбора? А возможно, он предполагал, что именно там, где много людей и много полиции, я не буду совершать необдуманные действия. И нужно сказать, в общем-то, он был прав. Прям с колёс начинать палить во всё, что движется, я точно не буду. Да и патронов у меня маловато».

Вскоре подошёл поезд. Я прошёл в вагон, показал пожилому кондуктору билет и сел на своё место. До Берлина было всего несколько остановок. Пассажиров было немного. Поставив ранец и чемодан на пол, закинул ногу на ногу и, достав из кармана газеты, приступил к прочтению новостей.

А газеты пестрили заголовками:

«Освобождённые французами рецидивисты разоряют Германию!» «Полиция ловит уголовников по всему пригороду Берлина!» «Диверсия против Третьего рейха!» «Заключённые против порядочных бюргеров!»

Сюрреализм, конечно. Особенно для местных. Сейчас они начнут проявлять недовольство и кричать: «Куда смотрит фюрер⁈». Не во всеуслышание, конечно, а на кухнях. Но, тем не менее, недовольство будет. Общество непременно станет давить на местные власти. И, в конце концов, добьются своего — так надавят, что «гайки» ещё сильнее закрутят.

С одной стороны — это плохо, ведь те самые условные «гайки» — это дисциплина и порядок. Во всяком случае в краткосрочной перспективе. Но с другой стороны, чем больше и сильнее этих неэфемерных «гаек» будет затянуто, тем, в конечном итоге, менее эффективно станет работать экономика Третьего рейха.

И тут всё дело в понятии — мера. Нет сомнения в том, что для спокойствия в обществе запреты нужны. Но все эти запреты должны быть именно в меру. А немцы сейчас, находясь в эйфории от успехов на фронте, увидев в тылу бардак, никаких мер соблюдать не будут. И начнут рубить сплеча. А значит, экономика начнёт страдать.

Вот и получается, что хоть и косвенно, но вред Германии я своими безумными действиями уже сумел нанести. Да, конечно, произошло это не совсем по моей воле, основанной на точном расчёте и анализе, а из-за случайной ошибки. Тем не менее, из песни слов не выкинешь, и факт есть факт — кипиш получился знатный. И последствия от него не заставят себя долго ждать.

С этими размышлениями доехал до столицы немецкой Германии.

Так как города я не знал, то, выйдя с вокзала, спросил у прохожего, где находится автобусная остановка, на которой останавливается интересующий меня номер. Путь до конспиративной квартиры занял не более получаса, и вскоре я уже стоял у нужного мне подъезда невысокого каменного дома.

О какой-либо потенциальной засаде, что могла меня ждать в квартире, решил даже не думать. А всё потому, что никакой засады там быть не могло. Я был уверен, что разведчик не стал бы мне давать ключи от «палёной» хаты. Да и эта самая хата «палёной» быть попросту не могла. Уж кому-кому, а резиденту лишние проблемы были точно не нужны.

Взялся за ручку, но входить в подъезд не стал. Моё внимание привлёк красивый высокий восьмиэтажный дом, который я заметил краем глаза. Он находился в километре от меня и был заметно выше, чем те, что стояли рядом.

«А ведь с него вся округа будет видна как на ладони. Надо бы глянуть», — сказал я себе и, не став подниматься в новое жилище, направился на разведку.

Как туристу и как снайперу, мне было интересно посмотреть, насколько красивые и далёкие виды можно обозреть с чердака той высотки.

Тут дело было в том, что я в глубине своего сознания вновь и вновь задавался вопросом: что мне делать дальше, когда я стану изгоем?

А ведь произойдёт это очень скоро — как только Живов получит приказ из Москвы. В том, что его руководство не разрешит мне действовать как диверсанту — я не сомневался. А тихим разведчиком, из-за полученных в будущем знаний, я быть попросту не мог. Ну не мог я обуять свою ненависть к врагу, и всё тут! А если учесть, что моя психика вместе с крышей явно куда-то уехала, то ни о какой спокойной нелегальной работе речи идти совершенно не могло.

К счастью, я это прекрасно сознавал. Как и то, что следующая встреча с Живовым будет для нас последней.

«Диверсии делать они мне, с большой долей вероятности, не разрешат. А другие их идеи — в виде возвращения в СССР или „залечь на дно и ждать приказа“ — уже отклоню я».

И когда это произойдёт, я отправлюсь в свободное плавание. Именно поэтому сейчас мне необходимо было искать самому любые варианты будущей борьбы с врагом, в сердце которого я собирался немного поработать.

А где может быть более выгодная снайперская позиция, как не в высотке? Даже не будучи профессиональным снайпером, мне всё равно было ясно, что чем выше ты относительно противника, тем меньше шансов у него укрыться от предназначенной ему пули.

Решив игнорировать лифт, по лестнице поднялся на самый верх и, открыв незапертую дверь, вошёл на чердак. Запах застоявшегося воздуха ударил в нос. Но это не могло омрачить моего радостного настроения от осознания, что даже без приложения каких-либо усилий снайперская позиция найдена и на неё вполне легко можно будет проникнуть, когда я раздобуду оружие. В предвкушении быстрым шагом направился к окну, с замиранием сердца приоткрыл его и сфокусировал зрение.

И какое же было моё разочарование, когда чуда не произошло. Никакой подходящей цели я не увидел. Отсюда открывался неплохой вид на реку, на часть города, на мост, на какой-то завод и хозяйственные постройки двух сторон берега, но сверхинтересного ничего обнаружить не удалось.

Под зданием, на автобусной остановке, явно в ожидании транспортного средства, стояли три женщины и старик. Естественно, никакого оперативного интереса они для меня не представляли.

Перевёл взгляд вправо и посмотрел на объекты возле пекарни. Но и там были обычные люди: старушка с внуком, женщина с двумя детьми и толстый усач с мешком наперевес.

Посмотрел на набережную. Лавочки были свободны, и людей почти не было. Но где-то в полутора километрах от дома, в котором я находился, гулял мужчина с собачкой.

На противоположном берегу тоже была относительная тишина, и шла размеренная мирная жизнь. По дороге ездили машины, трамваи и автобусы, а по тротуарам шли редкие прохожие.

Сфокусировал зрение на реке, по которой навстречу друг другу проплывали две небольшие баржи. По соединяющему оба берега железнодорожному мосту, что находился от меня в двухстах метрах левее, проходил товарный поезд. Вагоны были закрыты, поэтому, как я ни напрягался, рассмотреть то, что скрыто внутри вагонов, не смог.

«Точка для наблюдения, и возможной атаки — просто превосходная, — констатировал я и тут же отметил существенный недостаток: — А вот подходящих целей — нет! Тогда, где мне их взять?»

Но ответа на этот важный, если не сказать, самый наиважнейший вопрос, у меня не было.

— Мне нужна цель, цель и ещё раз — цель! А так, город вроде бы не плох, — вздохнул я и, собираясь прикрыть окно, сделал шаг назад.

И тут меня привлёк появившийся гул, что стал доноситься из-за домов. Я посмотрел в ту сторону, откуда шёл этот звук. Вскоре из-за крыш появился источник шума — низко летящий самолёт. Вероятно, он только недавно взлетел с аэродрома и ещё не набрал высоту, а потому летел очень низко.

«Ну, или те, кто там летят, хотят показать тем, кто остался внизу, что они, в отличие от простых смертных, умеют парить в небесах», — хмыкнул я, непроизвольно сосредоточив свой взгляд на исполине, который мог уже отличать от других моделей.

Старый знакомый «Савойя-Маркетти СМ.75 „Сумчатый“» (итал. Savoia-Marchetti SM.75 «Marsupiale») — итальянский военно-транспортный самолёт — своими размерами намного превосходил все те, что стояли в этом времени на службе у немецких Люфтваффе. По современным меркам данная модель имела вместительный фюзеляж и очень внушительный запас топлива. На одной дозаправке самолёт мог пролететь не менее двух тысяч двухсот километров, что для 1941 года просто фантастический результат.

Фокусировка зрения подтвердила все мои предположения. Это был действительно итальянец, который с каждой секундой величественно пролетал на расстоянии около пятидесяти-семидесяти метров от меня, буквально чуть не цепляя дном фюзеляжа и крыльями крыши зданий. Его три мощных девятьсотдевяностосильных мотора ревели, создавая нестерпимый гул в ушах.

Пилот, ведущий стальную птицу, держась за штурвал, разговаривал со вторым пилотом и улыбался. Его мерзкая сальная улыбка буквально прилипла к его жирной противной морде. И я узнал его! Я узнал ту тварь, что сбрасывала бомбы на нас под Новском. Я узнал гадину, что улыбалась оттого что видела, как люди погибают под ударами авиации. Я его узнал!

И разумеется, тут же призвал к ответу…

Я и сам не понял, как два пистолета оказались у меня в руках.

«Бах! 'Бах!» «Бах» — практически без пауз стали громко говорить «Вальтеры», изрыгая из себя вместе с огнём куски металла.

В обычной ситуации фонарь кабины пилота пистолетная пуля взять вряд ли сможет. Но я, стрелял не абы куда, а в изъян стекла, небольшую трещинку, которая была мной обнаружена. Выпущенные пули с невероятной скоростью входили в одну и ту же точку, стремясь разрушить прозрачную преграду отделяющую их от вожделенной цели.

И вскоре им это удалось. Шестая пуля таки сумела пробить отверстие и с удовольствием влетела в зубы жирному борову, что управлял самолётом. За ней незамедлительно последовала следующая, на этот раз, попав гаду в ухо. И нужно сказать, лётчику этого сразу же хватило, ибо тот мгновенно поник головой. Очередные две пули уже предназначались не ему, а второму пилоту. Тот, вероятно, услышав крик боли коллеги обернулся и, поймав их глазом, тоже опустил голову.

После столь незаурядного воздействия на экипаж, самолёт резко завалился влево и, загудев как подбитый птеродактиль, с креном на левое крыло стал уходить в штопор, с каждой долей секунды неумолимо приближаясь к земле. Точнее, не к земле, а к мосту, по которому в это время проходил товарняк.

— Ёлки-палки! — только и сумел прошептать я, глядя на то, как под тем самым мостом как раз в этот момент сравнялись обе проплывающие баржи.

«Ба-бах!» — донеслось до ушей, когда самолёт врезался в поезд.

Несколько вагонов сошли с рельсов и вместе с горящими остатками двигателей и фюзеляжа летающей птицы устремились к воде.

А я, с удивлением смотря за происходящим, коря себя за то, что поддался душевному порыву, как в замедленной съёмке ошеломлённо смотрел на всю происходящую катастрофу и, где-то в глубине сознания, пытался понять, как именно пистолеты оказались у меня в руках.

Однако полностью проанализировать произошедшее мне не удалось. Потому, что под мостом произошло, а точнее сказать: произошёл, ядерный взрыв.

Да, конечно, я знаю, что в 1941 году никакого ядерного оружия ни у одной из стран ещё не было. Его просто не существовало ещё к этому времени. Но по-другому, нежели как ядерным взрывом, объяснить произошедшее у реки Шпрее я был не в силах.

«Бу-бу-бух!!!» — громыхнуло у кромки воды, и, как мне показалось, я тут же потерял на некоторое время сознание.

Чудовищная взрывная волна снесла крышу у здания, на чердаке которого я находился. Меня отбросило к противоположной стене и только чудом, прижавшись спиной к остаткам мауэрлата, я не улетел вниз с восьмого этажа. Уши заложило. Из носа текла кровь. В голове звенело, а сама голова кружилась. Я лежал ни жив ни мёртв. Полежав так несколько секунд, пришёл к мысли, что я всё же больше жив, чем мёртв, и собрал волю в кулак.

С трудом разлепив глаза, посмотрел на чёрное от дыма и пыли небо, после чего постарался подняться на ноги. Вскоре мне удалось это сделать. Борясь с болью в спине, я распрямился и когда увидел дело рук своих, непроизвольно охнул.

Я стоял на полностью оголённой крыше покосившегося здания. Более того, так выглядели все уцелевшие дома, что были вокруг. Они стояли с разбитыми и вывернутыми ставнями, без стёкол, без дверей и с частично разрушенными фасадами. Но это были только те строения, которым, можно сказать, повезло. В эпицентре взрыва, коим были река и мост, всё находилось в гораздо удручающем и плачевном состоянии. От заводских построек остались лишь остовы и груды кирпича, а строения рядом с набережной, что была в полукилометре от моста, были в той или иной степени разрушены.

Что же касается моста, то от него остались только разрушенные быки, рядом с которыми плавал небольшой фрагмент кормы одной из барж.

Ни самолёта, ни других остатков самих барж сквозь дым и стоящую в воздухе пыль я, как ни старался, увидеть не смог.

А вот два искорёженных вагона поезда, лежащих на противоположном берегу на мостовой, мне разглядеть всё же удалось. Как и горящий паровоз, который, каким-то чудом, был перевёрнут и лежал колёсами вверх возле огромной воронки, куда сползла часть мостовой вместе с проезжей частью.

Держась центра крыши, на негнущихся ногах переступая, нашёл дыру, ведущую на лестницу, и спустился вниз. На улице стояли столбы дыма и пыли. Пахло гарью. Тротуар и дорога были усеяны осколками стекла, битого кирпича и штукатурки.

«Ну ни хрена себе бахнуло!» — крутилась у меня в голове мысль, когда я, не обращая внимания на творящийся вокруг ад, старался уйти от места ЧП как можно дальше.

Пробираясь рядом с разбитыми витринами какого-то магазина, увидел лежащий на земле плащ. Стараясь не привлекать лишнего внимания своим грязным от пыли видом, накинул его себе на плечи и направился к месту жительства, в душе искренне надеясь, что оно при бедствии осталось нетронутым.

«Блин, если я, вдобавок ко всему, и новую квартиру резидента разрушил, то это вообще будет пипец! Он меня в приступе ярости точно грохнет, и рука у него не дрогнет!», — анализировал я, молясь о том, чтобы вверенная мне недвижимость всё же уцелела.

Продвигаясь по улице в заданном направлении, удовлетворённо отмечал, что до меня никому не было никакого дела. Оно собственно и понятно — у всех, находящихся невдалеке от места ЧП, горожан были сейчас другие заботы.

Меня несколько раз пытались остановить и расспросить: «что случилось?». Но я всякий раз отмахивался, что-то неопределённо отвечал и лишь ускорял шаг. Сейчас мне было не до них.

«Мне бы до дома поскорее добраться и прийти в себя», — думал я, шмыгая в очередной переулок, чтобы на всякий случай замести возможные следы.

Уже через пятнадцать минут после часа «икс», я был в своей конспиративной квартире и весь, трясясь от боли и возбуждения, не знал, что мне делать в первую очередь: снять с себя одежду и попить воды, или вначале от души напиться, а уже затем скинуть с себя форму.

Не знаю, сколько времени прошло, но я так и не мог найти ответ на этот вопрос. А когда уже, казалось, нашёл, ничего не успел сделать, потому что раздался звонок, после чего в дверь постучали.

Вытащив из кобуры пистолет, вышел в коридор и стараясь не хрипеть просипел:

— Кто там?

— Это я, — ответили за дверью голосом резидента. И вероятно, помня, что у меня очень возможна паранойя, сразу же добавили: — Тот с кем вы были в сквере.

Пришлось открыть.

— Вот, решил приехать для нормализации отношений. А то мы с тобой как-то плохо расстались, — зайдя внутрь и сразу же плотно закрыв за собой дверь, произнёс Живов. — Поэтому и приехал, на следующем поезде. А тут, оказывается авиакатастрофа произошла. Да ещё какая!

— И какая? — устало спросил я, ибо мне сейчас было не до всяких катастроф.

— А ты не знаешь? Неужели не слышал? — удивлённо спросил тот, снимая обувь. — Давай в комнату проёдём.

— Ничего не слышал. И не видел. Я с вокзала сразу сюда. Так что, не в курсе, что происходит вокруг, — немного слукавив, проследовал я за разведчиком.

— Говорят: Гиммлер разбился.

— Да ладно? Не может быть!

— Может! Разбился! — подтвердил тот, а затем прищурил глаза, с ног до головы осмотрел меня и удивлённо прошептал: — Что случилось с вашей формой?

— А что с ней не так? — как можно более безразлично поинтересовался я.

— Почему она вся в пыли и…

— Э-э, не знаю.

— Почему она дымится⁈

— Да не знаю я! — прекрасно понимая, куда ветер дует, прохрипел я, подошёл к стоящей неподалёку кровати, снял одеяло и, накинув на себя, добавил: — Я сплю!

Судя по всему Живов мне не поверил. Он подошёл ближе, сорвал с меня постельное бельё и затряс головой:

— А вот и не спите! — И тут он как-то странно посмотрел на меня. Глаза его расширились, он сделал шаг назад и, показывая указательным пальцем в мою сторону страшным, обличающим тоном зашипел: — Это были вы! Вы! Вы!

Вначале я хотел было возразить и даже может быть соврать. Но затем, поняв что застигнут на «горячем» и эта «отмазка» будет звучать крайне глупо, вытащив из не расчёсанных волос кусок штукатурки, твёрдо ответил как есть:

— Да — это был я.

Мои слова на визави произвели неизгладимое впечатление. Он стал глотать воздух ртом и краснеть. Опасаясь, что коллега может в любой момент получить сердечный приступ или упасть в обморок после таких новостей, перешёл на более мягкий тон.

— Честно говоря, там всё вышло несколько случайно. Поэтому вы не волнуйтесь. Тем более, что та часть улицы, где находится ваша квартира, не пострадала. Ну, в смысле — почти не пострадала.