Нарратив Аллокатора

> LOG ENTRY #024 — G. H. O. U. L. narrative.log

— Амата, — сказал я, — расскажите про Аллокатор.

— Я не знаю никаких секретов, — занервничала женщина, — я просто техник.

— Не надо секретов, мы не шпионы. Расскажите то, что и так все знают.

— Ну, Аллокатор — это самый большой в истории суперкомпьютер, его сделали задолго до войны, тогда не было убежищ, и даже Брантаун ещё не построили. Финансировали проект военные, потому что компьютер должен был рассчитывать траектории ракет и прочие такие штуки, подрядчиком была компания LIPRO, про которую тогда никто ещё не знал…

— … И которая была просто финансовой прокладкой при Минобороны, — добавил я понимающе, — для освоения госбюджетов.

— Ну, иногда говорят и такое, — уклончиво ответила Амата. — У большого дела много завистников. Аллокатор строили в пещере под горным массивом, чтобы никакая бомба не достала, вокруг сделали целый секретный комплекс, с жильём, лабораториями, производством компьютерных компонентов, и, конечно, с вот этим реактором. Первым реактором «вечного» типа, рассчитанным на столетия работы. Вот, правда, качество труб подкачало…

— Военные поставщики обожают экономить на материалах, — кивнул я. — Война всё спишет.

— Именно, — вздохнула женщина. — Но Аллокатор, надо сказать, сделан на совесть. Учёные так завысили смету, что компьютер вышел на два порядка мощнее, чем было нужно военным, и его сразу стали использовать для расчётов научных проектов LIPRO. Это была первая машина с самопрограммированием, которая сама себе писала программы под любые задачи, это сильно ускорило разработки и позволило компании сделать несколько научных прорывов. Хотя заказчиками были военные, часть изобретений удалось запатентовать для гражданского применения, например, роботов-помощников, атомные автомобили и так далее. Это принесло много денег, и LIPRO, продолжая получать финансирование от Минобороны, начала развивать собственные проекты, включая Аллокатор, к которому добавляли новые и новые вычислительные модули. Сложность системы росла, и в какой-то момент учёные поняли, что создали если не искусственный интеллект, то, по крайней мере, нечто неотличимое от него в проявлениях. Подключили сначала к одной задаче, потом к другой, и вскоре уже ни один проект не обходился без его участия. Именно Аллокатор разработал систему Убежищ и тем спас нас от уничтожения, поэтому его бесперебойная работа является основной нашей задачей… Всё, на этом учебный фильм заканчивался.

— Так это кино такое довоенное? — разочарованно спросила Би. — В кино была одна брехня, это все знают.

— Учебный фильм для техников, — поправила её Амата. — В нём, конечно, всё изложено немного однобоко, но, в целом, примерно так и было, я думаю. Уже потом, ближе к войне, построили Брантаун, но он был для показухи. Лаборатории и производства делали поближе к Аллокатору, под землёй. Потом из этого научного города сделали Убежище номер один.

— И чем теперь занят Аллокатор? — спросил я. — Вряд ли тут много научных разработок сейчас…

— О! Об этом есть отдельный фильм! — воодушевилась Амата. — Хотите расскажу?

— А можно где-то посмотреть его самим? — я сжал руку Би, пресекая её порыв согласиться.

Девушка покосилась на меня с удивлением, но потом сообразила и закивала, соглашаясь.

— Да, на любом проекторе в учебных центрах техзоны. Они все подключены к общей базе фильмов.

— И где ближайший?

— В зоне вычислительного сектора, как раз там, где я работаю.

— Это далеко?

— Ну, как идти. Надо вернуться к лифту, подняться в жилую зону техников, пройти в сектор ВС, там спуститься, добраться до классов… Большой крюк выходит. Есть прямой ещё технический гейт, но у меня не хватит прав его открыть.

— Возможно, мой ключ подойдёт и к нему, — предположил я.

— Ну, это, конечно, против правил, — замялась Амата, — но, если вы оставите его незапертым, мне было бы гораздо удобнее работать. Сейчас каждый раз, когда надо переключить питание, мне приходится бегать через энергетиков! Это так неудобно!

— Конечно, оставлю вам проход открытым, — тут же согласился я.

— Тёть, а я смогу там ходить? — спросил Энди.

— Да, сможешь бегать к своей зазнобе напрямки, а не через три яруса и два лифта.

— Что сразу «зазнобе»… — покраснел парень.

— Да ладно, — махнула рукой Амата, — разве ж я не понимаю, дело молодое.

— О, у вас тут посиделки? — Аврора выглядит нормально, разве что немного бледнее обычного. Или просто освещение такое?

— Да вот, собираемся в кино, — ответил я. — Хочешь с нами?

— А что показывают?

— Фильм называется «Миссия Аллокатора», — пояснила Амата. — Я предлагала пересказать, но они захотели сами увидеть.

— А что, — одобрила Аврора, — я бы тоже глянула. А что ты так нам меня уставилась, Сиби?

— Я так рада, что ты не стала гулькой! — призналась Би. — Проф говорит, что внешность не главное, я готовилась общаться с тобой как раньше. Думаю, у меня бы получилось, ведь ты и так выглядишь как чёртова китаёза! Но я всё равно рада, что этого не случилось!

— Гулем нельзя стать просто облучившись, — покачала головой девушка, — это неправда. Иначе все Дети Атома уже гулифицировлись бы.

— Хоба, — удивилась Би, — а откуда же они тогда берутся?

— Проф, просветишь свою спутницу? — хитро посмотрела на меня Аврора.

— В лоре этот вопрос не раскрыт, есть только намёки на «дополнительный фактор». В пример приводится, в частности, Убежище 12 — единственное убежище, полностью населённое гулями.

— Ух ты! И такое есть! — восхитилась Би.

— Было. По слухам, его специально сделали незащищённым от радиации, и именно оно стало первым анклавом гулей.

— Компания LIPRO никогда бы так не поступила! — возмутилась Амата. — Может быть, это проделки поставщиков? По документам фильтры поставлены, а на деле — пустые коробки…

— Может, и так, — не стал спорить я. — Но это никак не объясняет, почему везде люди от радиации умерли, а в этом Убежище стали гулями.

— Не хочешь закрыть лакуну в лоре? — подмигнула мне Аврора.

— Сочинить нарратив, объясняющий появление гулей? Легко! Как известно, LIPRO, главный военный и научный подрядчик, не только разрабатывал оружие и строил убежища, но и проводил различные эксперименты на людях.

— Это только слухи! — тут же заявила Амата.

— Не только, — покачал головой я. — Про вирус форсированной эволюции (FEV), например, известно совершенно достоверно. Супермутантов, знаете ли, сложно игнорировать. Так что я бы предположил, что гули продукт аналогичного эксперимента, осуществлённого, по мнению умников из LIPRO, с самыми благими целями. К тому моменту, когда война стала неизбежной, — она всегда становится неизбежной, если в оружие вложено слишком много средств, потому что иначе непонятно, зачем так потратились, — уже было понятно, что мест в убежищах на всех не хватит. Подписки стоили дорого, у большинства населения просто не было достаточно денег, чтобы купить себе страховку на случай войны, но, даже имея все деньги мира, LIPRO не могла бы вложить их в строительство, потому что экономика и так была перегружена непроизводительной нагрузкой. Оружие и убежища сжирают кучу ресурсов, ничего не возвращая обратно, поэтому нельзя вечно жить в мобрежиме, пугая граждан войной. Однажды приходится либо воевать, либо прекращать эту гонку. Но как её прекратить, если военные контракты кормят весь крупный бизнес, а крупный бизнес кормит политиков? И когда внутренний негласный властный консенсус признал: «Войне — быть!», все дальнейшие действия истеблишмента планировались исходя из этого тезиса. На фоне неизбежной гибели трёх четвертей населения никакие решения уже не казались недостаточно этичными, потому что война, как известно, всё спишет. Прониклись этим настроем и учёные. Как люди неглупые и умеющие делать выводы, они лучше прочих понимали, что война будет чудовищно жестокой, на полное уничтожение противника, и континент надолго превратится в радиоактивную пустыню. Это поставило перед ними вопрос: если мы не можем (да и не очень-то хотим) укрыть всё население в Убежищах, какова альтернатива? Это, к радости военно-научных подрядчиков, открыло новую линию финансирования и зелёный свет экспериментам на людях, ставящих целью увеличить их выживаемость в условиях радиационного поражения. Была поставлена амбициозная задача — сделать людей нечувствительными к радиации.

Её вряд ли удалось бы решить, если бы к тому моменту не был введён в строй искусственный разум — Аллокатор. Его мышление не было ограничено даже теми весьма условными этическими рамками, которые остались у военных учёных, а ещё он был предельно рационален в главном вопросе: чем мы готовы пожертвовать ради результата? Предполагалось, что выжившие вне убежищ — это изначально социальные отбросы, легковосполнимое большинство, ведь все достойные (читай — «состоятельные») граждане купят себе места в послевоенное будущее, а наилучшим представителям рода человеческого — политикам, топ-менеджерам, артистам и учёным — их предоставит государство. Устойчивые к радиации массы должны были быть задействованы в расчистке руин, когда придёт время выходить из убежищ, под мудрым руководством тамошних жителей. Радиационно-резистивные должны были дожить до этого момента, но при этом не стать конкурентами выходцам из убежищ. Эту задачу Аллокатор блестяще решил, спроектировав вирус-мутаген, который в обычном состоянии был пассивен и никак себя не проявлял, но под воздействием радиации активизировался, перестраивая организм реципиента. Метаболизм того кардинально менялся, излучение поглощалась новыми клетками, которые быстро замещали старые, и использовали радиацию как источник энергии. Созданные в лабораториях экземпляры получили рабочее название G. H. O. U. L. — Genetically Hardened Organisms for Unnatural Lifespan, которое трансформировалось в мифологическое «гуль» из-за их пугающего внешнего сходства с пожирателями трупов из страшных сказок.

Это был фантастический прорыв: при наличии источника радиации, клетки организмов G. H. O. U. L. обновлялись без ограничений, так что особи не старели и были фактически бессмертны, но при этом не имели возможности размножения, так что не могли заполнить послевоенный мир, вытеснив нормальных людей. Не всё было гладко, часть испытуемых при трансформации теряли разум, превращаясь в так называемых «диких гулей», а ещё вирус практически не передавался в популяции, им можно было заразить только искусственно. Но учёные были обнадёжены результатом и не сомневались, что смогут как усилить вирулентность, так и избавиться от побочных действий, таких, как безумие и неприятная на вид деградация кожных покровов. Разумеется, появился и проект «элитной» модификации вируса, который давал бы бессмертие и устойчивость к радиации без «гулификации» как таковой. Его предполагали использовать для сильных мира сего, гарантируя их бесконечное правление в любых условиях, но война началась раньше, чем эти проекты были реализованы массово. Только поэтому гулей относительно немного, а шансы стать гулем при облучении ничтожны — для этого надо быть носителем вируса G. H. O. U. L., который почти не передаётся естественным путём.

— То есть, если с гулем… хм… того… — смущённо спросила Би, — то гулькой не станешь? А то слухи всякие ходят…

— Во-первых, гули не могут «того», — засмеялся я, — мутация лишила их этой функции. А во-вторых, передача вируса маловероятна, даже если съесть гуля сырым.

— Фу! Что ты такое говоришь, Проф!

— Я говорю, что в организме гулей вирус уже активированный, подвергшийся действию радиации, и не подействует на человека. Для того, чтобы стать гулем, нужно найти довоенную сыворотку G. H. O. U. L., вколоть её себе и влезть в реактор. Тогда, если повезёт, станешь гулем, если не повезёт — умрёшь, а если совсем не повезёт — станешь диким гулем, кровожадной тварью, которая кидается на всё, что видит. Так что я бы не рекомендовал.

— Да уж, — поёжилась Би, — ещё чего не хватало!

— А я бы, может, и не отказалась бы… — задумчиво сказала Амата.

— Стать гулькой? С ума сошла?

— А чем плохо? Ну, рожа станет страшная и детей не будет. Так ведь из репродуктивной программы меня всё равно выкинули, а значит, и на рожу мою всем плевать. Зато стареть не буду. Поселюсь в реакторной, буду трубы чинить, горячим бидистиллятом чай заваривать, радиацией подпитываться…

— А потом сойдёшь с ума, начнёшь на людей кидаться, и тебя пристрелят, — возразила Би. — И нафиг тебе эта их «программа репродукции»? Пошли с нами наверх, найдёшь себе мужика и рожай сколько хочешь, ты ещё тётка не старая. Скажи, Проф?

— Почему нет? — согласился я. — Вон, Йохан, например, вдовец. Вполне представительный мужчина, химик. Детишки у него, правда, оторвы… Ну так им, может, как раз женского воспитания не хватает, занялась бы, пока своего не родишь.

— Вы серьёзно? — Амата остановилась посреди коридора и посмотрела на нас с недоверием. — Наверху я смогу завести детей?

— На скольких здоровья хватит, — подтвердила Би. — С этим у нас вообще проблем нет.

— Но что я там буду делать? Я же компьютерный техник… Разве у вас есть компьютеры?

— Целая куча! — закивала КБ, не уточняя, что это действительно куча сваленных горкой терминалов, изображающих собой алтарь в церкви.

Может, Амата и правда что-то из них сделает? Или даже продолжит работать с тем же Аллокатором, став первым в послевоенном мире «работником на удалёнке».

— Я с тобой, тётя! — тут же сказал Энди. — Здесь меня рано или поздно загонят в реактор.

— А как же твоя девчонка?

— А, никакая она не «моя» на самом деле, — махнул рукой парень, — ей со мной скучно, только подарки выпрашивает. А в этом вашем Краптауне девушки есть?

— И ещё какие! — засмеялась Би. — Одна прачка Морис чего стоит! Ума, может, и небольшого, но красоты полный лифчик и будешь всегда при чистых подштанниках.

— Мне надо подумать, — сказала неуверенно Амата, и дальше мы шли молча.

— Отличный нарратив, коллега, — сказала мне Аврора тихо, пока я вожусь с дверью. — Про гулей. Профессионализм всегда чувствуется. Этот мир стал ещё немного глубже.

— Обращайся.

— Обязательно. Но сперва сходим в кино!

— Типа как свидание? — хмыкнул я, глядя в меню терминала.

Выбрал «Вставить ключ» и не прогадал. Кто бы ни сбежал тогда из Убежища номер один, прихватив его с собой, он знал, что делал. Явно не рядовой техник был.

Последняя строчка меня несколько напрягла — куда и какой «репорт» ушёл? Впрочем, раз этот ключ прописывается в VTA, то его использование должно фиксироваться системой: кто, когда, где и что открыл. Иначе какой в этом смысл?

— А ты против свиданий? — спросила Аврора, хитро прищурившись.

Ну, или это у неё разрез глаз такой.

— Так! — решительно заявила Би, отодвигая её наплечником брони. — Отставить клеить моего спутника!

— Это ещё почему? У вас же нет романа? Ты как собака на сене, сама не ешь и другим не даёшь!

— Он мой друг, и я обязалась его защищать!

— От меня? Я не кусаюсь!

— Вот только интрижки с китаёзой ему не хватало! А вдруг он в тебя втюрится?

— А что не так?

— Да то самое! Тебе хиханьки, а мужику жизнь испортишь!

— Хватит, хватит, — рассмеялся я. — Би, она тебя специально дразнит, не ведись. Аврора, я не против свидания, но вряд ли в том кинозале есть попкорн и места для поцелуев.

— Это не кинозал, а учебный класс, — уточнила Амата. — Там парты и проектор, больше ничего. Попкорн бывает в столовой, но только по праздникам, и до неё топать через два яруса.

— А что за «места для поцелуев такие»? — заинтересовался Энди.

— Мы так шутим, не обращайте внимания, — объяснил я. — А это что такое?

Из коридора открылся вид на отделённое от нас толстым стеклом помещение, заполненное странного вида приборами. Горит дежурный свет, но оборудование покрыто пылью там, где не накрыто чехлами.

— Старые исследовательские лаборатории, — пояснила Амата гордо. — Ещё довоенные, которые строили одновременно с Аллокатором. Здесь совершались великие открытия!

— Смотрю, жизнь больше не кипит? Всё открыли?

— Не знаю… — немного растерялась она. — Я как-то просматривала старые логи, сразу после войны исследования велись очень активно. Биологи разрабатывали новые сельскохозяйственные культуры, устойчивые к радиации, химики искали способы ускоренной деактивации почв, инженеры создавали защитные костюмы, робототехники строили ботов-исследователей, чтобы собирать информацию о пустошах. Знаете, мне нравится читать логи тех лет, такое ощущение, что войну так долго ждали, что, когда бомбы упали, все сказали с облегчением: «Ну наконец-то! Теперь мы знаем, что всё было не зря!» Понимаете, о чём я?

— Ещё как понимаю.

— Так вот, тогда был такой как бы всеобщий душевный подъем, энтузиазм, готовность трудиться сутками. Да, сожалели о миллионах погибших, но настрой… Как бы вам объяснить?

— «Всё плохое уже случилось, значит, дальше будет только хорошее!» — помог ей я.

— Да, именно, вы прекрасно уловили суть. Люди верили, что человечество прошло через процесс очищения. Да, болезненный, да, обошедшийся немыслимо дорого, но зато теперь можно построить новый мир! Рациональный, логичный, правильный, без нелепых пережитков прошлого, без всяких там китаёз, которые невесть что о себе возомнили… Ой, простите, — осеклась она, покосившись на Аврору.

— Ничего-ничего, я привыкла, — небрежно отмахнулась она, что-то высматривая в лаборатории. Прижалась носом к стеклу, отгородившись ладошками от света, и смотрит. Что там такого интересного может быть, спустя столько лет-то?

— Но потом, — продолжила Амата, — всё как-то постепенно сошло на нет. Продолжительность пребывания с самого начала сильно недооценили, энтузиазма хватило на годы, но не на десятилетия, уже первое поколение родившихся в убежище оказались совсем другими людьми, им не так уж и хотелось наружу. Их гораздо больше интересовало положение во внутренней иерархии, результаты тестов, рейтинг, уровень, ярус проживания, чем какая-то «новая жизнь на поверхности», до которой, к тому же, доживут в лучшем случае их дети, если не внуки. В каждой трансляции нам напоминают про «великие цели и задачи Убежища», но вот взять меня: я родилась тут, и родители мои родились тут. Поверхность меня скорее пугает, чем манит, даже несмотря на возможность назло евгенической комиссии завести детей.

— А я бы посмотрел, как там что! — упрямо сказал Энди. — Здесь мне всё равно не светит ничего кроме реактора, после которого светиться буду уже я сам, только недолго.

— У племянника с рождения здоровенное шило в заднице, — засмеялась Амата. — Но остальные… Знаете, всё больше людей не делают просто ничего. Сутками сидят в своих комнатах, пренебрегая даже обязательными работами! Рейтинг падает, но ниже шестого уровня не отправят, разница в пайках небольшая, а на бонусы им плевать. Спрашиваю такого: «Ты чего окуклился? Вон, иди на праздник Убежища, выпей газировки, потанцуй с девчонками!» А он мне знаете, что ответил?

— «Мне дискомфортно снаружи», — машинально ответил я.

— Как вы угадали?

— Синдром Робинзона.

— Чего синдром?

— Неважно. Пойдёмте уже кино смотреть.

— Минутку! — остановила меня жестом Аврора. — Я тебе хочу кое-что показать. Можешь открыть эту дверь?

— Без проблем.

Для входа в законсервированную лабораторию даже ключ не понадобился, моего умения взлома хватило с лихвой.

— Мы на минутку! — предупредила девушка остальных.

— Я слежу за тобой, китаёза! — предупредила Би. — И глаза у меня пошире твоих!

Аврора подошла к терминалу на столе, включила его, дождалась загрузки.

— Да, отсюда есть доступ, я так и думала… — сказала она, листая меню. — Так, архивы, год… Да, вот, читай!

— Надо же, я только что придумал историю, а в архивах она с довоенных времён лежит. Всё понимаю, но всё равно каждый раз поражает.

— Разве не в этом прелесть работы нарратора? Историю здесь и сейчас создают многие, но только мы можем взять и переписать её с начала времён!