Муля, не нервируй… Книга 4

Глава 26

Когда Валентина ушла, Дуся как раз хлопотала у плиты на кухне. А я вышел туда покурить и заодно посоветоваться (Дуся во многих вещах как оппонент с её рациональной домовитостью была так же хороша, как и в приготовлении фаршированной рыбы и пирогов).

— Оладушки вот решила пожарить, — ворчливо сообщила мне Дуся, — народу-то прибавилось. Всех кормить надо. И ничего не поделаешь. Все люди живые, все любят покушать, и всех жалко.

— Вот что бы они все делали, Дуся, если бы нас с тобой не было? — задумчиво сказал я. — По сути не только я всё разруливаю, но и ты. Каждый по-своему, но мы делаем одно и то же — решаем чужие проблемы.

Я усмехнулся и посмотрел на неё. Но ответить она мне не успела — раздался скрежет от ключа в замке, входная дверь скрипнула, и кто-то вошел в коридор. Я ещё удивился — все наши были дома: Фаина Георгиевна отдыхала в Глашиной комнате, Белла — только-только вернулась из своего ресторана и сейчас, по всей видимости, переодевалась у себя, Муза, как обычно, по вечерам, читала стихи в комнате, а новые соседи, Августа Степановна и её муж Василий так вообще носа из своего жилища лишний раз старались не высовывать. Жасминов сидел за столом и пил кефир с дусиными оладушками. Ну, и кто это может быть?

— Интересно, кто там пришёл? — тоже удивилась Дуся и ловко принялась собирать готовую партию оладий со сковородки. — У кого ключ есть?

— Может, Лиля вернулась? С Гришкой, — побледнел Жасминов и подхватился со стула, чуть не опрокинув бутылку с недопитым кефиром. Но выбежать в коридор он не успел. Потому что на кухню как раз вошла гостья. Точнее гости. Да, да, личной персоной вплыла Варвара Ложкина. Она капитально раздобрела на деревенских харчах, а новая вязанная кофта только подчёркивала эту монументальность. Рядышком с нею был худенький вихрастый мальчик, лет двенадцати, весь в веснушках и с оттопыренными розовыми ушами. Он застенчиво льнул к массивному стану Варвары Карповны и с интересом посматривал на нас.

— Что соседушки, не ожидали⁈ — громко хохотнула Ложкина трубным голосом и сразу на просторной коммунальной кухне стало тесно и шумно.

— Варварочка Карповна! — радостно всплеснула руками Дуся и чуть не уронила половник. — Какими это вы судьбами к нам?

— Да я вот… — начала Ложкина, но договорить не успела: в коридор, на шум выскочили Белла и Муза. Обнаружив Ложкину, они устремились обниматься. Через минуту к ним присоединилась и Фаина Георгиевна. И тоже обниматься. Жасминов посмотрел, посмотрел на это всё и тоже вдруг полез с объятиями.

Когда страсти чуть поутихли, а Дуся ловко начала накрывать кухонный стол, который мы с Жасминовым выдвинули на середину, чтобы всем хватило места, Ложкина начала рассказывать:

— А моего Петра Кузьмича не отпустили! Вы представляете⁈ Он же на повышение у нас пошёл! — голос Ложкиной прямо аж сочился триумфом, — он теперь не просто какой-то завклубом. Ага! Он теперича аж целый председатель сельсовета у нас!

Она умолкла и обвела притихших от такой новости соседей ликующим взглядом. Все сразу же бросились поздравлять. На столе, где Дуся уже выставила нашу парадную салатницу с солёными груздями из деревни и тарелку квашенной капусты, крупно порезанную домашнюю колбасу и сало тоже из деревни, глубокую миску с оладушками и дусины котлеты, словно сама собой, непонятным образом откуда, материализовалась бутылка сизоватого самогона. Но компания за столом собралась сплошь интеллигентная, так что Белла скептически посмотрела на неё, переглянулась с Музой, вздохнула и принесла из своей комнаты бутылку портвейна. Дело пошло значительно веселей.

Тогда и Фаина Георгиевна сходила в Глашину комнату и с загадочным и торжественным лицом вынесла бутылку коньяка. Со словами «Любочка приносила, от давления хорошо помогает», она водрузила её тоже на стол. Тут уже и Муза не выдержала и смоталась быстренько к себе. Так на столе появилась малиновая наливочка в стеклянном графинчике синего стекла. А когда Жасминов принёс начатую чекушку казёнки, наш стол стал напоминать подпольный бар во времена сухого закона. Спиртного было на любой вкус.

Выпили, как водится, за встречу. Потом повторили обязательный тост за такое удивительное повышение Печкина. Петра Кузьмича любили все и все искренне за него радовались. Потом выпили за мужество и терпение Варвары Карповны, ибо жена — это шея и куда она повернётся, туда и муж станет председателем сельсовета. Примерно так сформулировала свой тост Белла.

Она лихо хлопнула стаканчик коньяка, занюхала всё это щепоткой квашенной капусты и с умилением спросила:

— Ваш малой-то?

— Ярослав? — кивнула чуть захмелевшая Ложкина, прожевала и ответила, — ага. Племяш мой. Внучатый. Но теперь сын.

— Сколько тебе лет, Ярослав? Как ты учишься? Ты любишь математику? — засюсюкали хором соседки.

Ярослав отвечал кратко и тихо, долго думал над каждым ответом, особого интереса поэтому не вызвал и о нём тотчас же все забыли. Потому что Жасминов предложил тост «за тех, кто жил тут раньше, но сейчас в других местах!». Все сразу же поддержали. Ну, а как тут не выпить за такое? Соседи же. Как водится, тут же вспомнили тихого Герасима и бестолковую Нонну Душечку. Потом обсудили Лилю и Гришку. И вообще, какая молодёжь нынче пошла. Пожалели бедную Полину Харитоновну. Перемыли косточки Вере Алмазной. Потом опять выпили. Уже за новую прекрасную жизнь и за победу коммунизма во всём мире. За это выпили стоя.

И только примерно после четвёртого тоста, когда Муза, пьяненько всплакнув, начала вспоминать Кольку Пантелеймонова, как он когда-то завалил в коридоре торшер своей лошадкой, и какие эти дети милые, все вдруг осознали, что Ярослава-то за столом и нету. Причём давно вроде как нету.

— Куда он мог деваться? — удивилась Дуся и сразу же внесла предположение, — Может, телевизор смотрит?

— Он не приучен, — покачала головой Ложкина. Выглядела она изрядно встревоженной.

— В туалет пошёл? — предположила Муза.

— Нету его там, — прислушавшись, вынесла вердикт Белла.

— Да что вы начинаете! — отмахнулся Жасминов и принялся аккуратно разливать по новой, причём следил, чтобы всё было правильно: кто что любит — себе и Ложкиной самогону, Фаине Георгиевне, мне и Белле — коньяка, Музе — наливочки, а для Дуси — портвейна. — может, он в какую комнату зашёл и отдыхает? Давайте лучше я тост скажу…

А Ложкина вдруг побледнела:

— Где Ярослав? — звенящим от волнения голосом спросила она.

— Да что ты начинаешь, Карповна! — опять махнул рукой Жасминов, чуть не смахнув локтем миску с капустой, — взрослый пацан же. Почти мужик. Что с ним будет⁈ Давай выпьем лучше. Ты помнишь, как на вашей с Петром Кузьмичом свадьбе мы с тобой отплясывали? И патефон ещё потом перевернули⁈ А Герасим потом ругался…

Он хохотнул с довольным видом и поднял свой стакан. Но Ложкина заниматься воспоминаниями не хотела. И пить тоже уже не хотела. Она хотела срочно найти Ярослава.

Я помню тогда ещё удивился от такого поворота.

— Ярослав! — подскочила она, засуетилась и тревожно позвала парня.

Некоторое время не происходило ничего, а потом скрипнула дверь и из Глашиной комнаты, где теперь обитала Фаина Георгиевна, цокая когтями по полу, вышел Букет.

Все ахнули.

Потому что Букет, вредная склочная псина Раневской, которого нам тоже пришлось забирать с собой сюда, теперь имел совершенно другой вид. Теперь он напоминал тигра! (или боевую зебру). Его светлая сероватая шерсть была выстрижена почти до лысого и обильно расцвечена широкими тёмно-оранжевыми полосками, горизонтально. Вокруг головы, впрочем, была оставлена грива, тоже рыжая, а бритый хвост заканчивался внушительной багряной кисточкой.

— Букет! — ахнула Фаина Георгиевна и всплеснула руками.

А Жасминов нечутко заржал.

— Ярослав! — голос Ложкиной налился сталью. Из Глашиной комнаты с вороватым видом выбрался Ярослав. Руки его тоже были перемазаны жёлтыми пятнами.

— Что у тебя с руками? — ахнула Муза. — Что это?

— Ерунда. Йод это, — пробормотал Ярослав, втягивая шею от осознания того обстоятельства, что его засекли.

— Ты зачем это сделал? — спросила Белла, рассматривая Букета словно патологоанатом особо замечательный труп.

— Красиво же, — коротко сообщил Ярослав и посчитав, что инцидент исчерпан, поплёлся куда-то в коридор.

Варвара Карповна мигом подхватилась и выскочила следом. В коридоре послышался шум, что-то грохнуло, охнуло. Буквально через полминуты вернулась Ложкина с поджатыми в тоненькую ниточку губами. Она была сердита. За ней с подчёркнуто равнодушным и абсолютно независимым видом вошёл Ярослав и сел за стол. Одно ухо при этом у него было ярко-красным и своими размерами значительно превышало второе.

— Горе моё! — понурилась Ложкина, обречённо кивнув на Ярослава. — Ничего не можем с ним сделать. Уж сколько я его лупила, сколько Пётр Кузьмич замечания делал — хоть кол на голове теши! Людей же стыдно!

Она тяжко вздохнула. Хлопнула полную стопку самогона и, даже не закусывая, продолжила жаловаться притихшим от такого поворота соседям:

— Ну, вот как нам жить⁈ Что нам делать⁈ Пётр Кузьмич только-только председателем сельсовета стал, нужно репутацию и авторитет зарабатывать, это же деревня! А тут это чудовище! — Ложкина нервно схватила стопку, обнаружила, что та пустая, сердито шмякнула её обратно и принялась жаловаться дальше, — недавно соседям он что сделал? Что ты сделал Шмаковым, а, Ярослав⁈ Отвечай! Хвастайся давай людям! Пусть знают!

Ярослав покраснел и хрипло выдавил, опустив голову низко-низко:

— Ничего я не сделал…

— А кто им весь забор и ворота маками разрисовал?

Ярослав отвернул голову и не ответил.

— Ну, вот зачем вы его ругаете, Варвара Карповна? — попыталась заступиться за подростка сердобольная Муза, — маки на воротах — это же красиво. Это же искусство. Мальчик тянется к прекрасному…

— А ничего, что на Шмаковых на селе дразнят «маками»⁈ И они это слово слышать не могут! Иван ихний как услышит — сразу звереет! С кулаками сразу бросается. Утром встают — а у них все ворота в маках! Всё село неделю животы надрывало!

Жасминов и Белла заржали. Более деликатные Дуся и Муза спрятали улыбки, опустив головы. И только Фаина Георгиевна, в характерной для себя манере сказала:

— Вот жопа!

Ярослав на это не отреагировал никак, взял с тарелки оладушка и, макнув его в варенье, принялся флегматично жевать.

— Простите его, Фаина Георгиевна, — покаянно сказала Ложкина и вздохнула. — Так неудобно вышло… Хотите я вам деньгами компенсирую? Или новую собаку куплю? Пекинеса даже!

— Да вы что! — замахала руками Злая Фуфа. — Я своего милого Букетика ни на что не поменяю! Даже на пекинеса!

— Но мы…

— Ничего же страшного не случилось, — отмахнулась Фаина Георгиевна, — ну облагородил ребёнок немного Букета. А что, очень даже живенько получилось. Мне так даже нравится. На тигра чем-то похож.

— Скорее на скунса, — ни к селу, ни к городу вставил свои пять копеек Жасминов. — Вонючка.

Все с осуждением посмотрели на него, а Ярослав хихикнул. Но под мрачным взглядом Варвары Карповны умолк и потянулся за новой оладушкой.

— Мы думали с Петром Кузьмичом, думали, — продолжала жаловаться Ложкина, — ну никак спасу с ним нету. И решили отдать его в суворовское училище. Там дисциплина. Маршировать там будет. Красота. Авось вся эта дурь из головы вылетит…

— Так вот вы зачем приехали, — сказала Белла, — а что, правильно. Петру Кузьмичу некогда, от него теперь всё село зависит. А слабая женщина для такого оболтуса не авторитет. Так что всё правильно.

— Ну, и я говорю… — подхватила Ложкина, но Фаина Георгиевна её перебила категорическим голосом:

— Нельзя ему в суворовское!

Все аж умолкли и изумлённо уставились на неё.

— Почему это нельзя? — нарушила тишину Ложкина.

— Потому что он творческий, — вздохнула Злая Фуфа и, видя недоумение соседей, пояснила. — Его воинская дисциплина просто убьёт. Нет, нельзя ему туда идти. Он ранимый. Он в душе художник. Или даже скульптор. Тут смотреть надобно. Правильно ведь я говорю, Муля?

Как раз в этот момент тигроподобный Букет в боевой раскраске прошествовал через всю кухню в коридор. Все проводили его смущёнными взглядами.

— Сложно сейчас что-то говорить, — на всякий случай ушёл от прямого ответа я, — за один вечер и одну шалость выводы делать преждевременно. Нужно время…

— Так мы аж на две недели приехали! — «обрадовала» всех Ложкина. — Пока медкомиссию пройдём, документы ещё нужно дособирать, он же сирота по документам. Как раз понаблюдаете.

— Вот и хорошо, — одобрила Злая Фуфа. — Муля понаблюдает. Да, Муля?

Пришлось согласно кивнуть. Мы с Ярославом переглянулись: ни меня, ни его эта идея особо не вдохновляла, но спорить сейчас было нерационально — тёпленькие соседи вполне могли удариться в педагогику.

— А где вы ночевать будете? — спросила Муза и я аж вздохнула — разговор перевели на другие темы и от меня отстали. Кажется, Ярослав вздохнул тоже.

Общим решением поселили их в бывшей комнате Пантелеймоновых: Ложкина будет спать на диване, а для Ярослава Белла выдала раскладушку. Так что все были довольны. Ну, разве что, кроме Жасминова, которому пришлось вернуться обратно в чуланчик. Но его особо и не спрашивали.

Утро не задалось: после вчерашней весёлой гулянки, которая затянулась далеко за полночь, я был хмур и недобр. Но на работу идти надо было, поэтому встал, собрался, категорически отказался от предложенного Дусей завтрака и пошёл трудиться.

Как назло, солнышко было ласковым, весело щебетали птички, благоухали гладиолусы на клумбах, — в общем, придраться, увы, было не к чему. Так и до работы незаметно дошёл.

А на работе была новость. Которую мне сразу же и поведали дорогие коллеги.

— У нас новый начальник отдела! — сделав большие глаза, сообщила Лариса.

— Начальница. Татьяна Захаровна, — поправила её Мария Степановна, а потом немного подумала и всё-таки добавила, — из Института философии перевелась. Кандидат наук. Очень требовательная. Так что ты бы прекращал опаздывать, Муля…

Она выразительно посмотрела на часы.

— До начала рабочего дня ещё три минуты, — буркнул я.

— А вот Татьяна Захаровна считает, что служащие должны приходить на пятнадцать минут раньше, — сообщила она и пожала плечами, мол, я предупредила, а дальше сам уже.

— Спасибо, — поблагодарил я, — пойду, значит, знакомиться с новой начальницей. Интересно, когда это наш Устав поменять успели? Или Трудовой Кодекс за ночь заменили?

Я вышел из кабинета, за спиной хихикнула Лариса. Послышался размеренный говорок Марии Степановны, которая что-то ей выговаривала.

Идти к начальству не хотелось совершенно, но не идти было нельзя. Я немного подумал и решил зайти сначала к Козляткину — если это его рук дело, то смогу убедиться, если же не его — то соберу информацию и выработаю стратегию.

Но, к сожалению, Козляткина на месте не оказалось, как злорадно сообщил мне его секретарь, так что пришлось идти знакомиться без предварительной подготовки. Да, была ещё мысль заглянуть к Изольде Мстиславовне, но я отложил ее на потом: лучше обсудить свои впечатления после знакомства.

Я дважды стукнул в дверь и открыл её. За бывшим столом Козляткина сидела грузная женщина примерно лет сорока с хвостиком. В роговых очках и тёмном костюме. При виде меня она оторвала взгляд от бумаг и совсем не тепло посмотрела на меня:

— Полагаю Бубнов?

— Здравствуйте, Татьяна Захаровна, — с радушной улыбкой сказал я, — вот зашёл познакомиться…

— Знакомство с коллективом состоялось десять минут назад, — строго отчеканила новая начальница. Вас на рабочем месте я что-то не наблюдала. Пишите объяснительную, Бубнов, кто дал вам право опаздывать на работу!

Я, честно говоря, аж обалдел. В моём мире корпоративные войны были ого-го, но вот так тупо никто ни на кого никогда не наезжал. Ибо можно было и выхватить.

Но спускать хамский наезд было нельзя, поэтому, я, с удовольствием согнав с лица улыбку, сказал:

— Сейчас на часах ровно девять ноль-ноль, Татьяна Захаровна. Вы, как новый сотрудник, возможно ещё не знаете, что рабочий день начинается с девяти. Если вы не вносили поправок в Трудовой Кодекс и в устав Комитета, то я не понимаю, в чём ваше недовольство?

— На работу нужно приходить на пятнадцать минут раньше! — побагровев, отчеканила Татьяна Захаровна.

— Это кто такое сказал? — удивился я.

— Я сказала! Я — ваш начальник! А вы — мой подчинённый! Так что пишите объяснительную!

— Я подчинённый, но не крепостной, — пожал плечами я и для дополнительной аргументации зевнул, — когда ознакомите меня с изменениями в трудовом распорядке нашего отдела соответствующим приказом — буду приходить хоть на час раньше, хоть на два. А пока буду ходить, как ходил. Всего доброго!

Я развернулся, вышел из кабинета. В спину мне что-то орала новая начальница, но я уже захлопнул дверь.

Я вернулся в свой кабинет и, прежде, чем приступить к работе, спросил Ларису:

— А где наш старый чайник? Чаю хочу. Покрепче.

— Тяжёлая ночь была? — понятливо усмехнулась она.

А Мария Степановна осуждающе покачала головой, не отрываясь от бумаг.

— Да соседка приехала. Вот и посидели, раз такое дело, — со вздохом ответил я.

— Там в чайнике, кипяток есть, — порадовала меня Лариса, — и заварка вон.

Я сделал себе стакан чаю и принялся добавлять туда сахар: одну ложечку, вторую…

И в этот момент дверь распахнулась и в кабинет влетела разъярённая Татьяна Захаровна. Лариса и Мария Степановна сразу сделали очень занятый вид и громко зашуршали документами. При виде меня, посреди кабинета, флегматично размешивающего ложечкой чай, лицо у новой начальницы вытянулось:

— Это ещё что такое⁈ Гонять чаи вместо работы⁈ Вон отсюда! Идите писать объяснительную!

Я понял, что нам с этой дамочкой не по пути, отхлебнул чаю, поставил стакан на свой стол и пошел домой.

Задолбали!

А дома было тихою Соседи, видимо, отсыпались после вчерашнего. Я прошел на кухню покурить и обнаружил там Музу, которая ополаскивала стаканы.

— Доброе утро. Муза, — поздоровался я, — как спалось?

— Ой, Муля, а у нас тут такое! — несколько нервно и растерянно сказала она и даже стаканы полоскать бросила.

— Опять Ярослав? — скорее из вежливости спросил я.

— Нет, — покачала головой соседка и выпалила, — Жасминов опять сбежал, представляешь⁈ С твоей Валентиной!