Муля, не нервируй… Книга 4

Глава 5

— И как это вам удалось, Сидор Петрович? — искренне удивился я.

Сейчас мы находились в кабинете (в новом кабинете) моего начальника Козляткина. Рабочий день ещё не начался, я пришел чуть раньше, но меня уже ожидал вездесущий Альберт Кузьмич. Который, еле сдерживая осуждающий взгляд, перенаправил меня прямо в кабинет своего патрона.

Насколько я уже изучил Козляткина, был он нетерпелив и любил «причинять добро». И вот сейчас он, аж ёрзая от нетерпения, тем не менее вальяжно бросил ключи на стол и самодовольно усмехнулся, наблюдая мою реакцию:

— Вот как уметь надо! — ему нравилось видеть восторг в моих глазах.

Ну, а как не быть восторгам, если на столе сейчас тускло поблескивали ключи от моей новой двухкомнатной квартиры⁈

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, широко улыбнулся и сцапал тяжёлую связку.

Я был рад этому. Честно говоря, в душе был уверен, что за квартиру эту придётся пободаться. Да что говорить, я сильно сомневался, что получу её вообще. Система редко одаривает несистемные винтики, а я таки был одиночкой.

— Это предварительно, — со вздохом потушил мою радость Козляткин, — пока предварительно. Но хоть так. Сам ордер получишь в конце месяца, или даже во второй декаде следующего. А вот ключи я сейчас взял, чтобы ты мог оценить масштаб того, какой ремонт там нужен. И остальное. А то сам знаешь…

Он сделал неопределённый жест рукой в воздухе и, видя моё недоумение, со вздохом пояснил:

— Сейчас граждане совсем страх потеряли. Квартирный вопрос испортил их. Заселяются самостоятельно, где только информация просочится, что есть жилплощадь свободная. Ну не будешь же выгонять на улицу мать-героиню с десятком детей…

Он тяжко вздохнул.

— Поэтому заселяйся уже сейчас, Муля, и сторожи своё жильё.

— Но без документов… — растерянно пробормотал я.

— Я же сказал — будут документы! — раздражённо ответил Козляткин, — иди Муля. Советую прямо сейчас туда заселиться. Хотя бы шторки на окна повесить. И замок поменять. А то соседи же… бдят…

— Вечером и повешу, — пообещал я.

Не верить Козляткину оснований не было — сам своими глазами видел, какая борьба развернулась за комнату Ложкиной.

— Иди сейчас, Муля, — словно неразумному ребёнку повторил приказ Козляткин, — уж слишком лакомый это кусок.

— А работа?

— Потом отработаешь, — отмахнулся Козляткин и ехидно добавил. — На новоселье потом не забудь позвать нас с Иваном Григорьевичем. Уж больно вкусные пироги печёт твоя Дуся.

Я не стал испытывать судьбу дальше. Выскочил из кабинета, счастливо позвякивая ключами в кармане, и заторопился по новому адресу.

Высотка на Котельничевской набережной встретила меня молча, монументально и торжественно. Вокруг было тихо, в отличие от того крикливого микрорайона, где располагалась моя коммуналка. Здесь лишь изредка вдали громыхал трамвайчик, позвякивая на поворотах. Двор был небольшим, но крайне аккуратным. Немного раздражала булочная на первом этаже и ещё какие-то хозяйственные учреждения. Рядом был, кажется, кинотеатр. Я вывеску увидел издали, но буквы не разобрал.

Да неважно это.

Я обошел небольшую очередь, которая выстроилась перед дверью магазинчика, пока четверо рабочих в синих спецовках споро разгружали фургон с выпечкой.

Пахло умопомрачительно. Но и шум стоял тоже капитальный.

Мда.

Я быстренько поднялся на третий этаж, где находилась моя будущая квартира. Дверь была обита добротным тёмно-синим дерматином, чуть блестящим, похожим на лакированную кожу, что по нынешним меркам было жуть как модно и пафосно.

Отпер дверь и вошел.

И улыбнулся.

Квартира была шикарная. Особенно после ограниченного пространства коммуналки. Довольно широкая прихожая, две небольшие комнаты, раздельный санузел. Кладовка, кухня и, о чудо (!) ещё одна комнатка рядом с кухней, правда без дверей, через небольшую арку. Насколько я понял — столовая. Таким образом по сути это была не двухкомнатная, а трёхкомнатная квартира.

Я радостно засмеялся.

Вот это да!

Это стоило того, чтобы замутить и проект этот чёртов, и всё остальное.

Сейчас я даже не жалел уже, что не уехал в Цюрих.

Я подошел к окну, распахнул его настежь и выглянул: оно выходило на проезжую часть. Внизу доносился мерный гул от магистрали. Вот просигналила какая-то машина, послышался скрип тормозов и дальше опять шум стал привычным, фоновым. Он не раздражал и не мешал.

Красота!

По сравнению с шумом во дворе, здесь — рай!

Я захлопнул окно и принялся дальше осматривать жильё.

Кухня имела стены, выкрашенные тёмно-зелёной масляной краской до середины. Дальше шла побелка. Что характерно — довольно свежая.

Но меня это всё равно не устраивало. И я подумал, что нужно будет положить здесь плитку до самого потолка.

В комнатах на стенах были обои. Бумажные, дешевенькие и какие-то пёстро-темные, в жуткую полосочку. Обои я решил тоже переклеить. А вот пол порадовал. На полу был прекрасный паркет. Я одобрительно посмотрел на него — моё отражение было видно, почти как в зеркале.

Не квартира, в общем, а мечта поэта! Точнее, в моём случае — мечта уже не методиста, а почти начальника отдела кинематографии и профильного управления театров Комитета по делам искусств СССР. Потому что ради такой квартиры отказывать Козляткину в его просьбе негуманно. Так что придётся побыть какое-то время начальником. А там что-нибудь придумаю.

Планировка прямо радовала. Я опять пробежался по пустым, пахнущим свежей краской и побелкой, комнатам. В одной комнате будет моя спальня, в другой, что ближе к кухне, поселю Дусю (всё равно она одна в коммуналке не станется и сама сюда обязательно прибежит). А вот столовой мне не надо. Я и на кухне нормально поем. Она довольно большая. А гостей я всё равно домой не приглашаю. Так что там я лучше сделаю себе кабинет для работы. Только с дверью нужно придумать что-то, чтобы запахи из кухни не проникали туда.

Я опять широко улыбнулся, уже представляя, как поставлю там дубовый стол с зелёным сукном (обязательно такой же, как у Модеста Фёдоровича). А ещё надо будет заказать у краснодеревщика стеллажи для книг. Соберу себе библиотеку, чтобы все завидовали.

Прелесть! Просто прелесть!

Я в последний раз взглянул на будущий свой кабинет, опять печально, с ноткой зависти, вздохнул и вышел из квартиры. Там я спустился на один лестничный пролёт и попал на второй этаж. Позвонил в дверь.

Некоторое время было тихо.

Я нажал на звонок второй раз. Уже чуть дольше. Звонок задребезжал, захлебнулся и умолк.

Послышался торопливый топот. Дверь открыла взъерошенная девица непонятного возраста, вся какая-то неопрятная, что ли. Подслеповато прищурилась, посмотрела на меня и сказала сквозь зубы:

— Здрассьти.

Посчитав долг гостеприимства выполненным, она молча развернулась и утопала куда-то вглубь квартиры.

Я остался стоять перед открытой дверью в одиночестве.

Из квартиры доносился крепкий запах табака, который перебивал все прочие запахи, супа и ещё какого-то одеколона вроде как. Точнее даже не табака, табачища. Явно Фаина Георгиевна опять «Беломорканал» курит.

— Глаша! — донёсся из глубины квартиры знакомый хрипловатый голос с характерным акцентом. — Кто там?

— А я почём знаю? — сварливо огрызнулась та, — ходють и ходють! Я что, всех знать должна?

— Здравствуйте, Фаина Георгиевна! — я вошел в коридор и развернулся на звук голоса.

Квартира у Раневской была намного меньше моей. Хоть и тоже двухкомнатная.

— Муля! — обрадовалась она и выпустила дым.

Фаина Георгиевна восседала в кресле перед невысоким столиком. Она была в бархатном халате, на голове у неё громоздилась башня из бигуди, повязанная сверху газовым платком.

— Извините, что не предупредил о визите, — чопорно покаялся я.

— Ой, не начинай только! — отмахнулась она и без обиняков вдруг свирепо заявила, — а знаешь, Муля, я тут подумала и поняла, что не буду я играть в твоём этом советско-югославском проекте.

У меня вытянулось лицо:

— С чего это вдруг?

— Недосуг мне, — махнула рукой Злая Фуфа и заюлила, — я решила в кино больше ни ногой!

— Не выдумывайте! — возмутился я, — знали бы вы, с каким трудом мне удалось этот проект запустить. И с какими проблемами уговорить руководство включить вас всех на главные роли…

— Я передумала, Муля, — легкомысленно отмахнулась она и с хитрым видом взглянула на меня поверх очков, — я лучше хочу сыграть в какой-нибудь классической пьесе. По Шекспиру, на пример…

— Угу, череп бедного Йорика, — проворчал я недовольно.

— Не ёрничай! — возмутилась Злая Фуфа и опять выдохнула струйку дыма.

— Почему вы не откроете окно? — не выдержал я, — сами же задыхаетесь. И вещи дымом провоняются.

Я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался дикий шум со двора. Двор с высоты второго этажа напоминал каменный колодец или вертикальный гроб. Внизу шумел хлебный магазин и кинотеатр.

— Закрой, — поморщилась Раневская. — Из двух зол я выбрала меньшее. Лучше уж задохнуться в дыму, чем умереть от головной боли! Сам же видишь, живу тут над хлебом и зрелищами!

Я послушно захлопнул окно.

— Так что ищи себе другую актрису! — строго припечатала Злая Фуфа и улыбнулась одной из своих самых вредных улыбочек. — Или же я буду играть только с Кузнецовым. С Пуговкиным не буду.

Но на меня это не подействовало:

— Часть съемок будет в Югославии, — как бы между прочим сказал я и внимательно посмотрел на неё.

— И что с того, — фыркнула Раневская и опять затянулась.

— А то, что для вас это единственная возможность увидеться с матерью и сестрой, — тихо сказал я и её сигарета вдруг застыла в воздухе.

— Что? Что ты сказал? — она аж закашлялась и пришлось ждать, пока она прокашляется и сможет говорить внятно. Руки у неё задрожали.

— Вы когда семью свою в последний раз видели? — повторил я.

— Больше тридцати лет назад, — тихо прошептала она и одинокая слезинка скатилась по щеке, — тридцать два года прошло, если быть точной.

— Ну, так вот, — сказал я и развёл руками, — у вас есть шанс. Мать ведь не молодеет. Когда следующий выпадет? И выпадет ли?

Она вздохнула. Хотя я видел, что щеки её порозовели и в глазах появился азартный блеск. Только природное упрямство не позволяло ей капитулировать окончательно.

— Ты столько для меня делаешь, Муля, — наконец, выдавила она из себя. Губы её превратились в белые ниточки.

— Это ещё не всё, — сказал я и предложил, — если вы докурили, идёмте, что-то покажу.

— Но Муля! — поморщилась она и показала на свою башню из бигуди на голове, — я ещё укладку не сделала. Я никуда сейчас идти не готова! Давай в другой раз!

— Это недалеко, — усмехнулся я, — вам нужно просто выйти со мной в подъезд. Я вам что-то покажу.

Недоумевая, недоверчиво, но тем не менее, она поднялась, затушила окурок в пепельнице, поплотнее запахнулась в халат и нехотя вышла вслед за мной из квартиры.

— Сюда, — сказал я и начал подниматься.

— Муля, я слишком старая, чтобы бегать с тобой по крышам! — заявила Злая Фуфа непреклонным голосом.

— Ещё три ступеньки, и мы на месте, — успокоил её я и подошел к синей двери.

— Але-оп! — сказал я и отпер дверь, — прошу!

— Что? Что ты затеваешь опять? — недоумевала Раневская, но в квартиру вошла.

— Ну как вам? — хмыкнул я, когда мы очутились внутри.

— Миленько, — улыбнулась Раневская и подошла к окну, — а главное, здесь нет такого адского шума, как у меня. И квартира побольше. Хоть тоже двухкомнатная.

— И ещё одна комната здесь есть, — я показал на смежную с кухней столовую, где вскоре так удобно будет мой кабинет.

— Тебе дали квартиру? — наконец, догадалась она и расплылась в широкой улыбке, — поздравляю тебя, Муля! Будем и здесь соседями! На новоселье, главное, не забудь пригласить!

— Новоселье будете делать вы! — хмыкнул я и протянул ей связку ключей.

— Что? — не поняла она.

— Предлагаю обмен, — ответил я, — вы переезжаете сюда, а я — в вашу квартиру.

— Да ты что, Муля! — округлила глаза Злая Фуфа. — У меня ужасная квартира, ты сам видел! Там жить совершенно невозможно!

— Видел, — кивнул я. — Но мне шум абсолютно не мешает. А вот вам здесь будет гораздо удобнее. И тихо.

Фаина Георгиевна ахнула и только молча хлопала глазами, не в силах вымолвить ни слова.

Но не буду же я объяснять ей, что эта двухкомнатная квартира — это отнюдь не венец моих мечтаний? Что это лишь первая ступенечка. И вскоре у меня будет квартира побольше. А точнее, я хочу добротный дом. Ведь я молодой, и рано или поздно заведу семью. А ютиться в узких комнатах с шумными соседями через тонкие стены, с моей точки зрения — ну, такое себе.

Сколько себя помню, я всегда ценил комфорт. Потому, что я тяжело и много работал. А для того, чтобы быть продуктивным, нужно было хорошо отдыхать. А нормально жить и отдыхать можно только в уютном и комфортном жилище.

И менять свои принципы я не собирался.

А вот Фаине Георгиевне, насколько я помнил, ничего более комфортного не светит. Поэтому пусть хоть шума у неё будет поменьше и окно можно будет открывать. А то в той квартире её так надолго не хватит.

— Только я сейчас ремонт начну тут делать, — пояснил я, — обои эти ужасные…

— У меня ещё хуже, — хихикнула Раневская, но виновато.

— И плитку на кухне положу, — добавил я, — так что вы пока потихоньку там собирайтесь. Ордер мне дадут в конце месяца или в середине следующего…

— Я Глашку сюда ночевать отправлю, — деловито сообщила Раневская, потирая руки, — чтобы не заселился кто… А то времена нынче такое, только узнает народ — сразу начнется…

Я усмехнулся. Козляткин мне то же самое говорил.

— Вот и прекрасно, — сказал я, — а по поводу съемок в этом проекте — подумайте хорошенько. Не отказывайтесь. Это такая возможность…

— Да я и не хотела отказываться, — покраснела вдруг Раневская, — это Ринка мне говорит, что надо Мишку взять…

— Пуговкина? — удивился я. — Вы же не хотели с ним сниматься…

— Кузнецова! — хмыкнула она, — Мишка Кузнецов, красивый сукин сын, и талантливый… вот Рина и говорит…

— Фаина Георгиевна, — строго сказал я, — передайте своей подруге, что она в этом проекте сама практически на птичьих правах. Желающих туда попасть ой как много. А на главные роли я сам подбираю кандидатуры. А не ваша Ринка…

— Да поняла я, поняла, — вздохнула Раневская и хитро добавила, — но попытаться ведь надо было⁈ А вдруг бы получилось!

Я расхохотался! Ох уж эти женские штучки!

Я вернулся на работу в замечательном настроении. Душа пела и радовалась. Хоть уже был почти конец рабочего дня, но я всё-таки решил вернуться и доделать техническое задание на этот проект. Синопсис у меня был, но нужно было сократить его раза в три и включить в доклад, с которым Большаков будет выступать перед Сталиным.

Время у меня ещё немного оставалось, но оно уходило быстро. Поэтому я решил прямо сегодня набросать черновик. А потом дня два-три буду спокойно редактировать. Иначе в последний день любая фигня произойти может. А так рисковать всем я был не намерен.

Я вошел в кабинет. Он был уже пуст. Коллеги, воспользовавшись моим отсутствием, свалили домой чуть пораньше (не думали, что я вернусь за десять минут до конца рабочего дня).

Но я был этому только рад. Мне теперь никто не мешал.

В кабинет Козляткина я всё ещё так и не перебрался.

Упёрся, что пока ордера не будет — я останусь на своём старом месте.

Поэтому плюхнулся за свой стол, вытащил из ящика стопку писчей бумаги (почему-то люблю писать именно на сероватой бумаге) и начал делать наброски.

Не успел я заполнить и половину листа, как в дверь без стука распахнулась, и в кабинет буквально ворвался Козляткин.

Лицо его было багрово-красным, перекошенным. Губы дрожали.

— Что случилось? — забеспокоился я.

— Муля! — воскликнул Сидор Петрович, тщетно пытаясь взять себя в руки, — Всё пропало!

—?

— Наш проект отобрали, Муля! Советско-югославский! И передали другим исполнителям!