Мама, папа, я и Перестройка

1

Вечером мать позвонила мне и сообщила о смерти деда.

— Бедненький… Всю жизнь работал, — прорыдала она в трубку. — Света белого не видел… И всё ради семьи, ради единственного внука…

Последнее время сам по себе голос матери вызывал у меня рефлекторное чувство вины, как свет лампочки — отделение желудочного сока у собаки Павлова. Но сейчас это был просто выстрел в сердце. Я мгновенно возненавидел себя за то, что недостаточно ценил деда, недостаточно проводил с ним времени, недостаточно внимательно выслушивал пересказы любимых им книжек про попаданцев… Не принёс деду арбуз в этом году. Не купил новый планшет, хоть собирался. Не сумел уговорить его обследоваться вовремя. И, главное, не мог теперь исправить ничего уже!

— Обои собирались переклеить, — добавляла мать, тем временем. — Ждали-ждали, когда ты поможешь… Да так дед и не дождался! И правнуков тоже не дождался. А ведь он так мечтал о них!

Что и говорить, в вопросе производства правнуков я оказался просто полным бездарем. В свои сорок лет ни разу не женился. Даже серьёзные отношения у меня были всего одни-единственные: с Иркой Поляковой из соседнего подъезда. Одно время мы с ней даже жили вместе, но не заладилось. Ирка была слишком уж повёрнута на своей внешности: видимо, насмотревшись глянцевых журналов, она без конца говорила о том, что должна похудеть, садилась на «пэпэ», потом срывалась, потом снова начинала, а заодно принималась ещё морить голодом и меня — типа для профилактики. Ещё хуже было то, что её загоны по поводу своего тела распространялись на нашу интимную жизнь: находиться при мне голой Ирка не могла категорически, да и вообще была в сексе удручающе стеснительной. Впрочем, я и сам-то не сказать, чтобы гигант… Но это я понял уже много позже, когда мы расстались. А тогда поначалу надеялся, что найду кого-нибудь получше. Потом с удивлением обнаружил, что очередь из девчонок ко мне не строится, потом пробавлялся случайными связями, потом загрустил, а потом и забил на всё это, придя к выводу, что никакая женщина не сравнится с правильно подобранной кинолентой из интернетика и своей родной рукой… Так что в этом плане я и правда всех подвёл.

— Я, наверно, тоже уже внуков не дождусь, — расходилась мать больше и больше. — У Наташки Супруновой уже двое… У Гали уже старший в школу пошёл… Да вон, твоя сестра, уж на что непутёвая, тоже родит через месяц! Будет внук у Кольки… Одна я вечно последняя, брошенная и ненужная никому!

Моей сестрой, отчего-то избегая её имени, мать называла Юлю — дочь моего отца от второго брака. Развелись родители в девяносто первом году, в последние месяцы жизни СССР. Юлька родилась уже в новой России, в девяносто третьем, то есть, была меня младше на десять лет. Думаю, мать раздражало то, что вторая семья у отца получилась удачней, чем первая: жили они до сих пор, не скандалили (по крайней мере, Юлька так рассказывала), да и в материальном плане, похоже, были довольны. Правда, пришло это довольство далеко не сразу: за полгода до развода с матерью отца сократили со старой работы, и несколько лет он, инженер с красным дипломом, вынужден был то наниматься на сбор апельсинов в какие-то тёплые края, то делать за деньги ремонты, то писать курсовые оболтусам, то ходить по центру города с рекламой подозрительной конторы по сбору ваучеров, кинувшей в итоге и его тоже… Лишь в конце девяностых он с приятелем решился открыть небольшую фирму, занимавшуюся сборкой и ремонтом компьютеров и оргтехники. Теперь эта фирма переросла в интернет-магазин — не самый раскрученный, но приносящий достаточный доход для того, чтобы досрочно выплатить ипотеку за трёшку, а теперь ещё и Юльке взять квартиру в новостройке… Я же после того, как мать переехала к деду, чтобы за ним ухаживать, жил всё в той же однушке, куда меня сорок лет назад принесли из роддома, и даже не помышлял о ремонте.

— И вовсе ты не ненужная, — ответил я матери то, что она, очевидно, хотела услышать.

— Да речь сейчас вообще не обо мне! Ты, что, не понимаешь?!

— Ну ты же сама начала…

— Не цепляйся к словам!.. Ох… Да что там… Тебе ж говорить бесполезно! Для тебя деда давно не существовало! Есть он, нет ли — всё равно!

Признаюсь, последнее время дед не был моим излюбленным собеседником. Да и то, что он скоро умрёт, было ясно. В свои восемьдесят восемь он уже постоянно всё забывал, путался кого и как зовут, часто называл мать именем бабки, умершей от рака в девяносто втором году, и всё хуже различал прочитанное в книгах, увиденное по телевизору и произошедшее в реальной жизни. Признаюсь, последнее время я редко навещал их с матерью в том числе потому, что с трудом переносил злобные вопли, несущиеся из постоянно включённого телевизора и бесконечные разговоры деда о том, как он спас бы СССР, если бы перенёсся на несколько десятилетий назад. Кстати, он и мать на попаданцев подсадил. Они вместе обожали пересказывать мне разные сюжеты про мужиков, оказавшихся в брежневских временах и прокручивавших там разные мутные схемы с перепевом чужих песен, переписыванием чужих книг и даже строительством бизнес-империи при развитом социализме. На мои замечания о том, что эти схемы как-то не айс, они дружно злились. И всё же это вовсе не означало, что о смерти деда я не горевал. Просто от того человека, который во многом вырастил меня и даже заменил мне отца, по сути уже мало оставалось…

— Мне не всё равно, — сказал я спокойно, как мог.

— Да конечно! «Не всё»… Три недели почти тебя не было! Дед же о тебе только и спрашивал! Всю жизнь положил на твоё воспитание, можно сказать! Во всём себе отказывал… На море сколько не был!

— Я вам летом предлагал поехать в Турцию.

— Какую ещё Турцию?! Смеёшься? В его возрасте! Тоже мне, вспомнил!

Я просто вздохнул, не стал спорить.

— Машину тоже так и не купил, — продолжила мать, всхлипывая. — Всю жизнь о ней мечтал! Говорил: «Вот будет у меня машина, посажу вас всех в неё и повезу в путешествие на Кавказ!».

— Для машины он уж старый был, — заметил я.

— Причём тут это?! Старый или нет — какая разница?! О, Господи! Естественно, сейчас это было бы уже невозможно! Я тебе о чём талдычу?! Про его мечту вообще! По жизни!!! Ясно?

— Ясно.

— Так вот, — сказала мать, чуть успокоившись. — О машине он мечтал всю жизнь. Сколько я себя помню. Но жили-то мы бедно, уж какая там машина… Я когда росла, мне то пальто надо новое, то сапоги… А потом стал откладывать, заявку отправил, накопил в основном, вроде… В январе девяностого года пришло приглашение. Пришлось отказаться. И всё…

— Почему пришлось отказаться? — Спросил я в надежде увести разговор с критики моей личности на безобидные семейные воспоминания.

— «Почему, почему»?! Потому что денег не было, почему же ещё-то! Он на «Москвич» рассчитывал, а пришло почему-то на «Жигули».

— И поменяться нельзя было?

— Нет, конечно! — Мать фыркнула. — Ты вот этого не знаешь ничего! Раньше-то машины просто так не продавали! Очереди иной раз годами ждать приходилось! А как придёт — со всех ног надо бежать и покупать! Иначе пропадёт! Ну а дед купить не мог.

— Взял бы в долг.

— Постеснялся. Папа очень скромный человек был… Решил: «Ладно, не судьба сейчас, займу очередь снова, а тем временем скоплю уже на „Волгу“!». Скопил! Как же! Через год дерьмократы украли всё! Всё прахом пошло! Все запасы! Из-за этого чёртова Ельцина деньги, на которые машину купить можно было, стали стоить как две палки колбасы!

— Грустно, — сказал я.

— «Грустно»! Тебе грустно вот, а у людей вся жизнь под откос пошла! Ты мелкий был, не знал ничего этого, не чувствовал… Мы тебя оберегали… На себе экономили… Старались, чтобы ты ни в чём нуждался… А машина, думали, ну ладно, ну потом… И так и всё… Мои все накопления в «МММ» сгорели…Папа твой нас бросил, как ты знаешь, положиться было не на кого… А притом ещё мамин диагноз…Нам сказали, что лечиться уже поздно…

Мать снова зарыдала. Не знаю, зачем, но она принялась перебирать в памяти все беды, постигшие её за последние тридцать пять лет. Мне было больно, что она на меня нападает, больно от смерти деда, больно от того, что больно ей, но я не смог придумать ничего лучше, чем молча выслушивать поток её самоистязательных речей. Она словно била меня словами подобно тому, как иные люди в бессильном отчаянии бьют кулаком стену, дверь или что-нибудь вроде того. Оставалось лишь надеяться, что так ей было легче. Что об меня она вроде как притупляла своё горе.

Наконец, я услышал в трубке дверной звонок, взволнованное материно «кто там?», лязг замков и обращённое ко мне:

— Это из морга. Забирать его приехали… Хотя тебе, конечно, наплевать… Сейчас по телевизору как раз была передача про молодёжь. Вам сейчас вообще на всё плевать. Вам всё — игрушки…

Когда разговор закончился, у меня не осталось сил ни на что, кроме как упасть на свой продавленный диван и сделать то, чему я, казалось, давно разучился — заплакать. В интернетах пишут, что плакать якобы полезно, что воздерживаться от этого чревато сердечно-сосудистыми заболеваниями, что от слёз бывает легче… Ну, не знаю. Лично я только почувствовал себя ещё большим ничтожеством, чем перед этим. Хотя — куда уж больше…

Я был главным проектом в жизни и моей матери, и деда, и бабки, пока та была жива. Они хотели видеть меня успешным, семейным, способным обеспечить продолжение рода для себя и приятную старость для них… И я всех их подвёл! Они сложили все яйца в одну корзину, а эта корзина оказалась ни на что не годным куском говна, которому лень даже найти потрахаться, не говоря уж о бизнесе или о просто толковой работе!

Чёртов неудачник! Ненавижу!

Если бы только можно было вернуться обратно и всё исправить!.. Да что там… Исправить хоть что-нибудь! Пойти после школы в другой институт. Активнее искать себе девчонку, пока внешность позволяла. Или, в конце концов, деду машину купить, пока тот ещё мог сам водить её!

Надо же, он всю жизнь мечтал о машине, и так и не вышло…

Всю жизнь вкладывался в меня и так ничего и не получил взамен…

Господи! Если Ты есть! Дай возможность вернуться назад! Хоть немного улучшить жизнь деда! Клянусь, я бы не вернулся обратно, пока не нашёл бы способ раздобыть ему хотя бы «Запорожец»…

Ох, блин, что я несу? Я же в бога не верю.

Какое я чмо. Ещё чмее, чем думал до этого.

Я столько раз слушал россказни деда про попаданцев, что тоже сдвинулся разумом на этой почве…

Всё же, Господи, прошу тебя, пожалуйста…

Я жалок.

Если б всё начать с начала!

Если б только…

С этой мыслью я, заплаканный, как маленький, уснул.