Муля, не нервируй… Книга 4

Глава 25

В комнате повисло молчание. Фаина Георгиевна не отвечала, а я ждал.

Наконец, когда тишина стала густой, словно кисель, и тянуть паузу дальше было невежливо, она тяжко вздохнула и сказала печальным голосом:

— А ведь всё так хорошо начиналось…

И укоризненно посмотрела на меня.

— А всё-таки? — не дал спрыгнуть с темы я.

— Никто не отбирал, — проворчала Злая Фуфа. — Я сама отдала.

Я на какой-то момент аж завис.

— В смысле «сама отдала»? — отмер я. — Как я понимаю, там речь шла о довольно-таки крупной сумме денег. Насколько, кстати, сумма крупная?

— Две шубы купить можно, Муля. И ещё на сервелат с зернистой икрой останется, — вздохнула Фаина Георгиевна и отвернулась. — Я премию как раз получила. За вклад в искусство.

— Ничего себе, — покачал головой я, — а как это так получилось? У человека этого было несчастье? Или на лечение ему срочно надо было? В чём дело?

Фаина Георгиевна потянулась за новой сигаретой. Подкурила. С третьей попытки. Пальцы её чуть подрагивали.

— Понимаешь, Мулечка, — тихо сказала она, — если бы ты только знал, как я одинока…* Вся жизнь моя — только работа. Совсем юной я осталась в Советском Союзе одна, без семьи, по двум причинам — не представляла жизни без театра, а лучше нашего, русского театра, в мире нет. Но и это не главное… Я ведь работаю трудно, меня преследует одиночество… Прихожу домой, после шума спектакля, после аплодисментов зрителей, а дома — тишина…

Она вздохнула, затянулась и продолжила:

— И только мой любимый Букет меня ждёт…

При слове «букет» собачонка настороженно подняла голову. Обнаружив, что на него все смотрят, Букет тявкнул.

— Хороший мой! — с умилением сказала Фаина Георгиевна, — мой самый верный и лучший друг!

Она засюсюкала, и вредная псина потянулась к ней, чтобы его погладили.

Фаина Георгиевна почесала его за ухом, погладила. Букет разомлел, захрюкал, упал на спину, подставляя пузо: мол, чеши давай дальше.

— Фу, Букетище, как же ты нехорошо пахнешь, — она вздохнула и попросила, — Мулечка подай мне фуняфки. Для этого негодного мальчика.

— Простите, Фаина Георгиевна, а что такое «фуняфки»?

— Духи, — рассмеялась она, — вон стоят. Я не дотянусь, а вставать не охота.

Я протянул ей пузатый пузырёк:

— А почему «фуняфки»?

— Это с польского, — пояснила она, обильно сбрызгивая пса дефицитными французскими духами. — Я же из Таганрога. У нас там свои традиции. Привыкла…

В комнате остро запахло сладкой ванилью и пионами. Аромат смешивался с запахами псины и курева. Я аж чихнул.

— Так всё-таки, кто взял у вас деньги?

— Ох, Муля, ты и мёртвого угробишь, — вздохнула она и бросила чесать дворнягу. Букет недовольно фыркнул, перевернулся и, сердито ворча, потрусил обратно под кресло. Запах пионов ему явно не нравился.

Я с подчёркнуто ехидным выражением лица посмотрел на Злую Фуфу.

— Ну ладно, — призналась она, наконец, — это был писатель. Точнее драматург. Ему нужны были деньги, и он пришёл, рассказывал о своей боли, что его не понимают. И что везде преследуют. За творчество. А потом попросил денег. И я просто не смогла ему отказать.

— А разве нельзя было дать ему только червонец? — изумился я. — ну, пусть даже два?

— Да ты понимаешь, Муля, я вытащила из конверта, всё, что там было. А там была вся пачка. А он так на меня смотрел. что мне было неудобно крохоборничать и вытаскивать оттуда что-то. Вот я и отдала…

— Всю пачку?

Фаина Георгиевна вздохнула.

— А где расписка? Там сумма указана?

— Муля! Побойся бога! — возмущённо всплеснула руками Фаина Георгиевна, — какая расписка! Я же не ростовщик какой! И не крохобор!

— Подождите, так вы ему просто так отдали? — вытаращился на неё я.

Мне, привыкшему к нашему циничному миру двадцать первого века, где давно уже никто никому не доверяет, где практически не ходят в гости друг к другу, а если и встречаются, то на нейтральной территории — в ресторане или кафешке; где проще взять кредит, чем одолжить у друга; где заказывают доставку, если в доме закончилась соль, вместо того, чтобы сходить к соседке и попросить взаймы ложку соли, — мне было дико и непонятно: как можно вот так вот взять и отдать постороннему человеку огромную сумму денег, да ещё и без расписки, да ещё на неопределённый срок.

— Ладно, но имя назовите, — потребовал я.

— Может, не надо, Муля? — как-то жалобно спросила Фаина Георгиевна.

— Имя! — настойчиво сказал я.

Фаина Георгиевна тяжко вздохнула и выдала:

— Эмилий Глыба…

Я расхохотался:

— Это тот деятель, что про мелиорацию зернобобовых писал, да? — у меня от смеха аж слёзы на глазах выступили. Отсмеявшись, я уже более спокойным тоном спросил, — а как же он у вас эти деньги вытянул? Мне казалось, фантазии у него на такое не хватит.

— Да как, — вздохнула Фаина Георгиевна и как-то жалобно на меня посмотрела. — Его же Завадский послал в грубой форме. Он с какими-то идеями к нему ходил, а этот уценённый Мейерхольд, вместо того, чтобы выслушать — послал, не стесняясь в выражениях. И вот он потом пришёл ко мне и начал жаловаться на Завадского, какой тот идиот и сволочь. Ну, а для меня это — особая тема. Вот я и прониклась…

— Зашибись, — мрачно констатировал я, — какие, оказывается, таланты земля-матушка на себе носит. Пьесу он только про зернобобовые удосужился написать, зато выяснил ваши болевые точки, пришел, нажаловался и взял деньги без расписки и без зазрения совести. Понятно!

Я скрипнул зубами. Ведь где-то тут была и моя вина — к Завадскому товарища Глыбу отправил именно я.

— Муля! Что ты собираешься делать? — охнула Фаина Георгиевна.

— Для начала нужно выяснить, где Глыба обитает, — процедил я и вытащил из кармана бумажник, взял оттуда несколько купюр и положил на стол, ровнёхонько между пепельницей и подносом с посудой, — вот, Фаина Георгиевна, на первое время вам этого должно хватить. Я ещё Нюре дал долги мяснику и молочнику выплатить. А это — на продукты. И больше не раздавайте всяким глыбам.

Фаина Георгиевна всплеснула руками:

— Не надо!

Но я уже не стал её слушать и встал уходить. Но тут вдруг ещё одна мысль пришла мне в голову:

— Фаина Георгиевна! А посмотрите, пожалуйста, у вас ничего из квартиры больше не пропало?

Злая Фуфа удивлённо посмотрела на меня, но спорить не стала и тут же послушно встала и заглянула сперва в одёжный шкаф, потом — в комод и под конец — в сервант.

— Вроде ничего, — сказала она враз упавшим голосом и отвела взгляд.

Но я её уже знал и поэтому не поверил:

— Фаина Георгиевна, что у вас ещё пропало?

Она вся как-то ссутулилась, вжала голову в плечи. Но так как я продолжал требовательно смотреть на неё, выдавила:

— Иконостас мой пропал.

Вот тут уже у меня, как говорится, «челюсть отпала».

— В смысле иконостас? — поверить в то, что Раневская, которая по происхождению была ортодоксальной иудейкой, как я помнил, будет держать дома иконостас, как-то не получалось. — Вы верующая?

— Медали мои, — вздохнула Злая Фуфа, — у меня их уже столько, что, если на груди в ряд повесить, то как раз иконостас получается.

Всё сразу стало понятно.

— А вы везде смотрели? — спросил я, — может, переложили куда и забыли?

— Да что тут смотреть. Они все у меня в салатнице лежали, — резко ответила Раневская, видно было, что пропажа её сильно расстроила, — я их раньше в супнице держала. А потом Глаша…

— Так, может, это Глаша или Нюра салатницу брали и переложили их куда-то? А вернуть на место забыли, — предположил я и позвал громко, — Нюра! А иди-ка ты сюда!

— Ой, да что там ещё опять такое? — послушался от кухни недовольный голос.

Буквально через мгновение в комнату вошла сердитая Нюра. От неё остро пахло супом и жаренным луком.

— Чего? — повторила она и поправила сбитый фартук, — мне зажарку доделать надобно!

— Ничего страшного. Нам только спросить, — ответил я и добавил, — Нюра, ты медали Фаины Георгиевны не видела? Они в этой салатнице лежали.

Нюра вспыхнула и густо покраснела, аж до бордового.

— Н-нет… — голос её предательски дрогнул, руки она свела в замок.

— А если я сейчас участкового позову? — ласковым голосом спросил я, — и если он найдёт следы? На сколько лет в колонию пойдёшь? За медали знаешь, сколько дают?

Я криво ухмыльнулся.

— Не надо участкового! Я всё скажу! — Нюра упала на колени и перепугано заголосила, слёзы ручьями потекли по её простецкому лицу.

— Где медали⁈ — рявкнул я.

Фаина Георгиевна стояла бледная, растерянная и только хлопала глазами.

— Где ты их дела⁈ Кому продала⁈ Отвечай, скотина! — зло сказал я.

— Я… я… я… н-не продавала… — прорыдала Нюра, захлёбываясь в слезах. Её всю аж трясло, но ворюгу мне жаль не было.

— А куда девала? Сама воровала? Кто надоумил? Где твои подельники⁈ — поверить в то, что эта глуповатая и недалёкая крестьянка додумалась, что медали могут представлять какую-то финансовую ценность, и найти, где и кому их можно продать, я не мог. — Говори!

— Я… я… — Нюру трясло, и она не могла ничего внятного сказать.

— Выпей воды, Нюра, — сердобольная Фаина Георгиевна и тут осталась себе верна и протянула ей свою чашку с чаем.

Нюра, стуча зубами о края чашки, выхлебала остатки чая и, уже более вразумительным голосом, ответила:

— Я не в-воровала… — она всхлипнула и принялась вытерать слёзы и сопли рукавом.

— Ага, а медали сами взяли и испарились, — кивнул я и пригрозил. — Не хочешь признаваться — я иду за участковым. Фаина Георгиевна, покараульте, пожалуйста, эту преступницу. Я быстро сбегаю.

Нюра сдавленно пискнула и вдруг выдала такое, что у меня аж глаза на лоб полезли:

— Я их одевала…

— Надо говорить «надевала» — машинально поправила её Фаина Георгиевна.

— В каком смысле «ты их одевала»? — вытаращился на неё я.

— Ну, понимаете, я же встречаюсь с Федей. А он пожарник…

— Надо говорить «пожарный», — опять ни к селу, ни к городу влезла со своими «ценными» в данный момент советами Фаина Георгиевна.

Мы с Нюрой одновременно недоумённо посмотрели на неё, и она умолкла, поджав губы.

— И что? — направил разговор в конструктивное русло я. — Это Федя научил тебя, как украсть? Адрес у него какой? Фамилия?

— Да нет! Нет! Что вы! — перепугано замахала руками Нюра и, сбиваясь, выпалила, — он — очень уважаемый человек! Он меня в кино водил! Два раза! И пирожное покупал!

— И ты из-за этого подарила ему медали Фаины Георгиевны? — удивился я.

— Нет же! — принялась заламывать руки Нюра, — это я их надевала! Сама!

— Зачем? — синхронно спросили мы с Фаиной Георгиевной и переглянулись.

— Чтобы выглядеть значительно. Федя мне даже предложение уже сделал, когда с медалями увидел, — пискнула Нюра.

Фаина Георгиевна расхохоталась, а я только изумлённо спросил:

— Где медали?

— Сейчас принесу, — испуганно проблажила Нюра, — я их просто обратно положить не успела, Фаина Георгиевна из комнаты не выходила. Вот и не вернула на место. Но я не воровала… не воровала я!

— Неси! — гаркнул я, и Нюру моментально сдуло.

— Вот это да! — сказал я Фаине Георгиевне, — вот это домработница у вас.

— Ох, Муля, не везёт мне с ними, — вздохнула Фаина Георгиевна, — эта ещё ничего. Глуповатая просто. А вот Лиза у меня была… ох…

— А что Лиза? — мне уже аж интересно стало.

— Да пришла ко мне как-то Любочка, — начала Злая Фуфа, но, увидев недоумение на моём лице, пояснила, — Люба Орлова, подруга моя. Мы с нею сидели, пили чай. А потом я смотрю — а шубы её и нет. А эта засранка Лизка надела её шубу и пошла на свидание. Ты представляешь это, Муля? Мне пришлось больше трёх часов Любочку разговорами развлекать, пока эта зараза не вернулась и не повесила её обратно.

— Мда… — прокомментировал это откровение я.

— А Уля деньги воровала, — начала перечислять Фаина Георгиевна, — а Матрёна своих родственников здесь прописать пыталась, а Санька…

Тут вернулась Нюра и прервала нас:

— Вот, — буркнула она охрипшим голосом и высыпала медали прямо на поднос с грязной посудой.

— Фаина Георгиевна, посмотрите, пожалуйста, внимательно, — велел я, — здесь всё? Ничего не пропало?

— Да всё здесь! — сердито выпалила Нюра, пока Фаина Георгиевна разбиралась со своим иконостасом.

Из кухни отчётливо потянуло гарью.

— Ой, из-за вас зажарка сгорела! — запричитала Нюра и ринулась на кухню.

— Да, всё, — вздохнула Раневская и гостью ссыпала медали обратно в салатницу. Принюхавшись, она сказала, — ну вот, и без ужина зато остались.

— Так дело не пойдёт, — покачал головой я, — Нюру гнать надо. Прямо сейчас брать и гнать взашей. Чтобы ноги её здесь не было. И замок сменить сразу же.

— А как же я? — растерялась Фаина Георгиевна.

— Когда Глаша возвращается? — спросил я.

— Через четыре дня где-то, — прикинула Фаина Георгиевна.

— Вот и отлично, — сказал я, — соберите необходимые вещи. Пойдём сейчас к нам, в коммуналку. Поживёте до Глашиного возвращения в её комнате. Вы же раньше там ночевали. А я Дусю попрошу, она и на вас готовить будет.

— Да неудобно как-то… — начала Фаина Георгиевна, но я её перебил не допускающим возражений голосом:

— Это не обсуждается! Собирайтесь быстрее! Мне ещё к вашему этому дружку Глыбе идти надо.

— Он не мой дружок, — укоризненно покачала головой она, но перечить не стала и пошла собираться.

Как я выгонял Нюру — это отдельная песня. Суровая и неотвратимая. Но, наконец-то, Нюра таки была с позором уволена и исчезла из квартиры. Только-только её возмущённые крики утихли, только-только Фаина Георгиевна собрала всё необходимое и мы с нею дружно удалили следы сгоревшего ужина, как в дверь позвонили.

Открывать пошел я. На пороге стояла какая-то дамочка неопрятной наружности. Она была, к тому же, изрядно поддатой, потому что цепко держалась за дверной косяк, чтобы не так сильно раскачиваться:

— Где Фэй? — спросила она развязным прокуренным голосом и громко икнула.

— Её нет! Она здесь больше не живёт! — заявил я и захлопнул дверь прямо перед носом ошалевшей от такого бесцеремонного обращения гостьи.

— Ну зачем ты так, Муля⁈ — укоризненно сказала Фаина Георгиевна, когда я вернулся. — Это же была Сонечка. Она…

— Она бухая в дрободан, — перебил её я, — вам сейчас такие «друзья» совсем не нужны. Небось тоже денег пришла просить, да?

Фаина Георгиевна вздохнула, но возражать не стала.

— Вы собрались? — спросил её я, чтобы отвлечь от печальных мыслей.

Дождавшись подтверждающего кивка, подхватил её узел с вещами, и мы вышли из квартиры. Замок менять пока не стал (не было сейчас запасного замка, и быстро купить было невозможно, это же не наше время с круглосуточными мегамаркетами и выбором на любой вкус чего угодно). Но я нашёл хорошую альтернативу — сказал старичку-вахтёру, что Фаина Георгиевна уезжает на пару дней погостить у дальних родственников, и чтобы он никого не пускал к ней. Особенно Нюру. Старичок впечатлился и клятвенно пообещал не пускать никого и передать просьбу своим сменщицам.

Вот и прекрасно.

Дома я сдал слегка растерянную от моего напора и деморализованную последними событиями Фаину Георгиевну на руки Дусе и собрался уже было идти искать пламенного певуна (или воспевателя?) советской мелиорации и зернобобовых, товарища Глыбу, как пришла Валентина и сообщила:

— Ой, там такое было⁈ Вот ты кашу заварил, Муля!

— В смысле?

— Да отец рассказывал, — хихикнула она, — у него знакомые в Комитете есть. Александрова этого же сейчас трясут, просто ужас! А Свинцов пошел к Завадскому разбираться, и они там подрались. Там такое было! Милицию вызывали!

Она расхохоталась.

А я был доволен — мой план начинает внедряться. Всё, как я и распланировал. Следующий шаг — Козляткин и компания. А свой проект теперь я легко верну.

Основания есть.

* некоторые фразы Ф. Г. взяты из её дневников, мемуаров и книг о ней. Мне показалось кощунственным полностью менять её мысли. Поэтому здесь только небольшая литературная обработка. Всё-таки реальный человек.