Мертвым – мертвое

Глава 43

Площадь платформы составляла три сотни метров. Теперь на ней возводили здания.

Кулхугара сидел в одноэтажном доме, имевшем форму полусферы — здесь располагался инженерный штаб — и рассматривал план будущей Цитадели. В её центре должна была быть площадь, выстеленная несколькими слоями металла, который выплавляли в печах, расположенных на дне ущелья — в крепости, которую построил для уцелевших мурскулов састар Равана.

Кулхугара не переставал удивляться той бездне воспоминаний, которую носил в себе каждый представитель его расы — стоило лишь пробудить их. «Генетическая память» — так называл это Равана. Память всех поколений мурскулов умещалась в мозгу Кулхугары и была к его услугам.

Прощальный подарок Нибиру направлялся к Земле. Заключённый в замороженный газ, он приближался к планете с огромной скоростью, и к его прибытию всё должно быть готово. В Цитадели, парящей в воздухе, недоступной для людских армий, зародыши будут в безопасности. Састар Равана сумеет сохранить их и вырастить из них воинов, каких ещё не знала раса мурскулов. И в следующий раз Красные врата откроются — нужно только ждать!

Кулхугара свернул план крепости и вышёл из дома. Над головой синело облачное небо, но с запада надвигалась гроза — там чернела огромная туча, похожая на распростёршего крылья ворона. Это планета навсегда останется для родившихся на ней мурскулов домом, но умирающая от холода Нибиру взывала к ним голосами миллиардов предков и требовала золота, необходимого для сохранения крупиц тепла. Кулхугара плохо понимал, как распылённые в воздухе частицы этого металла могут сберечь его, но это было истиной, священной и неоспоримой. Ему оставалось только принять её.

На платформу опустился корабль с грузом камней, предназначенных для строительства Цитадели, и Кулхугара поспешил к месту посадки, чтобы проследить за разгрузкой — эта партия должна была послужить основой донжона, и поэтому требовала особого внимания.

Мейстер сидел за столом и перебирал рассыпанные обсидиановые бусинки. Среди них попадались белые с голубыми прожилками, которые он откладывал в отдельную стеклянную коробочку. Это занятие не имело никакого смысла, просто ему нравилось прикасаться к гладкой выпуклой поверхности обработанного камня.

Через некоторое время Мейстер взял перо и записал в книгу, которую начал несколько недель назад, следующее: 'Сегодня я создал шедевр. Почти случайно, руководствуясь лишь наитием, внезапно нахлынувшим вдохновением. Говорят, именно так рождаются настоящие произведения искусства. Гениальность моего творения едва ли под силу оценить простому обывателю, но есть люди, которые, без сомнения, признают, что оно — свидетельство высокого мастерства и оригинального видения красоты, которая всегда была и остаётся понятием относительным и изменчивым, а потому не может пониматься как нечто абсолютное, то есть данное раз и навсегда. Я придерживался этого принципа в жизни и не вижу причин отказываться от него сейчас.

Моё творение действительно совершенно. Оно гармонично от первого и до последнего штриха! Я тщательно подбирал модели, инструменты и краски, долгие дни обдумывал композицию — и всё для того, чтобы объединить их в порыве вдохновения, водившего моими руками. Естественность расположения фигур — только кажущаяся. Я добился этого тщательным подбором, выверил каждый угол, перебрал десятки вариантов в поиске единственно возможного. Поистине упорный труд не отменяет вдохновения и наоборот. Только стремление создать предел совершенства позволяет достигнуть истинной гармонии, порождающей шедевр. И я в полной мере воплотил этот принцип в том полотне, которому посвятил несколько последних часов. Пусть я не пользовался ни кистью, ни долотом, ни камнем, ни даже пером — результат превзошёл любые потуги тех посредственностей, что пыжутся превзойти образцы истинных мастеров.

Средства не важны. Холст или мрамор, кисти или резец — лишь средства. Настоящий художник не будет их рабом. Он может и обязан творить из всего, что рождает в нём эстетический восторг и вдохновение.

Пусть я певец смерти и тления, недолговечности жизни, её хрупкости! Я горжусь этим! Я обнажил обратную сторону материи, превращая красоту в уродство, жизнь в смерть, нежность кожи в отвратительные язвы, гладкость форм в ландшафт ран, естественность движений в выломанность позы. На этом контрасте оживают все представления о красоте и, глядя на мои полотна, люди будут видеть совершенство, которое отвергнуто в них, и, чем отвратительнее будет то, что они увидят глазами, тем обворожительнее окажется то, что предстанет перед их внутренним взором'.

Мейстер положил перо и присыпал написанное песком. Затем повернулся и ещё раз окинул взглядом своё творение: юноша и девушка слились в страстных объятиях, но смерть уже сковала их движения, превратив порыв страсти и любви в непристойную позу. Тление распространялось по иссечённым телам, уничтожая некогда зовущую плоть, искажая черты и разрушая былую красоту.

Конечно, слегка удручала недолговечность творения — каждое лишнее трупное пятно нарушало совершенство композиции, но с другой стороны, разрушительной силе времени подвержено любое произведение искусства. Дольше всех стоят архитектурные памятники — если их не предадут огню завоеватели — на следующем месте скульптуры, но с ними нужно бережно обращаться. Книги, казалось бы, самые недолговечные и хрупкие, но ведь их можно переписывать сотни и тысячи раз. Так они способны избежать пожаров, наводнений и прочих напастей. Именно поэтому Мейстер решил не ограниваться «скульптурами», а запечатлевать их в виде рисунков и описаний, которые заносил в дневник.

Впрочем, его не смущала бренность композиций, которые порождало его воспалённое воображение: в любом случае он пережил бы любое из своих творений. С этим следовало смириться и просто создавать всё новые и новые шедевры, которые будут ужасать тех, кто обнаружит их, и восхищать истинных ценителей, гурманов от искусства, которые не пожалеют денег, чтобы лицезреть их или хотя бы услышать из чужих уст описание «скульптур» неизвестного мастера.