Неправильный разведчик Забабашкин (ФИНАЛ)

Глава 19 На перекрестке дорог

Вспыхнувшее подозрение устроило в голове самый настоящий хаос. Мысли носились из угла в угол, крича и требуя немедленно бежать куда угодно, лишь бы скорее унести из этого опасного места ноги.

Но мне не без труда всё же удалось эти паникёрские настроения успокоить, найдя нужный логический аргумент.

«Если бы разведчик работал на врага, то ему не надо было бы подавать знаки и устраивать этот спектакль. Будь он предателем, меня бы давно обезвредили, скрутили и уже волокли бы в застенок, — сказал я себе и тут же добавил: — Точнее сказать, попытались бы это сделать, — после чего подвёл итог этой версии, которая не выдерживала критики: — Живов не гестапо подаёт знаки, а своим коллегам. И, вероятно, теперь, после того что уже сделал, он им должен будет подать ещё один сигнал».

Понимая, что в любом случае я влип, стал раздумывать над своим следующим шагом.

И тут нужно было очень хорошо подумать. Я не мог действовать грубо по отношению к коллеге. Живов был важным агентом, и я не имел права не только причинять ему вред и выводить из строя, но даже просто ранить.

«Он свой, и нет сомнения, что сейчас выполняет приказ. А раз так, то, значит, мне нужно просто тихо уйти. Но вот вопрос: ведь если я уйду, то мало того, что не пойму, зачем и кому разведчик сигнализировал из окна, так ещё и лишусь поддержки в предстоящей операции, которая слишком важна, чтобы её не осуществить», — почесал себе воображаемый затылок.

Одним словом, решил не выпрыгивать в окно, как мне советовали первые шальные мысли, а просто подождать дальнейшего развития событий, естественно, всё это время оставаясь начеку.

Не прошло и пяти минут, как подозреваемый в каких-то непонятных намерениях вернулся из кухни с подносом в руках.

— Чуть позже будем ужинать, а пока выпейте вот этот напиток. Он вас взбодрит, — сказал тот и протянул мне небольшую серебряную чашечку, наполненную тёмной жидкостью, издающей специфический, легко узнаваемый аромат. — Вы любите кофе?

— Не особо. Немного, конечно, могу употребить, но я больше из подобных напитков предпочитаю чай, особенно, когда в него закинуты несколько свежих красных ягод.

— Гм, а я, знаете ли, очень полюбил… Когда дома был, то не так на это внимание обращал. А тут вот, прямо гурманом стал — очень люблю.

— Бывает, — размешал я ложечкой содержимое, принюхался, улыбнулся, поднёс чашку к губам, но не выпил, а дружелюбно поинтересовался: — А вы много мне сахара в кофе положили?

— Э-э, нет, — удивлённо покачал головой гурман и спросил: — А вы, что, с сахаром предпочитаете?

— Конечно. Иначе очень горько во рту. Я вообще сладкоежка.

Живов сам себе кивнул, поставил свою чашку на журнальный столик, встал и ушёл на кухню. А я, попросив мысленно прощения у находящейся в отъезде хозяйки, которая к тому же, очень вероятно, может в самые ближайшие минуты стать вдовой («Это как пойдёт»), беспардонно, одним движением руки вылил содержимое за спинку дивана.

— Вы знаете, Алексей, я, когда маленький был, тоже сладкое очень любил. А вот с годами — прошло, — возвратился с сахарницей в руках добродушный хозяин. — Вот, положите, сколько нужно и… — он заметил, что чашка у меня уже пуста. — Вы, что, всё выпили?

— Да. Пить очень захотелось, — соврал я и почти сразу же зевнул.

Я точно не знал, яд был подмешан в кофе или снотворное, но понимал, что раз были поданы тайные знаки тем, кто находится на улице, и раз этот напиток так назойливо предлагался, то в него точно что-то было добавлено. Вот и пришлось играть засыпающего путника, которого неожиданно стало клонить ко сну.

— Э-э, — задумчиво произнёс Живов и несколько растерянно вернулся на своё место. — Хотите ещё чашечку?

— Нет, спасибо. Что-то меня в жар кинуло. Устал совсем после дороги. Так о чём мы с вами говорили? — я закрыл глаза. — О кофе?

— Да-да, о кофе… — негромко подтвердил тот.

— Говорят, бразильский хороший… А может, аргентинский… Но по мне чай с ягодками лучше, — вновь зевнул я и, завалившись на бок, подчеркнул: — особенно с клубничкой… Н-да…

И засопел, всем своим видом показывая, что меня таки сморило, и я сплю.

Прошла долгая минута перед тем, как Живов поднялся со стула и негромко произнёс:

— Алексей, вы меня слышите?

Я, разумеется, не ответил и даже решил не храпеть, боясь переиграть. Поведение разведчика говорило само за себя — он выдерживал паузу, чтобы убедиться, что я в отключке. Он ожидал именно такой реакции, что, в свою очередь, означало, что я не ошибся — Живов действительно что-то задумал. Оставалось только подождать и выяснить, что именно?

Диван был мягкий, обстановка тихая, а ход часов придавал и без того сонной атмосфере дополнительный эффект. В какой-то миг я очень испугался, как за себя, так и за будущее операции.

«Действительно бы не заснуть, как это было на пляже. Вот уж позор так позор! Прошлый раз мне повезло, и это отрицательно на здоровье не сказалось — я остался жив! Но вот сейчас может повезти намного меньше, — напомнил себе, краснея от стыда, и мысленно выругался: — Чёрт возьми! Ну почему этот диван настолько удобный и крайне располагает к немедленному отдыху⁈»

— Алексей, — прошептали мне на ухо.

Разведчик стоял рядом и явно прислушивался.

Изо всех сил стараясь не выдать себя, я продолжил тихо-мирно сопеть, даже не шелохнувшись. Его слова и действия придали мне сил для борьбы со сном. Теперь уж не сомневался в том, что дело тут нечисто.

Где-то ещё через минуту Живов, вероятно, получив полную уверенность, что я действительно сплю, направился в противоположный конец комнаты. Когда я почувствовал, что он удаляется, то чуть приоткрыл один глаз и увидел, что тот вновь собирается провести определённые манипуляции у окна.

Медлить больше было нельзя. Как только резидент взялся за штору, намереваясь её закрыть, то вздрогнул и остановился, не сделав этого. А всё это, вероятно, произошло потому, что он почувствовал приставленный к затылку ствол «Вальтера» и услышал звук взведённого курка.

— Так сильно любите кофе, что даже к столу забыли принести кофейник? Всё заранее по чашкам на кухне разлили, не забыв в мою кое-что добавить, — прошептал ему на этот раз на ухо я, и напомнил: — Без глупостей! Надеюсь, вы помните, что я вначале стреляю, а потом думаю?

— Что вы делаете? Вы с ума сошли? — ошеломлённо прошептал подозреваемый в нечестной игре.

— Может быть. Но угроза моя от этого не становится менее опасной. Помните это!

Живов постоял пару секунд в оцепенении, а потом, вероятно, решил постараться взять инициативу в свои руки.

— Да вы отдаёте себе отчёт? — повысил голос разведчик. — Вы же знаете, что мы на одной стороне!

— Очень даже, — ответил я неопределённо и, отодвинув визави от окна, не только вернул ранее потревоженный цветок на место, но и полностью вернул шторы в изначальное положение, каким оно было при нашем появлении. — Так-то лучше.

— Алексей, что с вами? Вы нервничаете? Почему? Что случилось? Я думал, вы спите, — продолжил свою игру Живов.

— Вы сами прекрасно знаете ответы на свои вопросы, — произнёс я и, махнув стволом пистолета на кресло, скомандовал: — Садитесь туда, где сидели, и не делайте резких движений.

— Алексей! Алёша! Вы не в себе, — начал было разведчик наводить тень на плетень.

Но я его остановил, рявкнув:

— Я сказал — хватит! Вы думаете, я ничего не понял? Кофе был отравлен! А шторы — это условный сигнал! Так что, сядьте и молчите!

Живов нахмурил брови, но подчинился, устроившись в кресле, а я, отойдя от оконного проёма, прижавшись спиной к стене, не знал, что мне теперь делать. Я был зол — очень зол на Живова за эти фокусы.

«Это ж надо, какая лютая неблагодарность! Я тут воюю, под пули подставляюсь, а он меня хотел… кстати, а что он хотел?»

Решил это тут же узнать.

— Скажите, гражданин, вы собирались меня отравить, а затем избавиться от трупа, спрятав в лесу? Или у вас был другой, более изощрённый план? — поинтересовался я. — Отвечайте, что ж вы молчите? И не стесняйтесь в деталях. Расскажите, как бы вы меня тащили, чтобы это случайно не заметили соседи?

— В ковре, — огорошил меня Живов своей прагматичностью.

От такого откровения у меня внутри всё опустилось. Все мои ориентиры были потеряны. В одно мгновение я потерял веру в человечество.

Но разведчик, почти сразу, словно бы сжалившись, кинул мне спасительную соломинку надежды:

— Мы не собирались тебя ликвидировать несмотря на то, что ты был бесконтролен. В кофе было подмешано снотворное. Ты бы уснул, и всё бы прошло спокойно.

— Что прошло?

— Был получен приказ вывести тебя в надёжное место.

— Живым?

— Разумеется — живым! Что за глупости ты себе напридумывал⁈ — возмутился начинающий реабилитироваться в моих глазах визави.

— Интересный приказ. Так, где же такое место у нас на Земле есть?

— В Швейцарии, — вздохнул Живов, а затем, пожав плечами, доверительно пояснил: — Пойми, у нас не было другого выбора. Поступил приказ тебя вернуть в СССР. Но ты даже об этом слушать не хотел. Да и сейчас не хочешь. Тебе бы всё повоевать. Так что же нам оставалось делать, если ты приказы не выполняешь?

— Какие?

— Те, которые поступают из «Центра»!

И его спокойный тон меня буквально взбесил.

— Это вам они поступают! Не мне! — напомнил я и, бессильно опустившись на диван, спросил: — Так какой приказ, который вы до меня не довели, я на этот раз не выполнил?

— Я уже сказал: вам приказано вернуться в Союз. Так как вы своими словами и действиями отказались это делать, было решено вывезти вас против вашей воли, — холодно пояснил разведчик, а затем, чуть подавшись вперёд, вновь перейдя на доверительный тон, спросил: — Я не понимаю вас, Алексей, чего вы боитесь? Вы же фронтовик. Воевали. Множество подвигов совершили! Так почему вы отказываетесь подчиняться и возвращаться? Вы чего-то боитесь? Скрываете? Вам не нравится наш строй? Вы против советской власти?

Я аж закашлялся от таких предположений, а потом, понимая, что меня вовлекают в какую-то игру, отмахнулся:

— Что вы несёте? Если бы мне было лет шестьдесят, и я бы помнил, как было при старом режиме, возможно, в прошлом служа ему, то тогда бы меня можно было бы подозревать в нелояльности нашему текущему строю. Но мне всего семнадцать, чего вы мне антисоветчину-то приписать пытаетесь?

— Да нет, я просто анализирую, — Живов откинулся на спинку кресла. — Хочу понять ваш страх перед возвращением. Тут явно что-то не то!

— Правда хотите?

— Правда!

— Тогда слушайте, — решился я выдать самую правдоподобно звучащую версию. — Я боюсь, что после моего отъезда тут останется всё по-прежнему, и в ближайшее время никто войну не остановит. Или вы знаете ещё какого-нибудь снайпера, способного с пары километров прострелить башку Гитлеру? Нет? Ну, тогда о чём вы говорите⁈ Одного этого достаточно, чтобы остаться тут, как минимум, пока данная цель не будет уничтожена.

— Алексей, но раньше, во время предыдущих наших встреч, вы мне об этом своём желании не говорили! И даже намёков не было, — напомнил визави. — Что произошло?

— Всё очень просто — такой задачи я не ставил, потому что шансов её выполнить у меня не было.

— А сейчас есть?

— Да, — сказал я, достал из кармана газету, что взял с лавки на вокзале. Поднялся и, развернув её, положил на журнальный столик перед Живовым: — Читайте на первой странице.

— «Завтра, возле Рейхстага, в десять часов утра состоятся похороны рейхсфюрера Генриха Гиммлера, по которому скорбит вся Германия», — прочитал он заголовок и, подняв глаза, спросил: — И что?

— А то, что если вы прочитаете статью до конца, то поймёте, что эти самые похороны будут на большой площади, и прощаться со своим подельником соберётся весь цвет грёбаного рейха. Всё зло мира будет там. И это не просто шанс — это подарок всему человечеству, который я принесу на блюдечке с голубой каёмочкой.

Разведчик пробежал глазами текст и заметил:

— Но там будет много охраны.

— Только вряд ли она будет в двух километрах от места прощания с покойником. Вы же не забыли, что я стреляю с больших дистанций. Там длинные и большие улицы ведут на эту площадь, место для снайперской позиции будет выбрать не так уж и сложно. Так что у нас есть неплохой шанс.

— И вы это хотите сделать именно винтовкой Мосина? Вы уверены, что она для этого подойдёт? Может быть, стоит поискать что-то другое? Возможно, что-то с оптическим прицелом? Или он вам не нужен?

— Обойдёмся без оптики. Что же касается оружия, то винтовка системы Мосина — как раз то, что надо, не только с пропагандистской точки зрения, но и из-за своих боевых характеристик. Она имеет не только достаточно большую дальность, но и необходимую при этом убойную силу. Я на фронте в основном с неё и работал, если, конечно, выбор был. Так что точно знаю, верная «мосинка» — она не подведёт.

Резидент шумно выдохнул, потёр ладонью явно уставшие глаза и спросил:

— А если не получится достать?

— Не получится — так значит, будем бить немца его же оружием — винтовку Маузера-то достать уж точно будет не проблема. У любого патрульного она есть. Так что тоже не беда, хотя эффект от акции несколько смажется. Ну да пустяки, мы же всё равно будем действовать практически по канонам советской наступательной доктрины.

— Что вы имеете в виду? — не понял разведчик.

— Бить противника малым числом на его территории.

— Это да — хорошая стратегия, только не всегда срабатывает, — согласился со мной он и, посмотрев пронзительным взглядом, спросил: — А вы понимаете, как вы рискуете? Ведь операция может пройти совсем не так, как вы рассчитываете. И тогда конец.

— Понимаю. Но другого шанса у мира в ближайшие годы не будет. Мы должны сделать невозможное, несмотря на весь риск.

Живов задумчиво хмыкнул, и я уловил, что мы, в общем-то, стали лучше понимать друг друга. Он уже так явно при общении не нервничал и, вероятно, приняв для себя решение, уже смирился с тем, что ему придётся сделать что-то без приказа.

Наблюдая за переменами в его настроении и душевными терзаниями, я сказал:

— Антон Фёдорович, вы, кстати говоря, можете формально вообще не участвовать в операции. Более того, можете вовсе не говорить начальству, что видели меня и были осведомлены о моих планах. Со своей стороны обещаю, что я никогда никому об этом не расскажу.

— Я подумаю над вашим предложением, — задумчиво произнёс визави.

— Подумайте, а сейчас скажите, можно вам задать вопрос?

Живов удивлённо посмотрел на меня. Мол, чего спрашиваешь. Но потом благосклонно кивнул:

— Задавайте.

— Скажите, мне просто очень интересно, как бы у вас получилось меня вывезти, если бы я был в здравом рассудке и при памяти? Вы думаете, я бы не сопротивлялся?

— Думаю, что нет.

Меня данная уверенность несколько удивила, и я позволил себе усомниться вслух:

— Да хрен вы угадали! Я бы так брыкался и орал, даже если бы вам удалось меня связать, что в Москве бы услышали.

— Не услышали бы. И тут бы никто не услышал. Я бы со своим коллегой, что, кстати, всё ещё ждёт моего сигнала, сидя в автомобиле за углом соседнего дома, накачали бы тебя снотворным, загипсовали бы, и ты выехал бы на лечение как солдат вермахта. Я должен был оформить документы, — озвучил коварный план коллега.

— Лихо, — согласился я и решил подводить итог нашей встречи: — Ну так что вы намерены делать? Предпочитаете быть в стороне или решите помочь мне уничтожить вселенское зло?

Разведчик вздохнул, поднялся и покачал головой:

— Ох, дадут мне по шапке, — но потом протянул мне руку и добавил: — Давайте попробуем. Ни с кем другим бы связываться не стал, но ваши дела говорят за вас. Будем надеяться, нас ждёт успех.

— В этом нет никаких сомнений, товарищ Живов. Мы сделаем доброе дело и победим! А потом и мы, и наши дети долго и счастливо будем жить под мирным небом над головой, и над нашей Родиной всегда будет светить Солнце! — Сказал я, а затем, подумав, что в бою может случиться всякое, добавил: — И ещё одно: передайте, пожалуйста, в «Центр», что вместо орденов и медалей, которые в случае успеха операции будут мне положены, пусть выполнят мою последнюю волю. В ней я прошу позаботиться о судьбе дорогих мне людей, с которыми я подружился на фронте и прикипел всей душой. Я говорю про лейтенанта госбезопасности Григория Афанасьевича Воронцова и медсестру Алёну Клубничкину. А просьба моя…