Мама, папа, я и Перестройка

4.1

Утром субботы я подтвердил своё пламенное желание оказаться у деда с бабкой. За прошедший день мне и правда искренне захотелось туда поехать: если честно, я устал от полного отсутствия личного пространства в родительской квартире. У старшего же поколения квартира была, по крайней мере, двухкомнатной, и меня там клали спать в гостиной на диване, так что хотя бы ночью можно было побыть одному.

После телефонного звонка через соседей и выяснения, что бабушка с дедом не против принять меня, я был отправлен к ним. Родители остались дома заклеивать окна и, надеюсь, веселиться.

Увидев живых деда с бабкой, я снова расчувствовался. Думал, что уже привык к реальности восьмидесятых годов и себя шестилетнего — но оказалось, что нет. Только тогда, когда я обнял бабушку, почувствовал под руками её тёплые, живые бока, до меня дошло, что всё по-правде, что игра, в которую я играл два последних дня с родоками и Илиадой Михайловной, это вовсе даже не игра, а настоящая реальность. Мне дан второй шанс. Я запорол прохождение жизни, но, к счастью оказалось, что кто-то умный сделал сейв, тогда, когда главные квесты ещё не провалены, а спутники живы…

В общем, я опять чуть не заплакал. Чтобы дед и бабка не подумали, что внук слетел с катушек, пришлось убежать в ванную и долго-долго, пока лицо не примет нормального вида, плескаться там под предлогом, что в детском саду рассказали о важности гигиены, и теперь я решил подходить к ней ответственно.

Собственно, квартира деда с бабки не так уж и изменится за следующие тридцать с чем-то лет. Когда три недели назад, в прошлой жизни, я был тут последний раз, то видел ту же стенку, те же кресла и диван, то же трюмо, тот же кухонный гарнитур… Правда, обои ещё не так выцвели, и неровность в коридоре ещё не была завешена предвыборным плакатом из нулевых. Ретрофутуристические часы из 60-х, венчающие стенку из ГДР, ещё выполняли своё назначение — ходили, а не просто оставались, потому что жалко выбросить. Ковёр в спальне был новым, и даже тот факт, что висит он на стене, почти не портил его. Кровать пружинила. С кресел не свисали куски обивки. Безделушки в серванте сами по себе не изменились ничуть, но то ли из-за того, что не были покрыты пылью, как в будущем, то ли из-за детского мозга в моей крошечной головёнке выглядели не как давно знакомый мне пластмассовый мусор, а как красивые и интересные вещи. Пузырьки с советским лаком для ногтей возле трюмо смотрелись так, словно ещё не засохли; словно ими правда можно было что-то красить, а не только использовать в играх в качестве пассажиров моих машинок. Словом, вся квартира была та же, но другая. В ней чувствовался не дух безнадёжной старости и запустения, заставлявший меня взрослого сводить визиты к деду к минимуму, а созданный ещё не растерявшим энергии опытом бабушкинский уют. Уж не знаю, было ли дело в объективных фактах или в моём восприятии… Может, просто день сегодня выдался солнечный. Может, мне из-за размеров моего нового тела эта квартира казалась просторнее, а потому и роскошнее. А может, дело было в запахе блинов, которые я потребовал тотчас же, как бабушка спросила, что приготовить…

Со сметаной и сгущёнкой уже были перебои, но варенья в бабушкином «хрущёвском холодильнике» ещё оставалось хоть отбавляй, а один из неочевидных плюсов моего нового возраста состоял в том, что можно было есть что угодно, не боясь потом не влезть в очередные штаны. В общем, к двум часам, когда из телевизора заиграла знакомая музыка Поля Мориа, открылись кованые ворота, заплясали аисты, промчались антилопы, затем обезьяны принялись летать между лианами, словно птицы, а потом ещё только начинавший стареть Николай Дроздов заговорил про лежбища сивучей на Курилах, я ел блины со сливовым вареньем и был счастлив.

После еды бабушка повела меня гулять. Сначала в свой двор. Там я чуть-чуть покачался на скрипучих качелях, а потом решил было залезть в маленький домик на площадке — оказалось, что нельзя. Бабушка почему-то запретила мне забираться в это самое привлекательное для игр место на всей площадке — так же как это было с воспитательницей и аналогичным домиком в детском саду. После этого в домик мне захотелось, естественно, ещё больше. Однако спрашивать, почему туда нельзя, я не стал, подозревая, что за этим может крыться какой-то секрет эпохи, незнание которого разоблачит меня как чужеродную душу внутри дошколёнка. В общем, я сказал, что этот двор неинтересный, и мы с бабушкой пошли по направлению к другому, где имелись не скрипучие качели.

По дороге мы зашли на рынок, где с недавних пор осуществляли индивидуальную трудовую деятельность соседские бабушки. Одна продавала маленькие алоэ и фикусы в майонезных баночках; вторая — самовязаные носки и пинетки; третья — собрание сочинений Аркадия Первенцева. Возле четвёртой торговки мы остановились. Это была бабушкина подруга. Она продавала пойманную мужем рыбу, а также полученные по талонам её непьющей и некурящей семьёй водку и сигареты. Старушки разговорились. Пока они обсуждали катастрофический дефицит белых ниток, а также рациональность продажи водки за рубли по сравнению с возможностью использовать её как валюту, я скучал и таращился по сторонам. В итоге мой взгляд зацепился за книжки, выложенные на прилавок соседней женщиной. Назывались они «Источник вечного наслаждения», «Бхагават-гита как она есть» и «Кришна — верховная личность бога». На обложках был синий индийский мужик. Я задумался о том, что, если в самой читающей стране мира такое кто и купит, то исключительно от дефицита нормальной литературы. Однако продавщица опиума для народа приняла мой взгляд, от скуки скользящий по её товарам, за увлечённый.

— Вот ребёнок книжечками интересуется! — Обратилась она к моей бабушке. — Чувствует, где правда! Дети, они же не испорченные, у них чистая душа, они всё чуют!

Бабушка посмотрела на продавщицу, потом на книги: сперва недоверчиво, потом с любопытством. Советские издания редко баловали яркостью красок, так что индийское разноцветие поневоле приковывало внимание.

— Говорят ведь: устами младенца глаголит истина. Это потому что у детей с рождения часто бывает открыт третий глаз, который со временем закрывается. Ну, в смысле, многие дети экстрасенсорными способностями обладают.

Я хотел было сказать, что, во-первых, уже не младенец, а, во-вторых, ничего не глаголил, а просто смотрел. Не успел: заговорила моя бабушка.

— А это кто такой синий? — Спросила она.

— Иисус Христос, — ответила продавщица, не моргнув глазом.

— Да ладно!

— Вы не верите, а так оно и есть. Сегодня многие иностранные учёные говорят о том, что у Христа был голубой цвет кожи. А в СССР информация об этом только-только начала просачиваться.

— Ну да, — вздохнула бабушка, — от нас же всё скрывали! И про НЛО, и про бога! Мы боялись ведь!

— Угу, — сказала женщина. — Берите, пять рублей.

— Я когда у родителей спрашивала про бога да про религию, они мне ведь не рассказывали даже! Говорили — засмеют! И страшно было! Так и выросли мы неучами!

— Теперь-то уж можно. Берите, берите! Смотрите, ребёнок вот тянется!

— Так, что, это детская Библия?

— Вроде того. Но для всех. Детям тоже подходит. Я у своей дочки в детсаду читаю, в группе, с удовольствием все слушают! Все три — за двенадцать рублей.

Я не выдержал:

— Вы зачем неправду говорите? Никакая это не Библия. Вот, русским языком же написано: «Бхагават-гита». И какой-такой Иисус, когда тут Кришна?

— Батюшки! — Ахнула бабка. — Читать, что ль, умеешь? Да ещё такие сложные слова! Когда это ты научился-то? Где?

— Ну так в садике… — Ляпнул я первое, что пришло в голову, досадуя на себя за то, что так прокололся. — С нами там занимаются, знаешь? Цифры, буквы, Ленина показывают…

— Буквы я тебе ещё в три года показала, только проку от этого было как от козла молока… А теперь — вот те на те!

— Так это у ребёнка сверхспособности проснулись от общения со святыней! — Тут же вклинилась торговка. — Бог наш Кришна не то ещё может. Такие творит чудеса!..

— Чудеса? — Бабушка даже растерялась. — Что, Андрюша, это правда что ли чудо? Или всё же ты сам научился?

— Да сам, сам! Пошли, баб, — сказал я. — Двенадцать рублей это дорого. Я лучше «Чиполлино» почитаю.

С тем, что двенадцати и даже пяти рублям можно найти лучшее применение, бабушка согласилась, и с рынка мы ушли. Правда, она по дороге принялась рассуждать о том, что я демонстрирую очевидную тягу к вере, и меня, наверно, надо покрестить, лучше до школы:

— Чтобы Бог тебя в школе берёг. И потом, пока можно! А то могут опять запретить… Ты только крестик потом не носи. А то дети засмеют, когда увидят.

Мне все религиозные разговоры надоели в ту же секунду, как начались, поэтому я стал думать, как бы мягко отвлечь бабушку от них. Сперва попробовал рассказать что-то из вчерашних событий в садике; но бабушка не унималась, продолжая жаловаться на то, что информацию о синеве Иисуса от неё сперва всю жизнь скрывали, а теперь заламывают за неё такие цены, что только спекулянтам по карману.

— Уж лучше я эти двенадцать рублей тебе на будущее отложу!

— Деду на машину, — сказал я, прекрасно зная, что такое будут в будущем эти жалкие советские рубли.

— Или так, — сказала бабушка. — А всё же тебе надо покреститься. Больно часто болеешь… Сейчас-то хоть соплей нет?

— Здоров я.

— Хорошо. Чуть не забыла! У меня же для тебя вода заряженная! Дед хотел её выпить, но я не дала. Надо в нос тебе будет закапать для профилактики. Соседка ей рассаду поливает, говорит, она растёт как на дрожжах! Они всей семьёй закаляются этой водой…

— Баб, может, в магазин вон в тот зайдём? — Почти безнадёжным голосом предложил я, кивнув на галантерейный.

Женщины ведь любят магазины, верно? Может, бабушка начнёт там всё рассматривать и хоть на время прекратит нести всю эту ахинею?..

— Да ну, что там делать? Я на днях заходила, так резинок для трусов, и тех нет в продаже. Белых ниток вообще днём с огнём не найдёшь в наше время…

— А вдруг появились?

— Да как же! Если бы их выбросили, Андрюша, тут бы уже очередь стояла до самой до трамвайной остановки!

— Всё равно давай зайдём! — Канючил я.

Мне показалось, что я уже сбил бабушку с дурацкой темы, и, если она окажется в магазине, то уже точно не вернётся к ней, по крайней мере, до конца прогулки. Пусть хотя бы говорит о дефиците. Это всё же адекватнее.

Дальше я стал апеллировать к тому, что на магазинных окнах очень красивые рисунки с мужчиной с портфелем и женщиной в бусах, так что пройти мимо него, не зайдя внутрь, мне уж никак нельзя. Потом пообещал, что не проведу внутри больше пяти минут и не буду просить ничего-ничего, даже ножик складной. Если будет, и я им просто полюбуюсь…

В общем, бабка согласилась.