Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Fr 3

Глава 809

Ваня, не переигрывай! Боняк не будет тебя подгонять, выспрашивать - «ну! а дальше?». Ему такое не по чину. Изволь сам, без суеты и дёрганий, внятно изложить.

- Нужно, чтобы всё кубло сползлось в одно место. Шаруканычи, прихвостни, их друзья-товарищи. Ядовитая плесень, опора седалища будущего царя Степи. На что они соберутся? На приманку. На хана Боняка. На его позор. На признание им Кончака главным в Степи. Унижение другого, особенно такого как ты, славного, мудрого, свободолюбивого, защитника вольностей… как запах дерьма для навозных мух - все слетятся.

Боняк кривится. Он куда лучше меня представляет физиономии почти всех «важных людей» Степи. Как они будут злорадно ухмыляться, узнав что старый Боняк пошёл под руку внука Шарукана, грузинского выползка, сопляка Кончи-хана.

- Кончак нынче у Переяславля. Ты сейчас идёшь туда с воинами, с ханом Беру. Обгони своих, поторопись поклониться Кончаку. Принять его длань на выю свою. Для публичного унижения Боняка Шаруканычи соберутся вместе. Самые доброжелательные к Кончаку и враждебные тебе. Эту общую голову каменной гадюки ты и оторвёшь. Как разорвался тот дуб.

Взмахом руки указываю на сегодняшнюю «жертву лесоповала». Хан поворачивается корпусом и долго внимательно разглядывает.

Слова, слова… «Верить нельзя никому». Но не - «ничему». А «что» - вон лежит, белеет разорванной сердцевиной.

Вытаскиваю из оставленного подрывником у кошмы мешка «разгрузку». Прикинул на руке. Как полное ведро. Древнерусское ведро - 12 литров. Впрочем, на плечах… груз распределяется по телу...

- Здесь - восемь. Таких же… «голенищ сапога», как то, что дуб разорвало. Ещё в каждом пара горстей вот таких… крылышек.

Нарубленные из стального листа «поражающие элементы» в форме треугольника с острыми гранями.

Как всё просто! Построил прокатный стан, выучился варить однородную сталь, сообразил паровой молот и вот - шахид повышенной убойной силы с поражающими элементами.

- Это работает так...

Объясняю, повторяю, показываю. Вот так надеть, вот так пожужжать, снять стопор, хлопнуть по рукояти…

***

«Триада педагогики»: расскажи что к чему и зачем; покажи сам, своими руками, называя и объясняя каждый шаг; пройди руками ученика под твоим присмотром, с его проговором. Так загружаются видео-, аудио- и мышечная память.

***

- Сейчас хлопать не будем. А то тут на три сотни шагов ничего живого не останется, крылышки разлетевшиеся всё посекут-порубят.

Отсоединил машинку, покрутил безрукавку.

- Лучше под верхнюю одежду, чтобы лишних вопросов не возникало. Но не под кольчугу. Чтобы не мешать крылышкам увеличить число сдохших змеёнышей.

Протягиваю разгрузку хану - примерь. Он не шевелится. Смотрит. Как на свою смерть. Так это, и в самом деле, твоя смерть.

- Когда я хлопну по этой рукояти - будет… ба-бах? Как было в норе под дубом?

- Да. В восемь раз сильнее: зарядов восемь, а не один.

- Сотни этих крылышек, как стрелы боевые, ринутся во все стороны из каждого… «голенища сапога»?

- Да. Только полетят они много быстрее обычных стрел.

- Тысяча стрел, один человек одним движением?

- Да. Все змеёныши должны быть перед тобой. Иначе их придётся выковыривать.

- А те что сзади? Те, кто придут со мной?

- Три сотни шагов - смерть. Во все стороны. Поэтому... возьми с собой сына Алтана. С его друзьями. И старого хана Беру с его родственниками.

- Ты хочешь, чтобы я убил своего сына?!

- Нет. Я хочу, чтобы ты дал ему возможность исполнить его долг. Каждый в орде должен защищать хана. Его жизнь и его честь. Твой старший сын Боняк так и погиб - принял на себя удар в бою. Тебе предназначавшийся удар. Четвёртый из носящих это имя. Носивших. Кончак знает: Алтан - его яростный поклонник, пойдёт за ним в огонь и воду. Твой сын исполнит свой долг: его присутствие в твоей свите обманет Кончака, подтвердит твою слабость, согласие пасть перед новым царём. Поможет тебе нанести удар, уничтожить врага, сохранить свою честь.

- А Беру? Он уже стар и худо соображает.

- Затем, чтобы с ним пошли те, кто соображает не худо. Э-эх, Боня-хан. Что будет дальше?

Вопрос, который я постоянно задаю своим выученикам, помощникам, собеседникам. Задаю себе. Анализ последствий чуть дальше обычного, общепринятого.

- Вот бабахнуло. Вот разлетелись стальные крылышки. Вот поляна, заваленная теплым ещё мясом каменной гадюки. Что дальше? Невозможно в один мах отрубить головы всем змеёнышам. Кто-то останется. Гадюка вновь оживёт, поднимется. Желающие царя есть в Степи, их много. Остаётся одно - истребить желающих в цари. Кто? Кто пойдёт по Степи, заглядывая в каждый тёмный уголок, в каждую гнилую яму? Истребляя уцелевших выползков? - Алу. Больше некому.

- Он ещё молод для таких дел, его обманут.

- Да. Ему придётся научиться. Поэтому важно, особенно в начале, чтобы у него не было сильных врагов вблизи. В твоей орде или у беруковичей. Лучше, если всех таких ты возьмёшь с собой. И они разделят судьбу змеёнышей.

Боняк задумчиво кивает, поглаживает пальцами машинку. Странные формы, странные материалы, странные тактильные ощущения…

- А что случится со мной?

Во-от. «Ключевой вопрос современности».

Как убедить Боняка действовать против Кончака я себе хоть чуть-чуть представлял. Всё-таки, десятилетия вражды. А вот как убедить его умереть… Или пусть пошлёт вместо себя кого-нибудь… послушного? Которому не надо объяснять, «использовать в тёмную»?

Ненадёжно. Слишком много «если». Поэтому у меня никаких обманов с самим Боняком. Эти ребята могут не понимать «физику процесса», но любой обман ловят «на раз». Кто не ловил - не выжил.

«Я никогда не лгу» - это правило я принял ещё в начале. Придумал, следовал ему. Не от своей врождённой кристально-патологической честности, а от тупости: не могу, не настолько умен, чтобы обманывать аборигенов. Как меня это напрягало!

«Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне». В смысле: вранью.

Вот ещё один случай. Так хочется соврать! Замылить глаза, запудрить мозги, занавесить лапшой… Ваня! Не будь дешёвкой! Подозрительность - фирменный знак этой семейки, Боняка не обмануть.

- Смерть. Ты умрёшь. Очень быстро. Мгновенно.

Поднимаюсь и прикидываю на себя разгрузку.

Говорят: «Не показывай на себе». Суеверие.

- Когда бабахнет - стальные крылышки полетят наружу. Вот так, веером. А внутрь ударит пламя. Очень сильное. Не будет ни боли, ни жара - слишком быстро, чтобы почувствовать. Будет ямка в земле глубиной в аршин, шириной в пять. Над ней небольшое облачко пара. Кровавая взвесь. В полчаса этот туман осядет на землю, а солнышко его высушит.

Смотрит и не понимает. Здесь так никто никогда не умирает. Никто! Никогда! Даже обезглавленное тело может дёргаться, сделать на бегу пару шагов. Даже сгорая в пожаре человек умирает медленнее, есть время для ощущений, для боли. А уж обычный костёр… не зря эту сумму мучений используют для показательных казней.

Единственное исключение: Елица. Зимой в Ромове перед «Священным Дубом» она сделала этот выбор. Не потому ли я нынче выбрал для демонстрации одинокий дуб? Не знаю, ассоциации срабатывают… ассоциативно.

Понятно, что Боняку о Елице я рассказывать не буду. Старому родовитому хану повторить путь женщины, рабыни… Не.

Я щёлкаю пальцами.

- Вот так. И всё.

- И всё?!

- Да. Вот ты был, вот тебя не стало. Э-э-э… Тела не стало. Вот этого. С его шрамами, болячками, кашлями, мозолями. Мясо, кости… испарились. Мгновенно. Ты сам… Говорят, что каждый получает по вере своей. Ты веришь в посмертие? Тело только одежда для души. Как халат - для самого тела. Старый, потрёпанный, штопанный халат. А душа… Халат испарится. Не порвётся, изотрётся, расползётся, сгниёт. Исчезнет. Сразу. Не будет часов, дней, лет умирания. Не будет бесконечной телесной муки. Которая превращается в постоянную муку душевную. Душа не будет унижена и истерзана бесконечными старческими болячками. Она вознесётся к Хан Тенгри такой, какая есть: молодой, весёлой. А не заезженной болями: тут стрельнуло, тут хрустнуло, тут вступило. Без осознания собственного бессилия. И согласия с ним. Раньше я мог. То, другое, третье. А теперь… даже пытаться не буду.

Это тема уже не вражды кланов в Степи, это уже «вопрос жизни и смерти человека».

***

Всякая религия, предлагающая посмертное блаженство, есть форма пропаганды суицида.

***

Пару лет назад, во время редкого появления Алу во Всеволжске, в дружеской беседе «по душам», случился странный поворот в разговоре:

- Что твой отец думает о смерти? О своей смерти, о погребении, о посмертии? Никто не вечен. И ты, и я, и он. Понимаю, что тебе о таком думать… горько, страшно. Но последние почести отдавать тебе. Он говорил об этом?

Алу тогда очень расстроился. Ему, как часто бывает у детей, страшно представить себе жизнь без родителей, без отца. Кажется, что он будет жить вечно.

- Ата насмехается над смертью. Или злится. Или печалится. Издевается. Над кувшином с кумысом в могиле, над конём с отрезанными ногами, чтобы доехать до Хан Тенгри.

Мы говорили о разном. И об этом тоже.

Не могу вспомнить попандопул, которые собирали бы конфиденциальную оперативную информацию, расспрашивая об отношении к подробностям погребального обряда. А зря. Для кыпчаков, и не только для них, основа мировоззрения - культ предков. Значительная часть этого культа - ритуалы погребения, представления о посмертии. Люди меняют свою жизнь, чтобы получить достойную, по их мнению, смерть. Христиане, например, очень боятся внезапной смерти: не успеть исповедаться и причаститься, иудеи - утонуть, мусульмане - куска свиного сала во рту покойника...

- Многие воины мечтают о быстрой смерти. О смерти в атаке. С клинком в руке. Нанести удар. Смертельный для врага. И принять удар, смертельный для себя. Умереть быстро. Не переживая муки тела, не наблюдая за собой, как постепенно превращаешься в кучку гниющей плоти. Вот я на земле. В халате. В своём теле. А вот его уже нет, и я приветствую Хан Тенгри в его небесных пастбищах.

«Я мог бы стать рекою,

Быть темною водой.

Вечно молодой, вечно пьяный,

Вечно молодой…».

Я не знаю, кем ты захочешь стать в новой жизни. Рекой или ветром, волком или человеком. Я даже не знаю - будет ли она, новая жизнь. Но, уверен, ты не хочешь доживать нынешнюю, ветшая и дряхлея. В болячках и слабости. Осознавая не только утрату сил своего тела, но и ясности своего ума. Кончак хочет убить тебя. Но страшнее увидеть его сочувствие. «Старенький Боняк стал, слабенький. Присмотрите, чтобы ему по коленкам не дуло».

***

«У всех у нас есть страхи. Но у тех, кто смотрит им в лицо, есть еще и мужество».

Я знаю, что говорю с очень мужественным человеком.

***

Мимо. Мои «раскраски» про старость, ветхость, слабость… - уже мимо. Хан начинает улыбаться. Хорошо, широко. Теперь я понял в кого такая радостная улыбка у Алу - в него, в отца, в хана Боняка.

Это не о смерти, не суицидность или некрофилия. Это о радости свободы. Возможности освобождения от осознаваемых с возрастом, с опытом и размышлениями, бессмысленности и мучительности земного существования.

«Что было - то и будет. И нет ничего нового под луной».

Это-то понятно, но почему при этом «ничего нового» для всех - именно у меня всё должно так болеть?

***

«Все просят у бога лёгкой жизни. А надо просить лёгкой смерти».

Не все доживают до осознания этой истины. Боняк - умный. И живёт долго.

Уж в который раз повторю: отношение туземцев к смерти иное, чем у моих современников.

Здесь смерть не конец, а долгожданный шаг к вечному счастью. К наступлению изобилия и удовольствия. Всё, что мешает, мучает, изнуряет, ограничивает… в жизни земной - кончится. Все беды останутся здесь, там - вечная радость и блаженство. Они все в это верят. «Это же все знают».

Смерть здесь - наглядная, почти ежедневная норма. Как часто, коллеги, вы бываете на панихиде, целуете в лоб покойника, идёте в траурном шествии, кидаете горсточку земли на гроб при погребении? В святорусском городке на сотню-другую дворов - еженедельно.

- У меня выпал зуб.

- А у меня помер брат.

В сорокатысячной орде в среднем каждый день три-четыре покойника. Понятно, что далеко не на всех похоронах должен присутствовать сам хан. Но «отдать последнюю дань уважения» - часто.

***

- «Вечно молодой»… Обмануть смерть, обмануть старость… Да ещё и оторвать голову гадюки… Х-ха…

Этой весной, как мне докладывали, хан Боняк упал с лошади. Дважды падал с коня в последний год своей жизни Чингисхан. Боняк не знает про Темуджина, но эта примета близости смерти в Степи известна.

Вдруг резко недоверчиво:

- А ты не врёшь? Это точно - в один миг? Без превращения в падаль?

- Ты видел дерево. Там была лисья нора. Если бы там была лиса… ты видел, что стало к корнями, со стволом… от лисы бы ничего не осталось.

Боняк продолжает улыбаться. Радостно. Счастливо. Оставить все долги, заботы, невзгоды, болячки… Обрубить хвосты.

***

«Честная смерть лучше позорной жизни» - Боняк не читал Тацита. Но чувствует сходно. Жить слабым, глупым, больным… для него - унижение, позор.

***

- Хор-рошо!

- Э-э-э… Боня-хан… Ты не забыл, что речь не о твоей смерти, как бы важно это не было, а об уничтожении каменной гадюки?

- Да ладно тебе… Хотя да, ты прав. Мальчику надо оставить чистое поле. Всю мерзость, что можно, прихватить с собой. Кр-расота! Я приду к Хан Тенгри с такой толпой рабов! Убитые здесь будут служить мне там. Х-ха…

- Давай немного о мелочах. А то именно они и помешают. Тебе дать слугу, который мастер по этим… вещам?

Я не знаю как назвать инструменты подрывника на кыпчакском. Сам заряд сегодня получил название «голенище сапога». А всё вместе?

- Нет. Ты хорошо всё объяснил, показал. Я ещё не настолько стар, чтобы сразу забыть или перепутать. Не надейся - Боняк стар, но не безмозгл. Новое лицо… русский… в моей свите… вызовет вопросы. Не надо.

- Когда ты будешь у Переяславля?

- Сегодня, завтра... войско идёт медленно… Послезавтра. Утром на рассвете я приеду в лагерь Кончака.

Хан мечтательно улыбается:

- Это будет красиво. Да-а… Знатно. Важно. Я заранее пошлю гонца, чтобы все собрались для встречи. У меня будет большая свита, дорогой халат… да-а. Кончаку придётся вывести всех своих выползков, да-а… А потом ба-бах… на триста шагов вокруг твои крылышки… Хор-рошо. А где будешь ты?

Это не то, что должно тебя волновать. Или у тебя какой-то свой замысел?

- Недалеко. В нескольких верстах. Если у тебя не получится, то я попытаюсь остановить Кончака своим войском.

- Х-ха… У тебя такое большое войско?

- Нет. 6-8 сотен. Может, чуть больше.

Мгновенный переход к недоверчивости. Этот плешивый длинный… дурак? Врёт? Но Алу и другие рассказывали… да и сам кое-что видел… Тупой? Не понимает?

- Х-ха! Это ничто! Пыль. Кончак сметёт тебя и не заметит. Тебе не следует туда идти.

- Если ты готов умереть за Степь, убивая врага, то почему запрещаешь мне так же умереть за Русь?

- Н-ну… тебе не придётся проявлять свою храбрость - я убью Кончака раньше. Х-ха! Да! Я буду первым.

Радость, гордость. Немножко пренебрежения ко мне: не суетись, землеед, со своей мелочью, с Русью.

- Я надеюсь на это. Но даже когда у тебя всё получится, останется немало мелких змеёнышей. Которые попытаются покусать Алу. Ведь тебя, твоей защиты не станет. Возможно, первые дни я смогу помочь ему.

Боняк, продолжая как-то очень по-доброму, умиротворённо улыбаться, нежно поглаживая взрывмашинку, уточнил:

- Не надо говорить мальчику… о том, что я… решил испариться… Он будет переживать. Плакать, огорчаться.

- Ты прав: он очень расстроится. Тебя он любит больше всего в мире. Больше меня, больше Степи, больше жизни. Больше всего.

Какой довольный хан передо мной! Прямо лучится удовольствием. Всё-таки, ревновал Алу ко мне.

Но врать я не буду:

- Я не скажу ему о твоём выборе сейчас. Но потом, когда ты создашь великую победу… Нельзя лишать сына гордости за отца. Твой… твоя победа над врагами и над своей смертью… У мальчика должна быть вершина. Ориентир для духа. Основание для уверенности в себе.

Ещё несколько деталей. Вроде последних приказаний, которые Боняк отдаст завтра вечером, передавая обе орды во власть Алу. Временно - пока с Кончаком дела перетрёт. Мелочи типа: как лучше применить устройство? С коня, на ногах, сидя на кошме? - Главное - не в поклоне.

Раскланялись с Боняком, обнялись с Алу, загнали Курта в его «княжескую поноску» - носилки между конями цугом. Мы уходили на юго-запад, Боняк со своими - на юг. Уже отъезжая, он вдруг вернулся к дубу, окинул взглядом «руины лисьей норы».

Как я его понимаю! Его гложет недоверие. Лысый мог обмануть. Как всегда обманывают землееды, хоть русские, хоть греки. Или чего-то не сработает. Или сам дурак, что-нибудь забыл или перепутал…

А уж сколько «если» у меня! Недоверие, сомнение… Да я сам вижу несколько вариантов, как я сам на его месте мог бы себя кинуть!

Запросто! Просто задержаться с приездом к Кончаку.

Ванька появляется у Переяславля. Кончак втаптывает его в пыль. Боняк надевает на сынка Алтана ту разгрузку, объясняет что надо делать. Использует «в тёмную». Тот приходит на праздничный пир победителей.

«А сейчас наш клоун Алтанася покажет уникальный номер!».

Ба-бах!

«Победители» превращаются в удобрение.

Тут из Степи подходят отряды опоздавших Боняка и Беру.

- Ай-яй-яй! Мы так спешили! Не успели. Ни к победе, ни к пиру. Старенькие мы, слабенькие, быстро ехать не можем - песок сыпется.

Шаруканычи погибли, Боняк - предводитель похода, других с подобного уровня авторитетом нет. Кто сильно против - можно прирезать.

Штурмовать Переяславль и брать Киев? - Зачем? Да и нечем. Гибель «победителей Ваньки», предводителей отрядов - дезорганизует воинов. Они начинают разбегаться. Скажем, что это хорошо. И объявим о роспуске войска. Ещё и благодарность за миролюбие от Боголюбского получим. В весомой материальной форме.

Красиво? - Да. Я бы на его месте так и поступил. Но я - бесчестный прагматик из 21 в. «Украл-убежал», «и фиг меня потом найдут».

У него опыт поколений, воспитавший, вбивший «кодекс чести степного хана». Следует разделять со своими людьми корм, кров и опасность. Если ты не доверяешь своим - они не верят тебе.

Личные свойства. В немалой части - семейные традиции. Восходящие к Боняку Серому Волку, который ещё тогда, почти столетие назад, даже среди ханов той героической эпохи был особенным.

Вкус победы. Это сделал я! Это я их всех! Плевать - что потом, плевать, кто что скажет - я знаю, что это моя победа.

Всё это важно. И забота о любимом сыне, стремление обезопасить его будущее. И любовь к Родине, стремление избавить её от грядущей тирании Шаруканычей. Но кажется мне, что главный аргумент - освобождение личное. Мгновенное освобождение внутренне молодой, азартной души от нудного повседневного груза старческого тела, от постоянно присутствующего потока болей, недомоганий, слабостей. От непрерывной обиды. На себя, на время, на весь этот мир.

- Ведь помню! Ведь мог! Совсем недавно! А нынче… Заверните меня в тёплую мягкую тряпочку. И подоткните, чтоб не дуло.

***

Из пункта А в пункт Б вышел курьерский поезд со скоростью 60 км/час. Одновременно навстречу ему из пункта Б в пункт А вышел пассажирский поезд со скоростью 40 км/час. И они не встретились.

Почему? - Не судьба.

Если Боняк, Кончак и Ванька-плешак не встретятся под Переяславлем, то к Руси и к Степи придёт такая «не-судьба», что лучше не надо.

***

Уточню: в РИ этот поход Кончака шёл в чуть других условиях.

Две мощные группировки кыпчаков по левому и правому берегам Днепра двинулись к Киеву с миром. В Переяславле сидел князем двенадцатилетний сын киевского, в тот момент, князя Глеба Перепёлки. Глеб, волнуясь за сына, кинулся из Киева к нему.

Тут всё прошло тихо-мирно. Но вторая группировка на правом берегу, узнав, что дружина ушла к Переяславлю, вдруг передумала насчёт мира и напала на Киев. Разорили предместья, захватили богатый полон. На отходе их догнал Михалко с Роси. С сотней гридней и несколькими сотнями берендеев вдребезги разгромил многократно превосходящее полчища половцев.

Об эти эпизодах из РИ я уже вспоминал.

В АИ этого нет. Михалко сидит на Руяне в роли датского графа Рюгена. На его месте в Торческе - Чарджи, сокрытый ябгу, кумир торков. Который активно использует не берендеев с их заморочками, типа: тут служу, тут не служу, отбитый полон - наш и «мы сами будем эту корову доить», а восхищённых им торков и печенегов. Использует очень активно: два глубоких похода в Степь - возмездия за набеги двух последних лет. За спиной у него не княжеская дружина и городовой полк, а формируемая регулярная армия Искандера. Ещё не вполне готовая, но способная массой кованной рати снести любого. Мальчик-княжич, Владимир Глебович, учит таблицу умножения в Боголюбово. А самого Глеба Перепёлку только что убили киевские мятежники, среди которых верховодят высланные мною из Луцка, Галича и Минска бояре.

Всё-таки, моё вмешательство в РИ при взятии Киева в 1169 г. начало менять и Русь, и Степь.

Мы гнали коней на юго-запад, догоняя мои отряды, надеясь на подход других. Из Курска и Путивля, из других городов Черниговской и Киевской земель.

В Киеве - бунтовщики. Но есть же Триполье, Белгород, Вышгород, Торческ…! Неплохие крепости, там сидят наместники, гарнизоны… Я рассылал гонцов, требовал придти ко мне на левый берег Днепра вёрст в 10 выше Переяславля. Придут ли? Сколько? Каких?

Уговор с Боняком резко ограничил свободу манёвра. Во времени, в пространстве. Послезавтра утром перед рассветом я должен находится где-то вблизи лагеря Кончака. Не раньше и не позже. Раньше - Кончак атакует и меня затопчет. Позже - «серые степные тараканы» очухаются после «шахидизма» Боняка и сбегут в Степь. Чтоб вскоре вернуться с каким-нибудь другим предводителем.

Если у Боняка получится, то… необходимо сразу атаковать и добить. Атаковать в момент гибели верхушки нашествия, в момент максимальной дезорганизации противника.

***

Окинем взглядом историю здешних мест. Без «древности седой» - не ныряя во времена массагетов, скифов, гуннов, болгар, авар. Начнём с конца хазар.

В кон. IX в. Хазарский каганат потерял славу непобедимой державы. Реально непобедимой: их тяжёлая конница имела доспех столь высокого качества и комплектности, который возвращается в эти места только с русскими боярами 16-17 в.

Соседние народы унюхали распад и стали выходить из хазарской власти.

«- Как настроение? Боевое?

- На боевое лицензии нет. Травматическое».

Вдруг стало понятно, что «лицензия» не нужна, и у всех прорезалось «боевое настроение».

В Волжской Булгарии в 922 г Аламуш объявляет ислам гос.религией. Булгария уже настолько независима, что может эту независимость оформить религиозно, архитектурно - строя мечеть, и дипломатически - принимая посольство от халифа Багдадского.

Примерно в это время в восточноевропейских степях формируется новый кочевнический союз - печенеги (у арабов - баджнак, у византийцев - пацинаки, кажется, отсюда «пацаки» - подчинённый народ в «Кин-дза-дза!»).

Название от Бече - имени первого вождя племенного союза. В первые десятилетия существования орды кочевали в заволжских степях. Там началось формирование политического объединения и печенежского этноса с общей материальной культурой.

Почувствовав ослабление хазар, печенеги ринулись на запад.

«Нас не догонят! Нас не догонят!» - нагло кричали они в пустоту Степи. И были неправы: догнали и добавили.

Каган хазар заключил союз с торками, надеясь их силами урезонить бунтовщиков. Увы, торки «пойдя войною на пачинакитов, одолели их и изгнали из собственной их страны...».

«Пачинакиты же обратились в бегство, бродили, выискивая место для своего поселения».

Путь печенегов кон. IX - нач. X в. отмечен пожарищами, гибелью степных и лесостепных поселений, замков и даже городов (на Тамани).

Персы в «Границы мира» (нач. X в) говорят о двух ветвях печенегов: торкской и хазарской.

О торкских печенегах:

«Восток их страны граничит с гузами, на юг от них буртасы и барадасы, на запад от них мадьяры и рус, на север от них река Рута».

Днепро-Донское междуречье. Название «торкские» получили от наиболее опасного в те десятилетия соседа - торков.

Печенеги ударили по венграм, жившим в «соседней проходной комнате Великой Степи» - в Днестро-Днепровском степном междуречье. Для этого заключили союз с болгарским царем Симеоном, который желал уничтожить опасного соседа. Венгры отправились в поход на Дунайскую Болгарию, печенеги ворвались в их страну и совершенно истребили их семьи. Вернувшиеся из похода венгры нашли свою землю «пустынной и разоренной», занятой врагами. Убедившись, что им не удержаться здесь, венгры пошли на запад. Об этом (898 г.), краткая запись в русской летописи:

«Идоша Угре мимо Киев горою,.. и пришедшие к Днепру, сташа вежами».

Вторая ветвь печенегов, названная персидским Анонимом хазарской, кочевала на землях степного междуречья нижнего Дона и Кубани. Археология приморских поселений свидетельствуют о том, что многие из них (Фанагория...), погибли в кон. IX - нач. X в.

Ещё одна группа обитала в Заволжье. В нач. X в., Ибн Фадлан встретил там печенегов, кочующих у воды, «похожей на море». Речь о соленом оз. Челкар.

Ибн Фадлан: «Они - темные брюнеты с совершенно бритыми бородами, бедны в противоположность гузам...».

Эти печенеги не последовали на запад вместе с основным ядром печенежского племенного союза, а остались на прежних кочевьях, подчинившись гузам.

О них Константин Багрянородный:

«...когда пачинакиты были изгнаны из своей страны, некоторые из них по собственному желанию и решению остались на месте, живут вместе с узами и поныне находятся среди них, имея следующие особые признаки: одеяние свое они укоротили до колеи, а рукава обрезали до самых плеч, стремясь этим как бы показать, что они отрезаны от своих соплеменников».

Подчинились гузам, вошли в их союз и более уже самостоятельного значения не имели.

К сер. X в. печенеги заняли в степях от Волги до Дуная громадные территории. Особенно пострадали венгры и болгары, которые «многократно были побеждены и ограблены ими, по опыту узнали, что хорошо и выгодно всегда находиться в мире с пачинакитами».

Слава их разнеслась далеко: в «Песне о Роланде» упоминают «орды диких печенегов».

Впервые русские столкнулись с печенегами в 915 г.:

«приидоша печенези первое на Рускую землю и створивше мир с Игорем, идоша к Дунаю».

Затем был союз князя Игоря (Старого) в 944 г. для похода на Византию:

«...совокупи воя многи варяги, и русь, и поляны, и словены, и кривичи, и печенегы ная... поиде на грекы в лодьях и на конех».

Во главе восьми орд стояли ханы. Орды делились на 40 частей, т.е. в каждую орду входило пять родов. Структура печенежского общества прослежена этнографами и у некоторых ныне существующих народов (у каракалпаков...). Константин Багрянородный записал имена ханов: Ваицу (орда Иртим), Куркутэ (Гилы), Каидум (Харавои), Гиаци (Хонон), Куел (Цур), Ипаоса (Кулпеи), Батан (Цопон), Коста (Талмат).

Власть наследовали двоюродные братья или дети двоюродных братьев, «чтобы достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь наследовали и получали также и родичи по боковой линии. Из постороннего же рода никто не вторгается и не становится архонтом».

Святослав-Барс двинулся в 971 г. в Подунавье. Византийцы сообщили печенегам, что Святослав возвращается в Киев из Доростола с «малой дружиной». На Днепровских порогах «нападе на ня Куря (хан орды Гилы), князь печенежский и убиша Святослава».

Сын Святослава князь Владимир (позднее - Креститель):

«Нача ставити городы по Десне и по Устрьи, до Трубешеви, и по Суле и по Стуите».

В построенные городки он селил воинов со всех концов Руси. Тогда же сооружена была часть Змиевых валов, а имевшиеся - обновлены и достроены. Об укреплениях-валах, расположенных южнее Стугны, упоминает путешествующий по Восточной Европе в нач. XI в. епископ Бруно:

«Русский государь два дня провожал меня до последних пределов своего государства, которые у него для безопасности от неприятеля на очень большом пространстве со всех сторон обведены самыми завалами».

Т.е. расстояние между Русью и печенежскими кочевьями увеличилось вдвое сравнительно с временем Константина Багрянородного, при котором оно равнялось одному дню пути.