Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 17

Лица у обоих членов моей команды вытянулись, брови напряглись, рот Кати раскрылся, а Миха нервно шагнул вперед.

— Ну-ка удиви, — произнес он.

Открытие ударило под дых тупым кулаком Снова и снова пробегая взглядом по строчкам, я все больше убеждался в его логичности. Мозаика складывалась в четкую картину, напоминая иллюстрацию к детской страшилке.

— Вы только в обморок не падайте, — предупредил я, с трудом осознавая догадку, и отложил листы на стол. — Лютецкому нужны люди с геном-мутантом.

— На кой? — не понял Миха.

Я набрал побольше воздуха и проговорил одним разом:

— Он делает из них артефакты.

Повисла тишина. В ней легкое гудение экранов звучит непривычно громко. Оба посмотрелаи на меня долгими взглядами, Катя захлопала ресницами, а Миха загоготал нервно.

— Да ну, — проговорил он с сомнением, — прямо из людей? Как так?

Пришлось объяснять, хотя и самому верилось с трудом.

— Понимаю, как это звучит, — проговорил я. — Но сами посудите: детей с геном-мутантом служебники забирали в самом детстве. Куда они делись и что с ними стало не известно. Зато артефакты разного назначения стали появляться после этого регулярно. Ну, вспоминаете?

Кривя губы, Миха неоднозначно покачал головой, но в разговор вступила Катя. Прикладывая к лицу ладошки, она произнесла:

— Вообще-то пока я не попала к Никифору, то жила в приюте немного восточнее от Красного града. Мне было пять, когда на моих глазах забрали мальчика и девочку. Они точно были с геном-мутантом, до этого мы играли часто. Мальчик одной рукой поднимал тумбочку, а девочка как-то упала с дерева, расшибла колено. А оно затянулось прямо на глазах. Больше их никто не видел. А когда я спросила воспитателя, что с ними стало, мне ответили, чтобы не совала нос, куда не надо. Тогда я и решила никому не рассказывать о своем слухе.

Я кивнул.

— Аналогично.

Все еще кривясь, Миха отозвался нехотя:

— Ну, ладно, пускай так. То, что служебники забирали детей-мутантов мы все знаем. Но мы не дети-то.

— А какая разница? — ответил я и поднял над головой листок. — Тут нигде не сказано, что донорами должны быть именно дети. Судя по всему, важно само содержание. Детей забирали активно. Видать всех поизымали. А тут мы, целых трое.

Катя охнула и села на стол, поерзав для удобства.

— Но откуда они узнали?

— Тут тоже все просто, — стал объяснять я. — Меня сдал Козельский, это тот, кто меня и с проектом сдал Лютецкому. Видимо, просек, что я запахи слишком хорошо различаю.

Сжав правый кулак до хруста, Миха стукнул им в левую ладонь и выдавил сквозь зубы:

— Такому Козельскому я бы рыло-то начистил бы.

— Понимаю, — с кивком отозвался я.

Миха продолжил все с тем же напором и разминая шею, будто уже сейчас собирается отправиться разыскивать Козельского, чтобы все ему растолковать:

— Но мы-то с Козельским не знакомы. Откуда про нас узнали служебники?

— Аделаида, — коротко ответил я. — Она ушлая. Догадалась. Я слышал, как она по смартфону с артефактом связи говорила с кем-то. Как раз сообщала, что один есть точно. Второй под вопросом, а третий — возможно. Один это я, в том, что я мутант она была уверена. А в Кате не очень. Миху подозревала, но не понимала, в чем конкретно его мутация. Откуда ей было догадаться, что наш детина чудо-механик.

По помещению вдруг разнесся испуганный вдох Кати, мы оглянулись, а она проговорила с блестящими от влаги глазами:

— Это что выходит? Каждый артефакт, которыми мы пользуемся, это в прошлом какой-то человек?

Стало немного гаденько. Катя права, артефакты в какой-то мере то, что осталось от людей с генами-мутантами. О технологии создания артефактов не известно никому, даже мой всезнающий опекун эту тему обходил стороной. То ли сам не знал, то ли предпочитал ее не касаться.

Скрестив руки на груди, я покивал.

— Согласен, это отвратительно. Но кто ж знал…

— Знал бы, ни в жизни не прикоснулся бы к артефакту, — с жаром согласился Миха.

Какой бы жуткой ни выступала правда, я все же произнес:

— То, что делает Лютецкий, дико. Но те артефакты, которые уже созданы, в какой-то мере продолжение тех людей. Не уничтожать же их.

Встрепенувшись, Катя выпрямилась на столе и выдохнула:

— Ни в коему случае! Это все, что от них осталось! Но согласитесь, продолжать делать такое — безумие.

— Не поспоришь, — отозвался я.

Она продолжила все так же пылко:

— И что Лютецкий делал в этих далеких, заброшенных землях? Что значат крестики на карте? Почему они бросили здесь все? Кто-нибудь может ответить?

От волнения девушка часто задышала, щеки покраснели, она приложила ладонь к груди и стала похлопывать, чтобы себя успокоить. Беззащитную и испуганную, ее захотелось защитить от бед всего мира, я скинул рюкзак на одно плечо и достал из него флягу с водой, после чего передал Кате и отправил рюкзак обратно на спину со словами:

— Мы со всем разберемся. Не волнуйся.

Катя открутила крышку и сделала несколько больших глотков. Закрыв флягу, она вернула ее мне, а когда я убрал, проговорил негромко:

— Это надо как-то остановить… Так же нельзя. Это же живые люди…

— Живые мы! — подметил Миха. — Мне вот не хочется становиться артефактом Алексея Лютецкого.

— И мне, — согласилась Катя. — Но именно для этого он и гонится за нами.

Представлять, как нежная, красивая Катя превратится в какой-нибудь артефакт-аккумулятор или артефакт связи я даже не пытался — в груди в момент закипало жгучее, а мышцы наливались кровью и сжимали кулаки.

— Не догонит, — мрачно ответил я. — Я не дам сделать из нас артефакты.

Перепуганное личико Кати озарилось скромной улыбкой, она шмыгнула носом и открыла рот, наверняка чтобы восхититься моей смелостью, но выражение радости слетело, брови сшиблись на переносице. Повернув правое ухо куда-то влево, она несколько секунд прислушивалась, потом проговорила очень тихо:

— Кажется, вот и ответ, почему служебники покинули базу.

Принюхался, но ветра внутри нет, вентиляция не работает и из запахов я чую пока только металл, листы из лишайников, пыль, тела Михи и Кати, ну и так по мелочи. Но лоб Кати хмурится все активнее, а голова наклоняется левее.

— Что слышишь? — негромко спросил я и подхватил с пола кусок арматуры.

— Какой-то цокот кажется… — ответила Катя еще тише. — Будто когти по металлу…

Переглянувшись с Михой, мы, не сговариваясь, на носочках двинулись в сторону, куда направлено Катино ухо. Кажется, что стена в том месте изгибается, но при приближении проступил темный проем. Куда ведет не видно, поскольку по тоннелю фонари разбиты под чистую.

Принюхался. Тянет оттуда странной смесью чесночной шелухи, чего-то жухлого и кисловатого. Запах незнакомый. Миха вопросительно мне махнул подбородком, я в ответ пожал плечами.

— Куда ведет? — одним ртом спросил он.

— Не знаю, — так же ответил я. — Но пахнет недобро.

Бесшумно спрыгнув со стола, Катя последовала моему примеру и, подобрав кусок трубы с пола, шмыгнула мне за спину. Миха зыркнул ревностно, потом погрозил мне, что можно понять, как «головой за нее отвечаешь».

Запах становился сильнее, Катя шепнула на ухо:

— Оно приближается. Я слышу.

— Знаю, — отозвался я. — Чую запах. Но не пойму, чей.

— У него когти наверное…

— Спасибо за новость, — заметил я. — Будем готовы.

Соваться в тоннель мы не решились и в напряжении ждали. Через несколько секунд слабый цокот различили и мы с детиной. Сперва тихий, потом все четче и звонче. Теперь уже никто не сомневался, что производят его когти, а вовсе не мягкие лапы.

— Мне страшно, — пролепетала Катя.

Поигрывая грудными мышцами под рубахой, Миха набычил лоб, глядя во мрак тоннеля, и предложил тихо:

— Можем выйти наружу.

— Думаешь, тварь туда за нами не сунется?

— А пес его знает, — признался детина. — Но там будет место для маневра. А тут и проход заделать нечем.

Прозвучало, как план. Я кивнул, и мы бесшумно двинулись к входной двери. Когда вышли в так называемый тамбур, снаружи поливало так, что мы все на пару секунд оцепенели. Настоящего ливня не видел из нас никто, а те скудные осадки, которые случаются в пустыне вокруг Красного града — кошачьи слезы, не больше. Но долго впечатляться дождем не позволили звуки из помещения: цокот уже не из тоннеля, а из зала с экранами.

— Вовремя выбрались, — проговорил Миха, с опаской косясь назад.

В носу свербело не только от влаги, но и от незнакомого запаха, он становится ярче несмотря на то, что мы покинули руиновый бункер.

— Что-то подсказывает, надо бы подальше.

— Там же мокро, — удивилась Катя.

— Не растаем, — заверил я и, ухватив Катю за руку, выскочил под стену дождя.

Ливень обрушился с такой силой, что меня придавило к земле, по плечам ощутимо забарабанило, глаза в раз застелило водой. Катя рядом что-то взвизгнула, споткнулась, но я подхватил и торопливо потащил в сторону от входа к каменному козырьку, который успел разглядеть слева сквозь стену дождя. Миха держался рядом.

— Первый раз так вымок, — сообщил он почему-то довольно, отплевываясь от холодной воды.

Я втащил Катю под козырек, Миха прыгнул следом, а я отозвался:

— Ничего. Хоть помоешься нормально.

— Я моюсь! — горячо заверил Миха и выкатил грудную клетку. — На той неделе мылся! А теперь дождь. Считай помывка на каждую седьмицу!

— А в остальные дни?

— В остальные дни грязь сама отпадает, — со знанием дела заверил детина. — И в пустыне воду беречь надо. Лучше употребить ее вовнутрь, чем без толку на себя лить.

— Как от тебя девки не разбегались, — хмыкнул я, прицельно глядя на выход из руин.

Миха сообщил деловито:

— Ну я ж красивый. Чего им разбегаться?

Покосившись на него, я коротко качнул головой. От детины и правда не смердит, не смотря на редкую помывку. Очевидно, ген-мутант и тут сыграл службу. Не удивительно, что Лютецкий за такими, как мы, гоняется по всему свету. Прав я: он алчный, псих и узурпатор, а рядится в личину благодетеля.

В проходе тем временем загремело, будто кто-то потер друг о друга листы металла. Сперва показался нос, здоровенный, размером с тазик для варки варенья из батата, с длинными, толстыми как проволока усами. Затем показалась черная морда, похожая на крысиную, но крыс таких размеров не бывает.

— Что это за тварь? — пролепетала Катя и прижала у груди металлическую трубу.

Когда тварь со скрежетом протиснулась в проход на половину, не обращая внимания на потоки, которые льются по черной шерсти, я припомнил: на этаже обучения видел похожих созданий на картинках. Только те умещались на ладони.

— Крот, — сообщил я хмуро. — Очень большой крот.

Заняв боевую стойку для рукопашной битвы, Миха похрустел шеей и попрыгал туда-сюда на носочках.

— Ага… Понятно. Крот. А чё за зверь этот крот? — спросил он, и пробил по воздуху двойной.

— Там, где в место песка земля, такие раньше в ней жили, — пояснил я, глядя как тварь медленно, но все же выползает наружу и дождь ей не мешает. — Но те были размером с мышь, раздобревшую правда.

— Это тебе не мышь, — согласился Миха. — Опасная тварь-то?

— Откуда я знаю? — изумился я. — Я такую тоже вижу впервые.

— А говоришь со знанием дела.

— Видел картинки на этаже обучения, — пояснил я. — Мелкие опасными не были. Только урожай портили.

Катя позади меня дрожит, что понятно — одежда промокла, холодная и противно липнет к телу. Придется где-то разводить огонь и сушиться, желательно побыстрее.

Она предположила:

— Значит не хищник?

Я покачал головой.

— Если бы.

— Ты же сказал, урожай портили, — растерялась Катя.

— Так портили, а не жрали, — уточнил я. — Портить можно и лапами. Вон, посмотри, какие когти.

Крот-переросток к этому моменту из прохода выполз полностью. Размером с упитанного быка, и когти соответствуют: светлые, полуметровые и толстые. Нос дергается, принюхивается, у него обоняние лучше человеческого раз в сто, а может в тысячу. Даже мой усиленный нос не так хорош.

Тварь будто поняла, о чем я думаю и резко развернула голову в нашу сторону. Глаза маленькие, черные, щурятся от света и воды, но нос двигается быстро, с ним ему и глаза не нужны.

— Надо уходить, — сказал я, отшагивая назад и уводя за собой Катю.

— Да мы его разом поборем! — с воодушевлением отозвался Миха и бодро потрепал плечами. — Смотри, он неповоротливый, как слизень.

— Это ты зря, — успел сказать я.

В эту же секунду пасть крота-переростка распахнулась, обнажив ряды коротких, но острых, как ножи, зубов. Раздался трубный и гулкий рев такой силы, что до меня долетело зловоние его желудка. И крот рванул на нас со скоростью локомотива.

Не сговариваясь, мы развернулись и бросились убегать вдоль руин по мокрому пырею. Сперва стена, прикрывала от воды справа, но она быстро кончилась, и ливень захлестал по лицу. Ботинки скользили, Миха разок упал, но перекувыркнулся как лихой акробат и, снова оказавшись на ногах, побежал. А на мой вопросительный взгляд крикнул, перебивая шум дождя:

— За козами гонялся по барханам! Научился!

В каком направлении бежим рассмотреть удалось только когда ворвались в заросли папоротника. Здесь он доходит до груди и его густой запах пробивается даже через стену воды. Бежать через заросли сложнее, ветки бьют по лицу, не видно, что впереди, а за спиной сквозь шум воды прорывается грохот кротиных лап и его рев.

— Вот собака! — крикнул я. — Не отстает!

— Голодный небось! — отозвался Миха, который несется слева, с хрустом ломая папоротники.

— Ага! И догоняет!

По мере продвижения вглубь зарослей, папоротники становились все выше, некоторые уже не кусты даже, а что-то вроде деревьев. Не похожих, на те, что у Никифора, скорее на шершавые столбы, на верхушках которых в стороны пучками торчат зеленые перья. Одни едва доходят до колен, через такой я споткнулся и перелетел, свалившись в лужу, но тут же оказался на ногах. Другие выше меня раза в два, и чем дальше мы бежим, тем больше древовидных.

Катя мчится слева от меня молча, на сосредоточенном лице ужас и решимость. Ни одна знакомая девушка из Красного града не решилась бы покинуть его стены, не то, что пуститься в сомнительное путешествие неизвестно с кем и не известно куда, питаясь одной лишь надеждой.

Отвлекся я лишь на секунду, но ее хватило, чтобы Катя слева исчезла. Резко затормозив, я проскользил по раскисшей от воды земле и развернулся, прокричав:

— Катя пропала!

Пока массивное тело Михи закладывало поворот я кинулся обратно, откуда грохот и рычание крота-переростка гремят все громче. Послышался женский вскрик, я выскочил из-за пучка папоротника в момент, когда крот вывалился перед Катей и заревел. Катя лежит в грязи и в панике дергает ногу. Та по щиколотку застряла в корневище папоротника, вернее в том, что от него осталось.

— Держись! — крикнул я и кинулся наперерез кроту, который, уверенный в скором обеде пополз к ней.

Кусок арматурины, которую подобрал в руинах бункера, я так и не выбросил, и, когда тварь с раскрытой пастью нависла передо мной, я выставил ее вперед и громко заорал.

На секунду крот-переросток остановился, озадаченный едой, которая орет ему в лицо и тыкает железякой, но через секунду истошно зарычал в ответ. Из пасти пахнуло зловонием, и я на лице, кроме потоков воды, ощутил капли слюны. Но их быстро смыло дождем, который стал понемногу затихать.

Я крикнул Кате:

— Беги!

— Не могу! Нога застряла!

— Да твою швору!

Подоспел Миха. Вдвоем они стали дергать Катину ногу, но та засела плотно, детина крикнул:

— Мечников, тяни время!

— Да легко! — отозвался я с напускной бравадой. Клыки крота-переростка, которые клацают перед лицом, ее совсем не добавляют, а мое скромное оружие и того меньше.

Поняв, что добыча больше не бежит, крот издал звук, похожий на писк, только громче в десятки раз, потом снова зарычал и двинулся на меня.

Не атаковал я до последнего, рассчитывая, что тварь испугается и уползет, но, когда та пошла в наступление и лязгнула пастью, едва не отхватив ухо, я огрел ее арматуриной по морде. Руки в миг онемели, в голове болезненно загудело, звук получился будто ударил по бетонной стене. По кротячей шерсти в месте удара пошли волны бликов, растворяясь по мере приближения к заду. И ни царапины.

— Чем тебя кормят? — бросил я.

В ответ крот зарычал еще громче, и резво для такой махины развернулся для новой атаки. Удар массивных когтей целился мне в грудь, но я все же меньше, а значит проворнее, и успел отпрыгнуть. Когти пропороли землю, где я стоял секунду назад, в стороны полетели комья грязи.

— Быстрый, тварь! — проорал я и оглянулся на Миху с Катей. — Вы там долго?

— Еще немного! — отозвался детина, который могучими пальцами раздирает остатки корневища, сам мокрый, рубаха облепила могучие плечи, которые вздуваются при каждом рывке. — Как оно так застряло, собака такая!

— Ты бы поторопился, — посоветовал я, отскакивая от пасти крота, который резко развернулся и вознамерился откусить мне голову. — А то этот переросток пытается обедать!

— Дело хорошее, — уверенно крикнул Миха, дергая ногу Кати, та поддается, но медленно.

— Ага, — согласился я и со всей силы обрушил арматурный прут на покрытую черной шерстью спину крота. — Когда обедать хотят не тобой.

Меня откинуло назад, шерсть крота снова пошла световыми волнами, а он, без единой царапины, развернулся на жирном брюхе в мою сторону и попер тараном.

— Швора вонючая, — рявкнул я. — Из чего ты сделан?!

Пришлось отступать. Пятясь к поляне с зарослями папоротников, я выставил перед собой прут и время от времени тыкал в морду хищнику. Тот ловко ее одергивал, я так ни разу и не попал, зато рычал он все грознее, а пасть становилась ближе.

— Народ! — крикнул я. — Надеюсь, вы закончили!

— Мечников, беги! — донесся голос Михи издалека и откуда-то из-за крота.

— Принято!

Рванул бы я сразу в сторону, но не успел, потому как зацепился пяткой за камень и навзничь загремел в папоротники. По лицу захлестали струи дождя , и жизнь перед глазами промелькнула, как один миг, когда жаркая пасть крота зависла надо мной, а с клыков справа на землю закапала густая слюна. Михе бы подбежать и огреть тварь чем-нибудь сзади. Это кроту не навредит, но в теории может отвлечь. Да только не успеет Миха.

Мотор в груди качал с такой силой, что загремело в ушах, виски сдавило. С криком отчаянной ярости я выставил вперед арматурину: если не выжить, так хоть Михе и Кате дам возможность сбежать.

Когда пасть крота передо мной раскрылась, из нее пахнуло горячим зловонием, я отвернулся, чтобы вода не так сильно были в лицо, и заорал:

— Ну давай, тварина поганая!

Из его нутра раздалось утробное урчание, я задержал дыхание, чтобы не вдыхать смрад, и приготовился к боли. Когда снова раздался звериный рык, я не сразу понял, что он сзади, а когда вонь отступила, развернул голову. Крот переросток поднял морду и скалится куда-то мне за спину.

Перевернуться я едва успел, когда рык повторился, громкий, раскатистый и величественный. Только откатившись, я смог подняться и обомлеть, потому что из зарослей папоротников на задние лапы встала тварь, размером чуть больше крота-переростка. Сплошь в зеленовато-бурой шерсти, которая едва мокрая, да и то сверху, а брюхо сухое, будто не знает ни о каком ливне. Морда здоровая, с чуть вытянутой пастью и короткими ушами. Глаза смотрят вперед, что значит тоже охотиться умеет. Лапы с когтями немногим меньше, чем у первого хищника, но этот маневреннее, раз стоит на дыбах. Он раскрыл пасть, обнажив мощные клыки и гулко заревел.

Чтобы не оказаться между двух хищников я медленно стал красться в бок, а когда из-за крупа крота стали видны Миха с Катей, от сердца отлегло: целы и невредимы.

— О, живой! — крикнул детина радостно, поддерживая Катю под плечо, значит ногу все же повредила. — Что там?

Во все глаза глядя на гигантов, я продолжил незаметно отшагивать от них и ответил:

— Не поверите. Медведь.

— Это те, что мёд едят? — не понял Миха. — Они должны были за пчелами поиздыхать.

— Не поиздыхали, — заключил я.

Держа Катю на плече, как тряпичную куклу, детина метнулся в сторону, чтобы кротячий зад не перекрывал обзор и охнул:

— А чего он… Зеленый какой-то? Батя рассказывал, что медведи бурые. Или белые.

— Да откуда я знаю! Позеленел! Он размером больше!

Медведь в этот момент, недовольный, что его потревожили и оторвали от важных медведячих дел, снова трубно взревел и, мотнув башкой, пошел на крота. Я предположил, что крот в страхе развернется и даст деру, но вместо этого он поднял морду и, выставив вперед громадные когти, попер на медведя.

Гиганты сшиблись в яростной атаке, воздух заполнился ревом, хрипами, скрежетом шерсти, которая оказалась настоящей броней. Запахло мускусом, мокрой псиной, червями и уксусом. На нас твари уже внимания обращали не больше, чем на папоротники. Они швыряли друг друга, как борцы, пропарывая телами глубокие борозды в почве, ревели и драли друг друга, разметывая клочки шерсти.

Мы кинулись бежать, но все время оказывались на пути тварей. Пару раз меня снесло земляной волной, когда медведь пробороздил телом крота землю. В другой раз, повезло кроту. Когда крот налетел на противника, медведь отлетел с такой силой, что снес Катю, ей чудом удалось не попасть под него и ее отшвырнуло на меня. Миха героически бежал перед земляной волной, которая вспучивается под телами хищников, а те со скоростью локомотива движутся за ним, сшибаясь и швыряя друг друга.

Нам с Катей удалось его догнать только с третьего раза, теперь мы бежим вместе перед волной неудержимой драки гигантов. И как бы ни старались, твари больше и быстрее. Настолько, что запах их туш в какой-то момент стал нестерпимым, что значит — нас сейчас сомнет.

— Народ! — прокричал Миха с выражением безысходности на лице, — Вы простите, если что не так!

— Подожди прощаться! — упрямо выкрикнул я, хотя и сам не знаю, на что надеяться.

За спиной громыхнуло, по земле пошла вибрация, сейчас волна докатится до нас, и тогда все. Мои пальцы сжали ладонь Кати бледной, как побелка, в груди кипело, я приготовился.

Но вместо волны земли и тварей, которые должны были нас накрыть, с боку что-то ударило, не больно, но ощутимо. Затем рывок. В ушах засвистел ветер, перед глазами на бешеной скорости мелькнули папоротники. Длилось это секунды три, но за это время рев хищников, лязг когтей и зубов переместились влево и отдалились. Потом мир снова остановился, я обнаружил себя и своих друзей лежащим на мокрой после дождя земле, мы прижаты друг другу спинами благодаря толстому лассо.

— О, как, — проговорил я и поднял голову.