Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Fr 7

Часть 158 «Земля тряслась как наши...»

Глава 813

- Через лес три места проезжих. У речек по краю поймы. У Альты - посередь напрямки. Скотину тут местные гоняют. Тут и проход, и в реке место для коней гожее. Выходим на рассвете к этим трём проходам, шлём к ворогам застрельщиков намале. Те стрелы пускают и отскакивают. Ждём, пока погань через лес полезет да вылезет. Выпускаем их на поле. Тыщи три-четыре. И бьём.

- А выпускать-то зачем? Встать в проходах да и бить, коли сунуться.

- Тут, Всеволод, надобно баланс соблюсти. Ежели мы их много в поле выпустим, то затопчут. Ежели вовсе хода не дадим, то они в обход полезут. За Каранью до самого Днепра - местность для конницы не подходящая. Но пройти можно. Ручейками меж болот просочатся, а потом нам в спину… Обхода опасаюсь. Надо, что бы они на нас кинулись, в сечу ввязались. А мы их пересилим и по тем дорогам назад погоним. Когда первые, битые, в страхе, к отставшим прибегут, те тоже устрашатся и разбегутся.

Я улыбнулся внимательно слушающему Буй-Туру:

- Одной своей силою нам ворогов не победить. Надобно, чтобы они сами нам помогли. Страхом своим.

- Тоже мне, пугальщик нашёлся! Там такие зверюги! В резне зубы съели! И что тогда? Ай-ай, ошибся. Сел да заплакал?

В моей «диспозиции» я обидел Ярика: не дал ему отдельного направления, не упомянул отдельно его отряд. Пойти в бой под командой сопляка, братана Всеволода? Да Ярик и своего родного старшего брата не всякий раз слушает!

От обиды, от ущерба чести княжеской, он и язвит. Мне в строю язвы обкорзнённые не надобны.

- Тогда, князь Ярослав, придёт время платить. Головой. За ради чего нас с тобой и людей наших, Русь Святая всю жизнь кормила-одевала. За работу нашу. За убивать и умирать.

Прищурился и, сдерживая раздражение, негромко напел:

«Не для тебя придёт весна,

Не для тебя Днепр разольётся,

И сердце девичье забьётся

С восторгом чувств - не для тебя.

А для тебя востра стрела,

Что в тело белое вопьётся,

И слезы горькие прольются.

Такая жизнь пождёт тебя».

- Или ты не знал, что дело княжье - Русь беречь? Или, когда тебе корзно первый раз одевали, не сказали, что на пути княжеском и голову сложить можно? Или напомнить тебе князей, кто с погаными биясь и жизнь положил? Что ты юлишь, будто сучка перед кобелем? Пришло время отвечать - годен ты в защитники Русской земли или так, мочало на плетне?

Прямое оскорбление.

Надоело. Его выверты да увороты... в завтрашнем бою… ещё и их предусматривать да купировать…

- Не тебе, ублюдку бесчестному, решать! Годен я в князья или нет! Выползок! Без году неделя! Ты витязей русских под мечи половецкие подводишь! Истребить силу русскою тшишься! Не выйдет! Я - ухожу. Дурни пусть головы кладут, а мне моя дорога.

- А как же клятва государева? Ты ж присягал.

- Я Боголюбскому присягал! Не тебе!

- Я здесь по его приказу. И ты под мою руку пришёл - по его, государевой, воле.

- Да и плевать! Мне мои гридни дороже! Мне живые черниговцы милее вас всех вместе взятых!

- Ага, уйдёшь ты и людей своих уведёшь. Дальше-то что?

- Дальше? Дальше - я живой и в корзне! А ты падаль степная!

- Не-а. Дальше наша победа. А за ней… Ты ж не думаешь, что я такое спущу? Ты ж измену творишь. Взыщу полной мерою.

- Хрен тебе! Сдохнешь! А у мертвяков взыскалки нету!

- Ой ли? Или ты забыл, что меня «Зверем Лютым» кличут? «Полуночным колдуном» называют? Да и так-то… Мы тут за Русь животы свои положим, а ты сбежал. Тебе не стыдно будет? В тебя же всяк на Руси пальцем тыкать станет: вот, де, князь-боягуз. Бесчестный да трусливый.

- А мне на всякого, который пальцем тычет, плевать! Быдло смердячее! Плетей! Чтоб и дыхнуть не могли. Что они обо мне - наплевать! А вот власть да богачество… Вы сдохнете - я с Кончаком договорюсь. И будет мир да любовь меж Степью и Русью. Только бы вы все тут сдохли! Пошли, уходим.

Последнее было обращено к нескольким боярам из его отряда, пришедших с Ярославом на совет.

Двое из них поднялись вслед князю своему. А третий остался сидеть.

Глядя в кошму на полу, он задумчиво воспроизвёл пару строк из напетых мною куплетов:

- Не для тебя… придёт весна… не для тебя… Днепр разольётся… А скажи-ка, княже, лет десять тому, в Новгород-Северском, в морозы трескучие… двое саней, гридень битый, мальчонка-половчонок, баба с дитём, немая да кормящая… Не ты ли тогда? Песни пел, мы тебе серебрушек кинули… А?

Оп-па. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся».

В феврале 1161 г. я выбирался из черниговских лесов с отрядом киевского и смоленского боярского ополчения. Мы выскочили к Новгород-Северскому, где узнали, что «власть в Малиновке переменилась» - Изя Давайдович с половцами выгнал Ростика Смоленского из Киева и стал Великим Князем. Воинов «интернировали», а мне, гражданскому лицу, удалось улизнуть. Тогда меня, а главное - лошадей, уже собирались захомутать в княжескую казну. Хоть и не велика прибыль, мелочь, «гамза», а всё ж князю прибыток. Но вот этот муж добрый, гридень дружинный, послушав моё пение, вступился.

- Да. То я был. Выбирался из-под половецкого тогдашнего набега. А ещё в тех санях волчонок был. Я его тогда специально прятал, чтобы не отобрали, на шкурку не пустили. А ныне вырос, могу показать. Курт, иди сюда. Во какой красавец у меня в дому живёт.

В темноте под стенкой шатра поднялся князь-волк. Сверканул распахнувшимися жёлтыми глазами, переливаясь трудноразличимым в полутьме громадным серым телом скользнул, по кругу за спинами ещё не понявших людей, ко мне. Всунул над моим плечом в освещённый свечкой круг свою здоровенную башку, неторопливо, внимательно вглядываясь, будто запоминая лица, оглядел присутствующих.

А ведь я говорил. И про «Зверя Лютого», и про «Колдуна полуночного». Вот, князь Ярослав, гляди-любуйся как одна из моих взыскалочек горло под почёсывание подставляет. Как прикрыв глаза от удовольствия, приоткрывает пасть, показывая здоровенные белые мокро отблёскивающие клыки. И урчит.

- Господи Иисусе, спаси и помилуй! Так это ж князь-волк!

- Точно, он самый. Волчица помирала да мне отдала на воспитание. Вот, вырастил-выкормил. Завтра с нами поганых грызть пойдёт. Пойдёшь, Курт?

- Р-р-р…

- Вот оно как…

Гридень задумчиво рассматривал Курта. Тот вдруг распахнул глаза, будто двумя пучками жёлтого света глянул прямо в лицо человеку. И снова прищурился, довольно урча.

- А и вот что я скажу, князь Ярослав Всеволодович. Лучше я завтра с этим зверем чудным бок о бок в бой пойду, чем с тобой увиливать да уползовать буду. По мне веселее в бою в землю лечь, чем в старости от стыда мучиться. Что, князь Иван, примешь гридня старого в войско?

- А то! Приму. С радостью!

Ярик негромко выматерился и как ошпаренный выскочил из шатра. А я обратился к своему внезапно обнаружившемуся старому знакомому:

- Ты сходи к своим, поговори. Может, и ещё люди есть, кому со стыдом жить… стыдно. А пойдёте под руку вон, к Всеволоду Святославичу. И умён, и храбр. И князь из черниговских.

Ещё затемно начали без особого шума, без труб и барабанов, поднимать полки. Пошли на рысях вперёд застрельщики: пощипать, потрогать сторожу половецкую. Пора, пора уж разбудить ворогов. Я уже и зубы почистил, и на коне сижу, а поганых не видать. Ишь они, разоспались.

Отряды постепенно разворачивались, разъезжались, спускаясь с холма. Упряжь звякает. Обмундирование шуршит. Кони фыркают. Холодок. Зябко. Не то от рассвета. Не то от грядущего боя.

Всеволод уводил своих вправо. Там тоже высота. По восточному склону встанут и вниз к Карани ударят. Если будет успех, то смогут развивать его вдоль по гребню... аж до самого лагеря половцев с выходом уже к стенам Переяславля.

Слева рысцой проскакивают в чёрных чекменях и колпаках торки Чарджи. Перелезут Альту в петлях её. Там, хоть и мокро, но мелко. При удаче смогут выйти к Переяславльскому броду. А за ним...! И хабар, и скот, и полон… Лишь бы не увлеклись преждевременно.

Чего я не знаю: что будет делать Искандер. Связи нет, вышки связные поганые пожгли. Надо было ему радиостанцию послать. В Киеве-то есть, а вот в Переяславле…

Надо - было. Остаётся только надеяться на здравый смысл и сообразительность. Что он ударит нам навстречу не слишком поздно и не слишком рано.

Над речками туман стоит, а у нас сухо. Ветерок.

«Она любила на балконе

Предупреждать зари восход,

Когда на бледном небосклоне

Звезд исчезает хоровод,

И тихо край земли светлеет,

И, вестник утра, ветер веет...».

Хорошая любовная история всегда содержит рекогносцировку дислокации при составлении диспозиции.

«Вестник утра» - уже. «И всходит постепенно день». Жаркий. Кровавый, потный. Страшный.

«Ну ж был денек! Сквозь прах летучий

Поганцы двинулись, как тучи,

И все на нас же прут!».

Две сотни лет назад по этому полю вёл свою дружину Владимир Креститель. К тому броду через Трубеж возле Переяславля. Хотя города ещё не было. На встречу с печенегами. Перешедшую в поединок и бойню.

На эти же поля выводил свои полки Мономах с братаном, снимая половецкую осаду Переславля, закончившуюся битвой и гибелью Тугарина Змея.

Лет двадцать тому назад здесь сошлись армии Изи Блескучего и Юрия Долгорукого.

Простояв почти целый день против друг друга, князья уж решили, что битвы не будет. Долгорукий начал, было, отводить свои полки в лагерь за Трубеж. Летописец даёт точные координаты: названия выселок, хуторов, мельницы, «змиевы валы»… Но от Долгорукого вдруг метнулся к волынским перескок. Ростовские кинулись его ловить, волынцы решили, что это атака, и Изя, пренебрегая советами воевод, повёл дружину в бой. Успешно. Строй ростовцев он пробил. За это время Андрей, тогда ещё не Боголюбский, с суздальцами и половцами, опрокинул левый фланг Изиного войска.

В этот-то момент мой Аким Янович и потерял свою стрелецкую сотню. Смоленцы начали отступать. Изя глянул, плюнул и «сам четверт» ушёл за Днепр.

Тогда Аким Янович высказал своему князю Ростику Смоленскому всё, что он думает о русских князьях и попал в опалу. После к опальному сотнику Ванька-лысый заявился. И понеслось…

Жаль, мало Акима слушал. Может, тут, на этом поле, какая хитрость есть?

В той битве Долгорукого с Блескучим, кажется, была.

Отряды Догорукого стали уходить с поля. Куда? - К броду. А потом, после начала атаки волынцев, возвращаться. Почему? - Потому что бешеный Боголюбский повернул полки. Как? - Самая короткая дорога от брода к полю - на правом фланге суздальских, вдоль Трубежа.

Боголюбский развернул отступающих и ударил по левому флангу волынских, по смоленцам. По Акиму. Отступление суздальских превратилось в перераспределение войск. Не вдоль линии соприкосновения на виду неприятеля, а с отступлением в глубину, с выходом из зоны видимости.

Поскольку моя цель загнать половцев к броду, то… будем надеяться, что предводителя, подобного Андрею, у противника не найдётся.

О-хо-хо… Как-то оно будет… Что там у старого Боняка получится…

***

«Предусмотрительный человек никогда не попадет в ситуацию, из которой умный сумеет выбраться» - я оказался непредусмотрительным. Пришло время выяснить: достаточно ли я умный.

***

Четыре версты ширины поля для моих сил великовато, коней стремя в стремя не поставишь. И не надо. Три группы расходятся по своим местам.

Справа Буй-Тур. Сводный отряд. Сотня курян, полсотни черниговских. Две сотни охотников из разных мест. Полусотня ковуев подошла - туда же. За той речкой, Карань, болотины аж до Днепра. Иметь легко-конных лучников в том месте - необходимость.

Слева Чарджи. Есть риск, что половцы фланг обойдут, двинутся севернее, по болоту вдоль самого Трубежа. Там тоже группу «молодших» на самый край.

В серёдке - я. У меня четыре строевых сотни.

«Акулы» Салмана. Хороши. Дороги, но хороши. «Польский поход» поуменьшил сотню. Не меньше уполовинили награждения: переводил годных и желающих с повышениями на новые места. Но время было, Салман за зиму успел восстановить отряд.

Конные стрелки. Когда-то Чарджи сформировал турму настоящих конных стрелков. Которые на полном скаку, в пол-оборота, в щель забора... в цель попадают. Типа степняков, но лучше. Гонял он их… болезненно. Когда Чарджи ушёл на Рось, парни пришли ко мне:

- Не разгоняй отряд! Мы столько труда в научение вложили. Неужто всё даром?

И я поставил к ним начальником Любима. Есть у меня такой… улыбчивый фанат лучной стрельбы. Не только сам попадает, но и других учит, и тактику понимает. Как он мадьяр в Киеве в Лядских воротах положил!

Любим - пеший стрелок. Как наездник - никакой. Я думал, ветераны начнут над ним насмехаться.

Отнюдь.

Во-первых, ветеран - он. За ним Киевский поход и иные серьёзные дела.

Во-вторых, будут насмехаться - не будет толку от учёбы - разгоню отряд.

Так они его чуть ли не на руках на коня всаживали! Пылинки сдували. Выучили. Они его - верховой езде, он их - кое-каким лучным делам. Отряд развернулся в полнокровную строевую сотню, причём, как я вижу по ревнивым взглядам Чарджи, хуже не стал.

Ещё две сотни нормальных драгун. У них половина с пиками, половина с луками. Выучены работать двойками: один колет, другой из-за спины его дальних отстреливает.

Итого, с учётом кое-каких маршевых потерь, пять сотен клинков.

И, стыдно сказать, пулемётный взвод.

Полгода назад я использовал «слепленный из того что было» пулемётный взвод против ливов на Двине. Из засады, через реку, фланговый огонь. Успешно. Не «решающий фактор», но «лепту в победу» внесли. Морячков потом вернул на корабли, а сам, по возвращению во Всеволжск, решил создать новое подразделение.

К собственно машинке у нас особых претензий нет. Не нравится необходимость подкачки насосом и слабость пружин в магазине. Ещё: громоздкость и, следовательно, малая подвижность на поле боя. Поставил пулемёт в засаду и жди - пока ворог на дистанцию уверенного поражения прибежит.

Решение представилось простым: тачанка. Под днище два баллона для воздуха с подкачкой «от колеса». На корме - сам пулемёт. От баллонов вверх труба - на неё пулемёт насаживают. Вместо магазинов с пружиной - диск. По окружности ходит поршень - подталкивает пульки. А самого его - воздух толкает. Который через трубочку от той же трубы от баллонов.

Ствольная коробка упрощается: остаётся одно отверстие для пуль и одно для воздуха, боезапас увеличивается до 120 шт, диск где-то 30 см. диаметром, такой… в середине решетчатый - гильз-то нету, снаряжение диска упрощается - нет противодействия пружины.

Сделали четыре штуки таких «поливалок», погоняли малость на полигоне, ребят поучили.

Чисто на всякий случай. «На бога надейся, но порох держи сухим». Хотя пороха у нас нет.

Тут эта война. Всем марш-марш, Киев спасать. От их местных дураков и от поганых. Поскакали. «Аля-улю! Гони гусей!».

«Гладко вписано в бумаге,

Да забыли про овраги,

А по ним ходить…».

В нашем случае - ехать. Из четырёх тачанок сюда, к Переяславлю, доехали две.

Одна ещё у Тулы при разгрузке с барки так удачно навернулась, что её зажало между баркой и пристанью. И вот эту труба, на которую пулемёт насаживается... смяло. Вы себе тубус чертёжный скомканный представляете? А трубу железную? - Во-от. Узел соединения трубы с пулемётом - всмятку.

Вторая… Коллеги, вы когда-нибудь картер на машине пробивали? Типа, едешь себе, едешь. Тряхнуло. И ничего - едешь дальше. Встал, вылез типа сигарет купить. Вернулся, а под машиной уже лужа масла расползается. Что?! Как?! - Всё, мужик. У тебя коробка-автомат? Вызывай эвакуатор.

Факеншит!, если бы они один баллон пробили! Так нет же - вывернули тройничок, который к обоим баллонам на вход и к трубе на выход.

Не буду вспоминать, как ругали фрикцион на первых Т-34. Как во время аншлюса Австрии Гитлер хотел въехать в родную Вену парадом на танке. Но вся техника осталась вдоль шоссе, а танки на парад везли поездом.

Короче: «всё что может сломаться - будет сломано, что не может - будет сломано тоже».

Почему на полигоне не проверили? - Когда? Зимой изготовили, обкатали. Весна - уже марш. Есть понятие: «опыт боевого применения». Что-то можно поймать на полигоне. Можно и нужно. И побольше. И всё равно: «теория мертва мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». У выживших.

«Уставы пишутся кровью».

Не новость. Но очень обидно. Хотелось бы, чтобы «уставы» уже «написались», а крови... поменьше.

Если бы они обе в один момент нае… испортились - мы бы сканнибальничали, собрали из двух одну. А так… отправил назад в ремонт. Узлы, работающие в пневмоканалах, с резьбовыми соединениями, в походе нормально не восстановить.

Третий пулемёт - мой личный «ручник». Которым я Минск брал. Вот ему - хоть бы хны. «Счастливый экземпляр».

Два пулемётчика-ветерана. Которые шляхту в Сероцке угомонили, викингов через Брду положили, ливов на «торфяном поле» проредили. Народ на них косится. Награждения у моих бойцов редки, а тут два «Святослава» парочкой ходят.

Его тоже на возок и рядом с тачанками.

Итого.

По два БК каждый выпустит - воздуха хватит. Потом тачанки не менее двух вёрст кататься должны. Я как представлю… Грустно и тревожно: уход с позиций вызовет неадекватную реакцию у остающихся.

Вся эта команда выпустит семь-восемь сотен пуль. И - «ждите перезарядки». А ворогов там… «аки борови», тысячи.

Работаю машинки тихохонько, без шума и грома, огня и пыли. В смысле: вороги не испугаются. Даже если каждая пулька попадёт… не в коня, а именно в человека… и сразу наповал… всё равно: надо раз в двадцать больше.

Но у машинок есть редкостное по здешним местам-временам свойство - дальнобойность. Лупят на версту насмерть. Понятно, что попасть на такой дистанции в человека… сомнительно. А в толпу?

Накладываем дальнобойность на рельеф и получаем:

- Турман, встань вон там, на склоне, напротив прохода в лесу у Альты. У нас за спиной и выше. Мы начинаем, атакуем, спускаемся к опушке леса. Вы, через наши головы, бьёте вглубь. Не давая новым кыпчакам выскакивать в бой.

- А если они прорвутся? Ну… к нам на позицию…

Ишь какой… опасливый. Хотя правильно: сохранение личного состава и мат.части - его прямая обязанность. Вторая. После исполнения приказа.

- Будешь бить до последнего выстрела. Потом… клинок есть? Во-от. Отступление без приказа - измена. Ни шагу назад. Ещё. Поглядывай на фланги. Думаю, что кыпчаки на мои хоругви пойдут. Но если соседи побегут - помоги.

- Далеко, не добью.

Конечно, до краёв поля - две версты.

- Значит, поможешь тогда, когда добивать станешь. Главное: вот этот прогон, брод, выпас должны стать кладбищем поганых. Завалить мертвяками. Не суетись, и всё будет хорошо.

Вот так мы и выехали на поле. Разъехались по местам.

Тишина предрассветная. От нас вниз поле, поперёк - опушка леса от края до края. Лес молодой, видать, после «бодания мамонтов» вырос.

В ту усобицу Переяславль несколько раз крупно трясли. Кто-кто. Князья наши природные. То с одними погаными, то с другими. Скотины у горожан поуменьшилось. Что съели, что угнали. Скотов меньше - деревов больше: покосы и выпасы потихоньку по краям зарастают лесом.

Солнышко встаёт.

Нехорошо.

Мы лицом на восток, в глаза светит. Частая моя ошибка, в Минске так же было. Люблю, понимаешь, когда солнце в лицо светит. Как-то… веселее. А вот наводить-целиться…

Вернулся наш разъезд. Осалук подскакал:

- Сделано, княже! Поразбудили поганых. Пощипали-переведались. Валят, гадины, толпищем.

Вижу. Среди людей Осалука и раненые есть. У одного коня стрела в боку торчит.

Что он половцев погаными зовёт - нормально. Они ж язычники, а он-то уже православный.

А вот что «валят»… Сверху видно, как скачут про прогону через лес от города. Рвань, молодёжь. Иные и вовсе в овчинных безрукавках на голое тело. Сабель нет, шлемов золочённых нет. Молодшие. С луками и лошадиной ногой на ремне.

Доскакали до Альты и в мах, подымая брызги, через речку.

Ага. Место доброе: и воды мелко, и дно крепко.

Проскакали сквозь мелколесье на нашей стороне. Выскочили на опушку, нас увидели и назад. Потом поняли, что мы с ними драться не будем - обнаглели-осмелели. Начали разъезжать вдоль опушки, вперёд поскакивать, стрелы пускать.

Брысь, мелочь голопузая!

- Любим! Турму!

Мда… И луки у меня лучше. И лошади. А главное - лучники.

Мои подскакали, метанули стрелы и отскочили. Те тоже отскочили, успокоились и скучковались.

Я на пулемётчиков оглядываюсь. Турман там аж подскакивает на месте. Кручу головой отрицательно - рано ещё.

Ждём-с. На Юге светает быстро. Но сегодня… тянется и тянется.

«Холодок бежит за ворот,

Шум за лесом сильней».

Вопрос у меня один. Очень животрепещущий. Пока ещё - живо. Так сделает Боняк обещанное? А то и вправду помирать придётся.

«Над водою с утра парит.

По краям обветшалых крыш

Кантом алым рассвет горит

Провожая ночную тишь.

С первой утреннюю волной,

С криком первого петуха

Наступающий летний зной

Разворачивает меха.

Вот и рыжий палящий шар

Колесницею расписной

Полетел, облекая в жар

Пробудившийся край степной.

Ветерок золотую пыль

Над околицей села

Закружил и смахнул в ковыль

Будто крошево со стола.

Все пути далеко видны

Не летишь - так беги бегом!

И порой ни одной стены

Нет на тысячи вёрст кругом».

Как ни близки мне тексты и гитарные переборы Ефимыча, как ни похоже здешнее на им спетое, а мимо отличий не могу пройти: до ближайшей стены, до кремля Переяславского - 7 вёрст. Всего. Их все мне надо сегодня пройти. Не смотря на всю… на всё полчище поганское

Прямо передо мной всё гуще валят из леса степняки, началась уже возня на флангах. Я за Буй-Тура беспокоюсь: враг ударит и отскочит. Парень возрадуется и кинется догонять. Нет, терпит. Было явно приказано: пока перед ним с тыщу половцев не соберётся - боя не начинать. Если он сильно вперёд уйдёт, то Кончак может на него такой силой навалиться, что мы, из-за этой речки Альты и лесистости местности, на помощь не поспеем.

А передо мной уже поболее тысячи собралось.

Факеншит! Боняк! Где ты? Или не ждать - может, задуманное и не случится, а переть в копья?

Фридрих Великий: «всякий кавалерийский начальник, позволивший неприятелю атаковать себя, вместо того, чтобы самому атаковать противника, подлежит разжалованию».

Итить-ять, смещать-увольнять. Меня разжаловать может только судьба! В покойники.

Ну так как? Уже атаковать?

Из конских инструкций того же короля-философа:

«Каждому кавалерийскому офицеру следует всегда помнить, что для разгрома врага требуется выполнение двух условий: 1) атаковать его с максимальной быстротой и силой и 2) обойти его с фланга».

«Обойти с флангов»… ага, а половцы, типа, дураки. Какие фланги на опушке? А так-то… отряды Чарджи и Буй-Тура для меня на флангах. И перед каждым из них такой же «лоб» противника из леса выпирает.

Остаётся «атаковать с максимальной быстротой и силой». Уже пора или не ещё?

Да что ж так всё… невнятно-неуверенно! Одно солнце чётко по расписанию. Ветерок утренний усилился.

«Закружил и смахнул в ковыль

Будто крошево со стола».

Как бы нас тут… не смахнули. Будто крошево. А то и не «будто».

Кыпчаки выезжали из леса на опушку, дальше тоже уже ехали густо. «Серые степные тараканы». Много. Толпище.

«Немного нас. Вас - тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуем сразиться с вами».

Далеко за лесом, на фоне восходящего солнца, «рыжего палящего шара», в озаряемом до белесости небе вдруг взметнулось несколько горизонтальных чёрточек.

Где-то я такое совсем недавно видел…

Там, вдалеке, качнулись разом верхушки деревьев.

- Коней! Коней держите!

Было такое. Недавно. При демонстрации у расколотого дуба.

Уж не знаю, что у Боняка получилось, но такое синхронное качание - только от подрыва.

Земля дрогнула, прошла волна по траве. На той и на этой стороне заплясали, заметались под всадниками кони. Пророкотал отдалённый гром. При чистом-то небе.

Ну всё. Больше ждать нечего.

«И что положено кому - пусть каждый...»

- Всем! Бой!

Мда… героизм. Тут моя битва чуть не закончилась, не начавшись.

Перелом копчика - это не смешно. Копчик - часть позвоночника. Сломать хвостик, который у всех у нас есть - сломать позвоночник. Стыдно и очень больно. Не случилось. Чудом.

Я про своих коней рассказывал? Престарелая сумасшедшая самобеглая табуретка по кличке Гнедко, первый мой конь в этой и в первой жизни, остался во Всеволжске. Почётный пенсионер по выслуге лет, уверен, что он самый главный на конюшне. Ну, кроме Курта и меня. Вздорен, злобен, но отходчив. Конюхи, когда в конюшню приходят, всегда первым делом к нему подходят. По старшинству и из уважения. Здороваются, кланяются. И чтоб без панибратства.

Дорожный конь у меня Сивка. Хитроумный лентяй-труженник. Странное сочетание? Да вы на людей посмотрите! - Полно. Если понимает, что и зачем делать, если находит себе смысл и удовольствие - делает много и хорошо. Ему нравится бегать. Неторопливый скок. Только его неторопливая мерная рысь для других коней - галоп. Как у коренника в русской тройке. Не мешай. Он не скачет - стелется. Очень мягкий ровный ход. И он будет так отстукивать вёрсты, размышляя о чём-то своём конячьем, при этом внимательно оглядывать окрестности.

А боевой конь у меня - Чёрт. Вороной текинец. Что вообще редкость. Маленькая голова, длинная шея, довольно короткий круп, тонкие ноги, здоровенные копыта тарелками. Прыгун. Стипль-чезник. Для него спокойная рысь - невыносима. Ему бы попрыгать, боком поскакать. С кем-нибудь подраться. Бывают лошади «с холодной кровью» - он совсем не из таких. Самовлюблённый агрессивный истерик. Как его объезжать было - я уже… И ведь - дорогой конь, редкостный. Его по простому, как в императорской кавалерии объезжали, нельзя. Мешок на спину и гонять плетью до изнеможения - запалить коня. Или - «разобьётся на ноги».

Ключевым элементом дрессировки был Курт. Он приходил в конюшню, забирался на перегородку денника и разглядывал. Часами.

Кони боятся волков. А уж как они боятся князь-волков… Почти как люди. В какой-то момент Чёрт понял, что лучше слушаться «Зверя Лютого», чем полночи глядеть в жёлтые глаза серого чудовища. Да и примеры Гнедко и Сивки оказались привлекательными. Дальше у меня с ним много чего было. Нет, коллеги, не в смысле фолька:

«Если б я имел коня

Это был бы номер.

Если б конь имел меня

Я б, наверно. помер».

Как минимум, вы же видите: я - живой.

И вот я привстаю в стременах, выдёргиваю палаши, воплю: бой!

И Чёрт подо мной прыгает. Не разгоняется, как все нормальные лошади, как Сивко, с которым я за этот марш сроднился. А прыгает с места.

Так не делают! Конная атака начинается с шага, постепенно ускоряясь, конница переходит на рысь. Последние 50-200 метров - галоп. Тут метров триста. Кони могут держать галоп 2-3 км, но строй разваливается мгновенно.

Так неправильно! Но Чёрт прыгает в карьер с места.

А я, естественно, бьюсь задницей об седло. Эт хорошо, что я автоматом шенкелями придержался и попал копчиком. А не чем-нибудь более болезненным и более... мужским. А ещё очень хорошо, что у меня, как и у большинства моих людей, седло «черкесское», с низкой отклонённой задней лукой. Был бы рыцарский «стул»… женщины перестали бы интересовать совсем.

Есть только один приём - таранный удар копьём - когда «стул» необходим. Во всех остальных случаях: рубить клинком, стрелять из лука, даже «уланский» удар пикой, наносимый сверху, над головой, что позволяет молниеносные легкие удары в лицо, в горло врагу - высокая посадка выгоднее. Она позволяет крутиться в седле, для чего задняя лука низкая и отклонённая.

Вторая хрень - моё вооружение. Я ж, типа, мастер. Обоерукого боя. Народ смотрит уважительно:

- А Ваня-то наш… боец завзятый, рубщик умудрённый...

У палаша гарда корзинкой. Асимметричной. Под левую руку - не так, как под правую. Да, у меня делают и такие. Нет, не под левшей. В рубке строем все должны всё делать одинаково. Но встречаются редкостные мастера фехтования… факеншит!, вроде меня… которым делают парные палаши.

Результат: у меня кисти в корзинках. А конём чем управлять? - Кто это сказал? Нет, коллеги, у вас, может, «отвратительный отросток» и сквозь седло пробьёт. А мы по-простому, по-селянски - коленям. Точнее, из-за высокой посадки, шенкелями.

Правда, Чёрту, когда он вошёл в раж, а конкретно - в галоп, вообще наплевать что там у него на спине болтается.