Маньякой

Глава 3

Мы продвигались медленно. Каждая секция – отдельная мясорубка. Стены чёрные, с плотно встроенными коммуникациями, трубы – облитые термогелем, повсюду осевший на обшивке синий пепел, будто пыль, но металлическая. Крепкий запах озона, крови, раскалённого титана.

- Слева! - выкрикнул "Тринадцатый". Не успел. Вспышка – и его броня разлетелась на две половины, словно картонная. Враг – тот же тип, как мы уже привыкли: чернёная броня, гладкая, с резными линиями. Он двинулся вбок, выворачивая ствол на меня – и получил очередь от "Пятого" прямо в грудь. С третьего выстрела тот сдался – броня лопнула, тело зашаталось и рухнуло.

- Одиннадцать! – отозвался "Пятый", – Готов! Цель минус!

Но радоваться было рано. Следующий – уже работал в паре, страхуя фланг. Техника боя у них изменилась. Теперь они не шли тупо в лоб, не повторяли ошибок. Они прикрывали друг друга, работали по секторам, отступали, заманивали, только чтобы поймать нас под перекрёстный огонь.

- Они учатся, мать их. – прохрипел "Шестой", перевязывая руку – броню пробило насквозь. – Это уже не просто проколы. Они нас читают. Как учебник.

В это момент чувствовал, как моё новое тело напряжено до предела. Руки двигались быстрее, чем успевал подумать. То ли память, то ли рефлекс. Действия шли откуда-то из глубины, где прятались другие приказы, другие войны. Стрелял коротко, экономно, каждое движение – как будто повторялось тысячный раз.

Мы потеряли ещё троих, прежде чем заварили шлюз в следующий отсек. За дверью – ещё один коридор, но здесь тихо. Слишком. Только гул корабля, будто дыхание гиганта. И мягкий свет, капающий с потолка, как ртутная кровь.

- Осталось девять, – сказал кто-то. И помолчал. – Из тридцати девяти.

Молчание повисло. Девять… но приказ есть приказ.

И мы – внутри чужого корабля, с минимумом данных, минимумом боезапаса.

Реквизит – мёртвые бэхи, израненные тела и броня, почерневшая от угловых вспышек чужих выстрелов.

- Мы должны дойти до реакторного. Иначе всё это зря. – сказал вслух что думал.

Голос – чужой, механически ровный. Где-то внутри знал, что делать. Даже когда это означало идти в одиночку.

- Они не отступают, – пробормотал "Восемь", проверяя гранаты. – Они как нож. Пробуют нас. Медленно, но точно.

Следующее нападение началось внезапно – даже не стрельбой, а тактически. Они включили стробирующий свет, врубили низкочастотный шум, что бил в уши, словно под кожу. Это была не атака – это была деморализация. Протест против самого нашего присутствия. Стены корабля дрожали, и где-то в глубине… что-то ревело. Может, двигатель. Может, что-то ещё.

А может – ещё один из них.

- Контакт! Право-впереди! – закричал "Пятый", и снова схлестнулись.

Теперь они не просто стреляли – передвигались рывками, отбивая пули, орудуя клинками, которых раньше у них не было. Появились. На предплечьях – монолитные сегменты, выдвигающиеся при блоке.

- Режим глухой обороны, – выкрикнул приказ, – прикрытие, контроль зоны. Только так. Иначе сожрут.

"Четырнадцатого" подбили в горло. Прямо между пластинами. Он упал, пытаясь вытащить аптечку, но один из врагов – быстрый, как змея – добил выстрелом в упор. Без эмоций. Без жестов. Просто задача, которую нужно выполнить.

Мы потеряли его. И ещё двоих. Остались – я, Шестой, Пятый, Восьмой, Девятый. Пять. Пятеро.

И мы – всё ещё в бою. Раны пульсируют, дыхание тяжёлое. Но двигаться надо. К отсеку с реактором. Или что у них вместо него.

- Командир, – Шестой снова рядом. Его броня – выгоревшая, с дырами. – Они не просто защищают. Они как будто держат линию развязки. Что-то здесь – важнее их самих.

- Думаешь, мы идём не к ядру, а к командованию? – резко повернулся. – Или к командиру?

Он не ответил.

Потому что впереди открылся проход.

За ним – пространство другое. Платформа. Полукруглый зал. Полумрак и пульсация. Там – ещё трое врагов. Всё те же. Всё те же лица, или их отсутствие. И высокая фигура – не в боевой броне, а в длинном сегментном плаще.

На нагрудной пластине – те же руны, только выжженные глубоко, до основания металла.

Мы только шагнули на платформу, как трое противников синхронно отделились от стены. Не бросались, не кричали – двигались, как машины, плавно, точно, в ритме, будто всё уже отрепетировано сотни раз.

В голове мелькнуло: они не просто броня – они такой же пехотный отряд, как и мы, только лучше. К тому же другой школы. Другой войны.

- Контакт! – крикнул Шестой.

Выстрелы вспыхнули почти одновременно – но всё шло не так. Мы били – они парировали. Щиты, встроенные в наручи, отводили пули. Один из врагов откатился вбок, в то время как второй – двинулся вперёд рывком, почти исчезнув с глаз.

- Пятый! – закричал кто-то.

Не успели. Один из чужих срезал Пятого снизу-вверх клинком, который вышел из предплечья бронескафа. Без крика, без замаха. Просто – чисто, эффективно, холодно, что само по себе много говорило об уровне этого оружия. Пятый рухнул, броня развалилась, внутренности вывалились наружу – запах железа, крови, расплавленного пластика.

- Восемь! Спина!

Но и Восьмого не успели прикрыть. Один из противников вышел из мёртвой зоны, разрезав воздух чем-то вроде энергетического дротика, который свернул ему шею с одного попадания. Он упал, даже не выронив автомат.

Я стрелял – до щелчка, пока индикатор не мигнул красным, безысходным. Шестой бросил в проход последнюю фугаску, но она только отбросила одного – не убила. Они стали быстрее. Хитрее. Опаснее.

Они двигались слаженно, как одна машина. Трое в броне, матово-чёрной, сегментной, с рунами вместо номеров, без опознавательных знаков. Наступали с равной уверенностью, словно каждое их движение давно прописано в инструкциях. Как будто не они, а мы вторглись туда, где они уже сто раз оттачивали каждый угол, каждую реакцию.

Мы остались вдвоём. Я и Шестой. Все остальные либо убиты, либо... нет, все убиты. Была команда, был отряд. Сейчас – только двое. И трое противников.

Едва держал дыхание. Вкус озона на губах, кровь внутри шлема — прикусил язык, даже не заметил.

- Ближе не подпускать! – рявкнул, но голос сорвался.

- Кончились патроны! – бросил Шестой.

В общем, чхал он на мой приказ. Но и у меня – та же картина. Индикаторы гасли, автоматы — мёртвые. Заряды отработаны. Всё, что осталось – нож. Стандартный, пехотный. Ничего особенного. И вес. В теле. В руках. В шее.

- Врукопашную? – спросил он, и на секунду в голосе мелькнуло что-то человеческое.

Что тут ответить? Посмотрел на своих противников. Они уже перестроились, стали расходиться, прикрывая друг другу фланги. Один опустился ниже, второй зашёл чуть сзади, третий – держал нас в фокусе.

– Идём.

Больше не было слов. Мы бросились вперёд, как в шторм. Малюсенький такой…. Каждый удар был рефлексом. Пластина о пластину, резкий визг стали, ломкий скрежет по шлему. Первый противник оказался ближе, чем рассчитывал – пропустил его выпадающий удар, клинок скользнул по боковому креплению и выбил из руки нож.

Рванулся вперёд, сбив его корпусом, и врезал – кулаком, коленом, плечом. Он ответил тем же. Не терял равновесия. Удар в грудь – отступил на шаг. Второй сразу подался на помощь. Но Шестой поднырнул, вцепился тому в ноги и сбил. Тут же прыгнул, ударил по горлу первого. Не пробил, но успел вжать в шлем перочинный аварийный клинок, что был у меня за голеностопом. Рывок – и шлем дал трещину.

Противник отшатнулся. Упал. Сразу же набросился, колотя всем, что было. Пока не замер. Не шевелился.

- Один! – крикнул или скорее прохрипел.

Первый удар – Шестому по корпусу. Он поймал клинок плечом, вывернулся, вставил свой нож между пластинами врага – и вдавил по самую рукоять. Крови не было. Только искры. И трещина на визоре. Противник дрогнул – но уже тянул следующий клинок.

Шестой отлетел от второго, перекувырнулся, врезал в грудь. Тот сделал шаг вперёд и, несмотря на урон, вонзил короткий штык ему в живот.

Шестой отшвырнул его и тут же получил удар в бедро. Противник собирался добить, но успел прыгнуть на него сзади, отрубив внешнюю часть шлема. Под ним – не человек. Или не совсем. Плоть и металл. Живое и мёртвое.

Голова противника дёрнулась, он осел. Второй. Живой. До последнего. Но мёртвый.

- Остался один! – выдохнул я.

Третий молчал. Он смотрел. Потом шагнул. И мы оба поняли – в рукопашной нам его не взять. Не так, как было. Он был быстрее. И ждал.

- Уходим! – сказал Шестой, рванув меня за плечо.

Позади – сдвинулась панель. Новый проход. Кто-то активировал его. Может перегрузка, может мы сами – при ударе по элементам управления.

Неважно.

Мы метнулись в тоннель. Последний противник не гнался. Он стоял. Смотрел. Вряд ли из жалости. Скорее – как охотник, у которого добыча ушла в чащу и которую придётся догонять. Куда мы денемся с подводной лодки-то? А космический корабль по сути она и есть.

Проход оказался длинным. Коридор с закруглёнными стенами, белёсый свет от скрытых панелей, вибрация под ногами. Тело корабля – жилое, но сейчас — словно приоткрывшее свою вену. Мы почти ползли. Спиной к спине.

- Ты как? – спросил, скользнув взглядом на интерфейс Шестого.

- Кровотечение. Жив. До следующей драки – точно.

Промолчал в ответ.

- Слушай, командир… – начал он, потом сплюнул кровь в шлем. – Это были не дроны. Это… такие же, как мы. Живые. В броне. Умные.

- Не совсем. Последний был киборгом.

Шли мы долго. Коридор не менялся – ни цвета, ни формы, ни освещения. Те же белёсые панели, ровный, мягкий свет из потолка, будто через ткань, и тишина, в которой всё громче звучало собственное дыхание, шаги, потрескивание брони и моё сердце. Или не сердце – может, что-то глубже. И он нас уводил в неизвестность, куда-то далеко в сторону от нашей первоначальной цели.

Мы шли спина к спине. Не из красивого жеста – из необходимости. После того, что мы только что пережили, уже не был уверен, что вообще дойду куда-то. Сначала шаг, потом второй. Тело шло. Мысли – нет.

Шестой слегка хромал. Его нога – та, в которую воткнули штык – не гнулась как надо. Но он держался. Мы все так учились: пока можешь идти, иди. Пока можешь стрелять – стреляй. А если не можешь – прикрой, чтобы мог другой. И вот сейчас – прикрывал его. Или он меня. Уже не важно.

- Слышишь? – спросил он.

Остановился. Прислушался. Нет – ничего. Только собственное сердцебиение. Звук дыхания в шлеме.

Впереди. Тихо. Будто… шаги. Но не бег.

Он был прав. Что-то было. Почти неуловимое. Как будто кто-то шёл, не торопясь. Не стуча по полу – скорее, словно касаясь его. Или, может, шаги не отражались так, как должны? Впрочем, кому в голову приходит слово "должны", когда ты уже теряешь счёт убитым из своей команды?

Шестой пошёл первым. Он знал, что прикрою если что. Или, точнее, уже не ждал приказов. Мы перешли тот рубеж, когда старшинство что-то значит. Мы оба знали: если один рухнет – другому конец.

Коридор чуть наклонился вниз. Не сразу, едва ощутимо. Свет не менялся. В какой-то момент понял, что нас как будто ведут. Не напрямую, нет. Но… знаешь это чувство, когда идёшь в помещении, где не бывал, но всё слишком удобно? Повороты мягкие, уклоны незначительные, потолок достаточно высокий, чтобы не чувствовать клаустрофобии. Всё устроено так, чтобы ты продолжал идти. Вот только мы не знали – к чему.

- Спереди нет шагов, – выдал Шестой. – Только сзади.

Он тоже понял. Противник – один. Он идёт где-то за нами. Не уходит. Не ускользает. Он ведёт. Загоняет? Нет. Скорее, просто идёт. Он знает, что мы перед ним. И он знает, что другого пути у нас нет.

Мы остановились. Просто чтобы перевести дух. Даже не потому, что устали – нет, усталость давно сгорела, как топливо в двигателе. Просто… напряжение било в затылок. Как ток. Я огляделся. Коридор был идеален. Настолько, что это бесило. Ни одной царапины. Ни трещины. Ни пятна. Как будто только что построен.

- Командир, – проговорил Шестой, опустив голос, – ты веришь, что мы ещё выберемся?

- Пока мы живы – возможно всё, – ответил ему максимально честно, кажется. Голос не дрогнул. Сам удивился. Врал ли я? Не знаю. Просто… говорил, потому что так нужно.

Он кивнул. Мы двинулись дальше. Шли медленно. Настолько медленно, что, казалось, сами шаги могут разбудить что-то в стенах. Или в нас самих. Ловил себя на мысли, что хочу сказать что-нибудь. Хоть слово. Хоть фразу. Чтобы разорвать тишину, разрядить обстановку, так сказать. Но любое слово тут, казалось, прозвучит кощунственно. Место не терпело лишнего.

Свет начал мерцать. Едва-едва. Но достаточно, чтобы в голове сразу возникли тревожные мысли. Шестой тоже заметил. Остановился. Тут же поднял руку – не как командир, а просто по привычке – но он и сам уже знал. Мы снова стали спиной к спине. Ждали. И снова – ничего.

- Это он, – сказал Шестой. – Он рядом. Играет.

- Нет, – ответил хмуро. – Он не играет. Он даёт понять, что ждёт удобного ему момента. Что может дотянуться, если захочет. Но пока – не хочет.

Он молчал. Тут же почувствовал, как его дыхание стало тяжелее. Как будто давление изменилось. Или гравитация. Или просто страх. Самый обычный человеческий страх, что прячется под бронёй, под шлемом, под всей этой военной машинерией. Мы всё ещё люди. Даже здесь.

- Слышишь? – снова он. И на этот раз – тоже услышал. Щелчок. Один. Тихий. Но не механический. Не электрика. Звук… как от когтя по металлу. Или чем-то твёрдым, неестественным. Но снова – всего один. И тишина.

- Он не дышит, – прошептал тревожно. – Не слышу дыхания.

- Потому что он уже рядом. Он ждёт, чтобы мы шагнули в ловушку.

- А мы и так уже в ней.

Идти дальше – это был не приказ. Это был выбор. Или остаться и ждать конца. Или идти и, может быть, на шаг опередить. Мы пошли.

Следующий поворот оказался неожиданным. Коридор сделал плавный изгиб – и впереди замерцало новое помещение. Что-то широкое, как шлюз. Или капсула. Или просто отсек. Там было темнее. Холоднее. Свет туда не доходил.

Мы оба замерли у порога. Шестой поднял руку – не как военный, а просто по-человечески, как будто хотел ощупать темноту. Пальцы дрогнули. Но он не вошёл.

Шагнул туда первым. Потому что кто-то должен. Потому что если уж вести – то до конца.

Помещение оказалось пустым. Почти. Только низкий купол по центру. Как стол. Или, может, постамент. На нём – ничего. Но над ним – что-то едва вибрировало в воздухе. Как от перегретого металла. Или от энергии.

Шестой зашёл следом. Сразу почувствовал, как он смотрит по сторонам, пытаясь отследить всё сразу. Но тут не было камер. Не было датчиков. Ничего. Только чувство, что ты под прицелом. Что кто-то уже видит, как ты умрёшь. Просто ждёт момента.

- Нам нужно назад, – сказал он. – Это… это не путь. Это капкан.

Уже хотел было ответить. Но тот же миг – сработал свет. Панель, прямо перед нами. Открылась. Без шума. И за ней – коридор. Новый. Чёрный. Глубокий.

Шестой посмотрел на меня. Я – на него. Мы не улыбнулись. Не кивнули. Просто шагнули. Потому что выбора не было. Или, точнее, он был. Но он остался позади. С нашими мёртвыми.

Мы пошли вперёд. И сзади – снова послышался шаг. Один. Ровный. Чёткий. Слишком уверенный.

Он знал, что мы пойдём. Он знал здесь всё. Мы знали, что он рядом. Но не знали про внутренности корабля ничего. И от этого – только страшнее. Только тише становилось всё внутри.

А коридор продолжался.

Коридор вывел нас в помещение, почти точную копию предыдущего – только тише. Слишком тише. Как будто корабль затаил дыхание, а вместе с ним – и мы.

Платформа под ногами всё так же пульсировала, но теперь эти толчки ощущались не ритмом, а эхом. Будто кто-то огромный ходил где-то глубоко внутри металлического чрева, и каждое его движение отдавало по обшивке.

Мы с Шестым стояли, разглядывая стены, полукруглые, гладкие, с такими же узорами, как раньше. Возможно, это был декоративный элемент, возможно – технический, но что-то в нём казалось избыточно упорядоченным. Логичным. Как будто само пространство подсказывало, что здесь – не место для боя, а место для решения. Или суда.

Остановился.

- Здесь, – сказал. Не приказ. Утверждение.

Шестой кивнул. Он понимал. Бежать дальше было бессмысленно. Мы бы дошли до следующего коридора, следующего зала – и всё. Кончилось бы. Или силы, или везение. Всё уже было на исходе. И всё, что у нас оставалось – это занять позицию, встретить.

Он присел у ближайшей колонны, вздохнул так, будто выдохнул всё, что в нём ещё было. Я же встал напротив, у другой стойки. Между нами – примерно десять шагов. Пространство, где и решится всё. Или не решится.

Минуты тянулись вязко. Потому считал вдохи. Пять. Десять. Пятнадцать. В какой-то момент понял, что при каждом вдохе задерживаю воздух на пару секунд, будто это поможет задержать ход событий.

Где-то сзади – срабатывание замка. Щелчок. Мягкий. Едва различимый. Но мы оба сразу напряглись. Он был уже внутри. Где-то рядом. Не торопился. Не пытался застать нас врасплох. Просто двигался вперёд, потому что знал – мы больше не уходим.

Это ощущение – когда тебя уже вычислили, прицелились, оценили и ждут нужного момента – хуже любого боя. Это тянущее ощущение катастрофы, которое не рвётся, а разворачивается, как лента.

- У нас вообще есть шанс? – спросил Шестой вдруг.

- Мы уже дошли. Шанс был в каждом шаге. Теперь…, – не договорил.

Он молчал. Даже не кивнул. Только перевёл взгляд вперёд, туда, откуда, мы знали, он придёт.

Время стало тяжелее. Мысли медленнее. И всё, что происходило, – ощущалось как тягучий процесс, будто мы находимся в жидкости, не в воздухе. Мышцы ныли. Раны зудели под бронёй, как открытые электроды.

И всё же, внутри – было странное спокойствие. Когда ты понимаешь, что сделал всё, что мог, и дальше – просто идёшь. Без смысла, без цели, потому что выхода уже нет.

- Командир, – вдруг сказал Шестой. – Знаешь, чего жалею?

Повернул к нему голову.

- Что не узнал, как это вообще началось. С чего. Почему мы оказались здесь. Кто они. Что мы защищаем. В чём смысл всего этого. Знаешь… сражаешься, умираешь, но даже не знаешь, за что.

Сначала просто выдохнул.

- Значит, жив. Раз спрашиваешь такие вещи. Только мёртвые – ничего не хотят знать.

Он усмехнулся, почти по-настоящему.

- Ага. Тогда хорошо. Значит, пока живы.

Мы ждали. Зал не подавал ни малейшего звука. Только фоновые вибрации, как сердцебиение корабля, тихое, отстранённое. Будто он смотрел за нами, как зритель.

Ощущение чужого присутствия нарастало. Это не был страх. Это была концентрация. Внимание, направленное в нас. Как свет прожектора – но невидимый.

Каждая тень казалась движением. Каждый отблеск – шагом. И всё же никто не появлялся.

Шестой проверил нож, протёр рукоять о панель руки. Я вытер кровь с пальцев, засохшую, уже тёмно-бурую. Воздух казался металлическим, будто сам корабль выдыхал сквозь щели.

- Давай здесь. – Сказал это, не дожидаясь очередного шума. Просто. Спокойно.

- Здесь, – подтвердил он.

Мы не планировали ничего. Ни ловушек, ни тактики. Уже не имело значения. Главное – что мы сделали выбор. Не прятаться. Не бежать. Не бояться. А остаться. Принять. Дать бой, если придёт. Или просто – закончить. На своих условиях.

Где-то, вдалеке, всё же раздался звук. Шаг. Потом – второй. Не спешный. Не угрожающий. Он шёл. Точно. Неуклонно. В этот зал. В это пространство. К нам.

Опять глубоко вдохнул. Ощущая, как лёгкие скребёт жар. Как дрожат суставы. Как в груди всё обрывается, но всё ещё держится.

- Лучше ужасный конец, – сказал, даже не зная, слышит ли он меня, – чем ужас без конца.

И остался стоять. До конца.

В тот момент ожидал удара. Мы оба ждали. Затаились, дыша глухо, почти синхронно. Спиной к спине. Пальцы судорожно сжимали рукоять ножа, клинок – тупой, с выщербленной кромкой – казался жалким аргументом против всего, что могло выйти из этой темноты. Мы стояли в полутени, свет из скрытых источников отбрасывал блеклые отблески на пол из сращённых панелей. Прямо поджилками чувствовал, как дрожит пол – не от шагов, не от вибраций, просто дышит металл. Словно всё вокруг живое.

Он появился не как чудовище. Не с ревом, не с сигналом тревоги, не с выстрелом. Просто – шаг. Чёткий, точный. Как будто и не было предыдущего боя. Как будто он не устал, не был ранен, не видел, как его товарищей убивают.

Только и успел шепнуть:

- Контакт.

Шестой едва кивнул. Мы разошлись, как учили – фланг и центр. Но всё пошло не так. Он прыгнул первым. Противник. Молнией. Его удар снёс Шестому часть маскировочной накладки на плече и отбросил к стене. Всё дальше было инстинктом. Стычка, слияние фигур, удары, захваты, рывки. Звук не имел значения – был только металл, плоть, разрывы и боль.

Шестой держался. Упрямо, зло. Его клинок несколько раз вонзался в сочленения брони врага, но не пробивал. А потом – хруст. Не его. Вражеский. Плечо – вывернуто. Он всё-таки смог. Но в ту же секунду – обратный удар. Локтем. Под шлем. Видел словно в замедленной съёмке, как Шестой пошатнулся, но не упал. Продолжал. Кричал, как зверь. А потом – рывок, и короткий штык врага погрузился ему под рёбра.

Закричал. Не из-за потери. Из-за ярости. Рванулся с запозданием. Всё внутри кипело. В этом пространстве, выжатом до предела, кровь словно вспыхнкла прямо в венах.

И бил. Не помню, как. Просто бил. Рукояткой. Лезвием. Плечом. Лбом. В лицо. В шлем. По панелям, по сочленениям. Он сопротивлялся – отчаянно, точно, жестоко. Но я был быстрее. Не потому, что сильнее. Потому что это был конец. Или победа, или ничего. Бил, пока его движения не стали неуклюжими. Пока он не отшатнулся. Пока не вонзил свой клинок между пластинами шейного сегмента, криво, со скрипом, наотмашь. Он дёрнулся. Затих.

А я остался.

Дыхание хрипело. Всё тело – в ссадинах, трещинах, крови, чужой и своей. Рука дрожала. Стоял над телом и не знал, кого убил. Броня скрывала всё. Даже попытка снять шлем провалилась – он не отстёгивался, словно намертво вплавлен. Может, изнутри? Неважно.

Шестой лежал рядом. Ещё тёплый. Опустился на колено. Включил интерфейс. Мёртв. Никаких сомнений. Опустил голову.

Мы пришли сюда отрядом. В полном составе. Мы атаковали, как учили. По уставу. По алгоритму. Теперь остался один. Единственный, кто выжил.

Возвращаться назад? Куда? Через весь корабль, кишащий врагами? Возможно. Но какой в этом смысл? Чтобы передать отчёт? Чтобы сказать, что никто не выжил, кроме меня?

Передо мной – панель. Она слабо светилась. Кнопка на ней пульсировала в такт вибрации корабля. Смотрел на неё, как на приговор. Или на спасение. Может, там конец. Или ответ. Или ещё один коридор, и ещё один бой, и ещё одна смерть. Не знаю.

Но стоять здесь – значит погибнуть в пустоте.

Поднялся. Медленно, тяжело. Каждое движение отзывалось болью. Отступать – не вариант. Назад – это смерть. Вперёд – неизвестность. Но выбираю её.

Подошёл к панели. Провёл рукой. Щелчок. Свет усилился. Кнопка замигала. Я вздохнул. И нажал.

Дверь отъехала в сторону. Мрак за ней казался плотным, как вода. Сделал шаг. Один. И вошёл.