Весь день жена старательно меня избегала. Заходила изредка, взять какой-то предмет по хозяйству, и уходила.
Я начал впадать в отчаяние. Вот как мне в таком состоянии выпросить у нее прощение? Немощный, не в силах подняться, я для нее — большая обуза. Жила бы себе спокойно, а теперь обо мне заботиться надо.
Вон в каком состоянии дом. Слуг нет. Адель вынуждена сама своими тонкими ручками работать на земле, сажая и собирая урожай. А я не то, что не помощник, даже не собеседник. Развалился на единственной кровати и лежу, наблюдая.
Чувствуя мое настроение, дракон начал меня успокаивать. Говорил, что пора заканчивать с этой хандрой. Был бы противен, погнала б сразу. А так вон заходит, проверяет, значит, жалеет. А от жалости до любви…
Я велел ему замолчать. Не хватало, чтобы меня полюбили из жалости! В семье главный — это мужчина. Именно он должен обеспечивать и содержать семью, а не перекладывать домашние хлопоты и заботы на хрупкие женские плечи.
Дракон задумался, а потом выдал интересную мысль.
— Рядом лес. Наверняка там много зверья. Давай ночью, когда Адель уснет, ты дашь мне контроль и я поохочусь. Будет мясо к похлебке, да и просто зажарим дичь.
Я радостно согласился, но стоило посмотреть по сторонам, как все настроение пропало. Если обернусь в доме, то от него ничего не останется. Дракон головой проломит крышу, а крыльями разрушит стену.
Но идея хорошая!
Эх, как бы уговорить Адель оставить меня на улице на ночь?
— Я что-нибудь придумаю. — пообещал мой зверь, а я напрягся. Ох, что-то мне подсказывает, выльется боком мне эта самодеятельность …
И тут случилось самое ужасное. Напившись отвара полыни, мой организм потребовал незамедлительного удовлетворения своих естественных потребностей.
Но я не мог встать! Я изо всех сил пытался пошевелить ногами, напрягал одеревеневшие мышцы, безрезультатно. Потребность только усиливалась. Я сжал простынь правой рукой, напряг левую, но смог лишь пошевелить парой пальцев и все.
Стиснул зубы и захрипел от натуги. Тело не слушалось.
В отчаянии опустил голову обратно на подушки. Бездна! Я не перенесу, если из-за меня жене придется ухаживать, обтирать, самой стирать простыни в холодной воде, когда она еле держится на ногах после заточения в темнице.
Лучше бы я вернулся замок и не портил ей жизнь! Или умер в теле кузена!
— Обернись! Ну давай же, обернись! — приказывал я дракону, но он отказывался мне подчиняться. А я уже готов был выть от стыда и отчаяния.
— На улице день! Увидят — донесут. Нельзя! Потерпи! — пытался образумить меня дракон, а я не хотел его слышать. И почему я тогда не признался? Жил бы сейчас в здоровом теле …
— Гнил бы в канаве. — любезно напомнил дракон и снова замолк.
Не прекращая тщетных попыток подняться, я случайно задел столик и уронил оставленный женой колокольчик. Его звон словно набатом прозвучал в тишине комнаты.
— Ксавьер? — в распахнутом окне показалась встревоженная головка Адель.
Я же закрыл глаза и был готов провалиться на месте, лишь бы прекратить это мучение и стыд.
Спустя мгновение жена была в комнате, и я почувствовал, как ее руки заботливо трогают мой лоб, ощупывают грудь и руки.
— Ксавьер. Посмотри на меня! — раздался ее встревоженный и обеспокоенный голос.
Я нехотя подчинился и посмотрел на нее, горя от смущения и позора. Не знаю, как она догадалась, но Адель тут же сбегала на кухню и принесла кувшин.
Чуть приподняв ноги, согнув их в коленях, она приспособила кувшин, а сама свободной рукой стала поглаживать мне щеки, голову, нежно улыбаясь и глядя в глаза.
— Ксавьер. — вкрадчиво произнесла жена. — Ты не должен этого стесняться или стыдиться. Ты — живой человек, и это нормально. Попробуй думать об этом, как о временных трудностях. Я уверена, если продолжить процедуры, усложнить занятия, то возможен прогресс. И не забивай свою голову ненужными мыслями. Не надо.
Она смотрела на меня так ласково и приветливо, что я расслабился и незаметно для себя успокоился.
— Я же говорил! Говорил! — подначил меня дракон и довольно так заурчал, когда Адель стала перебирать волосы и поглаживать голову.
Я поднял правую руку, перехватил ее ладонь и поднес к губам.
— Спасибо… — беззвучно произнесли мои губы, и я поцеловал ее руку, утопая в бездне изумрудных лучистых глаз.