Расставив широко ноги, Ада стояла на верхних полках сразу двух стеллажей, одна ее ладонь уперлась в потолок, другая облокотилась на колено, и выглядит, как разбойница. Внушительная грудь впечатляюще свесилась, чем на пару секунд сбила внимание.
— Тесно, — придя в себя, с задранной головой отозвался я. — Так тесно, аж переночевать негде.
— С этим попозже, — хмыкнула Ада. — А с остальным… Я вас выведу.
Мы с Михой переглянулись. Доверять женщине, принадлежность которой невозможно идентифицировать, рискованно, но еще рискованней оставаться здесь и ждать, пока коменданты обыщут багажный вагон.
Я кивнул.
— Твои предложения?
Улыбка девушки стала шире, ровные зубки сверкнули в бледном свете дрожжевых ламп.
— Лезьте сюда, — скомандовала она. — Только тихо.
— А там что?
— Люк на крыше, — пояснила она.
Вариант более рабочий, чем нападать на комендантов. Первым покарабкался Миха. Несмотря на его внушительную массу, вышло у него это проворно, как у многопудовой гориллы: методично, выверено и бесшумно.
— Ты где так лазать научился? — спросил я.
— А ты попробуй ветряки Никифора почини, — ответил сверху Миха негромко, с трудом разворачиваясь на узкой верхушке стеллажа.
Подсаживая Катю, я так же тихо продолжил:
— Часто ломались?
— Так ржавые же, — разводя руками, ответил детина.
Лезть по стеллажу у Кати получалось менее проворно, чем у Михи, пришлось толкать ее под колени и упругие бедра. Возмущаться она даже не пыталась, только зыркнула из-под соболиных бровей неоднозначно: то ли смутилась, то ли порадовалась. Когда она влезла наверх, Ада оглядела ее снисходительно сверху вниз и наклонилась ко мне, любезно протягивая руку.
От помощи я отказался и с легкостью вскарабкался наверх. На вершине стеллажа тесно, мы все оказались нос к носу. Ада выпрямила спину и, хмыкнув, поинтересовалась:
— Гордый?
— Самостоятельный, — поправил я и повертел головой, потому как коменданты внизу уже подкатили ступеньки и лезут в вагон. — Где люк?
Блондинка указала на потолок. Он выложен одинаковыми серыми квадратами из металла, ровными, стык в стык.
Я заметил нарочно миролюбиво:
— А ты шутница, как я посмотрю.
— Еще какая, — отозвалась Ада и, бесшумно пройдя по краю стеллажа, встала на цыпочки и надавила на одну из пластин.
Та негромко щелкнула и поддалась, после чего, блондинка сдвинула ее на выдвинувшихся салазках в бок. Открылся узкий проход, который легко пропустит стройную Катю. Михе же придется потрудиться.
— Выше второй люк, — сообщила Ада. — Но я до него не достану, если только подсадите.
Она мне ослепительно заулыбалась. Катя сбоку и держится за мой локоть. Вижу ее только краем глаза, но пахнет от нее мятой сильнее, чем обычно, значит напряжена или взволнована. А может и то, и другое. Тем не менее, подсадил бы я Аду незамедлительно, но Миха опередил: он шагнул вперед и одним махом поднял блондинку столбиком.
— Давай, — приказал он, — открывай свой люк.
Натянув благодарную улыбку, девушка уперлась одной ладонью ему в макушку, а второй пошарила вверху. К этому моменту комендант с морщинистым лицом и седыми волосами уже поднялся в вагон и двигает дрожжевым фонарем перед собой.
Пока я с тревогой косился на него и подтягивал испуганную Катю к себе, тот бросил коллегам через плечо:
— С этим праздником аэростатов все с ума посходили! Тут ни зги не видать! Нужен фонарь побольше.
Второй, моложавый и свежий, как весенняя картошка, ему посоветовал со ступенек, по которым поднимался:
— Включи освещение в вагоне.
— Не могу, — ответил пожилой, — проводник сказал, освещение только в пассажирских вагонах.
— Не может быть. Брешет.
— Брешет или нет, а света нет, — заключил пожилой комендант. — Хочешь разбираться с ним, иди и разбирайся.
Моложавый развернулся и стал спускаться обратно со словами:
— И пойду. Что за брехня? Света у него нет. На крыше поезда для чего солнечные панели? Артефакт-аккумулятор ему зачем?
Пожилой предположил терпеливо:
— Для езды ночью. Поезд поди разряжается быстрее дрезины, если без арт-аккума.
— Ничего не знаю, — не угомонялся моложавый, спрыгивая на бетонный перрон. — Свет должен быть.
После чего широкими шагами направился вдоль вагона, пока не скрылся. Тот, что остался внутри, покривился морщинистым ртом и продолжил шарить дрожжевым фонарем перед носом, по шагу продвигаясь вперед.
— Делать больше нечего, за проводниками бегать, — пробормотал он. — У них и зад в тепле, и заработки. Мне бы на диван, под плед виды созерцать, а я по багажным вагонам шастаю…
Пока я наблюдал за проводниками Ада справилась со вторым люком. Она тихо меня окликнула:
— Эй, красавчик, долго будешь коз считать?
Когда оглянулся, Миха уже выталкивал пышнозадую Аду в верх, не упуская шанса пощупать ее за бедра. По виду блондинка вроде не против, но, едва выбралась на крышу и заглянула сверху в люк, ее улыбка стала хищной, и она произнесла с нарочитой ласковостью:
— Миха, сладкий, еще раз так сделаешь, я тебе пальцы переломаю. Понятно?
Лицо детины вытянулось, будто он не при чем и понятия не имеет, о чем речь. Разведя руками, он выдохнул:
— А что я? Я вообще ничего.
— За зад меня тоже не ты лапал? — с той же нарочной любезностью поинтересовалась Ада.
— Так я не лапал, — с жаром заявил Миха. — Я оказывал незаменимую услугу. Коэффициент полезного действия вырабатывал.
— Ты со своим коэффициентом сходи в квартал шпилек, — предложила Ада. — А то он у тебя из штанов выпирает.
— Ничего не выпирает, — отозвался Миха, на всякий случай мельком опустив взгляд себе на передний шев штанов. — Я ж ради общего дела стараюсь. Тяжести поднимаю.
Глаза блондинки покруглели, как два блюдца, она выдохнула:
— То есть, я толстая?
Даже Катя, несмотря на очевидную неприязнь между девушками, в этот момент сокрушительно покачала головой, а я толкнул Миху под бок и сказал:
— Не время. Полезли.
Следующим под сердитыми взглядами Ады вылез Миха, потом вдвоем под ворчание блондинки в его адрес мы вытолкали Катю, следом выбрался я.
Нос очумел от запахов горячей смазки, раскаленного металла, озона, чемоданов и десятков людей разной конституции. Помотав головой, я потер лицо и помассировал крылья носа. После чего огляделся. Сверху вокзал просматривается во все стороны. Позади поезда несколько рельсовых полотен уходят в песчано-каменистую даль, с другой стороны локомотив теряется в широких квадратных воротах. Пока раннее утро, темно, и есть шанс пробраться в город по крышам вагонов незамеченными.
Кивком я указал вперед.
— Пригнулись и как мыши пошуршали.
— Мог бы и спасибо сказать, — заметила Ада.
— Я и сказал, — ответил я.
— Когда?
— Да вот только что, — с улыбкой отозвался я. — Спасибо.
Хихикнув, блондинка подсогнула колени и, оттопырив обтянутый штанами зад, направилась за Михой, который, как пустынный альфа-козел, ломанулся к носу поезда.
— Я ей не доверяю, — пробурчала Катя, проходя вперед меня.
Придерживая ее за локоть, я двинулся следом.
— Не доверяй, — посоветовал я.
Катя покосилась на меня через плечо, осторожно обходя заграждение солнечной панели.
— Ты мне не веришь, — с пониманием произнесла она. — Ада эффектная. И помогает. Но… Не знаю. Не нравится она мне.
— Ну… — заметил я, обходя загородку, — девушка она и правда красивая.
Катя не обернулась, но в утренней мгле ее плечи передернулись.
Мы двигались бесшумно. Внизу гомонили пассажиры, отдавали команды коменданты, кто-то куда-то бежал, гремели тележки и приставные ступеньки. Полоска света на горизонте ширилась, что значит шевелить ногами нужно активнее. Я поторопил Катю, а та фыркнула:
— Думаешь, коменданты полезут на крышу?
— Полезут, если увидят нас на ней, — ответил я, придерживая ее за руку, пока она перебиралась на следующий вагон. — А это произойдет, если не успеем до рассвета. Нас тут как на ладони будет видно.
— Успеем, — отозвалась девушка, — Все равно проводник им наплел с три короба.
— Откуда знаешь?
— Слышала.
— Когда успела? — удивился я, перепрыгнув следом.
Катя смахнула затянутые в хвост волосы за спину и ответила неоднозначно:
— Некоторые внимательно слушают, а не пялятся на всяких.
Прикидывая, когда это проводник успел наплести комендантам так, чтобы Катерина могла подслушать, я ответил:
— Ну почему на всяких. Я и не на всяких могу пялиться. Если есть на что.
На это Катя хмыкнула, вроде не довольно, но спину распрямила, а плечи расправила. Девушки создания неоднозначные, могут улыбаться, а потом зарядить по морде. А бывает наоборот, орет чего-то на своем птичьем, а после придет и приласкается. Главное не пытаться понять, а просто любить и защищать, потому что, как говорил опекун, если женщина тебя по-настоящему выбрала, она за тобой и на край пустыни поедет.
К носу поезда мы добрались, когда небо побледнело и обрело бирюзовые оттенки. У края локомотива ада с Михой о чем-то шепотом спорили.
— Если тебя увидят первым, могут появиться вопросы, — вещала Ада.
Миха перегородил ей путь и сказал:
— А если там будут коменданты, тебя, чего доброго, поймают. Придется за тебя вступаться, а это нас раскроет.
— Да с чего им меня ловить? Я в Рязна граде, как ящерка в песке, — изумилась блондинка. — Никто ко мне приставать не будет. Тем более сам посмотри.
Она кивнула вниз. Локомотив отдыхает в небольшом депо, впереди еще приличное расстояние до отбойника, чтобы при необходимости уместить весь состав. По краям полупустые перроны, время от времени пробегают носильщики и работники станции, но комендантов не видно. Судя по всему, все заняты пассажирскими вагонами.
Поправив рюкзак на спине, я проговорил:
— Поспорите потом. Спускаемся. Тихо, по одному и на правую сторону.
Обычно на таких локомотивах лестницы по обеим краям, но справа перрон ближе, а чуть дальше по диагонали широкие двери, скорее всего либо в город, либо еще куда. В любом случае, нам в первую очередь нужно покинуть перрон.
Под недовольные шепоты Ады и Михи, мы спустились с крыши поезда.
— Куда ведет та дверь? — спросил я.
Бросив на Миху сердитый взгляд, Ада ответила:
— На привокзальную площадь, конечно.
— Отлично. Там мы и затеряемся, — сказал я и, сделав знак рукой, чтобы следовали за мной, быстрыми перебежками двинулся к дверям.
До нее оставалось метра три, когда мой нос учуял спиртовой запах чужака, а Катя позади шепнула:
— Там кто-то идет.
Уточнить, как она это поняла не успел, дверь открылась и в вестибюль депо шагнул мужчина ростом на полторы головы выше меня, и с плечами шире Михиных. Судя по опухшему лицу, заплывшим глазам, которые косятся то в одну, то в другую сторону, пил этот бугай не томатный сок. Но на ногах стоит уверенно.
Сперва он посмотрел на Миху, затем на меня, а после перевел взгляд на Катю, которую я прячу за спиной, и прогудел басовито:
— Кто это у нас тут?
Я шагнул вперед, перегораживая Катю полностью.
— Мужик, иди куда шел.
Осоловелый взгляд бугая снова переполз на меня, понимание в глазах читается, но замедленное и недоброе.
— А я уже пришел. В шпилечную, — произнес он веско и попытался отодвинуть меня массивной ладонью.
С места я не сдвинулся, хотя устоять оказалось сложно — масса бугая такая, что зрелого козла поднимет, как пушинку. Сохраняя внешнее спокойствие, внутри я напрягся, кровь закипела, а мышцы налились.
— Ты дверью ошибся, — произнес я миролюбиво, но на бугая посмотрел прямо и с вызовом.
Тот глянул сверху вниз и с пренебрежением выдохнул, обдав меня зловонным дыханием. Затем сально осмотрел Аделаиду, которая прячется за Михой.
— Чет ты врешь мне, парень, — прогудел он, растягивая слова, — тут вон какие красотки. Значит шпилечная. Думаешь, мало заплачу? Да у меня вон сколько рубов!
Для наглядности бугай сунул пальцы в карман дырявых на колене штанов и вытащил раздутый кошелек, сообщив заплетающимся языком:
— Заработок был. Имею право расслабиться. Говори, сколько твои шпильки стоят. Возьму обеих. Меня на двоих хватит.
То, что потасовки не избежать, я догадывался, но опекун учил: «лучшая победа в драке — не допустить драки», так что еще раз попытался донести ему мысль словами.
— Повторяю тебе, — сжимая до хруста кулаки, проговорил я, — это не шпилечная. Оглянись.
Нехотя бугай покрутил головой, но надежда на его здравый смысл рассыпалась в песок, когда он, кривясь на одну сторону, фыркнул.
— Ну и чо? Я плачу. Давай своих девок.
С Михой мы успели переглянуться и обменяться сигналами до того, как бугай двинулся на меня, прогудев:
— Жадный?
Быстрым для такого увальня рывком он ухватил меня за ворот куртки, жесткая ткань натянулась подмышками.
Дальше все происходило молниеносно и на рефлексах, спасибо регулярным тренировкам: одной рукой я ухватил бугая за запястье и надавил на болевую. Тот заорал, его взгляд резко прояснился, а я другой рукой ударил снизу в локоть. Захват в миг ослаб. Пользуясь моментом, я шагнул вперед и резко развернулся всем корпусом, не выпуская запястья бугая, после чего рванул вниз. Что-то щелкнуло, а бугай заорал от боли:
— Шворааа!!!
Катя позади взвизгнула:
— Ты ему руку сломаешь!
— Только вывихну, — отозвался я, утаскивая бугая на пол. — Миха, вяжи его!
Подскочивший сзади детина выверенным движением вырубил бугая. Когда тот обмяк, Миха притащил откуда-то веревку, но Катя опять жалостливо проговорила, прижимая ладони то к груди, то ко рту:
— Вы его так и бросите в вывихнутой рукой?
Глядящая на все с круглыми глазами Ада зыркнула на нее и, потрепав воротничок рубашки, потому как вспотела от напряжения, что видно по крохотной капельке на шее, выдохнула:
— Он хотел нас обесчестить, а ты ему помочь хочешь?
— Человек был не в себе, — не успокаивалась Катя. — Нельзя его так бросать.
— Откуда такие берутся, — проворчала Ада и с недовольством покачала головой. — Мальчики, делайте, как считаете нужным. Я бы его вообще отпинала в какую-нибудь канаву.
На бугая мне в целом плевать, вывихнутая рука — не страшно, вправят в любом медпункте, в Рязна граде таких должно быть полно, как и в любом граде. Будет как новенький и даже не вспомнит про нас, учитывая его осоловелую морду. Но взгляд Кати такой, что я не смог игнорировать. Пришлось с Михой повозиться и вправлять бугаю руку прямо здесь.
Аделаида бегала вокруг и ворчливо причитала:
— Вы правда будете этим заниматься? У нас времени в обрез. А если сейчас коменданты придут?
— Тогда побежим, — ответил я, понимая, что Ада так-то права и играть с судьбой в данной ситуации рискованно.
Но когда увидел, с каким восхищением на меня смотрит Катя, мысленно махнул рукой: справимся. Главное уберечь рюкзак с пчелой и определить в безопасность Катю.
Из-за массы бугая вправление руки растянулось на несколько минут. Только после этого мы с Михой его отволокли в угол между башнями из паллетов. Вязать не стали, смысла нет, поскольку он и так в отключке. Но в себя прийти может в любой момент.
Я поторопил всех:
— Теперь уходим.
На этот раз дверь выхода из вестибюля депо пропустила нас без проблем, и мы вышли на залитую утренним солнцем привокзальную площадь Рязна града. От смеси запахов дрезинного масла, жареных лепешек, людских тел и массы другого в голове на секунду помутнело. Пришлось ею помотать и на несколько секунд зажать нос, чтобы привыкли рецепторы. Только тогда смог оглядеться.
Человейников, как в Красном граде нет, но есть башни до пяти этажей, каменные, с квадратными окошками, в которых золотится отражение рассвета. На тротуарах блестят отполированные сотнями ботинок камни, дороги тоже мощеные. Что понятно — камень доступен всегда и везде. Люди бегут кто куда, дрезины парят по своим делам, а вдалеке крутятся ветряные мельницы и на опорах сверкают солнечные панели. Между ними на трубах малиновым цветом переливаются артефакты-аккумуляторы в шаровой защите. Это от непогоды, чтобы ни зной, ни ветер не испортили.
Катя слева от меня зачарованно охнула:
— Как красиво.
— Еще бы, — отозвалась горделиво Ада по правую руку от Михи. — Это тебе не пустыня с перекати-полем.
Я спросил Катю:
— Нравится?
— Очень, — призналась она.
В груди засаднило, но я промолчал. Если так, то как бы ни хотелось взять ее с собой, здесь и придется ее оставить. Ласковую, мягкую и нежную, чтобы жила в комфорте и безопасности. Вместе с Михой, чтобы приглядывал, он ее давно знает и не оставит в беде. А Ада поможет по-женски. У женщин это происходит на каком-то особом языке.
Я вознамерился рвануть через площадь и поискать постоялый двор, но Ада мне перегородила путь пышной грудью.
— Погоди, красавчик.