Муля, не нервируй… Книга 4

Глава 18

При виде меня лицо Козляткина вытянулось, взгляд моментально потяжелел, и он с подозрением сказал:

— Ну что, теперь ты доволен, Иммануил Модестович?

Говорил он подчёркнуто официально. Поэтому я также официально ему и ответил:

— Вы о чём, Сидор Петрович?

— А то ты не знаешь⁈ — фыркнул он.

Я с деланно удручённым видом покачал головой, мол, не знаю и не пойму, зачем меня вызывали.

— Какой скандал нынче был, — осуждающе вдохнул Козляткин, нервно снял очки, протёр их и надел обратно, — Александров с Завадским сцепились. Да так, что даже Ивану Григорьевичу срочно выехать на место пришлось.

— И что же не поделили эти уважаемые товарищи? — пытаясь не заржать, скромно спросил я, — семантику этюдности Пришвина обсуждали и разошлись во мнениях?

Тут я не выдержал и, каюсь, таки заржал.

— Посмейся мне тут! — рыкнул Козляткин, но видно было, что не злится он, а так, для профилактики. — Такой скандал устроили!

— Ну, расскажите, Сидор Петрович, — я без разрешения плюхнулся на стул и впился в Козляткина заинтересованным взглядом.

Козляткин приосанился и рассказал:

— Да Александров узнал, что советско-югославский фильм передали Завадскому. Ну, и помчался выяснять. Хотел отобрать. А тот ни в какую, не отдаёт. Сперва нормально разговаривали и крайних искали. А потом Александров потребовал отдать ему проект. А Завадский упёрся, мол, ему пообещали. И понеслось. Они так орали друг на друга, что весь театр Моссовета, говорят, дрожал. Кто-то позвонил сюда и известил Ивана Григорьевича. Ну, а тот махнул сразу туда. Так, говорят, они там втроём часа два орали.

— И кто кого победил? — заинтересованно спросил я.

— То мне не ведомо, но Иван Григорьевич вернулся сердитым. Думаю, что Александров так этого не оставит.

— Сильно сердитым? — спросил я, прикидывая, стоит ли мне пойти и у него всё выяснить или лучше завтра, пусть пар спустит.

— Изольда Мстиславовна вышли из его кабинета недовольная. И от чая он отказался.

— Ну раз так, то да… — кивнул я и решил перенести визит на завтра.

— Ты, когда из больничного выйдешь, отчёт квартальный подготовь, — напомнил Козляткин и подтвердил правильность моего решения, — и лучше-таки никому из руководства пока на глаза не показывайся. Ну, ты понял, о чём я.

Отделавшись от Козляткина, я вышел из кабинета и пошел по коридору, раздумывая, что сейчас делать. Вера с Валентиной должны прийти аж вечером. Я им проведу небольшой инструктаж по личному бренду. Сейчас у всех них есть задание, и они его выполняют. К Большакову соваться сейчас чревато, на работе работать я не должен — у меня ещё законные два дня больничного.

И что делать? Был вариант просто погулять по Москве, но среди рабочего дня могли с проверкой прицепиться. И мне будет сложно объяснить милиционеру, почему я не в больнице, а гуляю по улицам. Поэтому данный вариант отмёл.

К Адияковым идти тоже не хотелось. К Модесту Фёдоровичу смысла нет, он на работе. Оставался единственный вариант — сходить в гости к Фаине Георгиевне, разузнать, как у неё дела. Что-то давно она у нас в коммуналке не появлялась. Из чего я делал вывод, что у неё всё отлично. Но проконтролировать надо бы. А то уж я её знаю. Да и Мишку Пуговкина я потерял из виду. В последний раз его как видел, он был совсем плох. Надеюсь, он завязал с выпивкой.

Я шёл и размышлял, что более важно — увидеться со Злой Фуфой или с Мишкой. Так-то совесть меня начала мучить. И я решил пойти к нему. Адрес его в общаге я знал, если не застану его дома, то хоть записку напишу, чтобы он сам ко мне зашёл.

Приняв такое решение я уже более осмысленно зашагал по коридору. Поворачивая за угол я чуть было не столкнулся с Лёлей, она же Иванова Ольга, бывшая Мулина любовь.

— Ой! — воскликнула она от неожиданности. А затем разглядела меня. От этого её крысиное личико аж вытянулось и на нём мелькнула злоба. Но усилием воли, она взяла себя в руки и вдруг мило заулыбалась:

— Муля! — воскликнула она, сияя улыбкой, — сто лет тебя не видела! А я вот только из отпуска вернулась.

Я вспомнил, что Муля (не я, а тот, бывший Муля) отдал ей свою профсоюзную путёвку в Крым. Потом, когда я сюда попал и мои коллеги просветили меня, что у Бельцевой сын болен туберкулёзом и лучше бы съездить им, я ходил в профком и пытался отобрать обратно, но Уточкина была на меня зла и переоформлять отказалась. Кстати, Лёля вернуть путёвку Бельцевой тоже отказалась.

И вот сейчас она стояла передо мной загорелая, отдохнувшая, весёлая.

— Как у тебя дела, Муля? — заулыбалась она.

— Да нормально, — я пожал плечами и думал уже идти дальше, но она уцепилась за меня, как клещ:

— Муля! А ты изменился, — заворковала Лёля и её лицо перестало напоминать крысиное (всё-таки как улыбка красит человека). — А я всё знаю. Так что не скромничай. На работе тебя повысили, теперь ты начальник отдела…

— Неправда, — покачал головой я.

— Мне Наташка из кадров сказала, — привела она убойный аргумент.

— Врёт твоя Наташка, — не согласился я, — просто Сидора Петровича перевели на заместителя, и на меня накинули кое-какие его полномочия, пока не найдут нужную кандидатуру.

— Ой! — хихикнула Лёля и по её виду было понятно, что она мне ни капельки не верит. — Нет ничего более постоянного, чем временное.

На эту народную мудрость я не нашёлся, что сказать и промолчал.

— А ещё комсорг теперь ты, — продолжила она.

Я молча развёл руками, мол, что поделаешь.

— А комсоргом быть — это почётно и престижно, — сказала Лёля.

— Мне скоро двадцать восемь и на этом мои комсорговские полномочия закончатся, — напомнил я.

— Зато тебя сразу возьмут в Партию, — парировала она.

Я вспомнил, как сегодня натравил Александрова на Завадского и что-то засомневался. Правда, озвучивать свои домыслы Ольге я, понятное дело, не стал. Поэтому промолчал опять.

— А ещё ходят слухи, что тебе квартиру дали… — промурлыкала она и добавила, — в высотке на Котельничьей. Двухкомнатную, с улучшенной планировкой.

Я чуть не выругался. Узнаю, кто стучит — убью.

— Ты ошибаешься опять, Ольга, — еле сдерживаясь, сказал я, — возможно и думали дать, но не дали. Можешь уточнить у своей подруги из кадров.

— А ты изменился… — опять проворковала она и добавила, — стал таким перспективным. Говорят, твой проект Иван Григорьевич лично Иосифу Виссарионовичу докладывал…

Не знаю, как я взял себя в руки и не применил матерные выражения. Но сдержался. Только процедил:

— Если у тебя всё, то я пойду. Времени нет.

— Муля, а давай сходим куда-нибудь? — предложила она и с надеждой посмотрела на меня.

— Втроём? — спросил я.

— Почему втроём? — не поняла она.

— Ну ты, я и Серёжа, — напомнил я.

— Ой, не начинай! — рассердилась она, — я тебе хорошо провести вечер предлагаю…

Она взглянула мне в глаза, как ей казалось, призывно, и жарко выдохнула:

— А, может, и ночь… посмотрим по твоему поведению, Муля…

— Не получится, Оля, — печально сказал я, — меня невеста не отпустит.

— Невеста? — вытаращилась Лёля, — у тебя есть невеста?

— А что тебе так удивляешь? — спросил я.

— Да ты… ты… — Лёля от неожиданности не находила слов. — Но как…

— Ну ты же сама перечислила мои достижения и посчитала меня перспективным. Почему ты не допускаешь, что на свете существуют девушки, которые мечтают выйти за меня замуж?

Теперь уже Лёля не знала, что мне сказать и напоминала выброшенную на берег рыбу.

— Так что не судьба, Лёля, не судьба, — вздохнул я. — У меня теперь есть Валентина. А ты довольствуйся Серёжей. Жизнь-то идёт…

— А я всё знаю, про твои махинации с госконтрактами! — вдруг зло выпалила Лёля.

У меня сердце пропустило удар. Но я выдержал лицо и равнодушно сказал.

— Какие махинации, Ольга?

— Ты пустил «налево» кучу денег! И я знаю это!

— И что, бухгалтерия ничего не увидела? — спросил я, а у самого аж руки похолодели, — ты сама в это веришь?

Лёля хлопала глазами и не знала, что сказать.

— Так что давай не будем ссориться и выдумывать всякую ерунду друг про друга.

— Друг про друга? — как попугай повторила Лёля.

— Ну ты же не думаешь, что я тоже могу что-то о тебе насочинять? — усмехнулся я наглой усмешкой.

— Ты не посмеешь! — процедила она.

— Пока ты будешь вести себя прилично, я с тобой воевать не буду, — тихо сказал я и от моего голоса она поёжилась, — но стоит тебе хоть что-то против меня выдумать, как я начну тоже. Вспомни, что случилось с Уточкиной или с нашим бывшим комсоргом.

— Вот ты урод, Бубнов! — прошипела Лёля.

— Возможно поэтому ты и выбрала Серёжу, а не меня, — подытожил наше милое общение я.

На это Лёля не ответила ничего, фыркнула и прошла мимо, гордо задрав подбородок.

А я вздохнул. Проблем мне бывшая Мулина зазноба обещала доставить ой как много. И в связи с этим мне необходимо найти ниточки с этими проклятыми госконтрактами.

И я таки найду.

Вот только как мне начать искать эти концы? Я перерыл уже все бумаги, что были у нас в отделе, но там только обычная официальная информация. О деньгах там нету ничего. А значит, мне нужно как-то проникнуть в бухгалтерию. Сам я этого не сделаю — никто меня к финансовым документам не допустит. Выходит, у меня есть два варианта. Или замутить с какой-нибудь девушкой из бухгалтерии и через неё что-то попробовать выяснить, или запустить туда Валентину. И этот вариант нравился мне гораздо больше.

Вот только каким образом это провернуть?

Упомянутая Валентина сидела у меня дома за столом и ела борщ. С пирожками. Пирожки были с капустой и картошкой и пахли одуряюще. Дуся суетилась и хлопотала возле неё с виноватым выражением лица и подкладывала ей самые вкусные кусочки.

При виде меня Дуся втянула голову в плечи, а Валентина со смехом сказала:

— Представляешь, мои предки сказали, что я теперь должна за тебя замуж выйти!

И она откусила от пирога и принялась с наслаждением жевать.

Я побледнел.

Одно дело все эти хихоньки да хахоньки, и совсем другое, когда родители вот так настроены. Нет, жениться я не планировал, во всяком случае в ближайшие годы. Но в воздухе всё ощутимее пахло серой и опасностью.

— А ты что? — спросил я безжизненным голосом.

— А я из дома ушла, — заявила Валентина.

— И где ты жить будешь? — спросил я.

— У тебя, — Валентина опять откусила от пирога и кивнула на увесистый чемодан, который стоял возле шкафа.

Я укоризненно посмотрел на Дусю.

Она засуетилась ещё больше и поставила перед Валентиной тарелку с котлетами.

— О! Котлетки! — обрадовалась Валентина и перестала обращать на меня внимание.

— Валентина, — сказал я, — я думаю, мы все должны собраться и поговорить. Объяснить твоим родителям, что возникло недоразумение…

— Когда я ем — я глух и нем! — хихикнула Валентина с набитым ртом.

Я вздохнул.

Валентина прожевала и добавила уже нормально:

— Да что ты крысишься, Муля! Я вот наоборот — довольна. Поживу немного у тебя, тебе что, жалко? Ты знаешь, как меня эти предки задолбали уже! А так я хоть свободы глотну.

Мы с Дусей переглянулись.

— А где ты спать будешь? — спросила Дуся.

— Вон, на кровати, — кивнула на мою кровать Валентина и, видя моё лицо, милостиво добавила, — а Муля в чуланчике пока поночует. Какая разница.

Но я не хотел в чуланчике.

А, с другой стороны, выгонять сейчас Валентину нерационально. Мне нужно от неё несколько дел, чтобы она помогла мне.

Но и позволять сесть мне на шею я тоже не собирался.

И я сказал:

— Нет, Валентина. У меня ты точно ночевать не будешь. Это аморально. Даже если я буду ночевать в чуланчике или на кухне, то люди всё равно выводы сделают. И мы не сможем всю жизнь потом бегать и каждому объяснять, что и как. Поэтому давай ерундой не заниматься.

— А что мне тогда делать? — надулась Валентина и даже борщ с котлетами есть перестала.

— У нас есть два варианта, — сказал я, — первый — это ты сейчас доедаешь и мы идём к твоей маме и всё объясняем. И Дусю с собой возьмём, раз она язык только распускать умеет.

Дуся поникла и вздохнула.

— А второй вариант, — продолжил я, — мы пойдём к Фаине Георгиевне и попросимся к ней. Надеюсь, она тебя на пару дней пустит. А там всё уляжется и как-то решится.

— Мне не нравится ни один из вариантов! — упёрлась Валентина, — я буду жить здесь.

Мы с Дусей вздохнули.

Ну вот что ты с ней будешь делать!

И тут Дуся строго сказала:

— Не спорь с Мулей!

Валентина скривилась и хотела достойно ответить, но не успела — дверь без стука распахнулась и в комнату вошла целая делегация: Надежда Петровна, Павел Григорьевич, Анна Васильевна и Аркадий Наумович.

При виде мирно беседующих за столом нас, вся упомянутая делегация по-библейски застыла соляными столбами.

— Ну вот, а я что говорила! — первой отмерла Анна Васильевна и вскричала истерическим голосом. — Какой афронт!

— Это позор! — взволнованно добавила Надежда Петровна.

— Аннушка, успокойся! Тебе нельзя волноваться! — запричитал Аркадий Наумович.

— Что же вы делаете⁈ — всплеснула руками Надежда Петровна.

— Я борщ ем, — ответила Валентина и внесла конструктивное предложение, — хотите?

Но Надежда Петровна, Павел Григорьевич, Анна Васильевна и Аркадий Наумович борща не хотели. И котлет не хотели. Они хотели скандалить. Причём остановить их не смогло бы даже торнадо.

Ничего не смогло бы.

Кроме одного.

Это я понял, когда дверь открылась и вошла Вера. Была она вся радостная и нарядная. Шлейф удушливо-красномосковских духов тянулся за нею, словно токсичная змея. Короткое жёлтое платье не скрывало фильдеперсовых чулок и держалось на честном слове, презирая гравитацию и здравый смысл. А уж о том, как Вера была накрашена, я даже говорить не берусь.

— Мулечка, не помешаю⁈ — воскликнула она игривым голоском и впорхнула в комнату. Обнаружив там целую солидную делегацию, Вера чуть растерялась и выдавила из себя, — здрасьти!

Надежда Петровна фыркнула и всем своим видом демонстрируя презрение, отвернулась. Адияков, как обычно, остался пофигистически безучастным, а вот Анна Васильевна возмутилась:

— А это ещё что за «бэ»?

Вера вспыхнула и уже готов был разразиться скандал. Поэтому я торопливо сказал:

— Это Вера. Она актриса.

Анна Васильевна чуть успокоилась, но тут внезапно подал голос Аркадий Наумович:

— Да какая она актриса! В ресторане в подтанцовке ноги показывает…

Грянула пауза. Все с интересом посмотрели на Аркадия Наумовича, а Анна Васильевна покраснела и стала наливаться нездоровой и гневной краснотой всё больше и больше.

Я понял, что надо как-то спасать ситуацию, вот только не знал, как.

А Аркадий Наумович пробормотал заискивающим голосом:

— Мы в ресторане этом с коллегами были, когда мой орден обмывали…

— Дома поговорим! — процедила Анна Васильевна, изо всех сил удерживая лицо.

— Теперь понятно, в кого дочь пошла, — выдала перл Надежда Петровна и теперь все посмотрели на неё.

Назревал новый скандал.

Я уже думал, как бы незаметно спрятать все колюще-режущие предметы, когда Дуся, которая тихонько выскользнула, как оказалось, из комнаты, привела Жасминова.

— Здрасьти! — обалдел от такого количества заинтересованного народа тот.

— Это Жасминов, — сказал я, — сосед. Он тоже артист.

— Тоже ноги задирает в подтанцовке? — не удержалась от ехидной подколки Надежда Петровна.

— Нет, он — оперный певец. — ответил я и добавил. — Знаменитый.

Теперь на Жасминова заинтересованно посмотрели и Анна Васильевна, и Надежда Петровна.

— А он здесь зачем? — уязвлённо сказал Павел Григорьевич, который прекрасно заметил взгляды Надежды Петровны и они ему явно не понравились.

— Это свидетель, — сказала Дуся.

— Свидетель чего? — не понял Павел Григорьевич.

— Я в ту ночь тоже здесь спал, — сказал Жасминов.

— И я, — добавила Вера.

— Оргия! Разврат! — ахнула Анна Васильевна и начала заваливаться в обморок.