Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Fr 10

Глава 816

К ночи оба лагеря по берегам Трубежа затихли, прискакал Алу с малой свитой.

Радость. От того, что вижу живым. А то… был не уверен.

Отвёл его к той ямке, где его отец последний подвиг в жизни совершил. Постояли. Помолчали. Алу всплакнул. Горсть земли взял, в мешочек и под рубаху. Посидели у меня в шатре, помянули. Я кое-чего порассказывал.

- Так ты отца моего на смерть послал?!

- Уймись. Кто я, чтобы Боняка Боняковича хоть куда посылать? Нет, я предложил ему возможность, о которой всякий добрый воин мечтает. Умереть с честью. В бою. Быстро. Уничтожая врага. А не коптить бесполезно небо, постепенно разваливаясь, глупея и ветшая. Твой отец… крепкий муж. Правильный. Теперь тебе придётся быть его достойным.

- Так вот почему он так со мной перед уходом говорил… и людям велел… Знал, что назад не вернётся…

Алу понимал, что в этой истории нет моей злой воли, нет какого-то обмана. Что его отец «сделал свой выбор». Но… очень грустил.

Чувства - чувствами, а дело - делом. К моей радости, мятежа в его отрядах не случилось. Отчасти потому, что были чёткие указания самого Боняка: слушаться во всём Алу. Отчасти - оставшиеся в отрядах верные Боняку и лично Алу люди. Отчасти - известие о доле в добыче под Переяславлем и ожидаемой добычи от разгрома бегущих «шаруканычей».

Стало уже совсем темно, когда подъехали, повстречавшись в пути, остальные предводители.

Замученные тяжёлым днём и «долгими концами» верховой скачки, довольные одержанной победой.

- Ну что, князь Иван? Славный денёк получился. Будет чем на старости лет похвастать. Сколь много поганых побито, сколь много скота да полона взято. Такого успеха и у предков наших, поди, не случалось.

Искандер очень рад победе. Но чувствует себя виноватым. Из-за того, что вывел полк сюда, позволив мятежникам захватить Киев и убить дядю Глеба. Что не смог сам побить поганых, что его пришлось вызволять из осады.

Зря, попрекать его я не собираюсь: он сделал то, что мог. Другое дело, что его «мог» недостаточно для победы.

- Верно говоришь, Искандер. Таких полчищ неоглядных на Русь прежде не приходило. Бывали числом многие, но чтоб настолько… С победой, братия. За успех и выпить не грех.

Дёрнули по рюмашке, как-то ожили малость, повеселели.

- Более не налью. Пока. Нам ещё дело надо делать.

- Да какие ещё дела?! Победа! Великая! Какой и не упомню.

- Большая победа, тысяцкий. Только это победа в битве. А нам надобна победа в войне. Для того надо идти в Степь. Добить гадюку степную в её логове. Вот чертёж тамошних земель. Алу, ты идёшь на юго-восток. Переходишь Донец и бьёшь по становищам шаруканычей. Всяк, кто водил людей на Русь, должен быть казнён. Всяк, кто ходил на Русь - полонён. Полон… торг рабами вести нельзя. И держать их в прежних кошах нельзя. Так что, или руби, или ко мне гони. Я любое число приму. По своей обычной цене - две ногаты за ходячую голову. Воинам своим раздай по две вежи. По две семьи, без кормильца оставшихся. Ещё. Нынче же шли гонцов в свои становища. С вестью о великой победе, о славной гибели Боняка Боняковича. О своём ханстве, принятии бунчука отца. Зови всех из обеих орд на земли шаруканычей. Обещай им и кочёвки, и богатое имение, от побитых оставшееся. Давай земли не сплошняком, а чересполосицей. Пусть поторопятся, стада да отары без присмотра не ходят.

- А если они… не схотят? Ну… на новое место переходить.

- Умные - схотят. А дураки… А на что тебе дурни? Богатые аилы - раздробить, бедные - усилить. Восстанови курени. Чтоб и курени у тебя были из примерно равных кошей, и коши - из примерно равных семей. Куренными и кошевыми ставь не по роду, а из своих верных.

- Побьют его шаруканычи. У него всего-то пара тысяч, а там-то…

- Не побьют. У него воины, там - пастухи оставшиеся. У него - слава, там - страх. Разбегаться будут, соседей на помощь звать. Чтобы соседи не пришли - Чарджи и князь Всеволод идут вдоль Днепра на юг.

- Как далеко?

- Далеко, Чарджи. Сколь сможете. Напротив Хортицы по левому берегу Великий Луг.

***

Летописи называют это место «Протолчии». Несколько раз русские дружины в «лузе в Днепреском... заяша стад множество и вежа, которе бяхуть осталися в лузе».

Там зимовища половцев. Место точно определяется еще в записи 1103 г., когда русские войска «приидоше ниже порог и сташа в Протолчех и в Хортичим острове».

***

- Вежи кобяковцев, наверняка, там. Истребить. Или на Русь угнать. Или отдать ему (я кивнул в сторону Алу). Будет смешивать одно дерьмо с другим, кончаковцев с кобяковцами. Ещё. Ты сможешь вызвать к себе воинов с Роси?

- М-м-м… Смогу.

- Тогда надо идти от Хортицы на восток и выбить лукоморских. Хан их Тоглий тут остался. Но они нового хана выберут и пойдут «шаруканычам» помогать. А то и на их земли переберутся. Нельзя такого позволить. С тобой пойдёт князь Всеволод.

Кто-то из курских бояр заворчал, а Чарджи и Буй-Тур принялись друг друга с интересом рассматривать.

- Всеволод, ущерба княжеской твоей чести в подчинении князю Чарджи не вижу. На Роси над «чёрными клобуками» завсегда русский князь. Да и потомок великих ябгу торков - это тебе не хвост собачий. А по сути… Чарджи - из лучших и опытнейших степных полководцев. Сколько побед он за последние годы одержал. Смотри внимательно, что он делает, спрашивай. Помнишь Чарджи, как я Алу тебе в ученики отдал? Как вы оба этого не хотели, упирались, аки бараны. А теперь глянь какой добрый молодец получился! Две орды враз водить будет.

Все принялись разглядывать чуть раскрасневшегося Алу.

- А мне какое место найдётся?

- А нам с тобой, Искандер, вместо славы боевой - дерьмо расхлёбывать. Мда… Кончак - молодец, повыучился у грузин порядку. На слух не верил - требовал грамотки. А получив - складывал и за собой возил. Мы тут кое-чего нашли. Вот такое, к примеру, чудо.

Больше всего это напомнило мне жертву неумеренного пирсинга: лист пергамента, по нижнему краю которого на коротких шнурах подвешены свинцовые печати, поболее двух десятков.

- Грамотка боярства. Киевского. А ещё луцкого, галицкого и минского, из бояр высланных мною прошлой зимою и весною за дела их воровские. Воры противу государя доехали до Киева и скучковались. Местных в измену втянули. А те и сами рады. В грамотке призыв к Кончаку идти в Киев и спасти их неправд, да ущербов, да казней Боголюбского и брата его Глеба. А они, де, ему ворота откроют и примут князем Киевским. Условие: принять веру православную.

- Что?!

- То, Всеволод. Прежде киевляне рюриковичам изменяли. То одного князя звали, то другого. На поле боя бросали, отравами травили, дубьём насмерть забивали. Ныне, когда Боголюбский Русь под одну шапку собрал, когда рюриковичи заодно стали, за Государя Русского - позвали иноверца и иноземца в князья.

Меняя «Святую Русь», объединяя и реорганизуя её, вводя новизны в наследование и управление, я должен был предвидеть ответную реакцию «угнетённого» боярства, особенно - столичного. Люди не глупы, коли от нас новизны валятся, то и от них тоже будут.

То, к чему я постоянно стремлюсь в части технической - свободная творческая инициатива народных масс - естественным образом пробивается и в области политической. На Руси города часто призывали и изгоняли князей - не новость. Новость - в расширении круга «призывников».

До сего времени на Руси в князья выбирали рюриковичей. «Вся Русь - достояние дома Рюрика». Однако централизация, проводимая Боголюбским, исключила момент «выбора князя народом». Выбора нет - есть «воля Государева».

В Новгороде устранение Романа Подкидыша оставило город без князя вообще. Пришлось им, хоть и с кровью, а признать Ропака - князя ставленного, а не вечем выкрикнутого. Насильственно прошла замена князей в Луцке и в Галиче. Чётко проявилась в Полоцке. То князей было «как собак не резанных», а то раз - и нет никого. Одни побиты, другие Боголюбского с его цепным Ванькой опасаются.

Свобода, вольности новгородские, манили киевское боярство уже десятилетия. Сделать явно, как в Новгороде, призыв и изгнание князя вечем они не могли. Использовали народное возмущение, измены и тайные убийства.

Устроить заговор, убить князя Глеба - ничего нового для киевлян.

Зацепившиеся в Киеве высланные бояре из разных мест просветили по теме: выбора нет. Призвать-то рюриковича можно. Только никто не пойдёт.

На бескняжье и хан князь. Вот и составилась воровская грамотка с призывом Кончака.

А чё? По матери - из грузинского царского рода. С православием знаком, может, и крещён в детстве.

***

Бунтовщики киевские немного, меньше, чем на столетие, опережают псковичей, избравших литовца Довмонта князем.

Несколькими столетиями позже, уже на излёте Новгородской государственности, будет попытка призвать князя из Литвы. Михаил Олелькович приехал и довольно быстро уехал, поскольку главный его приглашатель - архиепископ Новгородский Иона - помер, а сторонники, во главе с Борецкими, потерпели поражение. Через 10 лет он же устроил заговор с целью убийства Великого Князя Литовского Казимира Ягеллона и занятия литовского великокняжеского стола. Заговор раскрыли, заговорщиков казнили.

Приглашение Кончака похоже на историю королевича Владислава начала 17 в. Но отец его Сигизмунд, бывший ярым католиком, отпускать сына в греческое суеверие не схотел. А там ополчение, Минин с Пожарским...

Размер Киева, рассказы скопившихся в нём репрессированных из разных мест, нарастающие изменения на Руси, подталкивают киевлян. Они ж за свою свободу биться готовы! Вот и призывают молодого успешного степного князя себе в правители. А условия… обдурим. Будет как в Новгороде после «коммунальной революции».

В РИ Кончак умер в самом начале XIII в., власть перешла к сыну Юрию Кончаковичу.

Всю жизнь Кончак стремился к максимальному объединению восточной части половцев. Ни одно степное объединение не могло сравниться с его владением. Однако, несмотря на силу и богатство, на значительные территориальные размеры, на выделение класса феодалов с достаточно разработанной иерархией, на относительно крепкую центральную власть, объединение Кончака не стало государством. Экономическая база оставалась кочевой-скотоводческой. Государства же складывались и существовали только при слиянии двух хозяйственных систем: земледельческой и скотоводческой. Экономика обусловила и сохранение в общественных отношениях сильных пережитков родо-племенного строя («патриархальной вуали»). Не возникла еще необходимость в создании армии, судов (судил сам хан по обычному праву). Не была принята единая монотеистическая религия, хотя движение к ее восприятию уже началось. Не освоили половцы и письменности. Экономика, социальный строй, культура не созрели еще для создания раннефеодального государства.

***

Не берусь судить кто из участников «пергаментного пирсинга» осознавал ист.матерные последствия. Полагаю, что Кончак, в силу личного ума и опыта, понимал многое. Добровольное подчинение русского «Киевского пятна» его власти, власти царя «желтого народа», позволит ему обеспечить «слияние двух хозяйственных систем». Это условие создания наследственного феодального государства. Мечты всей жизни. И жизни деда - тоже.

Уверен, что ни тысячи воинов, ни десяток сошедшихся ханов об этом не думали. У них проще: грабёж. Захват скота, полона, хабара. Ухватить побольше. Ризу, золотом шитую, спереть. Шубу боярскую соболиную скоммуниздить - кайф. А вот сам Кончак…

Кажется, именно под такое развитие событий он и собрал невиданное для нынешней эпохи воинство. Уговаривал, одаривал, обещал… Вкладывался. Не грабёж, не, даже, захват земель для кочёвок. Завоевание плотно населённой землеедами провинции. Что позволит стать государством.

Ваня, факеншит!, ты тут прогрессируешь и, почему-то, надеешься, что остальные будут покорно подставлять лепестки своих душ под произливаемую на них благодать «светлого будущего»? - А фиг там. Они и сами прогрессерить начинают! В своих, естественно, интересах.

- Так… так это ж… Это ж... Измена!

- Да. И тебе, Искандер, придётся эту измену выкорчёвывать. Прежде я думал, что ты с полком своим пойдёшь на юг, поганых добивать. А идти придётся на север. Мятеж киевский опаснее всех кончаков с кобяками. До Вятичева брода вёрст шестьдесят. День скока. От Уветичей до Киева - ещё день. И выжечь измену. Выкопать все корешки. Не только тех, чьи печати тут привешены - всех. Из вятших, включая и духовенство - всех кто не воспрепятствовал, не возвысил голос против измены государю русскому. Из простых - всяк, кто в мятеже участвовал, кто убивал или грабил людей государевых. Пролившие кровь обречены смерти. Прочие - высылке ко мне. С чадами и домочадцами. У меня для таких... есть места не столь отдалённые.

- Но… но я не могу… своих… пытать… замыслы воровские распутывать… я не умею!

- Научишься. У меня есть тут пара мастеров по этой части - отдам тебе. Вон Ноготок сидит-скучает. Такой путь проделал, всю задницу об седло отбил, а заняться нечем. Потерпи, Ноготок. Нам с тобой Поруб Киевский - дом родной, поработаешь в знакомых застенках. Ноготок - такой мастер, что из всякого чудака правду вынет, ответ на любой вопрос извлечёт. Ещё пара молодых парней - умельцы вопросы задавать. Они «замыслы воровские» и будут распутывать. Твоё дело - их безопасность да покой в городе. Ещё: ворам никакой пощады. Не взирая на лица. «Лучше наказать десять невиновных, чем упустить одного виноватого». Виноватого - в воровстве противу Государя и Святой Руси.

Искандер недовольно морщился, крутил головой:

- Вспомни слова отца своего: «дело государя - суды да казни». Вот и будешь. Судить и казнить.

- Я не государь!

- Увы, Искандер, «здесь и сейчас» в Киеве ты будешь представлять особу Государя Русского. Со всеми правами и обязанностями. Пока смену не пришлют. Изволь соответствовать.

Мы знакомы с Изяславом Андреевичем (Искандером) уже несколько лет. Он меняется. Особенно хорошо это видно потому, что растёт не у меня на глазах, что встречаемся не каждый день.

В начале, в Боголюбово, это был нормальный, несколько капризный, озабоченный своим позиционированием в глазах окружающих, подросток из «золотой молодёжи». Как часто бывает у такого типа детей в эту эпоху, да и не только в эту, идеалистически влюблённый в «военную романтику». Зачитывающийся жизнеописаниями великих полководцев по Плутарху. Потом… добавилась «правда жизни». Когда нужно мыть конскую задницу, а не стратегемы стратигировать. Нужно выполнить команду: портки спустить! При проверке на вшивость. И никакие приличия не работают. Нет, конечно, если ты князь, то можешь сделать подобное где-то в шатре, под присмотром личного лекаря. Но… Ты кто? Князь или воин? Если воин, то изволь делать то, что каждый воин должен делать.

А труд содержания коня и амуниции? А прелести лагерной жизни? А вид ужасных кровавых ран, которые оставляют клинки на телах жертв? Причём, среди этих жертв, порубленных и поколотых, и твои добрые друзья-приятели бывают.

«Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!

И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.

Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,

На скаку не заметив, что рядом товарищей нет».

А когда это всё попробовал, на вкус-цвет-запах ощутил, давай организовывай. Не: тьфу-тьфу, не хочу, не буду. Расплакался и убежал. Молебнов отстоял, лбом в пол постучал, прослезился и умилился… Дальше?

Князь? - Командуй. Заплетай извилины и суши мозги. Чтобы всего плохого было поменьше, а хорошего побольше.

Для Искандера хорошей школой был «поход 11 князей» на Киев. Школой не рубки, а именно похода, организации, снабжения, жизни воинской. Он там себя особо не проявил. Да от него чего-то особенного и не ждали. Но он-то сам - ждал! От себя. Чего-то… супер этакого.

На смену каким-то романтическим видениям о славной победе, героическом подвиге, лёгком ранении и всеобщем ликовании, о встречающих восторженных толпах и колокольном звоне, пришло понимание важности занудства. Важности полной готовности. Не себя только, но всех своих подчинённых. На «всю глубину»: их коней, их портянок, их выгребных ям… Всего того, без чего здешняя армия теряет боеспособность.

Романтический поклонник Плутарха, «диванный эксперт», превратился в… в фельдфебеля.

Между нами: далеко не все «романтики» подобное выдерживают. Искандер оказался достаточно упёртым.

Это было очень своевременно: формирование регулярной армии из кусков княжеских дружин, городовых полков, охотников, приведение их всех к единому образцу, не только в части вооружения, обмундирования, обученности, но и поведения, мышления… требовало массы непрерывного рутинного труда. Долбодятельства.

- Ты как стоишь?

- Дык… ну… стою и стою.

- Десятник! Покажи неуку что такое стойка «смирно» и выучи отвечать по уставу.

И обязательно проверить исполнение приказа.

Создание регулярной армии - важнейший этап в создании государства. Ни мои современники, ни здешние по-настоящему этого не понимают.

- А чё? Наше дело ворогов бить, отечество защищать. Конь да сабля есть - чего ещё? Не надоть нам регулярства.

«Важней казаку - добрый конь,

Чтоб степь под копытами пела.

Каленый клинок да гармонь,

А...».

Так казаки и не армия. Милиционное формирование, подобное множеству ополчений племён.

При таком подходе могут быть храбрые воины, искусные бойцы, победоносные предводители. Армии - нет. Регулярная армия создаёт государство просто фактом своего существования. Потому что её нужно кормить. А для этого собирать налоги, строить дороги и обеспечивать трафик.

Регулярная армия - основа абсолютизма.

Единообразное штатное расписание. При феодалах размер отряда - от знатности и богатства.

Единая система обучения новобранцев.

Постоянные тренировки бойцов, даже старых и опытных.

Письменные уставы и наставления.

Развитая иерархия с последовательными ступенями прохождения службы. Социальный лифт. У феодалов карьерного роста нет.

Дисциплина по «звёздам на погонах», а не по титулу или родословной.

Унификация оружия и обмундирования.

Ворота к карьере, масса оплачиваемых мест для мелких дворян и простолюдинов.

Система подготовки социально разных людей, вплоть до крестьян, в солдаты - ментальная процедура.

***

«Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу».

Искандер попал в «ветер перемен», и, в отличие от многих вятших, стал «ветряной мельницей» - одним из тех, кто превращает «силу ветра» в полезное.

***

- Они ворота городские запрут.

- А ты попроси открыть. Убедительно. Брось, Искандер. Ни дружины княжеской, ни городового полка, как было три года назад, в Киеве нет. Челядь боярская против твоих - не бойцы. Это всем понятно, найдутся в городе люди, которые свои головы чужими выкупят. Ради милости твоей. А будут упорствовать - пугни. Скажи, что «Зверь Лютый» придёт. Тогда милости точно не будет. Ибо нет её у меня.

Эта моя присказка на Руси известна и хихиканья не вызывает: есть примеры.

Искандер мрачно смотрел в пол. Перспектива разгрома русского города русским полком с русским князем во главе - не радовала. Пришлось дожимать:

- Три года назад мы город малость… пошарпали. Выходит, мало. Тебе нынче дочищать. На месте виднее, но половину горожан выведешь. Ко мне. Ворами государевыми. Половину. С Горы - всех. Чтобы ни одна змея ядовитая не уцелела.

Сразу скажу: «половины» не получилось. Но четверть потопала ко мне, где и была расселена после прохождения необходимых процедур. Ещё вдвое из города разбежалось. «Перетряхивание» Киева позволило Государю получить полезные ресурсы и, в частности, закрыть долги передо мною. Что позволило форсировать работы по «Порожней канаве».

Использовать армию против гражданских нельзя. Гридней не учат полицейским функциям. Они умножают насилие, бессмысленное, безадресное. Растёт озлобление местных, разлагается войско. Но здесь ситуация массового бунта. Другого пути нет.

«Киевский погром» был для Искандера важным и жестоким уроком. Он «ручками» ощутил прелести состояния - «государь».

То стремление к совершенству во всём, в каждой мелочи, к единообразию, которое ему свойственно, которое необходимо и возможно при создании регулярной армии из предварительно отобранных людей, входило в неразрешимое противоречие с природным разнообразием жителей.

Замкнутый на армию, восхищающийся и наслаждающийся её духом, чёткостью, продуманностью, однозначностью, простотой… он не годился и не хотел управлять гражданским обществом.

Не надо полагать Искандера святорусским вариантом Угрюм-Бурчеева:

«В то время еще ничего не было достоверно известно ни о коммунистах, ни о социалистах, ни о так называемых нивелляторах вообще. Тем не менее нивелляторство существовало, и притом в самых обширных размерах. Были нивелляторы «хождения в струне», нивелляторы «бараньего рога», нивелляторы «ежовых рукавиц» и проч. и проч. Но никто не видел в этом ничего угрожающего обществу или подрывающего его основы. Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно, и даже необходимо. Сами нивелляторы отнюдь не подозревали, что они - нивелляторы, а называли себя добрыми и благопопечительными устроителями, в мере усмотрения радеющими о счастии подчиненных и подвластных им лиц…».

Мятежники восстали против закона, отказались от «равенства со сверстниками». Поэтому их следует «лишить жизни, хотя лично для них особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно, и даже необходимо».

Киевский опыт показал, прежде всего - ему самому, что он не хочет быть государем. Тошно и противно.

Когда через несколько лет случилось неизбежное, и Боголюбский отправился в мир иной, первым наследником оказался Искандер.

Братья Андрея к этому времени уже умерли или, как Михалко на Руяне и Всеволод в Крыму, обзавелись собственными отдалёнными владениями. Бросать которые и рисковать ими и головами своими, не хотели. Я, признанный брат Андрея, отказался напрочь. Это помимо того неудовольства, которое моя персона вызывала у старорусской знати.

Следующим отказником оказался Искандер:

- Я «суды и казни» в Киеве пробовал. Больше не хочу.

Что создало династический кризис. О чём позже...

- А ты? Ты куда своих поведёшь?

- А на то есть другая грамотка. Кончаку от Ярослава Всеволодовича. Посмотри. Печать Ярика, «от кого» - тоже его. А вот текст…

- Он писал?

- Нет. Писал-то, наверняка, писец княжеский. Диктовал, наверное, он. А вот смысл… с голоса Гамзилы.

- Но… Но это же…! Это же опять измена!

Как у них всё здорово получается! Тотальная сбыча мечт.

Шары-кыпчак хотят царя. Потому что у них был малик на «исторической родине» в кимакском каганате. «Там было хорошо».

Ханы и подханки хотят царя. Потому что развитие феодализма требует притока ресурсов. Взять их можно на Руси, русские объединились, нанимать степняков перестали, дольку откусить не получается, нужно объединятся и им. Естественно - под царём.

Степь наполнилась людьми и скотом. Если нет походов наружу - орды зальют Степь своей кровью, сражаясь друг с другом. Нужна «сильная рука», которая не допустит междоусобицы «все против всех».

Кончак хочет быть царём. По примеру деда, по опыту жизни в царском дворце в Грузии.

Вся Степь хочет царя! Это ж так естественно, так прогрессивно! Очевидный шаг в развитии общества, в восхождении к светлому будущему! Вот и евреи так когда-то сделали. Они ж не дураки? Есть, конечно, единичные маргиналы, вроде старого Боняка. Но мы все, весь «жёлтый народ», хотим царя!

Мало не скандируют:

- Ца-ря! Ца-ря!

Только потому, что хоккея нет, «шайбу-шайбу» не знают.

Так и с другой стороны, с Руси, землееды тоже хотят царя! Нашего царя - себе.

Потому, что их собственный царь, Боголюбский, злой и жестокий. Устанавливает плохие законы, гнёт лутших и вятших в бараний рог.

А пришлому степному царю нужны оседлые, нужна богатая провинция. Налоги, там, товары. Он же не захватывает! Сами приглашают, миром. И вообще: они приглашать князей привычные - вон как история с Рюриком развернулась.

У них будет возможности поторговаться, выговорить себе вольности и привилегии. Склонить к инвестициям, войти в систему управления, занять доходные места...

Ничего нового: эту стратегию киевское боярство неоднократно реализовывало в предыдущих десятилетиях, меняя князей из разных ветвей рюриковичей. Столица заставляла очередного Великого Князя выжимать его родовой удел в пользу Киева. Так было и с Изей Блескучим, и с Юрием Долгоруким.

И тут Боголюбский. С его отвращением к кублу боярскому, с его чёткой позицией: мой дом там, в Залессье. Его и буду украшать и благоустраивать. А вам - фиг. Без масла.

Совместное стремление степняков и киевских вятших к степному царю не могло остаться незамеченным для умного человека. Особенно, если у него и самого горит.

Гамзила сидит в Чернигове и сам хочет быть Великим Князем Киевским. Нормальное стремление: его отец был на этой должности. Пусть под ним будет не вся Русь, а только «Киевское пятно». Ничего, какие наши годы, пооткусываем себе ещё.

Это «пряник». Место, на которое Гамзила всю жизнь стремился.

Есть и «кнут».

Он боится. В «поход 11 князей» не пошёл. Уклонился. Не верил в победу Боголюбского. Теперь Государь «завинчивает гайки»: меняет порядок формирования вооружённых отрядов, налоги, законы. Разрушает феодальную систему: отнимает прежде вассальные владения, ставит туда своих наместников. Он враждебен и опасен. Так не лучше ли «отъехать» со своим владением к новому царю? Да ещё получить от него всякие «плюшки».

Нет мнения крестьян и горожан. Но оно мало кому интересно.

Красиво.

Всё естественно, добровольно, по согласию.

На общие закономерности накладываются личностные подробности. Брат Гамзилы Ярик с Кончаком лично знаком и в хороших отношениях. Так что, грамотка «с предложением о сотрудничестве» подписана не Гамзилой, а его братцем.

Мда… Хорошо, что я заставил его уйти, утратив часть отряда. А то вполне мог нарваться на «удар в спину» в бою.

Бож-же мой! Какое кубло это святорусское княжьё!

Не все. И от этого ещё хуже.

Спокойно, Ваня. Нормальный феодализм. Почему святорусские феодалы должны быть образцами высокой морали, когда европейские и восточные - нет? У нас тут что, воздух особенный? Вызывает патологическую честность?

- Значит, Всеволодовичи передались? К Кончаку перекинулись?

- Похоже. Как вы понимаете, братия, спустить такое я не могу. Потому идти мне к Чернигову. И там взыскивать.

- Э-э-э… Иване… у Гамзилы дружина не малая. Ещё и из других мест воев подтянет. А у тебя и пяти сотен нет. Добычу здешнюю к себе тащить - и четырёх не будет. А ворота в Чернигове, пока там Гамзила сидит, не откроют.

- Спасибо, Чарджи, за заботу. Ты прав - в прямом бою на стенах городских мне Всеволодовичей не осилить. Ну, так это не новость: мы и здешних половцев, Кончака с сотоварищи, по простому бы не победили. Надо придумать чего-нибудь… эдакого. Уелбантуренного.

- Человечка к князьям подошлёшь? Который, как хан Боняк здесь, большой ба-бах сделает, да вот такими штучками всех посечёт?

Чарджи вытащил из рукава одно из моих крылышек, которыми были снаряжены ВУ Боняка.

Я ж говорил: дураков не держим, Чарджи наблюдателен и сообразителен. Только болтлив не в меру. Мог бы и подождать моих разъяснений по теме.

- Нет. Другого такого человека, такой храбрости и к народу своему любви, нету. Да и не люблю я дважды по одному месту топтаться. Придумаю чего-нибудь. Ну и ладно. Час поздний. Кому чего делать - все знают. Добирайте коней да припасы, кому надо на дальний поход, из взятого у кыпчаков, и вперёд.

Посиделки закончились, убежал взволнованный Алу, ушли, договаривая мелочовку «на ногах», князья. Прислуга убирала посуду, гасила свечи, через поднятый полог шатра вливался прохладный ночной воздух. Я вышел на волю, вздохнул полной грудью, полюбовался на ночное высокое звёздное небо.

- Княже, там…

Прислужник мотнул головой внутрь шатра. Нет, не все гости разошлись - под стенкой шатра в одиночестве сидел Чарджи. Смотрел в свой кубок, задумчиво водил пальцем по краю, воспроизводя когда-то перенятую у меня манеру.