Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 8

Обхватив рюкзак и опершись спиной на стык между сидением и стеной, я в полудреме покачивался в вагоне. За окном в пустыне стали чаще попадаться камни и скалы. Кое-где молчаливыми исполинами, торча из барханов, проплывали руины, как напоминание о былом величии цивилизации. Ада не вернулась, видимо, ушла в вагон-столовую. Миха и Катя тоже дремали.

Расслабленной рукой я скользнул в рюкзак и достал баклажку. Отпив, убрал обратно и покосился на сохранный артефакт, который в темноте рюкзака подсвечивается светло-голубым. Пчелы в середине геля умиротворенные, будто не от них зависит судьба всего биоценоза Земли. Да и куда им о таком беспокоиться. А мне — в самую пору. Только идей пока примерно чуть больше, чем ноль. Ломиться на север, ориентируясь только на сказки Никифора дело заведомо прогарное. Но сидеть и ждать, как говорят, у бархана пыльную бурю, значит тратить ценное пчелиное время. А его Никифор обозначил очень конечным.

Почесав лоб, я накрыл артефакт с пчелами нижним бельем и, застегнув рюкзак, откинулся на спинку. Катя открыла глаза и посмотрела внимательно и с пониманием.

— О чем думаешь? — спросила она.

— Как выкручиваться, — честно ответил я.

Она вздохнула.

— Надо делать, как сказал дед Никифор…

— Говорить, Катенька, не мешки ворочать, — заметил я. — Сказать он сказал. Но без конкретики, маршрутов и направлений его слова не больше, чем детская байка.

— Что же делать-то тогда? — охнула Катя с досадой и сцепила пальцы на коленях так сильно, что тонкие косточки побелели.

— Есть у меня кое-какие варианты.

— Поделишься? — спросила она и подняла на меня ясные, изумрудного цвета глаза.

Я кивнул.

— Позже.

По зажатым плечам, вытянутой спине и губам, которые Катерина время от времени кусает не сложно догадаться — она хочет ехать на север, причем со мной. Но ответственности за пчел и так предостаточно, если тащить за собой еще и девушку нагрузки добавится, а профита нет. Миха в этом вопросе куда эффективнее. Но Катю я одну бросить тоже не могу, так что придется оставить и его, что бы защищал.

Солнце тем временем стало клониться к горизонту, разливая расплавленное золото на барханы, которые выступают из тела пустыни, как спины громадных рыб. О рыбах много статей на этаже обучения, их я читал, когда опекун подключал смартфон к общей базе. Эти рыбы вообще-то не рыбы, а млекопитающие, размером больше человека в восемнадцать раз. Они почти не пострадали от исчезновения пчел, только ушли дальше от берегов, чтобы меньше сталкиваться с судами Лютецкого. Он ведет отлов рыбы, для прокорма Красного града и продажи, но, учитывая скорость отлова, процесс этот в перспективе закончится.

— Замедляемся, — заметила Катя, глядя как солнце опустило край за бархан.

Я прислушался, но только через пару минут ощутил, как покачивания вагонов стали плавнее, а стук колес размеренней.

— В тебя измеритель встроен? — хмыкнул я впечатлившись.

На это она загадочно улыбнулась и, поморгав пушистыми ресницами, снова отвернулась к окну. Поезд некоторое время замедлялся, а когда пополз совсем неспешно, из мегафона над дверью прозвучал голос проводника.

— Внимание, пассажиры, мы прибываем к песочной станции сорок пять. Стоянка сорок минут, просьба от вагонов далеко не отходить и соблюдать технику безопасности. Ждать никого не будем.

Через десять минут послышался скрип колес о рельсы, шипение пара и клапанов, за окнами опустились облачка малинового пара, и поезд плавно остановился. Слева прямо из бархана торчит на бетонных сваях гранитная плита, сверху лист металла вместо крыши. Три человека ждут на станции, оглядываясь и переступая с ноги на ногу. Двое с небольшими сумками, а третий пассажир немолодая женщина с башней чемоданов.

Катя, уткнувшись носом в стекло, проговорила с изумлением:

— А где же лавочки? Поезд так редко ходит. Им что, на ногах ждать?

Я предположил:

— Возможно, сорок пятая станция не то место, где люди хотят сидеть на лавочках.

— Да не в этом дело, — возмутилась она. — Но можно же хотя бы немного позаботиться о людях.

Она поднялась.

— Ты куда? — спросил я.

— Пойду спрошу, почему на станции нет лавочек, — сообщила брюнетка деловито и перелезла через вытянутые ноги Михи, который все еще посапывает. — Колени разомну.

— То есть пока убегали, тебе разминки не хватило? — поинтересовался я и тоже поднялся, закидывая рюкзак на спину.

Она покачала головой со словами:

— Это другое. А ты чего встал?

— Думаешь, я тебя отпущу одну?

— Я взрослая девочка, — отозвалась Катя, но по улыбке видно, забота ей приятна.

Перешагивая Миху, я зацепил его коленку носком, детина всхрапнул и проснулся. Увидев нас в проходе, выпучил глаза и резко сел.

— Что такое? Приехали?

— Еще сорок пятая станция, — ответил я. — Спи.

Смачно хрустнув шеей так, что и мне захотелось, Миха потянулся и встал, сообщив:

— С вами выйду. Воздухом подышу.

— Раскаленным? — уточнил я со смешком.

Миха кивнул.

— Ага. А то от этой вентиляции нос замерз.

— На тебя не угодишь.

— Угодишь, — убежденно проговорил Миха. — Я привык к солнцу и жаре. А тут дубак, у меня вон, пупырки.

Для пущего эффекта он поднял локоть и продемонстрировал трицепс в крупной гусиной коже.

Из вагона мы спрыгивали на перрон по очереди. Песок сухо хрустел под ботинками, пустынный ветер завывал протяжно и заунывно, но шипение локомотива бодро разбавляло эту мелодию барханов.

Выпятив грудь, Миха сладко вдохнул сухой воздух и проговорил, расплывшись в довольной улыбке:

— Вот это я понимаю. Тепло, хорошо. А то от холода кости не шевелятся и мышцы дубеют.

Я размял шею и плечи, а Катя обернулась на детину и отозвалась:

— Можно подумать, ты в морозилке ехал.

— Чем не морозилка? — удивился Миха. — Я озяб, как голая девка на рассвете.

— Будто много ты видел на рассвете голых девок, — хмыкнула Катя и, потянувшись стройной фигуркой, зашагала к краю платформы.

Я предостерег:

— Осторожней там.

Катя отмахнулась.

— Что вы со мной, как с фарфоровой.

Подойдя к ступенькам, она присела и стал что-то разглядывать, а Миха, покачал головой и сказал, вытирая с губ налипший песок:

— Вот нос свой везде сует. Потом спасай ее.

— Вроде пока не совала, — заметил я.

— Это ты просто не знаешь, — кивая, проговорил детина. — С кочевниками-то ладно, они сами полезли. Но в дрезину-то Катерина нарочно залезла.

— Тоже верно, — улыбнулся я, разглядывая, как Катя на корточках что-то бормочет и рассматривает на ступеньках.

Миха продолжил:

— А было как-то вот что. Приехали в «Медный ковчег» странствующие певцы. Пели хорошо, ничего не скажешь. Катерина к ним пристала, чтоб дуэтом петь. Они и не против были. Только ночью чуть не увезли насильно. Продать кочевникам хотели. Я тогда троим хрусло-то поразукрасил, хе-хе.

— Ты хороший друг, — согласился я.

На что Миха развернулся и сурово надвинул брови со словами:

— То-то и оно. Вижу, как ты на Катерину смотришь. И вот я тебе что скажу: вздумаешь ее обидеть, не посмотрю, что ловкий. Извернусь и пришибу. Понял?

Он выжидательно на меня уставился. То, что Миха мой интерес к брюнетке заметил, я понял сразу, хотя ни в чем, кроме спасения от кочевников, его не проявлял. Да и поступил бы так любой нормальный мужчина. Но Катя и правда, как глоток прохладной воды в этой пустыне, такую хочется оберегать, пылинки сдувать, чтобы пальчик не прищемила и не запнулась ненароком. Слишком открытая и чистая для тягот дороги и разных передряг. Хотя чистота не помешала ей упереть артефакт у служебников, что значит, не такой уж она и козий пушок.

Ответив на взгляд Михи, я проговорил:

— Я не собирался ее обижать.

— Знаю я вас, оазисных, — фыркнул он. — Был один уже. Лет пять назад. Все заезжал, в уши ей желтую воду лил, обещал забрать в Красный град, в поднебесный человейник жить. А потом перестал приезжать. Заезжие оазисные сказали, что женился. Катя неделю рыдала. Голос чуть не потеряла. Месяц петь не могла.

— Швора, тот оазисный, — согласился я, и самому стало горько, когда представил заплаканную Катю с опухшими глазами и красным носом.

Миха кивнул.

— Швора и есть, — подтвердил он. — В общем я тебя предупредил. Она мне как сестра младшая. Обидишь — прибью.

На том порешили. Проводник с окулярами, которые надвинул на глаза, тем временем помогал пассажирам грузить вещи в багажный вагон. Двое справились быстро, а женщина возилась с чемоданами, пытаясь их затащить внутрь, но те падали, башня разваливалась, а женщина всплескивала руками и причитала. Проводник пытался ей помочь, но он тоже не молод для такой работы.

— Надо помочь, — проговорил я, глядя на их старания, и крикнул Кате: — Катенька, ты бы шла в вагон!

Повернув счастливое личико, она помахала рукой и отозвалась:

— Тут ящерица! Я еще побуду!

— Только не сходи с перрона! — наказал я.

Она покивала, и мы с Михой трусцой подбежали к женщине и проводнику. В близи женщина оказалась бодренькой старушкой с живыми глазами и откуда-то идеальными зубами.

Миха подскочил к ней первым и залихватски гоготнул:

— Давайте-ка лучше мы.

От неожиданности женщина охнула и отшагнула, ухватившись за сердце, но потом с облегчением выдохнула.

— Ой, ну слава богу, — проговорила она. — Намаялась я с этими чемоданами. Хотела все бросить, так дочка наказала брать все, что увезу. Переезжаю я к ней в Рязна град.

— Бережливая у вас дочка, — похвалил я, хватая ближайший чемодан, который по весу оказался не меньше пуда, и закинул его в вагон, куда уже залез Миха, где и принимает.

Женщина отмахнулась.

— Да не бережливая, а скупердяйка. Говорю. На кой-тебе старая швейная машинка? Ты ж шить-то не умеешь. А она «научусь и буду рубы зарабатывать сама, а не на шее у мужа сидеть».

— Так она еще и помогать хочет, — отозвался я, кидая второй чемодан Михе. — Похвально же.

Ловя чемодан, Миха согласился:

— Ну да. Все бы так. А то «то не хочу, это не буду, а ты мне давай все и сразу». Как, говорите звать, вашу дочку?

Цокнув языком, женщина покачала головой, хотя гордую улыбку за то, что вырастила такую, оказывается, замечательную дочь, скрыть не смогла.

— Так за мужем она, говорю ж, — сообщила она и приложила ладонь к щеке.

Приняв очередной чемодан, Миха с нарочной досадой вздохнул.

— Эх, вот опять не успел.

— Ничего-ничего, — поторопилась успокоить его женщина, — такие хорошие парни всегда нарасхват. Выручили вы меня, вот честное слово.

— Да бросьте, мать, — улыбнулся Миха. — Как же не помочь.

Женщина чему-то закивала.

— Станция-то здесь нелюдимая, мало кто выходит на перрон. Оно и понятно. Тварей к вечеру вылезает, лишний раз нос из дому не высунешь. А девушка ваша, во-он, там, зачем с перрона спустилась? Вы ей скажите, что не надо. Опасно это.

Мы с Михой разом обернулись. Катя, увлеченная ящерицей, спустилась по ступенькам на песок и продолжает рассматривать. В груди у меня шевельнулось недоброе, сердце заработало быстрее. Швырнув последний чемодан, я побежал к ней, крича на бегу:

— Катя! Поднимись быстро!

Оглянувшись, она прищурилась от солнца и снова помахала с улыбкой, видимо, не расслышав. Я снова проорал, уже громче:

— На перрон, говорю!

Отмахнувшись, она снова присела к ящерице, а я ускорился. И очень вовремя, потому что нос неожиданно уловил незнакомы запах, и он мне не понравился. Резкий, кисловатый, сухой. Пока он слабоват, но по мере приближения к Кате, становится сильнее.

Проигнорировав ступеньки, я сиганул с перрона прямо на песок и приземлился рядом с Катей. Девушка вздрогнула, а зеленая ящерка, которую она с таким рвением изучала, шмыгнула куда-то в песок.

Развернувшись ко мне с надвинутыми бровями, Катя уперла кулаки в бока и проговорила недовольно:

— Ну и зачем ты ее напугал?

— Всё, — скомандовал я, — экскурсия с пресмыкающимися закончена. Пойдем.

Объяснить ей все собирался по пути в поезд, но брюнетка решила проявить характер и, вскинув подбородок, резко пригладила волосы и выдохнула:

— Чего это ты раскомандовался? Поезд стоит еще двадцать минут. Я здесь рядом. Что я, маленькая, чтобы за мной бегать?

После чего резво зашагала к песчаному холмику, где скрылась ящерица. Пришлось рвануть за ней, но когда догнал, Катя припустила еще резвее, бросив через плечо:

— Да ну что ты в самом деле!

— Катя, проводник предостерег спускаться с перрона! — предупредил я громко, буксуя по рыхлому песку.

Звонко рассмеявшись, Катя отозвалась, с легкостью молодой козочки взбираясь на бархан:

— Лучше скажи, что захотелось покомандовать. Иди, вон, блондинку строй.

— Что? Да какая муха тебя укусила?

От перрона мы отошли метров на двадцать, что относительно недалеко, но кислый, резкий запах стал сильнее, и кулаки у меня непроизвольно сжались.

— Катенька, ну в самом деле, что ты как маленькая, — взмолился я. — Проводник не стал бы предупреждать просто так.

— Или ему просто не хочется собирать потом по всей пустыне пассажиров, который вышли размяться и разбрелись, как козы.

— Что тоже обоснованно, — согласился я. — Мы и так умотали далеко из-за твоей ящерки.

— А я тебя с собой не звала, — хихикнул брюнетка, — сам увязался.

На упрямство Катерины осталось только развести руками. Но дальше ей гоняться за ящерицами не позволю, если продолжит скакать по барханам, придется закинуть на плечо и тащить обратно в поезд.

Она тем временем залезла на самый верх и обернулась с лучезарной улыбкой, глядя сверху вниз. Несколько секунд она улыбалась, но потом улыбка стала меркнуть, и лицо быстро приобретало сперва сосредоточенное, а затем встревоженное выражение. Развернувшись полубоком к пустыне, она будто к чему-то сосредоточенно прислушалась, а потом глянула на меня и шепнула побелевшими губами:

— Кажется, ты прав.

Выругавшись под нос, я догнал ее и цапнул за руку, не дожидаясь объяснений в чем конкретно прав.

— А ты думала, я от нечего делать за тобой гоняюсь?

— Если честно, почти, — отозвалась Катя, уже не сопротивляясь тому, что я тащу ее обратно к перрону, где малиновым паром пыхтит локомотив.

Кислый запах все усиливался, бежать по песку тяжело, и чем быстрее пытаешься передвигать ногами, тем сильнее они вязнут и буксуют. Проводник на перроне к этому моменту подбежал к самому краю и что-то подкрутил в окулярах, которые делают его похожим на громадную жабу, каких видел в смартфоне.

Схватившись за опору навеса, он указал куда-то нам за спины и прокричал:

— Быстрее!

Кислая вонь стала невыносимой, засвербело в носу, а Катя взвизгнула:

— Оно сзади! Скрипит!

Скрипит оно или нет, мне не слышно, но отлично чуется запашок, от которого слезятся глаза. На бегу я обернулся, и по спине прокатилась струя горячего пота, а в груди застучало быстрее, разгоняя кровь, чтобы шевелился проворнее.

Звери в пустыне встречаются не часто, и все больше где-нибудь подальше от людских маршрутов. Но иногда, когда становится совсем голодно, набираются смелости и вылезают к трактам и железным дорогам. Если бы это были безобидные дикие верблюды, я бы сам полез погладить. Но инсектицид Лютецкого повлиял не только на пчел, но и на некоторых зверей. В народе их стали звать просто твари.

Одна из них сейчас гонится за нами.

Ящероподобная зверина размером с верблюда размашистыми прыжками сокращает расстояние до нас. Морда в песке, пасть время от времени открывается, а в ней блестят ряды коротких, но острых зубов. Глаза на выкате, на голове гребень налился краснотой, что говорит: тварь настроена атаковать.

— Ой, мамочки! — пискнула Катя, после того как тоже оглянулась.

— Это, наверное, мама той ящерки, за которой ты гонялась, — бросил я, ускоряясь и утаскивая девушку за собой. До ступенек метров пять, но и тварина позади пахнет так, что вот-вот цапнет за голову.

— Так я же просто посмотреть хотела! — чуть не плача, выкрикнула Катерина, спотыкаясь и замедляя бег.

— Она об этом не знает!

Катя опять оглянулась и всхлипнула:

— Не успеем, Андрей!

Вывернув шею, я снова выругался и с о всей силы швырнул Катю вперед к ступенькам. Броска хватило, чтобы она с тихих возгласом приземлилась рядом с ними, а я резко развернулся назад и, заняв боевую стойку, заорал:

— Ну! Давай!

__________________________Вот такая движуха продолжается. Пишите ваши комментарии к книге. Чем больше ваших отзывов, тем быстрее работается. Самые активные получат чибиков к себе в гостевой после завершения книги. 👍 Ну и не забывайте добавлять в библиотеку и подписываться на меня. Есть много задумок для книг. Будете знать, когда они превратятся в романы. Или серии. 😎