Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 1

Ветер обжег лицо, песок захрустел на зубах, а нос засвербило от незнакомых запахов, когда я шагнул на бархан. Отплевавшись, поднял голову, приложив ладонь козырьком ко лбу. В небе белесое жгучее солнце, которое будет нещадно палить до самого заката, пока не нырнет за горизонт. Тогда воздух быстро остынет, песчаный овес покроется росой, и несколько часов можно будет продолжать дорогу в прохладе.

— Ну хоть так.

Я оглянулся. Следы по песку за мной вьются дорожкой, но минут через тридцать ветер сравняет их с барханами. Тем лучше. Служебникам Оазис-Техно будет труднее напасть на мой след. Изначально двигаться по дороге не стал, так легче всего меня обнаружить. Пришлось сразу сойти и двое суток мучительно буксовать по рыхлому, мелкому песку.

Хлопнул ладонью по баклажке на бедре — меньше половины, значит, придется зайти на постоялый двор. Но служебники люди алчные, и стремятся урвать побольше рубов, провизии и, конечно, кислорода, поскольку после вымирания пчел с ним стало туго. То есть очень мотивированы. Устроиться служкой в Оазис-Техно работа хоть и не благодарная, но стабильно есть вода, еда и бесплатные кислородные пайки. Плюс — Оазис-Техно за особые заслуги дает жилые капсулы в человейниках Красного града. Что значит, мотивации догнать меня у служебников еще больше, так что надо шевелить ногами.

На очередной бархан я забирался долго, пустынные ботинки вязли в мелком песке, я сползал и чертыхался, отплевываясь от вязкой пыли. Но, когда забрался, с высоты открылся обзор на дорогу из бетонных блоков. Ее предусмотрительно огородили по обочинам каменными плитами, но ветер все равно регулярно нагоняет песок, так что три раза в сутки по дороге ползет автоматон Оазис-Техно с малиновым артефактом внутри и убирает желтые горки.

Через двести метров от бархана у обочины блестит металлической крышей постоялый двор с выведенной желтой краской табличкой «Медный ковчег». Рядом припаркованы песочные дрезины на магнитных подушках, рядом ветряк, что роскошь для простого двора. И полые трубы по кругу, глубоко вогнанные в песок, для отпугивания пустынных тварей. Значит постоялый двор богатый, и можно разжиться запасами воды. На крыше и вокруг постоялого двора что-то жуют козы. Я потянул носом — тянет едой и топливом песочной дрезины.

Хороший знак.

Скатившись по бархану, я спрыгнул на дорогу и через три минуты толкнул дверь постоялого двора. В нос ударили запахи тушеного мяса и картошки, во что трудно поверить — она хоть и не требует опыления и не прихотлива, но на юге жара. Значит привозят, как и мясо, дороже которого только кислород. В помещении людно, стоит гогот, гитарист что-то перебирает на струнах, а зеленоглазая брюнетка с третьим размером томно поет о романтике дорог невероятно чистым голосом. Удивительно, откуда на постоялом дворе такая звонкоголосая красавица.

У барной стойки седоволосый мужчина с изрытым морщинами лицом и в кожаной жилетке на голое тело. Когда я подошел, он спросил меня хрипло, но вежливо:

— На долго или проездом?

— Проездом, — ответил я и положил на столешницу баклажку, прикидывая, задержаться здесь максимум на полчаса. — Мне бы запасы пополнить и горло промочить.

Бармен хмыкнул и вытащил из-под столешницы шланг.

— Это всегда можно, — ответил он и отвинтил крышку баклажки, после чего воткнул шланг в горлышко, и вода бодро зажурчала. — У меня и перекусить есть. Поди голодный. Физиономия у тебя, парень, отощавшая. Вроде молодой, волосы вон, какие густые, чернявые, а глаза ввалились. Никак бежишь куда. Или от кого.

Не ел я со позавчерашнего дня. Успел только поужинать в столовой концерна Оазис-Техно и уйти с ночной смены спать. В концерне работал в среднем звене отдела разработок. Теперь не работаю. Сам виноват: не стоило говорить с коллегой о выводе зеленых ферм в свободное пользование для всех людей. Моя идея дошла до самого Лютецкого. Ему не понравилось.

Я кашлянул, глядя на то, как вода льется в баклажку, и ответил:

— Поесть не откажусь.

Бармен в душу лезть не стал, хотя по глазам видно — проницательный. Мне бы такую проницательности, когда рассказывал Козельскому, которого считал надежным, об идеях свободных ферм.

— Есть тушеная козлятина, — сообщил седовласый и убрал шланг из горлышка баклажки. — С картошкой и грибной подливой.

Я кивнул, а бармен добавил:

— Тысяча рубов.

— Ого, — удивился я больше для виду, поскольку мясо и правда стоит дорого.

Бармен пожал плечами.

— А ты чего хотел? Козлятина хоть и есть, но козы тоже требуют выкормки. А у нас козлячья трава на сто верст вокруг не растет.

Я кивнул. После коллапса трава осталась только в местах с мягким климатом. Но почти весь юг, средняя и центральная полоса превратились в пустыни, где-то песчаные, где-то каменистые. Там отлично растет верблюжья колючка и перекати поле. Для коз то, что нужно, но людям невкусно.

Обернувшись, бармен свистнул в сторону кухни, из двери тут же выплыла пышная женщина примерно одного возраста с барменом, в блузке с глубоченным вырезом. Она вынесла на подносе тарелку с дымящимся мясом в картофельно-грибной подливе и поставила передо мной. От одуряющего запаха рот наполнился слюной.

— И не скажешь, что козлятина, — впечатлился я и вытащил из нагрудного кармана на столешницу перед барменом тысячу рубов.

— Жена у меня мастерица, — согласился бармен и убрал деньги в кассу.

В желудке голодно заурчало, я взялся за ложку, но только поднес ко рту, как нос запоздало уловил запах чужака, и в спину прилетел удар. Ложку выбило, а мясо с картошкой зрелищно полетело по воздуху, чтобы шлепнуться на полку с банками.

Я резко развернулся для ответного толчка, и очень вовремя, потому что успел увернуться от кулака, который летел в нос. Хозяин кулака, крепкий детина примерно моего возраста с широкими плечами, большим подбородком и курчавыми волосами, заревел:

— Ах ты тварина оазисная!

И снова кинулся в атаку. Я уклонился легко, тренировки по самбо не прошли даром: в полете перехватил руку детины и, уведя на болевую, ударил под колено. Тот глухо зарычал и упал на живот, а я додавил болевую, не дав ему вывернуться.

— Я тебя не трогал, — сказала я.

— Пусти, — прохрипел он зло, — мразь оазисная.

Не отпуская, я проговорил:

— Как ты понял про Оазис-Техно?

— Нашивка… — все так же зло отозвался детина, лежа носом в пол. — На локте…

Когда я убегал из от служебников, на бегу сорвал все бейджики и нашивки, но, видимо, одну пропустил. Сотрудников концерна за пределами столицы не любят. После того, как ее перенесли на юг, до коллапса, было спокойно, но потом кто-то пустил слух, что мы купаемся в зелени, кислороде и еде. Что правда лишь от части: бесконечный доступ к ресурсам есть только у верхушки. Остальные пашут за пайки и рубы. Если бы до переноса столицы знали, что на юге климат станет хуже, выбрали бы другой град. Теперь дергаться поздно, ресурсов на новый перенос нет.

Чуть придавив детину, я наклонился и проговорил:

— Я не с ними. Понял?

Тот нехотя ответил, все так же упираясь лицом в пол:

— Понял…

— Я тебя сейчас отпущу, а ты спокойно встанешь и отвалишь от меня. Ясно?

Детина зло запыхтел, не собираясь успокаиваться, а седой бармен, который с интересом наблюдал, вытащил из-под столешницы арбалет и положил на стойку со ловами:

— Если не ясно, я подсоблю. Будешь мне проблемы учинять, выгоню к чертовой бабушке. Еще раз и прощевай. Харчевайся и живи вон, на дворе у Сопочки.

— Помилуй, Никифор, — прохрипел детина. — У Сопочки из жратвы одна грибница, вода грязная. И переть до нее десять километров.

— Вот и мотай на ус, — хмыкнул бармен и кивнул мне. — Отпускай его, парень. Не дернется он. Да?

Детина неловко закивал, потому как кивать придавленным к полу не удобно. Осторожно я его отпустил, держась наготове, если его снова перемкнет. Но парень поднялся и, отряхнувшись поковылял к дальнему столу, где мешком плюхнулся на стул и уставился на меня тяжелым взглядом.

Бармен достал мне новую ложку, я вернулся за стойку и стал есть, а он произнес:

— Значит, не из оазисных, говоришь? Навыки-то у тебя ловкие. Таким на улице не учат.

— Я был оазисным, — признался я негромко, решив, что раз дед пришел на помощь, то едва ли станет вредить. Во всяком случае, сразу.

— Не поделили чего? — предположил бармен.

Осталось только покивать.

— Не сошелся взглядами.

— Рубов больше захотел?

— Наоборот, — качая головой, отозвался я и отправил в рот ложку с мясом. — Для людей хотел бесплатные зеленые фермы.

Глаза седоволосого округлись, он хохотнул.

— Для всех что ли?

— Угу.

— И что сказал наш великий Лютецкий?

Я окинул себя коротким взглядом и проговорил:

— Раз я здесь, понятно что.

— И то верно, — согласился бармен и поставил передо мной стакан со льдом. — Угощайся.

Лед в наше время лакомство для среднего класса. Морозить его мало кто может позволить, а тает твердая вода быстро, что значит хранить негде.

Ноздри защекотало прохладой и запахом морозильника, который знаю по этажу хранения. Там я мелким был пару раз с опекуном на экскурсии. Ходили слухи, что на этаже хранят не только продукты, но и замороженных зверей. Но кто в такое поверит, слишком много энергии артефактов нужно для поддержания холода.

Прищурившись, я покосился на лед и проговорил:

— Это откуда у вас такие щедроты?

— Откуда надо, — хмыкнул седоволосый и покивал на стакан. — Ты грызи, грызи. За счет заведения.

— Не люблю быть должником, — сообщил я.

Бармен пояснил:

— Это не в долг, а в благодарность. Тем, кто может супротив Оазиса слово сказать, у меня всегда рады.

Погрызть холодного льда после двух суток бега по изнуряющему пеклу соблазн велик, я подтянул стакан, но предупредил:

— Платить не буду. Сам сказал — благодарность.

Тот облокотился на столешницу и усмехнулся.

— Не боись. Звать меня Никифор. Все знают, я слово свое держу. В моем «Медном ковчеге» разжиться есть чем, так что не обеднею. А человека хорошего уважу. А ты, глядишь, и скажешь, что у Никифора сытно и обслуживают хорошо. Сарафанное радио в наши времена лучшая слава.

Он протянул мне ладонь с сухими жилистыми пальцами, я секунду примерялся, но все же пожал и представился:

— Андрей.

— Будь здрав, Андрей, — закряхтел довольно Никифор.

Брюнетка в этот момент засадила особо высокую ноту, я даже оглянулся. Красивая. Платье из простой серой ткани, но пошито по фигуре, ноги стройные, бедра округлые, а в вырезе призывно колышется грудь. Сюда мнее её запах не доходит, сквозняк в другую сторону, но такая точно пахнет классно.

Никифор усмехнулся и прищурился.

— Это наша звездочка, Катерина Ковалевская, — сообщил он. — Красивая девка, и поет хорошо. Да только в наших краях без толку пропадет.

Разглядывая Катерину, я цапнул кусок льда и отправил в рот. Приятный холод растекся по языку, и чистая, сладковатая вода потекла в горло.

— Почему пропадет? — спросил я, гоняя быстро тающую ледышку по зубам.

Никифор развел руками.

— Сам подумай, Андрей. Постоялый двор у меня хоть и хороший, но сюда часто заезжает всякий сброд. А она с такой внешностью, как мед для пчел. Только слетаются на нее далеко не пчелы. Годных людей, вроде тебя, тут бывает мало.

— Это как вы поняли, что я годный? — поинтересовался я, все еще поглядывая на Катю, которая самозабвенно поет и не видит, как за дальним столом двое кочевников смотрят на нее голодными глазами.

Я всю жизнь прожил в граде за стеной, но кочевников несколько раз видел на водяных базарах. Они там пополняют запасы. Кочевников в Красный град пускают неохотно, но запретить проход не могут, согласно праву на воду.

Они всегда суховатые, поджарые с обветренными и потемневшими от солнца лицами. Те, что за столом, такие же, только щуплые какие-то. Возможно, голодали. По слухам кочевники, живут на подножном корме и не гнушаются грабежом.

В песне наступила модуляция, Катерина эффектно закинула голову, а кочевники с ухмылками переглянулись.

Я спросил Никифора:

— Не боитесь, что ее кто-нибудь обидит?

— Боюсь, — кивая отозвался дед. — Но запретить ей выступать не могу. Как-никак, а рубы постояльцы платят. Ей же надо на что-то жить. Ты молодой еще, не помнишь, как оно было. Лет-то тебе сколько?

— Двадцать пять в том месяце исполнилось.

Никифор убрал арбалет под стойку и принялся вытирать тряпкой деревянную плошку.

— Во, — произнес он, — ты поди только родился, когда в двухтысячном случился коллапс. До него было славно, и нам казалось, впереди полеты на Марс и биочипирование. Никто не знал, что все обернется вот так.

Никифор кивнул на окно, за которым по бархану летит перекати-поле и солнце медленно ползет к горизонту, чтобы через несколько часов дать земле немного ночной прохлады. Как было до коллапса, я знал только со слов других и из рассказов опекуна, а он разговорчивостью не отличался.

Отправив в рот еще один кусок льда, я поинтересовался:

— Раньше было лучше?

Бармен скривил губы в горькой ухмылке, во взгляде проступила ностальгия, он хмыкнул.

— Хо… Еще как. Тогда я был моложе. Деревья были большими и с зелеными листьями. Ты когда-нибудь видел дерево, Андрей?

— На смартфоне.

Он покачал головой.

— Смартфон — это не то. Дерево пахнет. И листья пахнут. А когда яблони цветут… Ууу… Запах сладкий-сладкий. Сграбастаешь Полинку, утащишь в сад и давай целовать. А она хохочет, отбивается. Но понарошку.

Лицо бармена застыло, он уставился в точку на столешнице, продолжая натирать плошку, а я снова оглянулся на помост. Катя допела и стала спускаться с него, а двое кочевников поднялись из-за стола и направились к ее каморке.

— Подождите-ка, Никифор, — мрачно попросил я и поднялся.

Боец я не то чтобы великий, да и своих дел хватает, но на тренировках держался крепким середняком, и закрыть глаза, когда обижают женщин не могу. Куда и зачем пошли кочевники, догадаться несложно. Сквозняк принес порцию запахов с их стороны, я потянул носом, покривился: несет от кочевников сухой, старой одеждой и немытыми телами. Их двое, щуплые, но жилистые, есть надежда просто их напугать.

Когда они шмыгнули в двери каморки, я рванул следом и вбежал в момент, когда один схватил Катю за руку.

— Пусти ее, — приказал я отрывисто.

Оба кочевника резко развернулись на меня и переглянулись. Оба с угловатыми лицами и заостренными от нелегкой жизни носами, но мясо на руках есть, хоть и сухое. Если нападут разом, отбиваться будет тяжко, одного надо вырубать сразу.

У того, что держит Катю, на щеке шрам. Он все-таки разжал пальцы, но когда девушка дернулась в сторону, перегородил путь рукой, а мне сказал:

— А ты очередь что ли занимал?

— Допустим, — спокойно ответил я, приметив справа глиняный кувшин с толстым дном и стенками.

Кочевник со шрамом усмехнулся.

— Подвинешься. Кто первый встал, того и тапки.

Катя за его спиной всхлипнула и зажала рот ладонями, в глазах заблестела влага. Второй кочевник сально заулыбался и присел в изготовительной позе, положив ладонь на бедро. Вероятно, там прячет нож. У шрамированного, скорее всего, такой же, слишком уверенно и развязно держится.

— Ну что, парень, — хмыкнул он, — уступишь самочку или надо объяснить?

Девушка снова рванулась в сторону, но кочевник схватил ее за руку и дернул к себе. Катя вскрикнула, он едко скривился и потянулся к бедру, а второй резко шагнул ко мне, занося кулак.

Я успел увернуться и схватить кувшин, а когда в руке кочевника блеснуло лезвие, обрушил на голову. Он хрипло застонал и, обмякнув, под звон осколков грохнулся на пол. Шрамированный на секунду замешкался, Катя в этот момент с размаху ударила его каблуком по голени. Тот зашипел и согнулся от боли, а Катя ломанулась мимо меня в дверь, обдав мятным сладковатым ароматом.

— Швора… — выругался шрамированный, хватаясь за ногу и, прихрамывая, попытался догнать, но я перехватил и сделал подсечку.

Тот с руганью грохнулся, я выдохнул —кочевники оказались слабыми противниками, но из-за спины меня хрипло окликнули. Я сжал кулаки и резко развернулся ко второму кочевнику с окровавленным лбом. Он шатается, но сжимает в правой руке нож.

— В героя решил поиграть, сопляк? — прохрипел он.

Я промолчал и согнул колени для атаки. Кочевник рванул на меня резко и умело. Увернуться я смог, но тот, что со шрамом, с пола ухватил за ногу и дернул. Я не устоял и с руганью грохнулся на спину, а шрамированный тут же поймал меня в удушающий захват и скомандовал приятелю:

— Проучи его. Не сильно, но чтобы не догнал.

Горло сдавило, легкие запекло от нехватки воздуха, а в голове запульсировало от напряжения. Я рванулся и зарычал в попытке освободиться, но кочевник держит, как клещами.

Пока я боролся с захватом, его приятель с перекошенной, окровавленной рожей оскалился, не решаясь подступиться, чтобы не получить ботинком по морде. Затем обошел сбоку и наклонился, довольно лыбясь.

— Сейчас мы тебя подправим.

Он поднял нож и покрутил перед моим лицом. В крови закипело сильнее, я снова рванулся из захвата, но кочевник оказался на удивление сильным для такого щуплого. Тот, что с ножом приставил мне к лицу холодное лезвие, но черкануть не успел — в дверях появился детина, которого я скрутил у барной стойки.

— Эй! — гаркнул он и с размаху пнул массивным ботинком того, что с ножом, по лицу.

Кочевника откинуло к стене, а нож вылетел и упал куда-то в угол. Следом в дверях возник Никифор с арбалетом и нацелил в голову шрамированному.

— Отпустил его, — приказал дед.

Под прицелом кочевник сразу присмирел и разжал хватку. В легкие полился спасительный воздух, я стал хватать его ртом, кашляя и хрипя. Детина подал мне руку, я поднялся, а Никифор пригрозил кочевнику:

— Пять секунд, чтобы вы убрались. Больше не заходите, пристрелю.

Кочевник поднялся и помог встать второму. Под пристальным контролем Никифора и его арбалета вдвоем они покинули постоялый двор, хромая и отплевываясь кровью.

— Цел? — спросил детина.

В легких еще саднило, а шея болела от захвата, но я кивнул.

— Не думал, что поможешь.

Парень неловко поморщил мясистые губы и сказал:

— Ты ж Катерину спасал. Я ж сперва подумал, ты тварь оазисная. Ну… нашивки, все такое. А ты вон, человек. Я Михаил. Можно Миха. Обращайся. И ты это… Не серчай, что я в морду тебе дать хотел.

Протянув ладонь, он широко и неумело улыбнулся, я кивнул и пожал руку.

— Андрей.

Михаил оказался козоводом с хозяйства в паре километров от постоялого двора. Раньше коз было много, но за последние два года поголовье сократилось из-за засухи и голода. Хозяйство разорилось, он продал оставшихся пятерых коз Никифору и теперь живет здесь.

Катя, дрожа как росинка на ветке, усадила меня за барную стойку и пыталась приложить к шее холодные камни, боясь, что меня поранили.

— Их же было двое… — лепетала она, пока я аккуратно отказывался от каменных компрессов. — Как не побоялся… Ой… не представляю, что было бы, если б не ты.

Мне осталось только многозначительно покашлять, а дед Никифор проговорил, снова пряча ружье:

— Да понятно, что было бы. Попортили б тебя и все. А там прямая дорога в шпильки. Сколько раз говорил, не место тебе тут петь. Но кто ж меня слушает.

Щеки Кати побелели, вместо моей шеи, она приложила камень к своей и проговорила негромко:

— Не буду я нахлебницей, дядь Никифор. Какие никакие, а рубы. Я тоже зарабатываю и помогаю.

— Стряпала бы с Полиной на кухне и была бы помощь. Ишь, самостоятельная.

Промолчав, Катя убрала камни в мешочек, и снова рассыпалась в благодарностях, краснея и пунцовея. Она бы так и продолжала, если бы Никифор хозяйским приказом не отправил её отдыхать. С разочарованным вздохом Катерина скрылась у себя в каморке.

Я проводил ее долгим взглядом. Никифор прав, ей не место на постоялом дворе. Мне самому здесь не место. И так задержался больше, чем собирался, теперь еще и шея болит. Вряд ли служебники уже напали на мой след, но рассиживаться, означает давать им время. Долго преследовать не должны, но для проформы до «Медного ковчега» точно дойдут. А тут, если не догонят, запишут, как пропавшего в песках. По идее надо дожевывать и бежать дальше, тем более солнце почти село, и пекло спадает.

Однако, когда я доел остывшую козлятину с картошкой, и поднялся, Никифор замахал руками.

— На ночь глядя? — удивился он. — После спасения Катерины и думать не смей. Я тебя не то, что ночлег за так дам, я тебе и провизии накину. Пойдем.

____________________

Ну что, с почином меня и вас. Начинаю выкладывать "дорожную историю". Пишу в конкурс, так что ваше участие: лайки, библиотеки и особенно комментарии имеют значение. Пишите комментарии под книгой, чем больше их будет, тем активнее я смогу писать — ничто так не стимулирует автора, как отклик читателя.

Плюшки для самых активных комментаров — чибик на стену после завершения книги, независимо от результатов конкурса.

Итак, вперед, в следующую главу.