Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 9

Биться в рукопашной с пустынным ящером мне не приходилось, но кроме приемов самбо ничего нет, так что, когда тварь на скорости подбежала, я изо всех сил вломил ей правый хук. Кулак обожгло болью, и она в момент растеклась до самого локтя. Будто ударил по железной плите, хотя обычно в запале драки боль притупляется. Больно становится потом.

Но удар ящера если не вырубил, то обескуражил: качнувшись, он покосился и нелепо переступил в сторону. Кулак горел и пульсировал, а ящер зашипел и развернул ко мне раскрытую пасть. Из нее пахнуло зловонием, я успел рассмотреть красное небо прежде, чем над ухом просвистело, и пасть с визгом закрылась.

Арбалетная стрела впилась тварине в заднюю лапу, ящер крутанулся и с яростью принялся выдергивать стрелу из своего филе. Проводник, который выпустил стрелу, проорал с перрона, свисая с него и держась за упор:

— Быстрее, парень! Он скоро очухается!

Похожий на постаревшего арлекина в громадных окулярах и цилиндре, он помахал арбалетом. Я, тряся ушибленной рукой, рванул к ступенькам, по которым Катя успела взбежать и Миха уже тащит ее к вагону. Поднялся на перрон в момент, когда ящеру удалось зубами выдрать из бедра стрелу и перекусил ее пополам. Злобно зашипев, тварь кинулась следом, прихрамывая едва заметно.

Проводник скомандовал:

— Резвее, парень! Твариную шкуру только гарпуном бить! Арбалет его так, почесал!

К моменту, когда мы добежали до вагона, пассажиров с перрона сдуло ветром, все сидят в безопасном вагоне и таращатся из окон. Еще бы — такое развлечение бесплатно показывают.

Внутрь мы влезли, быстро, едва не сшибив Катю, которая во все глаза таращилась и порывалась кинуться нам на помощь, но Миха вцепился ей в локоть. В этот же момент лапа ящера шлепнулась на мраморную поверхность перрона. Проводник рывком дернул дверь, та жалобно заскрипела, но захлопнулась, а старик сорвал со стены горлышко переговорника и проорал в него:

— Михалыч, трогай! Тварь на подходе! Врубаю артефакт защиты!

Из переговорника сквозь хрипы и рябь донеслось:

— Принято!

Раздалось шипение локомотива, прозвучал гудок, и состав двинулся вперед. Пока неспешно, и этого недостаточно, чтобы уйти от ящера. Тот уже полностью влез на перрон и, прихрамывая, шлепает лапами к вагонам.

— Нам бы побыстрее, — проговорил я, морщась от боли, пальцы все еще дико болят. Поднял руку и сплюнул от досады — пальцы распухли, как сосиски из козлятины.

Проводник улыбнулся с диким задором, все еще не снимая окуляры, и хохотнул:

— Не играть тебе на гитаре в ближайшее время.

После чего рванул на стене рубильник, и снаружи полился голубоватый свет, а ящер, который упорно преследовал поезд, завизжал и бросился с платформы обратно в пески.

— Ну все, — с облегчением выдохнул он, — теперь не догонит. Артефакт защиты-то у нас хороший. Купил его в Рязна граде у уличного торгаша за десять тысяч рубов. Думал, облапошил он меня. Ан-нет, работает артефакт.

Лишь теперь он сдвинул окуляры на лоб, от них вокруг глаз остались небольшие вмятины, а проводник на мой вопросительный взгляд ответил:

— Думаешь, просто так мы их носим? Это тепловизионные окуляры с усиленной дальностью. Твари любят зарываться в песок. Засады устраивают. А пассажиры, сами видите какие.

Он выразительно посмотрел на Катю, та опустила виноватый взгляд и спрятала пальцы подмышками.

— Простите… — тихо проговорила она, подняв глаза только на секунду, но этого хватило, чтобы заметить, как они заблестели от влаги. — Я не подумала… Что…

Всхлипнув, Катя снова опустила ресницы, я махнул рукой, а Миха хлопнул меня по плечу и проговорил бодро:

— Как ты его приложил справа, а. Это ж надо, ящеру морду набить.

Проводник крякнул с усмешкой.

— Дури у тебя и правда не занимать, парень, — согласился он. — Чешуя у тварей считай, что алюминий. Может и не самый жесткий, но металл. Крепкий у тебя удар. Крепкий.

— Вариантов не было, — отозвался я, морщась и глядя в дверное окно, где пустыня начинает плыть быстрее.

Он кивнул.

— Тоже верно. Пойдем, парень, посмотрим, что там с рукой.

Развернувшись, проводник шагнул в соседний вагон. Катя дернулась следом, но Миха ее удержал и, покачав головой, негромко произнес:

— Угомонись уже.

— Да ладно, — отозвался я и подмигнул Кате, шагая за проводником и поправляя лямки рюкзака. — Любознательная она. Ничего не поделаешь.

— Не любознательная, а любопытная, — поправил Миха. — Любопытство сгубило кошку.

Катя уронила лицо в ладони, плечи задрожали, послышался ее приглушенный со всхлипами голос.

— Я не хотела…

Обернувшись на детину, я постучал пальцем себе по виску и проговорил:

— Ты зачем девушку до слез довел? Катенька, не плачь. Ну накуролесила, с кем не бывает. Все живы.

Миха воздел палец к потолку и ответил значительно:

— Чтобы неповадно было.

— Ты себя воспитывай, — хмыкнул я и подмигнул Кате.

— Вот те раз. Я вообще-то на твоей стороне, — вскинув брови на лоб, выдохнул Миха. — Даже обидно.

Я вздохнул и ответил:

— Мы все на одной стороне, Миха.

Поезд качнулся, набирая скорость, Катя запнулась и ухватилась за мой локоть.

— Прости, — шепнула она. — Не злись.

Мои губы сами поползли в улыбке. Злиться на женщину, все равно, что на ребенка. Опекун еще в шесть лет популярно объяснил, что женщины существа эмоциональные, порой не поймешь, их логики. Мало ли, что ей понадобилось от ящерицы. Может суп из нее сварить хотела или в качестве питомца забрать. В любом случае, орать на нее бесполезно. Только заплачет, а все равно не поймет.

Я ответил:

— Да не злюсь я.

— Правда?

— Правда.

Перешагнув порожек, я оказался в другом вагоне и, пройдя его насквозь, вошел в купе проводника. Тот, сидя на лежанке, уже разложил перед собой на столе бинты, йод и бутыль с антисептиком. Рядом в виде большой лупы в шестеренках и толстой зеленой линзой блестит артефакт-медик.

— Много у вас артефактов, — заметил я, входя в купе.

Проводник хмыкнул, кивая.

— Так и я проводник, а не какой-нибудь кочевник. Рубы имеются. Садись, поглядим.

Когда уселся напротив, проводник быстро поводил зеленой лупой над моими пальцами, покряхтел, позаглядывал и с видом мудрствующего доктора заключил:

— Повезло. Переломов нет.

Глядя на распухшие пальцы, я заметил с сомнением:

— А так и не скажешь.

— Распухли от ушиба, — объяснил он. — Есть у меня одно средство. Намажем, замотаем и будешь как новый.

Он достал из-под стола пузырек с зеленой мазью. Он еще закупорен, но мой нос уже уловил приторно-гадкий запах. Я поморщился, а проводник усмехнулся, откручивая крышку.

— Выглядит может и не очень, — сказа он. — Зато помогает.

Когда крышка оказалась на столе, я отвернулся, не зная, куда деть нос, потому что завоняло, как из помойной кучи.

— Не кривись, — снова хмыкнул он. — Потом спасибо скажешь.

— Куда я денусь, — обреченно отозвался я.

Со стороны двери повеяло чем-то знакомым, потом в проходе появилась сперва грудь, затем и сама блондинка. Она оперлась плечом на косяк и ослепительно улыбнулась, сложив руки под грудью, от чего та эффектно приподнялась.

— Я видела, как ты убегал и сражался с тварью, — произнесла она одобрительно. — Мне понравилось.

— Как убегал или как сражался? — уточнил я, глядя, как проводник длинной палочкой перемешивает зелень в бутыли.

Ада чуть наклонила голову, выигрышно открывая нетронутую загаром шею.

— И то, и другое, — усмехнулась она и предложила проводнику: — Давайте я нанесу мазь? У меня пальцы более ловкие.

На это дед пожал плечами и неторопливо поднялся, будто не он недавно, как акробат, свисал с перрона, успевая стрелять из арбалета. Поправив деловито цилиндр, он ответил:

— Вперед. Мне еще обход делать. Только густо не мажь. Мазь действенная и ценная. Нечего попусту расходовать.

После чего покинул купе. Аделаида с довольным видом резво плюхнулась на его место и цапнула меня за ушибленные пальцы.

— Ай!

Она кукольно округлила глаза и выдохнула с удивлением:

— Больно?

— Щекотно, — покривившись, отозвался я. — Страсть как щекотки боюсь.

Аделаида засмеялась негромко и немного томно, пальцы перехватила теперь аккуратнее и посмотрела на меня, чуть наклонив голову вперед. При этом выпрямилась, и все ее достоинство зрелищно качнулось над столешницей.

— Я могу щекотать и помягче, — многозначительно хмыкнула она.

После чего достала из бутыли палочку и, придерживая мои распухшие пальцы, стала наносить вонючую мазь. Запах перегрузил нос так, что даже эффектная блондинка с четвертым размером не смогла его перебить. Пришлось отвернуться к проходу, откуда немного, но тянет свежестью.

Аделаида встрепенулась и спросила, нарочно округляя пухлые губы:

— Что такое? Опять слишком щекотно?

Сказать про вонь неудобно, еще поймет не так, поди разбери этих женщин, но смердит так, что хоть топор вешай.

Пришлось признаться:

— Мазь ароматная.

Опустив взгляд сперва на бутыль, затем на мои измазанные пальцы, а потом переведя его снова на меня, блондинка озадаченно закусила губу.

— Вроде пахнет не сильно, — заметила она.

— Не сильно, — выкрутился я. — Но настойчиво.

— Надо же, — задумчиво протянула Аделаида и, прищурившись, продолжила наносить мазь мне на кожу. — Какой ты чувствительный. И чувственный.

Намазывать она прекратила и, взяв бинт, стала с нарочитой медлительностью обматывать пальцы. В Красном граде, как, наверное, и в любом другом, есть категория легкодоступных женщин. Для них используют слово «шпилька». Опекун, мир его праху, говорил, что с женщиной, которая не имеет ничего, кроме тела, в долгую дорогу отправляться нельзя. Потому как сегодня она продастся тебе, а завтра — тому, кто предложит больше рубов. Если и обращаться к ним, то только конкретно и на один раз.

Относится ли Аделаида к таковым — пополам на пополам. Напрямую она цену не озвучивала, так обычно делают в Красном граде. Но кто знает, как принято за его стенами.

Ада тем временем продолжала бинтовать мне пальцы. Я разглядывал ее спокойно и прямо. Узкий подбородок, пухлые губы, вздернутая грудь, которую она демонстративно выпячивает. По косвенным признакам похожа на шпильку, но если спросить и ошибиться — будет резонная обида.

Я начал издалека:

— Ты всем кидаешься бинтовать руки?

Судя по снисходительной улыбке, Аделаида поняла, куда я клоню, глаза ее хищно сверкнули.

— Только тем, кто этого заслуживает, — ответила она елейным голосом и затянула оборот бинта с такой силой, что я покривился.

— И часто? — не отступал я, потому как ясности все еще нет.

Хмыкнув, Аделаида сделала последний оборот бинта и резким движением затянула узел, я снова скривился, а она завязала бант и проговорила:

— Если девушка смелая, не прячет голову и все, что у нее есть в песок, вовсе не значит, что она шпилька.

От прямоты я поперхнулся слюной, но тут же прочистил горло со словами:

— Что смелая это точно.

— Просто ты мне понравился, — прямо заявила блондинка, закручивая бутыль с мазью, от чего дышать мне стало значительно легче. — Ты ведь не занят? Или у вас с брюнеткой что-то?

— Не занят, — ответил я по факту, потому что намерений относительно Кати я не озвучивал, да и какие намерения после пары дней знакомства. Катя мне интересна, но лучшее, что могу для нее сделать, это быть подальше.

Поправив волосы, Ада улыбнулась шире.

— Тогда не вижу препятствий, — сообщила она и потеребила пуговку на рубашке, под которой вздымается достояние пустыни.

Не соблазниться такими формами нельзя чисто физически. Любой живой мужчина среагирует, я — не исключение.

Но все же сказал:

— Смотря к чему.

— А к чему ты хочешь?

Признайся Аделаида, что шпилька, я бы положил на стол оговоренную сумму, закрыл бы дверь в купе и содрал бы с нее брюки. После погони и пустынной твари разрядиться бы не помешало. Но девушка утверждает, что приличная, а с приличными так не поступают. Впрочем, впервые вижу, чтобы приличная сама вешалась на шею. Платить? Не платить?

— И ты действительно очень красивая девушка, — начал я, аккуратно подбирая слова, чтобы выяснить, что с меня в итоге попросят за услугу.

Но Аделаида поднялась и, приблизившись, наклонилась и прижала палец к моим губам.

— Меньше слов, Андрей.

Сев передо мной на стол, она оперлась ладонью на столешницу и потеребила шнуровку корсета. Боль в пальцах стала меньше. От мази или от тесноты в штанах, ясно не до конца, но вид однозначно приятный.

— Так что вы ищете в Рязна граде? — приглушенно спросила Аделаида, покусывая нижнюю губу.

Вопрос отрезвил, теснота в штанах пропала, хотя боль в пальцах не вернулась. Значит, все же мазь.

Надув щеки, я выдохнул.

— Для начала ночлег. А там посмотрим.

— Неплохо, — согласилась Ада и убрала у меня с волос невидимую песчинку. — Слушай, если вам нужно где-то остановиться, могу помочь.

— Только не говори, что ты хозяйка постоялого двора, — улыбнулся я, чуть отклонившись, чтобы она не дотянулась до моих волос.

Кокетливо пошевелив плечами, Ада проговорила:

— Постоялый двор у маман. В пустыне. Маман говорит, это мое наследство. Только это наследство еле дышит. Надо перезапускать, чтобы стал процветающим. Не хуже «Медного ковчега». Но сам понимаешь, ресурсы.

— Понимаю. И что предлагаешь?

— У меня в Рязна граде есть знакомый, — ответила блондинка, — у него над столовой во владении целый этаж с комнатами. Конечно. Это не те этажи, что в Красном граде, я наслышана о тамошних человейниках. Но все же лучше. Чем ночевать под мостом.

При этом девушка поерзала, ближе придвигаясь ко мне. Теперь я снова в зоне доступа ее длинных рук и тонких пальцев. В довершение она развернулась ко мне, теперь ее достояние пустыни колышется прямо перед лицом, что игнорировать технически невозможно.

Чуть наклонившись вперед, Аделаида добавила приглушенно:

— Ну что? Как тебе предложение?

Смотреть в этот момент в глаза я не мог, и таращился на то, что в зоне прямой видимости. Думать в таком положении затруднительно, пришлось считать дроби в уме, но и это помогало слабо, поскольку отвлекающие элементы все еще перед носом.

— Хорошее предложение, — наконец ответил я. — Что ты за него попросишь?

Небрежно отмахнувшись, девушка отозвалась:

— Все ты про плату спрашиваешь. Неужели так трудно поверить, что люди иногда помогают другим просто так? Разве не встречал такого?

— Встречал, — согласился я. — Но при других обстоятельствах и в иных формах.

— А чем тебе не угодили мои формы? — усмехнулась Аделаида и перекинула копну волос на другое плечо.

Спине стало жарко, футболка прилипла к спине несмотря на хорошую вентиляцию. Сглотнув, я с трудом перевел взгляд с этих форм на кушетку и проговорил:

— Почему не угодили? Очень даже угодили.

Она засмеялась негромко и уверенно.

— Чего тогда теряешься?

— Ты про ночлег или про что-то другое? — уточнил я.

Аделаида снова наклонилась ко мне, приоткрыв пухлые губы и ответила:

— А тут как сам захочешь.

Повисла неловкая пауза. Внутри меня столкнулись два начала: логическое и природное. И как бы ни хотелось верить, что интеллект венец эволюции, что человек оседлал в себе зверя, оседлать требовалось сейчас совсем не зверя. Инстинктам куда больше лет, чем неокортексу, и бороться с ними, когда добычу запихивают в рот почти противоестественно.

Почти.

Вполне возможно, природа взяла бы свое и в этой ситуации, но в момент, когда Аделаида стала приближать ко мне лицо, справа запахло мятным и приятым, послышался тихий вздох.

Обернувшись, я увидел Катю. Глаза круглые, как у козленка, рот раскрыт, лицо бледное, а губы дрожат. От нее донеслось едва разборчивое:

— Извините…

И Катя тенью скользнула обратно в коридор.

— Швора… — выругался я и, высвободившись из пут Аделаиды, вышел следом.