Моя попытка прожить жизнь Бессмертного Даоса VIII

Глава 21

— Я не вас ждал, — фыркнул кот.

— А пришли мы, — спокойно ответил я.

— Пришли? — переспросил он, — И зачем?

— Я обещал, — просто ответил я, — Тому, кто раньше был тут Смотрителем — обещал, что навещу могилы его семьи.

— Хм…надо же, хоть кто-то выполняет свои обещания.

Кот встал, прошелся по ступеньке взад-вперед и вернулся.

Некоторое время царила тишина. Только ветер шелестел сухими листьями.

— Ты знаешь, — наконец нарушил тишину кот, глядя прямо перед собой, — когда я был жив, я думал, что смерть — это конец. Просто конец. Что после неё ничего нет. Ты закрываешь глаза — и всё. Тьма. Покой.

Он замолчал, и я увидел, как его пустые глаза словно наполнились чем-то. Эмоцией? Или воспоминанием о эмоции?

— Но оказалось, что смерть — это не конец, — продолжил он. — Это просто… другое состояние. Ты продолжаешь существовать, но ты уже не живой. Ты не можешь согреться. Не можешь насытиться. Не можешь даже… просто почувствовать что-то по-настоящему. Ты застреваешь между мирами. Не здесь и не там. Просто посередине.

Я молча слушал.

— И самое худшее, — продолжил кот, его голос стал тише, — что ты понимаешь, что твое существование больше ничего не значит. Раньше я ловил мышей — и это имело смысл. Монахи радовались, хвалили меня, давали рыбу. Я приносил пользу. А теперь? Теперь я просто… есть. Я не могу поймать мышь, даже если бы захотел. Я не могу никого защитить. Я ничего не могу.

Я ощутил, будто сам был виноват в том, что это место не очищено до сих пор, хотя, конечно же, виноват не был. Этот кот провел столетия в этом забытом месте, охраняя пустоту и привязанный к этому месту ловушкой ожидания, не в силах покинуть его. В этом не было ничьей вины — это просто случилось.

Кот вздохнул и как-то по-особенному посмотрел на меня пустыми глазами. В них мелькало что-то совершенно человеческое — усталость. Не физическая усталость, а духовная. Усталость от бытия, от существования без цели, от ожидания, которое никогда не закончится.

Я погладил его по голове, ощущая странную теплоту, исходящую от него: не тепло живого тела, а нечто другое. Теплоту воспоминаний, может быть. Или теплоту души, которая всё еще цеплялась за этот мир. И он не убирал свою голову: кажется, моя энергия благотворно действовала на него, но при этом он не растворялся и не испытывал от нее боли, как это было со злыми духами. Видимо Ли Бо немного ошибся с классификацией этого странного существа.

Удивительно, вроде бы он существовал как злой дух, но злым не был. Я вдруг понял, что злые духи — слишком общее название для столь уникального процесса.

Кот посмотрел на меня своими пустыми глазами, в которых не было ни злобы, ни ненависти — только бесконечная усталость.

— Ничего, мы пришли, — повторил я. — И всё будет хорошо.

Кот прикрыл один глаз и посмотрел на меня с таким скепсисом, который не ожидаешь увидеть в глазах животного. Особенно мертвого животного.

— Хорошо? — переспросил он. — А что это значит — «хорошо»? Храм разрушен. Люди мертвы. Я мертв. Даже мыши отсюда сбежали. Что тут может стать хорошим?

Я вздохнул, а лисы осторожно подошли ближе, но держались все равно настороже. Лянг тихо булькал в кувшине, наблюдая. Ло-Ло остановилась чуть поодаль, её золотой панцирь тускло мерцал в тени разрушенного храма.

— Хорошо, — медленно начал я, подбирая слова, — это не значит вернуть всё, как было. Прошлого не вернуть. Но можно изменить то, что есть сейчас. Можно очистить это место. Вернуть ему покой. Чтобы духи здесь больше не страдали. Чтобы память об этом месте не была только болью.

— Память… — кот вздохнул, словно старый человек. — Что толку в памяти, если некому её хранить?

— Память — это не для мёртвых, — возразил я. — Память — это для живых. Память — это форма бессмертия. Скажи мне: ты помнишь тех людей, что жили здесь? Помнишь их лица? Голоса? Привычки?

Кот кивнул.

— Помню. Конечно, помню. Смотрителя храма звали Лю Вэй. У него была жена, Мэйлань. И двое детей — Фэн и маленькая Циюэ. Фэн любил гонять меня по двору, а Циюэ всегда оставляла мне кусочки своей еды. Лю Вэй каждое утро подметал ступени, а Мэйлань ухаживала за садом.

Голос кота стал мягче, наполнился теплом воспоминаний.

— Помню всех монахов. Помню, как они читали сутры на рассвете. Помню запах благовоний. Помню, как солнце освещало главный зал через разноцветные стекла.

Я улыбнулся.

— Видишь? Они всё ещё живы. Здесь, в твоей памяти. И пока ты помнишь — они не исчезли. А теперь, кроме тебя буду помнить и я, и лисы, и карп, и улитка.

Кот посмотрел на меня, и я увидел, как в его глазах появляется что-то, чего раньше не было. Он молчал, глядя куда-то вдаль, на заросшие поля внизу.

— Хорошие люди… — наконец произнёс он. — Да. Они были хорошими. Лю Вэй каждый день кормил меня. Его жена пекла рыбные пирожки, от которых весь храм благоухал. Их дети смеялись, бегали по двору, играли со мной… Я был счастлив тогда.

Его голос дрожал.

— Я был просто котом. Обычным котом. Я не думал о смысле жизни, о предназначении, о долге. Я просто… был. Ел. Спал на солнце. Ловил мышей. Мурлыкал, когда меня гладили…. Это и было счастье. Простое, глупое счастье.

Он повернул голову и посмотрел на меня пустыми глазами.

— Теперь я знаю слишком много. Я понял, что значит смерть. Что значит потеря. Что значит остаться одному. И знаешь что? Я бы предпочёл остаться тем глупым котом, который ничего не понимал, который думал, что мир — это тёплое место у очага и миска с рыбой.

Я молчал, потому что понимал о чем он говорит, понимал, что иногда незнание — действительно благо.

— Но ты не можешь вернуться назад, — тихо сказал я. — Никто не может. Ты стал тем, кто ты есть сейчас. Этого не изменить.

— Знаешь, человек. — посмотрел на меня кот, — Я даже думал иногда, может вот это и есть смерть? Когда просто продолжаешь жить, но тебя никто не видит.

— Но тебя видят злые духи, — заметил я.

— Да. И они мне не нравятся. Слабые, жалкие создания. Они прячутся в тенях и шепчутся. Иногда они пытались заговорить со мной, но я не отвечал. Мне не о чем с ними разговаривать.

— А одиноко тебе не было?

Кот снова посмотрел на меня.

— Одиноко? Конечно, мне было одиноко. Но я привык. Коты — одиночки. Мы не нуждаемся в стаях, как собаки, или в стадах, как овцы. Мы можем быть сами по себе. Это… естественно для нас.

Я покачал головой.

— Но ты же ждал. Ждал, что кто-то придет. Значит, ты нуждался в ком-то. Значит, не такой уж ты и одиночка как говоришь.

Кот молчал. Долго молчал. А потом тихо сказал:

— Может быть. Может, я и нуждался. Но кто придет в заброшенный храм? Кто вспомнит о мертвом коте? Даже ты…ты пришел помочь людям, не коту.

Лисы, которые всё это время сидели в стороне, внимательно слушая, вдруг одновременно подошли ближе.

— Но мы же пришли! — вдруг с энтузиазмом воскликнула Хрули, — И мы тебя видим! И мы с тобой разговариваем! Значит, ты не один!

— Да! — подхватила Джинг. — И вообще, зачем грустить? Мы здесь, Ван здесь, всё хорошо! Он умеет очищать любые места и упокаивать души.

Кот посмотрел на лис, и в его пустых глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.

— Лисы, — сказал он с легким презрением. — Вечно веселые, легкомысленные создания. Вы ещё молоды. Вы не знаете, что такое потеря. Что такое ждать столетие за столетием, пока время стирает всё, что было дорого. Смотреть как разрушается храм, как падают надгробия, как гниет крыша. Лисы… Ваши хвосты ещё не успели поседеть от тоски. И когда это произойдет — вот тогда вы поймете меня. А сейчас вы просто показываете своими словами, что вы живые, а я — мертвый. Еще раз напоминаете об этом.

Лисы молчали, а я размышлял.

Перед нами мертвый депрессивный кот, который во всем видит плохое, и сложно его винить в этом. Когда ты столетия проводишь среди могил и злых духов размышляя о тех временах, когда был живым, — ничего хорошего из этого не выйдет. Похоже, нужно перевести тему и заставить его рассказывать, а не жаловаться. Вспоминать, а не грустить.

— Мы пришли потому, что душа Лю Вэя попросила нас об этом. Он стал пленником, его заперли в теле цзянши и заставили делать…плохие дела.

Кот аж зашипел от злости.

— Плохие…плохие люди…

— Но я отпустил его душу, и в ней не было ни злобы, ни ненависти — он только попросил навестить это место и проверить как тут могилы его семьи. Ты можешь показать нам их?

Кот запрыгнул наверх и пошел к храму.

— Идём, Праведник, — бросил он через плечо. — Я покажу тебе, что ты ищешь.

Мы медленно двинулись за котом.

Через минуту мы остановились у края кладбища.

— Здесь, — сказал он, застыв у нескольких невзрачных холмиков без надгробий. — Четыре могилы. Лю Вэй, Мэйлань, Фэн и Циюэ. Я часто приходил сюда. Сидел рядом. Рассказывал им, как прошёл день.

— Расскажи мне о них, — попросил я, присев рядом с безымянными могилами.

Кот устроился рядом.

— Лю Вэй подобрал меня котёнком, — начал он, и в его голосе появилось что-то тёплое. — Я был такой маленький, что помещался в его ладони. Весь мокрый от дождя, голодный. Он принёс меня домой, а Мэйлань сразу сказала: «Оставляем». И накормила меня тёплым молоком.

Кот замолчал, словно погружаясь в воспоминания.

— Каждое утро он выносил мне миску с остатками рыбы. Всегда свежей. Он говорил: «Кот, ты — часть храма. Ты тоже служишь». Я не понимал тогда, что он имел в виду. Думал, что служу только желудку своему. А Мэйлань… Она пахла цветами. Всегда. Она выращивала жасмин у дома. И когда я терся об ее ноги, она гладила меня и смеялась. Говорила, что я похож на маленького тигра. Её смех был светлым, как солнце.

— Фэн тогда был ещё совсем малышом, — продолжил он. — А Циюэ только родилась. Фэн постоянно пытался меня поймать, таскал за хвост, а я шипел на него и царапался. Но не больно — я же понимал, что он ребёнок.

Я представил себе эту картину — маленький котенок, играющий с человеческим детёнышем в тихом храме на холме.

— А когда Циюэ подросла, — голос кота стал еще теплее, — она научилась ходить, держась за мой хвост. Ходила по всему храму, цепляясь за меня, а я терпеливо её таскал. Мэйлань смеялась: «Наш кот нянькой работает». Циюэ еще не умела говорить правильно. Называла меня «ко-ко». Каждый раз, когда видела меня, тянула ручки и пищала: «Ко-ко! Ко-ко!» И я приходил. Позволял ей гладить меня. Она была неуклюжей. Дёргала за уши, тыкала в нос. Но я терпел. Потому что… потому что она была такой маленькой и беззащитной…

— Они любили тебя, — тихо сказал я.

— Да, — просто ответил кот. — И я их любил. Каждое утро Лю Вэй первым делом шёл покормить меня. А вечером, когда заканчивал свои дела в храме, он садился на ступеньки, брал меня на колени и гладил, рассказывая о прошедшем дне.

— А потом их…отравили. — закончил он.

Я кивнул.

— Не хочу говорить об этом времени… — поднялся он и пошел на самый край холма.

— Тогда давай я сделаю кое-что. Я пришел сюда не просто так. Пришла пора помочь этим душам.

Кот обернулся и зашагал за нами.

Мы вернулись к руинам храма.

Чунь Чу всё ещё сидела у подножия холма, терпеливо охраняя наш «тыл». Я крикнул ей, что всё в порядке, и она довольно заквакала в ответ.

Я велел лисам собрать сухие ветки и всё, что могло гореть. Они с энтузиазмом принялись за дело, таская в зубах палки, щепки и даже куски старой мебели из разрушенного храма.

Кот сидел на ступенях и молча наблюдал.

Через час у входа в храм был сложен приличный костер, но ждали мы до ночи, я знал, что духам так будет…легче. День для них тяжелое время, особенно для таких слабых духов как тут.

Когда все вокруг накрыли сумерки, я достал из своего пространственного кольца несколько духовных растений — те, что собрал еще в Диких Землях. Листья Духоцвета Равновесия, несколько веточек Серебристого Женьшеня, лепестки каких-то цветов, название которых я уже забыл.

— Что ты собираешься делать? — спросил Ли Бо, наблюдая за моими приготовлениями.

— Заварю чай, — просто ответил я. — Особенный чай.

Бессмертный хмыкнул, но ничего не сказал.

Я развёл костёр, используя искру Ци. Пламя затанцевало, отбрасывая прыгающие тени на стены руин.

Затем я поставил на огонь старый чайник, который нашел среди обломков храма. На удивление, он оказался почти цел, почему-то я подумал, что будет важным использовать именно храмовый чайник. После попросил Лянга налить туда воды и начал нагревать.

Пока вода закипала, я бросил в нее листья духовных растений. Сразу же воздух наполнился удивительным ароматом — сладковатым, травянистым, с нотками чего-то древнего и забытого.

— Этот запах… — прошептала Хрули, принюхиваясь. — Он такой… тёплый.

— Как летний луг, — добавила Джинг.

Я продолжал заваривать чай, пропуская через воду тонкие нити своей Радужной Ци. Не для того, чтобы усилить эффект растений, а чтобы… благословить. Наполнить этот чай своим намерением.

Намерением дать покой. Дать тепло. Дать освобождение.

Вода в чайнике начала светиться мягким радужным светом. Я контролировал температуру, вспоминая уроки Сонгшу. Слушал воду. Её шёпот. Её бормотание. И когда она наконец «закричала» — в тот самый момент перед кипением — я убрал огонь.

Чай был готов.

Я снял чайник с огня и поставил рядом с собой. Радужный пар поднимался из носика, окутывая меня лёгкой дымкой.

И я сел. Просто сел у костра и начал ждать.

Кот устроился рядом, свернувшись калачиком. Лисы легли по обе стороны от меня. Ло-Ло заползла на камень неподалеку. Даже Ли Бо притих, словно понимая, что сейчас происходит что-то важное.

Ночь становилась всё темнее. Звёзды ярче. Костер потрескивал, отбрасывая тёплый свет.

И тогда они начали приходить.

Сначала появилась одна маленькая тень. Она робко выползла из трещины в стене и замерла, словно не решаясь приблизиться.

Я не двигался. Просто смотрел. Я знал, что они все-таки придут, не удержатся. Тепло живых их…звало.

Тень медленно подплыла ближе. Она была бесформенной, размытой — едва различимой в темноте. Но я видел её триграммным зрением. Это была слабая душа. Почти стертая временем и негативной энергией.

Она приблизилась к костру и… замерла. Словно греясь.

— Тепло… — раздался тихий шепот. Такой тихий, что я едва расслышал. — Так тепло…

Следом появилась вторая тень. Потом третья. Четвёртая. Одна за другой, они начали выползать из своих укрытий — из трещин, из-под камней, из темноты храма.

Маленькие, слабые, почти невидимые души.

Они окружили костер, собравшись вокруг него, как мотыльки вокруг пламени. И все они шептали одно и то же:

— Тепло… так давно… так холодно было… тепло…

Я медленно поднял чайник и начал разливать чай. Не в чашки — их у меня не было. Просто лил чай на землю, создавая маленькие лужицы.

Пар от чая поднимался вверх, и в этом паре я начал создавать Символы.

Не Символы Изгнания. Не Символы Очищения.

Символы Упокоения.

Радужная Ци текла через мои пальцы, формируя в воздухе светящиеся иероглифы. Они были хрупкими, почти прозрачными — как сам пар. Я не вкладывал в них силу. Только намерение.

Пусть эти души найдут покой. Пусть они отпустят то, что держит их здесь. Пусть они уйдут… туда, где им будет лучше.

Символы медленно парили в воздухе, окружая костёр. Они светились мягким, тёплым светом — не ярким, не ослепляющим. Просто… добрым.

И души потянулись к ним.

Одна за другой, они начали прикасаться к Символам. И когда они касались… они начали растворяться.

Не исчезать. Не улетать на Небо, как я привык видеть. Нет.

Они просто… растворялись. В воздухе. В пространстве. Словно становились частью мира.

Одна из душ, прежде чем раствориться, прошептала:

— Я была пекарем… пекла хлеб… каждое утро… для монахов… мне нравилось… тепло печи… запах теста…

Потом заговорила вторая:

— Я ухаживал за садом… за цветами… каждый день поливал… они так красиво цвели…

И ещё одна:

— Я жила здесь с мужем… мы были счастливы… мы… я хочу найти его…

Голоса были тихими, почти неслышными. Но я слышал каждый. И я запоминал.

Каждая душа рассказывала маленькую историю своей жизни. Крупицы воспоминаний, которые они ещё сохранили. И прежде чем уйти, они делились этими крупицами со мной. Были среди них и души семьи того смотрителя храма. Мой пролитый чай, моя Ци и мое, намерение, словно растворяло те узы, то, что держало все эти души тут, в мире живых.

Я сидел у костра и слушал. Просто слушал.

Лисы тоже молчали, прижавшись друг к другу.

Души продолжали приходить. Одна за другой. Десятки, не сотни. Их было меньше, чем мне показалось, когда я впервые осмотрел храм триграммным зрением.

Чай в чайнике закончился, но я продолжал создавать Символы. Они парили в воздухе, окружая костёр и всех нас светящимся облаком.

И постепенно души начали исчезать.

Последняя, совсем маленькая, прошептала:

— Спасибо… так тепло… так хорошо… наконец-то… покой…

И растворилась.

Тишина.

Я огляделся триграммным зрением. Храм был пуст. Не осталось ни одной тени, ни одного злого духа. Даже негативная энергия, которая пропитывала это место, начала рассеиваться.

Место стало… чистым. Полностью.

Я выдохнул и откинулся назад, опираясь на руки. Усталость навалилась разом — я потратил много Ци на создание Символов. Хотя нет, дело было даже не только в Ци, а и в чем-то другом, будто помогая другим душам, я и сам расходовал энергию души.

Зато теперь внутри стало тепло.

Кот всё это время сидел рядом не шевелясь. Теперь он поднял голову и посмотрел на меня.

— Спасибо, что отпустил их, Праведник.

Оставался один вопрос. Что делать с котом?

Спасибо всем тем, кто читает и не забывает комментировать, это важно))