Мечников. Сквозь песок и ветер.

Глава 6

Колеса поезда ритмично тарахтели, покачиваясь на рельсах. Для простых людей между градами курсируют локомотивы и составы самые обычные: колесные и на обычных артефактах-аккумуляторах для поездов. В отличие от личного поезда Лютецкого. Тот идет над рельсами, и на магнитной подушке, а артефакт у него особый, что дает скорость под двести километров в час. Свою личную охрану он тоже снабжает дополнительными артефактами, это известно всем. К счастью, служебники, которые за нами гнались, таковыми не обладали, и в открытой двери вагона дрезины преследователей быстро исчезли.

Миха тем временем сидел и таращился на голубую капсулу у меня в руках, а его брови медленно, но уверенно ползли на лоб. Спустя секунд двадцать, он спросил ошалело:

— Это че?

Я сам все еще рассматривал насекомых в капсуле. Они застыли в специальном геле артефакта, который может хранить живой организм в таком виде очень долго, в зависимости от мощности артефакта. Вряд ли у Никифора арт какой-то высококлассный, но даже самый простой удержит жизнь в течение года.

— А сам не видишь? — отозвался я и приподнял за металлический каркас капсулу над головой.

С силой зажмурившись, так, что лицо превратилось в сморщенную картошку, он прошипел и открыл глаза со словами:

— Вижу. Но не верю.

Сидящая на коробе Катя, достала из сумки мешочек, вынула из него кусочки сушеных помидоров. Протянув Михе, она проговорила:

— Не понял еще? Это пчелы. На вот, пожуй.

— Да вижу я, что пчелы! — с изумлением воскликнул он, механически принимая у нее сухпай. — Откуда?!

Катя поднялась и подошла ко мне, тоже вручив несколько красных сухих кружочков. Рядом села близко и наклонилась разглядывать капсулу.

— Какие они маленькие, — спустя несколько секунд проговорила Катя. — А их исчезновение так поменяло мир.

Я молчал и думал. Конечно же капсулу мне подложил Никифор, никто, кроме него, не выловил бы пчеломатку из улья и не поместил вместе с другими пчелами в артефакт. Хитрый дед. Он прекрасно понимал, что я взвалю на себя этот груз, если не будет выбора. Вот он мне его и не оставил. Ясности это не добавляет: куда идти, где искать эту землю обетованную, о которой грезит старик — квест на миллион рубов.

Миха все еще очумело глазел на сокровище в голубой капсуле. Вытерев нос от песчаной пыли, он проговорил:

— Так, Катя, я что-то не понял. Ты что ли знала?

— О чем? — не поняла девушка, переведя взгляд сперва на меня, затем обратно на пчел.

— Ну как, — возмутился детина. — О пчелах. Откуда они у него? Если скажешь, что из Оазис-Техно, я к шутам выпрыгну из вагона.

Охнув, Катя распахнула глаза, видимо решив, что Миха и правда сиганет, даже без Оазис-Техно. Откуда ей знать, что это даже не манипуляция, а фигура речи для придания драматичности моменту.

Пришлось покачать головой и взять слово.

— Никифор дал, — коротко сказал я. — У него в подполье ферма. Была.

— Да ладно! — не поверил Миха. — Катя, ты и про это знала?

Ее молчание прозвучало красноречивее слов, Миха с негодующим цоканьем шлепнул себя массивными ладонями по бедрам и пробасил:

— Ну здорово. Все всё знают, а я как обычно.

— Никифор держал улей в тайне и не разбалтывал всем подряд, — заметил я и осторожно убрал капсулу обратно в рюкзак, уложив его между сменным бельем, чтобы улучшить амортизацию.

Покраснев, как сушеный помидор, который нервно грызет, Миха огрызнулся:

— Ты слова-то выбирай, Мечников. Я не «все подряд», я его с детства знаю.

— Это не значит, что ты бы не проболтался кому-нибудь, — произнес я спокойно.

На это Миха вскочил, будто ему в зад воткнулась верблюжья колючка, он с шумом проглотил остатки помидора и сжал кулаки, прогудев мрачно:

— Охренел? Думаешь, я трепло? А ну иди сюда, сейчас разберемся, кто тут трепло!

Биться с Михой я не собирался, тем более после погони, когда отдохнуть бы и подкопить сил, потому как теперь придется крепко переиначить все планы. Но тот стоит и бычит лоб, будто собирается боднуть, именно так делают молодые бычки на фермах Алексея Лютецкого. Пришлось подняться и, выпрямившись, сказать:

— Успокойся. Я не хочу конфликта.

— Чего-то не верится, — отозвался Миха.

— Один раз я тебя уже скрутил, — напомнил я. — Ну серьезно, Миха. Я ж не чтоб обидеть тебе говорю. А чтобы объяснить поведение Никифора. Он трясся над своей подземкой. Потому и не сказал.

Покривившись, Миха фыркнул, все так же хмуря брови:

— А тебе, значит, сказал. Ты, значит, у нас надежный и проверенный. Признавайся — украл?

Я покачал головой.

— Я отказывался. Но Никифор убежден, что я смогу отнести пчеломатку в какие-то живые земли на севере. Это полный бред. Но теперь у меня на руках пчела, и надо что-то думать.

Судя по движениям мышц на лице детины доверия мои слова у него не вызвали, он шагнул вперед, сжав кулаки так, что побелели костяшки, и проговорил с угрозой:

— Ага, прям я так и поверил. Нашел дурака. Тебе он вот так взял, и отдал пчелу. Почему Никифор мне ее не отдал?

Чуть согнувшись для броска, Миха поднял кулаки, от него пахнуло кортизолом и другими гормонами, которые говорят — еще секунда, и здоровенный кулак полетит мне в лицо. Но я успею увернуться. Впрочем мои мышцы тоже налились кровью, готовые к драке, которая сейчас вообще не к месту.

Чем бы она закончилась, можно только прикидывать, но драка так и не началась благодаря Кате, которая вскочила и шагнула между нами.

— Миха! — выдохнула она, выпрямив спину, как отличница на экзамене этажа обучения. — Ты серьезно? Ты? Донести пчеломатку в живые земли? Да тебе коз доверить нельзя, все разбредаются! А тут последняя в мире пчеломатка! Никифор нашел подходящего человека и доверил ему это. Я лично все видела.

Обернувшись, Катя виновато улыбнулась и робко пожала плечами, проговорив:

— Я подслушивала, когда Никифор тебе показывал зеленую ферму и улей. — Она снова обернулась к Михе, которой немного осунулся, плечи обмякли. — Ты хороший человек, Миха, но ты ж как большой ребенок. Сильный, добрый и прямолинейный. И сболтнуть ты мог не со зла, а из соображений чести и порядка. Понимаешь? Успокойтесь оба, а? Еще нам друг с другом не хватало ссориться.

Удивительно, как иногда хрупкая женщина может помахать крылышками и потушить океан огня. Обычно я просто отодвигал девушку за спину, чтобы не мешала и не пострадала, а сам разбирался с проблемой. Но Катю Миха не обидел бы, по лицу видно.

Еще пол минуты мы стояли, как два барана и пучили друг на друга глаза, а хрупкая Катя героически разделяла эти два метра между. Если детина и правда не слишком умный и все же ломанется в атаку, я успею оттолкнуть девушку и принять бой. Слева в углу как раз мягкие чемоданы.

Наконец Миха шумно выдохнул, грудь его опала, а сам детина развернулся и ушел в дальний угол вагона, где сел нахохлившись, как цыпленок. Катя послала мне извиняющий взгляд и поплелась к Михе. Опустившись рядом, она что-то стала ему говорить, а я вернулся к рюкзаку, в котором лежит ценность всего мира.

В голове после погони звенело, на зубах хрустел песок, а язык все еще царапал небо. Найдя в рюкзаке баклажку, я напился и поставил ее рядом. Катя из угла робко покосилась на нее, я молча кивнул и откинулся головой на чемодан, прикрыв глаза. Пульс успокаиваться не торопится, но уже не такой бешеный, как на дрезине, и я даже смог минут на пять отключиться.

Глаза открыл, когда Катя рядом ставила баклажку на пол.

— Спасибо, — поблагодарила она, скромно улыбнувшись.

— Обращайся, — отозвался я и кивнул на Миху, который все еще косится на меня хмуро из угла. — И ему дай.

— Я уже, — ответила Катя и опустила ресницы, — в смысле дала воды.

Поезд качнуло, Катя не устояла и полетела на меня. Я поймал прежде, чем она успела вскрикнуть. Она оказалась легкой, как козленок, с такой можно версту на руках пробежать, не устанешь. Замерев на руках, девушка, уставилась на меня, медленно заливаясь румянцем. Вырез рубашки, в котором отлично просматривается ее богатое достоинство, заходил ходуном. Пару секунд она смотрела на меня, затем поерзала задом, стараясь подняться, и проговорила:

— Эм… Прости.

— Да не за что, — не удержал смешка я.

Катя красивая девушка. Она правильно сделала, что сбежала из «Медного ковчега» посреди пустыни. Только для побега она выбрала не того человека. Теперь с пчеломаткой на руках мой путь лежит в неизвестность. А ей с такой внешностью и голосом место в уютной жилой капсуле, а лучше — в настоящем доме, с чистым воздухом, свежей пищей и заботой, которая нужна каждой женщине.

Встать я ей помог. Быстро поправив рубашку, она смущенно отшагнула и стала перевязывать волосы в новый хвост. Под стук вагонов я засмотрелся на замысловатое действие: никогда не понимал, как женщины завязывают эти веревочки. В этот момент ручка на противоположной двери вагона скрипнула и пошла вниз. Я моментально оказался на ногах. Миха тоже, он метнулся вперёд и прижался спиной к стене, заняв выигрышную позицию слева от двери, которая стала медленно открываться.

Катю я моментально дернул за себя, а сам подсогнул колени для броска. Тем временем в полумраке проступила фигура, а через миг в вагон шагнул престарелый проводник в невысоком цилиндре и с громадными окулярами на лбу. Зачем они проводникам — не знаю, но опекун рассказывал, что на каждой остановке поезда, особенно за пределами града, они обязательно их надевают.

Пару мгновений проводник молча смотрел на меня бледными старческими глазами. Я напрягся, не желая вредить старику, но, если тот нападет, придется ответить. Однако, спустя еще миг, проводник задумчиво хмыкнул и произнес, по-старчески причмокнув:

— И чего вы тут, судари, делаете? В вагоне что ли не сидится? Тут жарко ж. А там, поди, какой-никакой холодок.

С Михой мы переглянулись, тот молча пожал плечами, а проводник продолжил мирно:

— Да ладно вам. Вижу я, что зайцы. Что ж я, по-вашему, не видел, как вы в вагон запрыгивали?

Проводника я видел впервые. Слухи о них ходили разные, но все сводились к тому, что проводник заступает на поезд и работает на нем, пока не выгорит артефакт-аккумулятор. Когда это происходит, значит и самому локомотиву осталось не много, поскольку артефакт сплавляет в механизме детали. Они становятся куском металла, его только на переплавку. А проводник как хранитель поезда, знает о нем все и уходит с гибелью локомотива. Ждать от такого преданного делу человека можно чего угодно, так что я сжал на всякий случай кулаки.

От внимания проводника это не ускользнуло, он усмехнулся по-стариковски и мягко произнес:

— Ну куда ты ерепенишься, малый? С кулаками на старика? Не смеши мои вагоны, парень.

— Так, — наконец проговорил я, все-таки разжав пальцы.

— Да не ссажу я вас посреди пустыни, — не гася улыбки, снова сказал проводник. — Что ж я, изверг что ли? Скажи лучше, чего за вами служебники гнались?

Миха, который стоит за спиной проводника, бесхитростно открыл рот, чтобы заговорить, и я осознал глубину смыла слов Кати о простодушности детины.

И опередил его быстрой фразой.

— Кое-что позаимствовали у них.

Глаза на морщинистом лице проводника округлились, брови приподнялись, он впечатленно произнес:

— Позаимствовали?

— Артефакт-аккумулятор, — коротко ответил я и поймал недоумевающий взгляд Михи.

Если верить Кате, простодушный Михаил выложил бы все, что знает лишь потому, что проводник — пожилой человек и вызывает доверие. Именно поэтому он продолжает таращить глаза с озадаченным лицом. Проводник завел руки за спину и впечатленно причмокнул губами.

— Вот как, — проговорил он. — Ну что ж, видимо, это очень ценный артефакт-аккумулятор, если служебники помчались за вами следом.

Бледные, но очень живые глаза проводника уставились на меня, и по шее скатилась горячая струйка. Моя легенда хлипкая, а для умудренного опытом проводника тем более. Что намекает: он прекрасно понимает — причина нашего бегства и погони совсем не в артефакте. Я снова напрягся и покосился за спину на дверь, через которую мы ввалились. За ней прицеплен еще один вагон. Если проводник поднимет тревогу, будет время перескочить в него, пока не прибежит охрана, а когда дернут стоп-кран, спрыгнуть. Оказаться в пустыне без дрезины развлечение так себе, но гораздо лучше, чем быть схваченным.

Однако проводник жать на тревожную кнопку в кармане не торопился и с выжиданием рассматривал меня и Катю. Затем все так же мирно произнес:

— И сударыня с вами? Охота вам было такую красоту тащить в эти дали? Или силой умыкнули? Ты, дитятко, только скажи. Мигом разберемся.

Чуть выступив из-за моей спины, Катя негромко покашляла и ответила:

— Я сама поехала. Меня никто не заставлял.

— Точно?

Она кивнула.

— Ну смотри, — предупредил проводник, — ежели что не так будет, сразу говори. — Затем снова обратился ко мне. — А ты, парень, не дергайся. Сказал уже, не буду я вас ссаживать. И приятелю своему внуши. А то он позади меня так сопит, что спину нагрело.

Стоящий за ним Миха и действительно пыхтит, как паровоз. Он что-то невнятно проблеял и насупился, проговорив:

— Ничего подобного.

Проводник развернулся к нему в пол-оборота и, приподняв над лбом край цилиндра, заметил:

— Можно подумать, ты, парень, не собирался напрыгнуть на меня со спины, если потребуется. Скажешь нет?

В ответ Миха снова что-то проворчал, а проводник продолжил спокойно:

— Со спины нападают только кочевники и разные другие дегенераты. Вы на таковых вроде не похожи.

Снова на несколько секунд повисла пауза, я ее прервал.

— Мы не кочевники. Мы —нормальные.

Что такое «нормальные» я для себя усвоил из мудрости опекуна, который прививал мне понятия ответственности, честного боя и человечности. Допускаю, что такие установки действительны не для всех, и проводник может иметь другие устои. Но я уверенно выпрямился и расправил плечи.

Крякнув, проводник поправил цилиндр и отмахнулся.

— Ладно, беглецы, — сказал он, разворачиваясь, — можете сидеть тут и преть, как пролежни. А можете пойти со мной в вагон. В первый класс не поведу, не хочу после вас чехлы на диванах стирать. А вот в общий вполне. Там хоть и не приватно, зато прохладно.

Мы с Михой переглянулись, он развел руками, а я спросил:

— И в чем подвох?

Пожав плечами, старый проводник ответил:

— Не веришь в обычную человечность?

— Не на поезде, в котором мы едем зайцами, — ответил я.

Проводник покивал.

— Твоя правда. Я бы тоже не верил. Особенно, когда за спиной такая красотка. Ее оберегать надо, а не по пустыням и вагонам таскать.

— Понимаю, — согласился я и испытующе уставился на старика.

Но тот уже не смотрит: развернулся и шагнул обратно в проход, из которого гулко гремят колеса. Что нужно проводнику от нас пока не ясно. Но вряд ли он воспылал сочувствием к беглецам. Куда вероятнее, что пытается придержать нас, пока не появятся служебники, которым он при удобном случае даст сигнал. Однако деваться нам некуда, прыгать с поезда на такой скорости значит перемолоться в труху. А сидеть тут или в пассажирском вагоне — разницы нет. Только там прохладнее. И проводник будет относительно на виду, что даст если не форы, то хотя бы наблюдение.

Пока я в раздумии хмуро всматривался в темноту прохода, где скрылся проводник, на плечо легли теплые пальцы Кати.

— Тут жарко, — негромко проговорила она у меня за ухом.

В багажном вагоне действительно пекло. Систему вентиляции сюда не привели, а металлический корпус под раскаленным солнцем плавится, а внутри похож на духовку.

— Ладно, — спустя пару секунд согласился я. — Перейдем в пассажирский вагон.

И, закинув рюкзак на спину, направился следом за проводником. Катя и Миха, лицо которого опять от чего-то недовольно сморщилось, двинулись за мной, Катя воодушевленно, а детина — качая головой.

Когда перешли в тамбур следующего вагона, кожу сразу обдало прохладой: вентиляция здесь что надо, она тоже усиливается артефактом. Проводника видно в щели следующей двери, которая ведет уже в вагон. Он оглянулся и кивнул влево на пустые сидения. Миха поравнялся со мной и проговорил, глядя ему вслед:

— Не нравится он мне.

— Да? Это не ты пару минут назад собирался выложить ему про нас все? У тебя на морде было написано, — заметил я, продолжая смотреть на проводника и пассажиров. Кто-то из них таращится в окно, кто-то вяжет, иные вовсе спят. Опасности на первый взгляд нет.

— Ничего я не собирался, — угрюмо отозвался Миха. — Просто он спросил. А я врать не привык.

Детина изобличающе на меня уставился, я покачал головой, не отрывая взгляда от пассажиров, и проговорил:

— Я не врал, а сказал часть правды, которая нам не повредила.

Миха хмыкнул.

— Все равно что соврал.

— Не путай кислое с горячим, — отозвался я. — Нельзя выкладывать каждому встречному нашу подноготную. Может он служебникам нас сдаст.

— Вот я и говорю, не нравится он мне, — охотно согласился детина. — Может ты и прав, конечно, про правду. Но я не так воспитан.

— Ты вообще не воспитан, — встряла Катя.

На что Миха возмущенно выпятил губы и выпрямился, раскрывая грудную клетку и демонстрируя величие и великолепие всей козоводской натуры.

— Враки! — сообщил он важно. — Мой батя был козоводом. И его батя. И меня воспитывали козоводом. Так что воспитание у меня самое что ни есть высшее козоводское.

Катя хихикнула.

— Угу. Поэтому у тебя все козы разбредались?

— Это просто козы не дрессированные, — пояснил Миха и деловито поднял палец. — Вот если бы я их выдрессировал.

— Почему не выдрессировал?

— Я ж их Никифору продал, — наставительно пояснил он Кате такую ясную и очевидную истину.

Мы с Катей переглянулись, она с понимающей улыбкой закатила глаза и чуть покачала головой. Козовод из Михи может и плохой, но до механики руки у него торчат не просто из нужного места, а из самого лучшего места для этого дела. Так что я промолчал, оставив спор между ними, и шагнул в вагон со словами:

— Держимся вместе.