Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 15

Аэростат резко повело вниз, ветер ударил в лицо, а корзину наклонило так, что с замиранием сердца я увидел пустыню. Крен продолжался, меня потащило к краю.

— Миха! — проорал я, схватившись за канат, пролетающий мимо. — Какого ляда?!

Детина, который могучими пальцами вцепился в крепления горелки, крикнул в ответ бодро:

— Да нормально, Мечников! Это от перепада температур!

— Каких температур? Мы на высоте, тут колотун!

— Яма с холодным воздухом, — пояснил он со знанием дела. — В таких всегда лететь труднее.

Пальцами впиваясь в канат, я пялился на бледно-желтую бездну, которая раскинулась внизу и приближалась медленно, с большой неохотой. Что тоже хорошо, если бы приближалась быстро, это была бы проблема куда основательнее.

Я крикнул:

— Можно подумать, ты каждый день летаешь, аки птица!

— Не, — отозвался Миха, опасно раскачиваясь на креплении. Такая масса оторвать его может в миг, — я просто нутром чую механику.

— Любую?

— Ага. Хоть дрезина, хоть аэростат. Пусть даже впервые его вижу.

Продолжая держаться за канат, я подтянулся и уперся одной ногой в пол корзины, другой — в бочину. Навыки Михи с механикой придется разобрать, как и ловкие предсказания Кати то по поводу служебников в пустыне, то относительно Аделаиды и Рудого.

Покрутил головой, и в животе похолодело, я заорал:

— Где Катя?

В корзине пусто, только тюки с тряпками сгрудились на одну сторону.

С лица Михи отхлынула кровь, он заорал во всю могучую глотку:

— Катерина-а-а!

Стали прислушиваться. Сперва только выл ветер, скрипели канаты, и ужас за девушку набатом гремел в голове. Я до боли в висках напряг слух и услышал слабое:

— Помогите…

— Слышишь? — окликнул я Миху. — Катя, где ты?

Корзина все еще в крене, ее быстро несет по ветру, изгибая аэростат, как податливую каплю. Вдвоем мы стали звать девушку, прислушиваясь к каждому шороху и звуку. Когда в нос ударил очередной ветряной порыв, ноздри защекотало знакомым мятным запахом, я крикнул, указывая на край корзины, который сейчас внизу:

— Там!

Не теряя ни минуты, я стравил канат между ладонями и спустился, кожу обожгло болью так, что пришлось стопорнуться и спускаться перехватами.

— Катя, держись! — прокричал я и шагнул на нижнюю стенку корзины.

После чего быстро обвязал вокруг пояса канат, на конце которого для чего-то карабин, и высунулся через край. Катя повисла за бортом на поперечном канате в самом низу и болтается, дрыгая ногами и полными ужаса глазами, таращась вверх.

— Андрей! — прокричала она охрипшим голосом. — Вытащи меня!

— Сейчас!

Перекинув ногу, я одной рукой ухватился за край корзины, а другой потянулся к Кате. В плече засаднило, до Кати еще сантиметров тридцать, длинны руки не хватит.

— Сможешь дотянуться? — спросил я, продолжая тянуть жилы.

Бледная, как стена, Катя дернулась сосиской и помотала головой.

— Не могу! Сил не хватает!

— Держись! — крикнул я, перехватившись на пальцы и снова потянулся к ней.

Но даже так расстояние между руками сократилось едва на половину. Я прошипел под нос, изо всех сил вытягиваясь, насколько у меня есть растяжки, однако к Кате меня это приблизило мало. Ее пальцы, которые впились в канат, тем временем белели, она крикнула:

— Я не могу больше!

— Не смей разжимать пальцы! — прорычал я, со жгучим чувством в груди осознав, что если Катя упадет, мир мой прежним не будет. — Я тебя вытащу!

Тянулся я как мог, но результата это не приносило: девушка перехватиться не могла, а я не мог до нее достать. В яростном отчаянии я захрипел. Но беспомощным себя не чувствовал никогда и всегда находил решения. Сейчас оно пришло само в виде Михи, который ухватил меня за руку и скомандовал:

— Я удержу.

Свесившись через борт, он решительно кивнул, и я отпустил пальцы от края корзины. С таким запасом я точно дотянулся бы до Кати, но еще один резкий толчок, Катя вскрикнула, и ее пальцы сорвались с каната.

То, как она начала падение лицом вверх, двигая руками и ногами, как перевернутый жук, я видел в замедленном движении. В груди мотор на миг замер, дыхание перехватило. Когда сверху истошно заорал Миха, думал я всего пол-секунды. После чего вывернул руку и прыгнул следом.

Свист ветра заревел в ушах, воздух ворвался в легкие так мощно, что едва не захлебнулся, пришлось сомкнуть губы. Мир до сих пор казался замедленным: приближение далекой пустыни, падающая Катя с огромными глазами. В горле молотит сердце, а живот свело от тихой жути свободного падения. Чтобы догнать Катю, я прижал руки и вытянулся, этого хватило, чтобы в последний момент она уцепилась за меня, а я обхватил ее руками и ногами.

Успела мелькнуть мысль, что, когда веревка натянется, сила рывка будет такой, что меня потом не соберут.

Рывок действительно дернул так, что треснули мышцы, а в голове взорвался вулкан, я едва не выронил Катю. Но та вцепилась в меня всеми конечностями. Однако мы не повисли, я стали раскачиваться не только по горизонтали, но и верх-вниз, плавно.

— Живая? — спросил я хрипло, сжимая девушку.

Уткнувшись лицом мне в грудь, она что-то невнятно пробормотала, я расценил это как «да», после чего задрал голову.

Веревка там не совсем веревка, потому что в середине активно растягивается и сжимается. Аэростат высоко на фоне бледно-голубого неба выглядит как красный пузырек, под которым небольшая квадратная корзина. Из нее торчит русая голова Михи.

— Вы там как? — прокричал он сверху.

— Развлекаемся, разве не видно? — с колотящимся от напряжения сердцем отозвался я, и сжал сильнее на спине Кати быстро зябнущие пальцы.

— Ну я так и понял, — снова крикнул детина. — Держитесь там. Буду поднимать.

Тащил он нас долго, планомерно и методично. Никто из нас с этой задачей лучше не справился бы. Но даже у Михи ушло столько времени, что, когда мы перевалились через край корзины и растянулись на полу, я не чувствовал замерзших пальцев.

— Спасибо, — поблагодарил я Миху, откидываясь на тюк.

Лицо детины суровое, лоб морщинистый, кожа обветрилась и пошла чешуйками. Он вытер его локтем и сел на корточки рядом с Катей, которая упала на бок, поджав колени к груди.

— Ты как, Катерина? — спросил он и неумело потрогал ее за плечо.

Стуча зубами, Катя ответила:

— Н-н-нормаль-ль-ль-но…

— Фух, — с видимым облегчением выдохнул Миха и зацепился пальцами за крепления горелки. — У меня душа в пятки упала, когда ты улетела. А потом этот псих… — Миха перевел на меня круглые глаза и продолжил впечатленно: — Ты чем думал, когда прыгал?

— Я не думал, — честно признался я.

— Оно и видно. Повезло, что веревка с резиной оказалась. Если б не она, выспался бы твой позвоночник в трусы. Вдвоем бы в лепешку расшиблись бы.

Опершись на ладони, я сел удобнее и проговорил:

— Некогда было решать, Миха.

Он вздохнул.

— Понимаю. На кой-тут резинка вообще?

— Наверное прыгают с ней, — предположил я.

Выпучив глаза, детина изумился.

— С высоты?

— Угу.

— Ну и развлечения у вас, оазисных. Дурь какая. Это ж надо додуматься: сигать с высоты. Зачем?

Я двинул плечами.

— Для удовольствия.

— Сомнительные у вас удовольствия, как я посмотрю, — констатировал он. — Ладно. Выдохнули. Живы все, и хорошо.

Я стал растирать промерзшие пальцы и попросил:

— Ты б не ронял так больше аэростат, а?

Миха всплеснул руками.

— Да это не я, говорю же! Это яма воздушная. Ветер попутный сильный. Не видишь сам, с какой скоростью несемся? Мы поднялись туда, где он дует, как чертодуй. Я стравил газ, но высота все еще приличная.

— Так спускай нас, — сказал я.

— А куда спускать-то? — удивился Миха. — Там же пустыня сплошная.

Почесав макушку, я согласился.

— Тоже верно.

— Может долетим до какого града, а там приземлимся? — предложил детина.

Катя все еще лежит, свернутая калачиком и дрожит. Перепугалась она так, что до конца жизни хватит. Я перекатился на колени и помог ей устроиться среди тюков, они хоть и из грубой материи, но пышные и неплохо удерживают тепло. Затем накрыл ее тряпьем, и сказал Михе:

— Опасно. Если в Рязна граде нас разыскивали, значит и в других градах могут. Если приземлимся рядом, заметят.

— Тогда как быть? Газа хватит до полуночи. Максимум до утра, если горелку гонять не будем и с высотой не играть.

Я предложил:

— Спустимся пока ниже, чтобы не околеть от холода, а приземлимся где-нибудь у дороги. Поодаль, чтоб не столкнуться с автоматоном. Хотя может в такой дали от Красно града они и не ездят.

— А потом? — спросил детина.

— По ситуации, — честно ответил я. — В нашем походе конкретики нет.

Какое-то время мы летели молча, Миха возился с горелкой и баллонами, при мне один заменил, использованный при этом не выбросил, а аккуратно положил в угол.

— Для балласта, — пояснил он, когда поймал мой вопросительный взгляд.

С аэростатом Миха обращался умело, будто всю жизнь только и делал, что управлял такими. Что-то крутил, двигал рычаги, которых на механизме больше десятка. Ничего общего с аэростатами, о которых я читал на этаже обучения. До коллапса воздухоплавание было развлечением, мало кто всерьез пользовался им по делу. А после — стал транспортом. Поэтому к ним стали применять артефакты разного класса и добавили рычагов, для управления. О том, что некоторые удовольствия ради прыгают с них на резинках слышал, но не думал, что по неволе стану одним из них.

Катя дрожала, пришлось обнять ее и греть своим теплом. Трястись она перестала только спустя час и даже задремала. Я продолжал наблюдать за Михой и его умелым управлением.

— Как ты разобрался с рычагами? — спросил я, когда яростное, но бестолковое на такой высоте солнце стало палить чуть меньше и поползло на другую сторону неба.

Погруженный во что-то свое, Миха вздрогнул и обернулся.

— Тфу ты, напугал, — признался он.

Я заметил:

— Не пугливого ты не тянешь.

— Это да, — согласился детина. — Задумался.

— О чем?

Миха пожал плечами.

— Да верблюд его знает. Я когда с техникой вожусь, такое состояние накатывает… Умиротворения что ли. Только ты и детали. С ними всегда есть решение. Если не работает, значит не так собрал, нужно просто пересобрать. А если работает, вообще замечательно.

— У тебя всегда так было?

Детина кивнул.

— Сколько себя помню, — ответил он. — Я ж рассказывал. Чего ты мне вопросы эти задаешь?

— Да так. Пытаюсь обкатать одну мысль, — признался я.

— Поделишься?

— Пока сырая. Как додумаю, озвучу, — проговорил я.

Мысль дикая. Слишком невероятная, потому как для того, чтобы она оказалась правдой, должно было сопоставиться много переменных. Но даже если мысль рабочая, она многого не объясняет. В том числе преследования Лютецким и его служебниками.

— Ладно, Пинкертон, — хмыкнул Миха. — Созревай быстрее.

Он вернулся к управлению аэростатом, что выходит у него с дивной ловкостью. Даже я, будучи разрабом, а это не мало, не сориентировался в многообразии рычагов. А этот вон, щелкает ими, как сухарями, и лыбится с довольной рожей. Катя дрожать перестала, теперь лежит крошечным комочком, который хочется оберегать от тягот всего мира. Но ничего, оправится. Она крепче, чем кажется.

Отодвинувшись к стенке корзины, я вытащил из-за спины рюкзак и раскрыл, чтобы проверить пчел. Те мирно застыли в голубой жиже, и не подозревают, на какой высоте находятся и что делается ради их спасения. Лютецкий о них точно не знает, но продолжительная гонка за мной, означает прямую ценность для него. В плане разработки, если считать мой смелый проект дать людям больше пищи, кислорода и свободы, я заноза. Но справился с занозой он вполне радикально. Единственная особенность — это ген-мутант. Но даже если Алексей Лютецкий каким-то образом об этом узнал, бояться ему нечего, я все равно не в Красно граде и никак на него не повлияю. Иначе чего ему опасаться таких как я. И Миха с Катей. На кой-они ему — тоже неясно.

Убрав артефакт с пчелами обратно в рюкзак, я покосился сперва на Катю, которая загодя услышала приближение служебников и Аделаиды с Рудым, затем на Миху, способного найти общий язык с любой техникой, хотя даже близко не подходил к этажу обучения в Красном граде.

Выдохнув, я закинул рюкзак на плечи и спросил прямо:

— Вы мутанты?

Миха оглянулся на меня и уставился в упор, в миг посуровев, как осенняя туча, а его пальцы до хруста сжались в кулак. Катя, которая до этого выглядела спящей, развернулась и впилась напряженным взглядом. Несколько секунд они переглядывались, потом Миха шагнул вперед и произнес заниженным голосом:

— Ты что-то разговаривать много стал, Мечников.

Пришлось быстро подняться, чтобы быть на одном уровне с детиной, он может и неповоротлив, но, если пнет, зубов не сосчитаешь.

— Спокойно, Миха, — начал я.

Но объяснить не успел, детина навалился на меня всем весом, вцепился пальцами в горло и стал выдавливать через край корзины.

Катя закричала в испуге:

— Миха, не надо!

— Она нас служебникам сдаст! Не поняла еще? Они поэтому за нами гонятся! Он утка подсадная!

Хрипя, я уцепился за похожие на толстые палки пальцы Михи в попытке их разжать и отодрать от горла, но дури в детине много, и он продолжает наваливаться.

— Пусти… — прохрипел я.

— Ага, — зарычал детина. — Чтобы ты нас этому упырю сдал? Шпион!

Пальцы на горле сдавливались все сильнее, от нехватки воздуха перед глазами поплыли пятна, а в голове стали надуваться сосуды. Просунув руку между его локтями, я крутанул, хватка немного ослабла, хотя из захвата полностью выбраться не удалось, тогда пришлось пропнуть коленом, попал в солнечное сплетение, Миха застонал от боли и согнулся.

Когда его стальные пальцы расцепились на моей шее, я закашлялся и, опираясь на край корзины, отошел от детины подальше со словами:

— Я не шпион….

Получилось хрипло, шея болит, а когда сглотнул, показалось, по горлу прокатился ёж.

— Врешь… Швора… — произнес Миха сдавленно и попытался выпрямиться, но видать удар получился сильный и он все еще в позе буквы «зю».

— Я тоже мутант, — кашляя, как заправский шахтер, сообщил я.

— Не верю, — отозвался детина.

Я, наконец, смог расправить грудь полноценно вдохнуть, хотя шея все еще болит.

— Ты ж только сам говорил, что мы команда, — сказал я, потирая шею.

— Это до того, как я узнал, что ты шпион, — сдавленно ответил Миха и все-таки выпрямился, держась за ушибленный живот. — Потому и бросить нас хотел. Чтобы служебники приехали и нас с Катей сцапали. Красиво все разыграл, ничего не скажешь.

— Да ты издеваешься?! — не выдержал я. — Я столько за вас рисковал. Надо оно мне было бы? Не шпион я!

— Не верю!

— А ты поверь!

— Чем докажешь?

Подняв на Миху взгляд, я зло зыркнул на него и, сосредоточившись, с шумом втянул воздух. Ноздри защекотало от холода и запахов влаги, камня и скудной растительности, которые поднимаются снизу. К этому примешались ароматы которые испускать может только человек.

Я проговорил:

— Перед побегом ты жрал жареный батат, в кармане у тебя тряпка в мазуте, не знаю, для чего, а у Кати эти… Ну… дни фертильные.

Справа Катя охнула, подтянув к подбородку тряпицу, которой укрыта, пробормотала:

— И правда…

Покосившись на нее, Миха хмуро подвигал бровями и опустил пальцы в карман, откуда вытащил тряпку. Потом поднял на меня суровый взгляд и проговорил:

— Ну тряпку, допустим, ты мог видеть, как я кладу в карман. А про батат как понял? Подглядывал, как жру?

Я покачал головой и ответил:

— Я нюхач. Могу хорошо различать запахи, если сосредоточусь.

— Все равно верится с трудом. Ты мог видеть Катины… Это… Как она в порядок себя приводит, — не унимался Миха.

Краем глаза я заметил, как запунцовела девушка, а я терпеливо потер себя лоб и проговорил:

— Миха, фертильные дни это ну… Другое.

Миха фыркнул и снова посмотрел на меня с угрозой, такой же мрачной, как и небо над нами, которое стало затягиваться самыми настоящими тучами.

— Так и знал, что выдумал. Все знают, у баб только одни эти… Ну ты понял.

— Миха, ты из какой дыры вылез? — спросил я, оглядываясь за край корзины, где пустыня уже не пустыня, а что-то непривычно серо-зеленоватое. — Это другие дни.

— Нет у них никаких других!

Со дня корзины донесся голосок Кати:

— Есть…

Пока Миха недоверчиво двигал бровями и морщил лоб, я пояснил, и на всякий случай присмотрел пустой баллон, которым можно огреть детину, если он опять полезет:

— Это дни чтобы… ну… Зачинать.

— Чего зачинать? — не понял Миха и с тупым негодованием уставился на меня.

Не выдержав, поднялась Катя и шагнула вперед, встав прямо перед Михой, меленькая, хрупкая и отважная. Она уперла кулаки в бока и проговорила с напором:

— Не чего, а кого! Детей зачинать, вот кого! Нюхач он. Чего не понятного? Такое учуять можно только с очень чутким носом.

Пока Миха переваривал услышанное, Катя обернулась ко мне и протянула руку с раскрытой ладонью:

— Ну что, будем полностью знакомы, Мечников. Катерина Ковалевская, человек с геном-мутантом. Острый слух. А Миха — механик. Он чувствует машины и аппараты.

Я пожал мягкую и теплую ладонь Кати, и проговорил:

— Очень приятно. Осталось выяснить, что от всех нас нужно Алексею Лютецкому.

Она мне так широко и лучезарно улыбнулась, что я как дурак улыбнулся в ответ. Но паузу прервал Миха.

— Ну, ты это, извиняй тогда, — сказал он все еще хмуро, но теперь с озадаченностью. — Только у нас есть проблема понасущнее.

— Что опять? — вздохнул я.

Миха кивнул на баллоны и проговорил:

— Газ кончается.