Либелломания: Зимара

Глава −28. Квахматы

— Подымайся, лорд-песец, — угрюмо пробасила Деус. — Ты сидишь на моей шапке.

— Я не сижу на твоей шапке.

Лимонная обезьянка бесцеремонно пошарила под задницей Бритца, потому что, уж коли кому-то вздумалось, что некто сидит на чём-нибудь ценном, только пальпация может снять подозрения. Но задница лорда-песца переполнилась такими заковырками и загвоздками, что для шапки там не нашлось даже кармашка. Прищур Деус поднял с насиженных мест всех остальных невиновных. Только Чивойт задрал копыто и безмятежно умывался. Примерно на середине переправы сквозь Тылтырдым в кротафалке стало жарко от непрерывного вращения бура. Лимонная обезьянка обмахивалась нубуковым капюшоном. Выйти было некуда. В морозильной камере расквартировалась Зая.

И тут Чивойт отрыгнул помпон. Красный помпон от шапки. Влажный и пожёванный.

— Если я перегреюсь до конца переправы, — осатанела Деус, — то выпотрошу этого безоарового ублюдка!

Кротафалк заскрежетал, от тряски кабина сцепилась со шнеками снаружи, и внутренности машины прокрутило полным кругом. Сырок и бардачопик посыпались на Кайнорта, тот задавил Фибру, Чивойт забодал Деус, а Нахель примял всех остальных.

— Застряли! — прозвенел Зеппе из глубин живой кучи.

Радары показали, что они в пещере, в самом центре кряжа. Сверху нависла гранитная глыба с вкраплениями мрамонта. Эта глыба и зажала кротафалк, как в тисках. Бур не справился с многократно обмороженным и обожжённым древним мрамонтом.

— А попробую-ка я глоустером, — Нахель выкарабкался из машины по остальным.

Деус вышла поискать льда. Фибра тем временем отрывал куски мрамонта от глыбы, которую обстреливал Нахель. Кайнорта тоже потянуло на воздух, он выпустил сателлюкс и включил подсветку на ошейнике Чивойта. Тот вёл себя смирно, чуя нутром, чью шапку съел. Он нежно вылизывал покрытые солью стены пещеры. И по мере утоления аппетита его шершавый язык обнажал древние петроглифы.

— Взгляни, тут ещё песцы! — Бритц окликнул Деус, но та вернула ему стекленеющий взгляд. Дело было дрянь, льда в каменном мешке не нашлось, и с минуты на минуту могла появиться Деа.

— Да, это… похоже, Зимара не предполагала, что мы обнаружим это здесь… Зафиксируй. Это может быть ключ. Я обдумаю.

Кайнорт обвёл пальцем воющих песцов справа.

— Вот это похоже на ракету, да? Кто-то прилетал на Зимару, а на прощание оставил древним нохтам… что-то. Что-то полезное.

— Что!

— Не нервничай, это же ты здесь умная. А я красивый. Понимаешь, у меня так само собой получается в любой паре.

— Ну что им могли оставить? Обратный адрес в спиральной галактике? Пантеон богов? Или, скорее уж, бестиарий, — бормотала Деус. — Мне одно покоя не даёт: если нохты абсолютно во всём видели песцов, как же они изображали самих песцов…

— Зачем им бестиарий? Тебе не пора в морозилку?

— Я в норме. Так случается, что даже у гениев просто нет идей.

Кайнорт успел лишь зафиксировать находку на комм, как стена с петроглифами вдруг поехала вдоль пещеры. В свете сателлюксов заблестела взвесь гранитного крошева, со свода посыпалась пыль. Рокот сотряс Тылтырдым. От глыбы над кротафалком отвалился здоровенный кусок. Они были свободны.

— Все в машину! — взбодрилась Деус. — Бритц!

— Подож…

— Внутрь залезай, пекловастика тебе в гульфик!

— Подожди.

Он направил сателлюкс вдоль ползучей стены. Ведь не просто так двигалась та её часть, где обнаружились песцы. В свете фонарика ползли слюдяные пласты с закорючками новых петроглифов.

— Это числа древних нохтов, — Деус задышала часто-часто, как возбуждённая борзая. — Огромные числа! Номера, они едут в обратном порядке.

— Похоже на вагоны.

— Поезд внутри Тылтырдыма? Не может быть! Представь, сколько места нужно для поезда длиной в полмиллиона вагонов? Это же диаметр Зимары!

Солёная стена с петроглифами оказалась не слюдяной, а металлической. Листы обшивки отгибались и снова ложились гладко, как на коже исполинской змеи.

— Оно дышит! — воскликнул Зеппе и, спрыгнув с подножки кротафалка, пошёл к вагонам, как под гипнозом. — Оно одичало и живёт здесь само по себе! Много, много тысяч лет…

Нахель и Фибра оттащили его назад. По пещере катились волны хлопающей стальной чешуи. Дисциплинированный Сырок юркнул в кротафалк по первому зову. А Чивойт бодался с поездом, упёрся в солёные камни, а рогами высекал искры из обшивки вагонов. Поезд топорщил шкуру, отбрасывал бранианскую кошку. Нахель уже был на подножке кротафалка, но соскочил и вернулся к стене. Ухватил Чивойта за рог, чтобы увести. Не тут-то было. Стальной лист прихлопнул другой рог и потащил Чивойта вместе с Нахелем вдоль пещеры. Фибра и Бритц уже бежали на подмогу. Втроём им удалось отжать чешую, и бранианскую кошку отшвырнуло от вагона.

Но Пшоллу зажало руку по самое плечо. Поезд проволок его до конца пещеры и там резко остановился.

Рокот стих. Стало слышно, как сыплется с потолка пещерный мусор, как шумно дышат семеро. Поезд уснул. Нахель застрял в ужасном положении: вагон вдавил его в полуразрушенную стену между металлом и камнем. Затиснул жука левым плечом по самую грудь. Но если бы не настало время поезду заснуть опять, Нахеля целиком раздробило бы о мрамонт. Его окутало дымом страха и хромосфена. Умный хром ещё сдерживал давление на тело. Но глянцевые надкрылья Нахеля уже растрескались. Из уголков рта выкипала пена. Фибра вдруг начал озираться:

— Нехорошо гудит! Сейчас свод обрушится!

— Сейчас хромосфен откажет! — перебил Бритц.

— Да брось ты его, погибнем! — Деус была невероятно права. — Уезжать надо!

— Уезжай.

По его рукам текла гемолимфа Нахеля вперемешку с бордовой кровью. Его защита уже трещала. Жук в агонии зажал воротник друга в фиолетовой руке, а Кайнорт выскреб собственный, последний чип-вестулу с хромосфеном и пропихнул туда, где солёная обмороженная сталь вагона обожгла и свезла кожу. Тело плавунца охватил серебристый дым, и глыба рядом с ним громко треснула. И начала осыпаться. Бритц и Фибра, упираясь в чешую вагона, потянули жука изо всех сил. Кайнорту показалось, что на спине, изборождённой игльдом, у него лопнула кожа. Вдоль позвоночника текло что-то тёплое, склизкое. И нечто похожее на прежнего, но слегка пережёванного Нахеля, скатилось ему на руки.

— Быстрее! — Деус подгоняла их с подножки кротафалка.

Кайнорт гадал, что обрушится первым: он сам или свод пещеры. Чивойт сбил его с ног, первым залетел на подножку. Фибра заволок Нахеля внутрь.

— Быстрее, Бритц!

«Да не могу я…»

— Это твоя последняя жизнь! — прорычала Деус.

Он прыгнул. Упал под морозилку, на Сырка. И Фибра задраил люк. Поехали.

В первую минуту Кайнорт просто кричал на каждом выдохе, так было больно. А потом долго слушал шум в голове. Его привёл в чувство голос Деус:

— У тебя кровь из уха. И на спине кровь. Да у тебя везде кровь!

— Нахель…

— Плохо! Ушиб сердца, перелом руки и разрыв лёгкого. В аптечке бардачопика кое-что есть. Но если начнётся гемоторакс, гарантий никаких. Вообще никаких! Я говорила: брось! Надо было уезжать.

— М-м.

— Вот что. В первый и в последний раз я это сделаю.

Она разрезала предплечье вдоль вены и набрала в термос крови. Половины термоса было мало, и Деус позвала бранианскую кошку. Фибра держал за рога, она резала. Смешала кровь, свою и Чивойта, и отдала Кайнорту.

— Я-то боялась, не надумал ли ты от него избавиться. А бояться-то следовало как бы ты за него не сдох. Бритц, нам нужен командный игрок!

— А мне нужна команда! — ощетинился он.

И соврал. Ради Деус или, там, Фибры он не полез бы под поезд. Ну, может, разве что неглубоко. С оглядкой, с расчётом. Всё он понимал. Но гемолимфа Нахеля на его руках разлилась за пределы всего разумного. И только поэтому Бритцу удалось его вытащить. С другими, он знал точно, всё равно бы не вышло.

— Я поняла теперь, почему Зимара выбрала тебя, — проворчала Деус. — Потому что ты настоящая задница, вот почему!

— Задница чует острее.

В кабине становилось душно. Деус маячила по кротафалку и терзала мозг тестом на деградацию, который сама для себя придумала. Сначала лимонная обезьянка ужаснулась, что помнит константу золотого сечения лишь до третьей сотни знаков после единицы. Это никого не впечатлило, потому что остальные смутно представляли даже первые два. Но потом пришла очередь квадратного корня из пяти, в котором Деус, к своему ужасу, назвала только сто тридцать первых цифр и запнулась. И наконец основание натурального логарифма привело её в смятение на пятидесятом знаке после запятой. Тогда она распахнула створку холодильной камеры и залезла туда головой.

— Не дыши на меня, а то за нос укушу, — пригрозила голова Заи.

— О проклятье… Шапки нет, обезболивающее разбито, а до Маскараута меньше суток… — морозилка смешно искажала голос Деус, но ей там становилось лучше. — Бритц, лорд-песец должен привести Клуб в смятение. Должен быть на высоте. А не скулить, как пришибленная шавка. После твоих выкрутасов без лекарства будет очень больно.

— Успокойся.

— Так успокой меня! Скажи, что ты не поднимешься в парадный зал ради того, чтобы кататься там по полу от боли!

— Я владел миллионом рабов, Деус. У них я научился терпеть и притворяться.

И сладко засыпать там, где упал. Под мерное тарахтение бура и стоны Нахеля он покачивался на волнах, и это море было целиком из крови.

Я провела ночь в рекреации Загородного Палисада. Впервые за долгое время в одиночестве. Покой и прохладная тишина напомнили те полчаса, которые мне дал когда-то Ёрль Ёж перед почётной казнью.

Альда Хокс, повидавшая ад, и даже не один, боялась одна играть против Зимары. Хотелось бы знать, что же такое потрясающе ужасное ждало меня за стенами Френа-Маньяны? Я откинула плотные шторы, оберегавшие сны сумасшедших от полярного дня. Заиндевелые узоры покрывали стёкла. Нет, я должна увидеть. Ручка поддалась легко, и порыв стужи в первый миг отшвырнул меня назад. Бесцеремонный вихрь облетел рекреацию, крупные снежинки собрались в белое щупальце, и эта лапища, хлестнув постель и звякнув светильниками, вырвалась наружу.

Эти окна незачем было запирать: они глядели прямо в обрыв. От высоты обледенелых стен кружило голову. В небе носились медузы. Они танцевали в холодном небе, на солнце, свет которого не грел, но морозил, и воздух блестел, искрился. Одна медуза повернула в сторону Френа-Маньяны, и я поспешила захлопнуть окно. В комнату влетел только кончик её снежного щупальца и, кувыркнувшись под потолком, ударился о зеркало и рассыпался. На зеркале остался ледяной узор. Как на окне. Как на моей спине.

«Осторожно, метеоспруты!» — предостерегала надпись на подоконнике.

Я задрапировала окно поплотнее, развернула кресло высокой спинкой к выходу, забралась в него с ногами и свернулась калачиком.

На другой день поперёк старых шрамов краснели следы от пижамного рукава. Я обнаружила душевую. Но вода имела два режима, ледяной и прохладный. Диастимагия во мне бесновалась, и я схватилась за ошейник в попытке хоть на миллиметр оторвать его от кожи и согреть струи. Но не получилось. Снаружи мою шкурку обдало чуть тёплым воздухом. Вместо полотенец на меня с полки напали дегидровелы. Они забирались в волосы, дёргали их и рвали, цепляясь воздушными лапками. Оконце в ванной было затянуто чёрной глянцевой плёнкой. Я увидела себя в ней, как в нефтяном пятне. Под глазами висели чёрные мешки. К мешкам цвет в цвет пришлись синяки на плечах.

В рекреацию, качнув торшер у двери, вломилась Альда Хокс. Её визиты нельзя было назвать иначе как вторжением, куда бы она ни являлась, в чужие миры или на свидание. Она бросила на кресло пышный ком, который я приняла за серый пуховик.

— Одевайся, я представлю тебя Рейне Ктырю. Главе «Закрытого клуба для тех, кто».

— Я знаю, кто он.

— При нём не советую хвалиться, что знаешь что-нибудь кроме азбуки и арифметики.

Пуховая куртка оказалась платьем. Весьма… зимним платьем. На плечах разлёгся песцовый капюшон, но спина под ним была открыта от шеи до талии. Строгое спереди, платье было пошито из стёганого кашемира, набитого пухом и очень тяжёлого.

Когда я облачилась, Альда вручила мне муфту. По её щелчку мы вышли в коридор. Только спустя два или три поворота я заметила, что следом крадётся бдительный Стрём, канизоид Полосатой Стервы. Холлы всё сильнее походили на маленькие городские площади, потолки с каждым пролётом становились выше, а воздух холоднее. Кое-где даже намело снегу, он лежал по углам миниатюрными сугробами. Отражения в колоннах напоминали призраков. Я надвинула капюшон на лоб и поняла, отчего те вечно выли. От такого холода взвоешь. Встав перед двойной белой дверью, полотно которой уходило под потолок, Хокс резко развернулась:

— Веди себя…

— Да. Я не собачка в платье. Я умею себя держать.

Её передёрнуло. Я могла поклясться, что гляжусь в зеркало. Хокс подрагивала, под нижними ресницами, будто размазанные тени, пролегли синяки. Моё преимущество было лишь в том, что я ещё не знала, чего бояться. И слишком задубела, чтобы трястись.

Из открытой двери дохнуло, как из геенны. Я вдохнула тепло натопленной гостиной. В мрамонтовом камине полыхала имитация брёвен из гидридных брикетов. Они испускали инфернально-флюоресцентный огонь. Возле стола из натурального дерева парили газовые кресла. Едва заметные, подкрашенные голубым аргоном. В них расположились двое, а на столе лежала доска, расчерченная чёрно-белыми и красно-зелёными клетками. Йола Шулли играл против рыжего эзера с бледно-зелёными глазами, которого, должно быть, и звали Рейне Ктырь.

— Я приказал тебе избавиться от шчеры, моя дорогая, — процедил Йола.

— Она аквадроу, Йо.

— Да хоть акваланг! Ещё одна самка в команде!

Рейне молча обдумывал ход. Он не поменял ни позы, ни выражения с той минуты, как я появилась. Альда заняла свободное кресло и закинула ногу на ногу:

— Не будь сексистом, Йола. Я — женщина — среди вас единственная командовала тьмой.

— И половину растеряла, — мягко улыбнулся Рейне Ктырь.

У него был твёрдый и спокойный голос из тех властных тембров, которые не требовалось повышать, чтобы заполнить им весь ледяной замок. Длинный нос с горбинкой и крутые скулы покрывали веснушки. Рыжие пятнышки рассыпались у него на горле, горели на ушах, скакали по пальцам. Ктырь носил светлый, почти белый костюм-тройку. Накрахмаленный, как сухарь, накрепко застёгнутый футляр, из которого, словно горящая спичка, выглядывала ржавая шевелюра. Он смотрелся интереснее Йолы с его вздёрнутой бородкой и кукишем на макушке, но мне они оба не нравились. Была в этом Рейне какая-то тёмная порча. Возможно, я была несправедлива, но тот, кто приказал убить Кая (!..), с некоторых пор не имел ни малейшего шанса расположить меня к себе.

— Вы не видели её в деле, Рейне, — пролепетала Хокс. — Не смотрите, что она такая помятая. На её счету наводнение, финалы боёв шиборгов и смерть двух минори. И почти удавшийся побег из бентоса.

— Спасибо, Альда. Подожди за дверью. А ты подойди… Эмбер. Сядь. Знаешь, что это?

На чёрных, белых, красных и зелёных клетках стояли фигуры. Битые небрежно валялись на столе. Партия подходила к концу.

— Квахматы. Квантовые шахматы. Слышала, но не играла.

— Их пришлось выдумать, чтобы человек снова мог обыгрывать машину. В шахматы добавили правила квантовой механики, элементы удачи и проницательности, свойственной только живым, чтобы игра стала практически непредсказуемой. Сними с неё ошейник, Йола.

— Извини, я не ослышался?

— Не ослышался.

Я устроилась в невесомом кресле. Йола Шулли расстегнул мой ошейник так осторожно, будто снимал его с крокодила. Рейне подвинул ко мне две пузатые чаши с грогом. Мне хотелось превратиться в чёрную вдову и бегать по потолку! Мне хотелось плеснуть кипятком в эти клятые веснушки! Мне хотелось… Но я просто нагрела грог. По краям напитка сплясали микроскопические пузырьки и растворились в сладком варфароме. Рейне пригубил и опять улыбнулся. Он хотел посмотреть, насколько я стала ненормальна в бентосе Френа-Маньяны. Или, скорее уж, умела ли вести себя так, чтобы казаться нормальной. Я умела. У меня был лучший учитель.

— Итак, коротко о правилах, — продолжал Ктырь. — Пешки соперников попарно квантово спутаны. Один ход делается сразу двумя пешками навстречу, своей и соперника. Новый ход за ним. Ладья, слон и конь могут совершить квантовый скачок с чёрно-белой на красно-зелёную половину или обратно, как сквозь кротовую нору, и оказаться точно на противоположной клетке. И наконец, каждый игрок имеет по три хода под прикрытием. Три раза соперник не увидит мой ход, пока не сделает свой.

— Это партия против Зимары? — догадалась я, кивнув на доску.

— Мы фантазируем. Йола — он недоволен, потому что играет белыми — предположил, что они начнут с пешки. Зимара пришлёт своего песца, ну а мы его гостеприимно встретим. Вперёд, Йола.

Йола сделал ход, левой рукой двинув белую пешку, а правой чёрную. Следующий ход был за чёрными.

— Глаза разбегаются, — потёр ладони Рейне. — Но нападать первым, не испытав противника, не зная его темперамент и стиль, довольно глупо. Я обожаю провокации. Ловлю на живца. Это срывает маски.

Блеснув лукавыми хризолитами, он двинул чёрную пешку дальше, и белой ничего не оставалось, как повторить ход.

— Черёд за белыми, Йо. Как, по-твоему, поступит Зимара?

— Как её сумасшедшие распорядятся с теми из нас, кто встанет на пути шамахтона? Ты в самом деле это спросил, Рейне?

Йола широким жестом завёл руку над доской, съел чёрную пешку и поставил свою на её клетку. У меня ком встал в горле. Снежный ком, огромный, как в основании снежной бабы. Определённо, Рейне Ктырь был не против девчонки в команде, если её можно скормить, словно приманку.

Ктырь переменил позу в газовом кресле и расстегнул пуговку на воротнике.

— Ну что ж. Никто и не обещал, что выживут все. Это игра на большой куш. Н-да, на первый взгляд, мои дела неважные, — он снова застегнул пуговку. — Напомни, Йола, сколько ходов под прикрытием у меня осталось?

— Только один.

— Великолепно. Я использую ход под прикрытием. На Бране его называют ход Шрёдингера, был у них такой занимательный учёный.

Над квахматной доской возникла дымка, сквозь которую совершенно ничего нельзя было разглядеть. Рейне пояснил:

— Зимара чует, что творится на её планете. Она видит многое, но далеко не всё. Опасайтесь метеоспрутов, это её ноздри, бдите у чёрных озёр, там её глаза, и тогда вы её неприятно удивите. Эмбер, как, по-твоему, я распорядился прикрытием?

Я думала.

— Смелее, — подтолкнул Ктырь. — Ход уже сделан, а ты пока ни на чьей стороне.

— Я только полагаю, что вы не стали бы прятать что-нибудь очевидное. То, что могли бы сделать раньше. Например, шах ферзём на h8. Белым тогда следовало бы увести короля. Но куда именно?.. — Теперь и у меня разбегались глаза. — Любая клетка рядом с ним теперь может быть гибельной.

— В этом и смысл! Ум и логика — плохое оружие против сумасшедших! Так куда бежит белый король?

— Короля я бы оставила на месте. Бегство короля — это паника.

— Иногда бегство — разумно. Иногда это единственное спасение.

— Вы разговариваете с сумасшедшей из бентоса. Я не бегу и не прячусь, господин Ктырь.

— Ты сражаешься, — теперь мне понравилась его улыбка. — Йола, что думаешь ты?

— Согласен со шчерой. Будь я на твоём месте, убил бы двух зайцев: поставил бы шах слоном и открыл ладью. — Йола взялся за пешку под номером 3. — Скорее всего, твой слон на b5. Я прикрою короля пешкой, а пешку защитит конь. Вот так.

Йола двинул пешку 3 на одну клетку вперёд. Рейне развеял дымку. Йола секунду смотрел на доску, потом хрустнул пальцами и взглянул на Ктыря с недоумением. Слон побывал на b5, но испарился в квантовом скачке. Пешка Йолы сходила впустую.

— Да, Йола, я знаю, как бережливо ты относишься к своим людям, — хохотнул Ктырь. — Иногда даже слишком. Иногда я приказываю тебе от них избавиться, а ты этого не делаешь. Вместо этого строишь мудрёные комбинации. Которые не работают.

Этот укол был за грязь при избавлении от свидетелей. За махинацию с Островом-с-Приветом вместо того, чтобы сразу убить всех, кто только видел камни шамахтона.

— Ты сделал квантовый скачок на клетку, с которой даже не угрожаешь королю, — буркнул Йола, со сноровкой минори пропуская укол мимо ушей. — К тому же, это поле уже контролировал ферзь! Где логика, логика где?

— Ты спрашивал, почему Клуб не посылает солдат. А я скажу, что в команде из сумасшедших своя прелесть. Их сила — в непредсказуемости, в хаотичности. Внезапности, недоступной прогнозам. Эмбер, будь так любезна, сделай за меня последний ход.

Я поняла теперь, для чего погибла чёрная пешка. Чтобы открыть путь к белому королю, а ему не оставить ни клетки. Обойдя стол, я поставила шах и мат:

— Ты прониклась стратегией игры? — спросил Рейне.

— Да, только… Что, если белая пешка вначале не стала бы бить чёрную?

— Чувствуешь себя той самой пешкой?

— Последние семь лет. Но я не об этом. Про Зимару говорят, что она тоже сошла с ума. Что, если её фигуры тоже непредсказуемы?

— Эмбер, в реальности враги, сталкиваясь нос к носу, используют любой шанс, чтобы ударить. К счастью, Зимара кровожадна настолько же, насколько ненормальна и умна. Но знаешь… это был хороший вопрос. Позволь преподнести тебе небольшой подарок за эту партию. В знак самопожертвования ради победы. Ведь прийти ко мне — уже смертельный риск.

Рейне встал и принёс широкий плоский футляр.

— На Маскараут Карнаболь надлежит являться в бриллиантах, — он открыл бархатный футляр и накинул на меня колье.

Оно обхватило шею, но спускалось не на грудь, а тяжёлым клином покрыло голую спину. На едва заметную паутинку были нанизаны камни разной формы и огранки. Спереди колье врезалось в горло. Но сзади, наверное, красиво смотрелось. Рейне сказал:

— Каждый из этих алмазов — миниатюрный квантовый компьютер. Они настроены точь-в-точь как ошейник с диаблокатором. Уж прости. До встречи на празднике.