Уход из города это осложняло. Но оставаться на постоялом дворе значит добровольно сдаться в руки служебникам. Поэтому мы покинули его, как и собирались, через кухонную дверь. Ночная, живительная прохлада защекотала лицо, мы двинулись по брусчатому тротуару вдоль домов вниз по улице.
— У тебя есть конкретный план? — просил Миха, двигаясь справа, бесшумно для такого громилы. — Куда идем-то?
— Подальше от постоялого двора, — сообщил я. — Там нас будут искать в первую очередь.
Катя, которая не отстает с левого бока, проговорила:
— Но Рудый прав, ворота закрыты. Как выйти за стену?
Выбраться за стену действительно задача не из легких. В Красном граде стена охраняется хорошо, пустынные твари к ней подходят редко, но все же бывает.
Прикидывая на ходу варианты, я проговорил:
— Это не всё. Трое путников в пустыне — легкая добыча. Нам нужна хотя бы дрезина. Не весть что, но лучше, чем пешком по барханам.
— Ну допустим дрезину мы добудем, — с охотой проговорил Миха. — С этим справлюсь.
— Значит ищем песчаную дрезину, — констатировал я, и мы свернули с основной дороги.
Что очень вовремя: едва скрылись за углом ветер принес резкий запах металла, дрезинного масла и пота. Катя встрепенулась и развернула голову, прислушиваясь к чему-то.
— Кажется, это за нами, — оглянувшись, произнесла она.
Улица все еще пуста, из признаков только запах, но едва ли Катя так же чутко различает ароматы. И все же насторожилась она не меньше моего.
— Чутко, — похвалил я и жестом указал всем бежать.
Мы рванули вниз по ночному тротуару. Дрожжевые лампы освещают плохо, несколько раз Катя спотыкалась, пришлось ловить, чтобы не загремела, не стесала чистое личико и не потратила драгоценное время. Когда добежали до очередного поворота в самом конце улицы, позади послышались голоса:
— Они не ушли далеко… Оцепите кварталы… Брать живыми…
Цапнув брюнетку за руку, я рванул быстрее за угол дома, куда освещение дрожжевого фонаря не достает, и бросил на бегу:
— Шевелим булками.
— Они перекроют улицы, — пыхтя рядом, отозвался Миха. — Я, конечно, биться горазд, но вдвоем…
— Втроем! — пискнула Катя.
Послышался снисходительный смешок Михи, он продолжил, сопя:
— Ну… Даже если втроем. Все равно не сдюжим. Их, поди, целая толпа.
По запаху, который услужливо приносит ветерок сверху, и так понятно, что преследователей гораздо больше, чем трое. Навскидку человек восемь. И это все, чтобы поймать нас. Много чести, однако.
— Не сдюжим, — согласился я, на бегу кивая. — И времени на тактику нет.
— Куда мы тогда бежим? — окончательно потерялся детина.
Мы свернули еще раз, тротуар стал широким, но освещенным только с одной стороны. Пришлось перебежать на другую сторону в темноту.
Брусчатка повела в направлении большого пустого пространства, вроде площади или поля, над которым на фоне звездного неба едва заметно покачиваются громадные черные пузыри. Попытался присмотреться, но кошачьего зрения у меня нет. Принюхался. Пузыри с подветренной стороны, но кое-что в воздухе все же уловил: тканный материал и газ. Сперва не понял, что это, потом дошло, я указал на пузыри и скомандовал:
— Туда.
Как загнанные верблюды мы пронеслись через неосвещенную территорию. Черные пузыри росли, а когда приблизились к первому, Катя изумленно охнула:
— Это что?!
Бросившись к корзине из плотных веревок снизу пузыря, я наклонил его, насколько смог, и пояснил быстро:
— Воздушный шар. Аэростат.
Катя чуть попятилась.
— Я туда не полезу.
На это Миха схватил ее, как ребенка и, пока она дрыгала ногами, запихнул в корзину, а сам спросил, перелезая через край:
— Ты как догадался?
— Один из комендантов в поезде говорил про праздник аэростатов, — ответил я и влез следом, быстро отцепляя веревку, удерживающую корзину.
Та качнулась и стала плавно, бесшумно подниматься в воздух. Миха упал на уплотненное чем-то дно корзины и впечатленно покивал.
— Ну ты головастый, — сказал он.
Катя его восторга не разделяла, она забилась в угол и поджала колени с круглыми перепуганными глазами. Шар продолжал неспешно подниматься. Внизу оставалась темнота, едва подсвеченная дрожжевыми фонарями, стены домов, в которых кое-где светятся окна, быстро уползли вниз, и проступили темные крыши. Они стали плавно отдаляться, и через несколько минут мы поднялись над Рязна градом.
С высоты ночью он выглядит темным полотном с россыпью бледно золотистых искр внутри, которая оцеплена светящимся кругом огней. Это увешанная фонарями стена града. А за ней бескрайняя темнота, из которой поднимается теплый пустынный воздух. Аэростат поднимался в звездное небо все так же неспешно и беззвучно, я принюхивался, но запахов дрезинного масла и металла нет, значит еще не додумались, в каком направлении мы убежали.
— Ну, пошли дела, — заключил я и, покачиваясь, шагнул к горелке, под которой малиновым светится шар артефакта-аккумулятора.
— Думаешь, не хватятся? — спросил Миха, поднявшись и выглянув за край корзины, за которой поплыла бесконечная темная бездна. — Дергай за вон тот рычаг. Такие горелки я нутром чую.
— Хватятся, — ответил я убежденно и потянул за один рычагов горелки, довольно замысловатой, без Михи пришлось бы дергать все наугад. Из форсунки пыхнуло пламенем, газом запахло разительнее, а шар полетел в небо резвее. — Но к этому моменту мы будем далеко.
— Хе-хе, не найдут?
— А вот это спорно. У Лютецкого везде люди, а его руки длиннее, чем думаешь.
С интересом заглядывая за край, Миха покивал с пониманием.
— И Ада туда же. Кто бы подумал, а? Вроде такая участливая, а вот тебе на те, получите.
— Продала нас за рубы, — согласился я и снова подпустил огня в горелке. — Но ее мотивы я понять могу, они хоть и гадкие, но логичные.
— А мотивы Лютецкого? — оглянувшись на меня, спросил Миха.
— Вот именно, — согласился я. — Зачем мы ему? Зачем ему я? Я ничего у него не украл. Чертежей с собой нет. Какая от меня ценность?
Шар все быстрее поднимался, Рязна град превратился в поблескивающее темное пятно с неровными краями, а ветер понес нас в сторону. Судя по расположению, на северо-восток.
Миха предположил:
— Пчелы?
Я покривился.
— Не знает он про пчел. Знал бы, мы дальше «Медного ковчега» не шагнули бы. Отрядом служебников не обошлось бы. Он всю армию натравил бы. Тут будто что-то штатное, но ценное. Я знаю, как работает Лютецкий. Методично, сильно и без уступок.
Со дна корзины донесся тихий голос Кати:
— Хочешь сказать, он не отстанет?
— Если даже до Рязна града дошла информация о нас, уверен, что не отстанет, — ответил я и опустился на дно корзины. Теперь рядом с лицом висят грузы с песком, пахнет веревками и пустыней.
— Ты поэтому нас бросил? — еще тише спросила Катя и подняла на меня глаза, которые при звездном освещении кажутся больше и блестят.
Опустившись, Миха тоже с вниманием на меня посмотрел. Пришлось отвечать.
— Я счел, что без меня вам будет безопаснее, — начал я. — На мне теперь груз ответственности и бесконечная дорога в поисках места, которым грезит Никифор. Не знаю, существует ли оно, но у меня в рюкзаке артефакт с последними на земле пчелами. У меня нет выбора, я должен искать. Но у вас выбор есть. Вы не обязаны тащиться за мной неизвестно куда и искать мифическую землю. У вас был шанс на спокойную жизнь. Я не хотел его вас лишать.
Выразительно посмотрев на Катю, я вздохнул, закончив объяснение. Повисла пауза, только слышно, как подвывает в вышине ветер и поскрипывают тросы аэростата. Небо чистое, звезды в нем рассыпаны крупные, как разжиревшие сияющие блохи.
Через минуту, Катя проговорила негромко, подтягивая к груди колени:
— Ты не можешь за нас решать.
Я хмыкнул.
— Серьезно? Тебе хотелось всю жизнь носиться по барханам и весям?
— А может это мой выбор, — решительно выговорила она и выпрямилась, выкатывая грудь, от чего рубашка на ней эффектно натянулась, это даже в полумраке видно. — Может я мечтала сделать что-то важное, а не только петь на постоялом дворе. Думаешь я просто так оттуда сбежала в багажнике дрезины? Уперла у служебников артефакт? Сцепилась с Адой? Нет уж, Мечников, не просто. И больше ты от нас так легко не отделаешься. Да, Миха?
Обернувшись на детину, она выразительно посмотрела. Тот сидит задумчивый. Локти на коленях, голова чуть наклонена, а по лбу ходят морщины.
Еще немного он помолчал, затем ответил:
— Катерина права. Мы с тобой до конца.
— Уверен? — не поверил я. — Люди обычно стремятся туда, где спокойнее и понятнее. А я иду совсем в другую сторону. Вам туда надо?
Миха кивнул упрямо, а Катя сунула пальцы подмышки и съежилась, поскольку поднялись мы уже на высоту, где воздух прохладнее.
— Ты еще не понял, Мечников? — произнесла она. — Мы команда. Куда один, туда и все.
Детина утвердительно хмыкнул и развел руками, вроде не поспоришь. Опекун учил всегда рассчитывать на себя и не брать больше, чем можешь потянуть. Вариант с командой не рассматривал никогда, поскольку отвечать за себя одно, а за других совсем иное. Но остаться одиночкой не позволили обстоятельства. Да и, если не кривить душой, с ними лучше, чем без них.
— Ну и тебя и рожа, — хохотнув, произнес Миха.
Я улыбнулся на одну сторону и хмыкнул.
— Нормальная у меня рожа.
— Ага. Будто тащишь судьбу всего мира.
— Ну, вообще так и есть, — заметил я, извернув руку и похлопав себя по рюкзаку. — Забыл?
Миха покривился.
— Такое забудешь. У тебя план есть? Или просто летим, куда ветер несет?
— На аэростате примерно так и выходит, — сообщил я. — У него же нет руля.
Вздрогнув, Катя съёжилась еще сильнее и проговорила:
— Ой, мамочки… Значит, нас несет неизвестно куда?
Я повернул к ней голову.
— Катенька, неизвестно куда нас несет с момента, как Никифор сунул мне в рюкзак артефакт с пчелами. А сейчас мы вполне конкретно летим на воздушном шаре на северо-восток.
— Как ты понял? — удивился Миха. — Ну, что на северо-восток.
— У стен града обычно делают четверо ворот, — пояснил я. — Рядом с теми, к которым мы прибыли, железная дорога. Прибыли мы с юга, значит они южные. Когда бежали по улице, мы двигались на запад, а когда стали подниматься в воздух, я прикинул обстановку и понял, в каком направлении движемся.
Миха с одобрением покивал и сказал:
— А что на северо-востоке, знаешь?
Пришлось честно пожать плечами.
— На этаже обучения я много чего читал, — ответил я. — Официальные карты говорят, что за бывшей столицей только Ново град. Но это восточнее. Больше ничего, кроме разрозненных постоялых дворов и одиноких ферм нет.
— Засада…
— Потому я и говорил Никифору, что вся эта история с Печорой сказки и сплетни, — проговорил я. — Будь там хоть что-то, на картах это было бы отмечено.
— Значит мы и правда летим невесть куда, — заключил Миха озадаченно и добавил, сразу повеселев: — Зато не скучно. Вдруг и правда чего найдем.
Я усмехнулся.
— Приключений на филейную область.
Катя шевельнулась.
— А я верю, — сказала она. — Никифор умный человек. Он бы не отправил пчеломатку, не зная наверняка, что Печора действительно есть.
— Верить не возбраняется, — согласился я, — только куда эта вера нас заведет? Вот вопрос. В общем, предлагаю всем подремать, сейчас мы все равно ничего не решим, внизу тьма, приземляться опасно. Ну и улетим подальше от Рязна града.
Одобрительно покивав, Миха перевернулся и пошарил по углам корзины. В одном из них нашел, три газовых баллона, какие-то тюки и тряпье, мой чуткий нос определил запахи грибов и соли. Что-то напевая под нос, детина подсунул один из тюков под себя, два других кинул нам, а сам разорвал могучими руками тряпье. Одной частью накрылся, а другой кусок протянул нам со словами:
— Холодно. Во сне озябнем. На высоте даже в жару можно оледенеть. Это даже мне известно. Вы подползайте под бок. Если скучимся, будет теплее.
В логике Михи противоречий я не нашел и, положив рядом тюк, откинулся на него полусидя. Катя продолжала сидеть в углу, сжавшись в маленький дрожащий комочек.
— Иди сюда, — проговорил я негромко и откинул правую руку, чтобы она пристроилась к боку.
На что Катя помотала головой, я наклонился в озадаченности и спросил:
— Ты тут уже спала и тебе ничего не откусил.
Просунув пальцы подмышки еще глубже, Катя нахохлилась, как цыпленок, и пробормотала, отвернувшись в стенку корзины:
— Я высоты боюсь.
— Так тут же не видно высоты, — удивился я. — Мы в корзине.
— Но я знаю, что она подомной, — упрямо ответила девушка.
— Понятно, — проговорил я и молча ухватил ее за ногу, после чего одним движением подтянул к себе, и пока она испуганно охала, уложил под бок.
Катя прижалась теплым комочком и моментально затихла. Ее макушка застыла у лица, в носу стало приятно от запаха ее волос, я спросил негромко:
— Так лучше?
Катя ничего не сказала, только молча покивала.
От ее тепла я сам немного расслабился. Обняв девушку, откинул голову на тюк и прикрыл веки. Завтра будет день, и я определюсь с направлением. Оставить их уже не получится, да и не хочется, если быть с собой честным.
Спал вроде недолго, но, когда разлепил глаза, небо уже посветлело. Вверху поскрипывают канаты на красной материи аэростата, под горелкой переливается арт-аккум. Катя справа тихо сопит в той же позе, в какой уснула, пальчики стискивают край моей футболки. Аккуратно, чтобы не разбудить, я их разжал и переложил Катю на тюк. Она не проснулась, только пробормотала что-то во сне. Накрыл ее куском тряпки, который оставил Миха, а сам выпрямился и потянулся.
После сна обычно и так бывает зябко, но сейчас лицо ошпарило холодом. Когда обернулся по направлению движения аэростата, в грудь ударил обжигающий и резкий ветер. Внутри заворочалось недоброе.
Когда с тревогой шагнул к краю корзины и заглянул, в животе похолодело. Говорят, что высоты боятся все, даже те, кто утверждает обратное. И это нормально. Вопрос в том, насколько хорошо умеешь контролировать этот страх. К акрофобам я себя никогда не относил, но сейчас даже меня повело в сторону.
Далеко внизу пустыня, если таковой ее можно назвать, превратилась в похожую на кожу желтоватое полотно, испещренное волнами, выпуклостями и неровностями. Высота такая, что глаза воспринимают ее как картинку, не в силах высмотреть детали. Барханы неспешно плывут, перемежаясь со скалами и руинами: остатками былого величия цивилизации. Местами барханов вообще нет, только неровная мелкая сетка. Присмотрелся — это от засухи потрескалась почва.
Несмотря на солнце, которое уверенно поднимается над горизонтом, наверху ветер ледяной. Но в полдень он будет сочетаться с пеклом, а это настоящее мучение.
— Твою ж за ногу… — проговорил я и стал перебирать рычаги на горелке, под которой светится арт-аккум.
С аэростатами дел я никогда не имел, действовал по наитию, но безуспешно: шар продолжал нестись, а ледяной ветер обжигать лицо. Покрутил артефакт аккумулятор, рассчитывая, что он как-то влияет на высоту, но тот только молчаливо переливается малиновым.
— Тьфу ты бесполезная штука. Зачем он вообще тут, — выругался и толкнул Миху в бок. — Просыпайся, чудо-механик.
Разлепив один глаз Миха уставился им на меня с видом полного непонимания. Только когда открыл второй, во взгляде стал проявляться разум и узнавание. Зевнув, он сел и с хрустом размял шею, проговорив:
— Ну и колотун. Не помню, чтобы так мерз.
— Замерзнем еще сильнее, если не снизимся, — проговорил я, вертя головой из угла в угол. — Ты знаешь, как спустить эту махину?
Еще раз сладко зевнув, детина поскреб ногтями ребра и проговорил сонно:
— Чего тут сложного-то?
— Вставай и смотри, — бросил я и кивнул на конструкцию горелки с артефактом. — На кой-тут вообще арт-аккум? Что тут аккумулировать?
Поднимая заледеневшее во время сна тело, Миха шумно выдохнул, потом сделала несколько поворотов корпусом и потряс плечами.
— Бр-р-р… — выдохнул он и пояснил: — Арт-аккум для горелки. Чтоб механизм не отказал в полете. Дай посмотрю. Сейчас снизимся.
Надвинув с сомнением брови, я отшагнул в сторону, пропуская Миху. Тот приблизился к горелке, и посмотрел на нее, прищурившись, как кот на солнечном крыльце.
Я проговорил:
— Тут рычагов больше, чем мужиков у шпильки.
Миха продолжал всматриваться в горелку взглядом, каким мог бы смотреть за край Вселенной: долгим, вдумчивым, как если бы смотрел ей в самую душу. Будь у горелки душа. Пару раз причмокнул, потом проговорил:
— А, понятно.
— Еще скажи, что всю жизнь на аэростатах летал.
— Не, — отозвался Миха. — Я эту конструкцию вижу впервые.
Ответ не вдохновил. Я набрал воздуха, чтобы предостеречь его и сказать, чтобы не лез, если не знает. Но Миха довольно усмехнулся и бодро дернул вниз сразу два рычага.