Либелломания: Зимара

Глава 39 Царевище

За окнами лаборатории бренчала по карнизам капель. Весна заплакала в Эксиполе раньше, чем на вилле «Мелисса». Последние пару недель мы с Нулисом то и дело меняли упрямую зиму предгорья на раннюю городскую весну. Инкарнологи завершили подготовку рубинов к обработке и даже провели генеральную репетицию: на реальных телах, зашитых в искусственные кристаллы. Первой отдала жизнь науке кормовая саранча. Конечно, она не ожила, но так было нужно, чтобы специалисты набили руку. Доктор Изи так раздухарился, что предложил раздобыть приговорённого к смертной казни эзера и покромсать его. Но заключённые, которых мы нашли, были эзерами первой-второй линек, и шансы на инкарнацию приближались к нулю. Я упиралась, что даже эзер первой линьки — лучше, чем саранча, и Нулис так на меня посмотрел…

— Тебе лишь бы кого освежевать, — проворчал он и выкрал троих.

Первый был обыкновенный убийца второй линьки. Он не инкарнировал. Второй оказался минори лет семидесяти, после чего сейм прознал о нашей выходке и запретил эксперименты. На нас подали сразу в три суда. Но Иземберд был бы не Иземберд, если бы не раздобыл третьего. Истощённого нервного маньяка, самого обыкновенного короеда. Ему было только тридцать три. И он ожил. Это здорово нас воодушевило.

Зимой я поступила в университет под патронажем и при поддержке планеты Роркс, самой продвинутой в электронике, мехатронике и других «ониках». Никогда ещё я не училась так старательно. Через три месяца я сдала первую сессию экстерном: лишь для того, чтобы Иземберд позволил мне присутствовать при попытке с Вермандом. Я была единственной шчерой, которую вообще пускали в лабораторию в эти пять месяцев. Мы с доктором Изи и Нулисом прошли три этапа дезинфекции, стерилизации, биотестов — и теперь стояли за панорамным стеклом, которое отделяло пульты манипуляторов от холодильного бокса с рубинами.

Верманда раскололо на пятьсот двенадцать кусков.

Коготки биоскопов целились в рубины. Все двадцать приборов были давно настроены программой, которую написали индивидуально для Верманда. В аппаратную зашли ведущий инкарнатор и лаборант.

— Мы готовы запустить биоскопы, минори Иземберд. Как и прежде, литотрипсии разной инвазии будут сменять одна другую в течение трёх часов. Мягкий поток воздуха удалит частички из тканей. После того, как части тела будут полностью избавлены от рубинов, мы достанем их из пузырей и склеим.

Он показал на экран, где двигалась симуляция операции. Мы наблюдали всё это уже в пятый раз. Куски рубинов были помечены числами и точками, обозначавшими верх, ориентированный точно на север, чтобы сложить тело правильно. Доктор устроился в кресле и запустил программу. За стеклом биоскопы засуетились вокруг тела. Когда кончики их коготков касались рубинов, те облачались в пузыри — лабораторные сферы — и поднимались в воздух. Внутри пузырей гравитация составляла одну десятую процента от нормальной. В боксе было около нуля: для того, чтобы освобождённые куски не испортились, пока программа очищает другие. Три часа мы смотрели не отрываясь, как рубины трескаются, не задевая кусков плоти, измельчаются в пыль и выводятся сквозь поры пузырей. Специальный кондиционер удалял рубиновую пыль из бокса.

Что нас беспокоило, так это одежда и частицы комма, которые были на Верманде в момент взрыва. Но технологии эзеров не могли удалить их полностью. Крупинки при ударе игледяной бомбы врезались в кожу.

— Минори Иземберд, — шепнула я, — Йола Шулли говорил, что будто бы вас тоже когда-то разорвали на кусочки.

— Было.

Я оторвалась от стекла и смотрела на его львиный профиль с квадратной челюстью, умоляя продолжать. Это отвлекало от происходившего в боксе. По правде, я думала, мне будет нипочём увидеть операцию над Вермандом, ведь это был не Кай. Но всё-таки не могла перестать дрожать, а желудок подпрыгивал к горлу.

— Я только-только полинял в четвёртый раз, и в дом забрались грабители, — тихо сказал Нулис. — Они разбросали меня по кладовке. Кусков было меньше, пара сотен. Вот этот самый доктор инкарнации, который сидит за пультом, собирал меня часа полтора-два. В одиночку.

— Это правда, что у вас было больше шансов, чем у обычного эзера третьей линьки?

— Больше. Пятьдесят на пятьдесят. Это максимум с поправкой на самые современные технологии. У Верманда вероятность составит… полагаю, тридцать процентов.

— Только треть…

— Целая треть, — вмешался доктор Изи. — Не забывай, для тебя не было бы и этой возможности.

На улице закрутился мокрый снег. Пузыри биоскопов аккуратно сложили пятьсот двенадцать кусков Верманда Бритца и склеили между собой при помощи какого-то вязкого биосостава. С появлением нитей инкарнации клей должен был постепенно рассасываться, давая дорогу току крови и нервным импульсам.

— Теперь дело за природой, минори Иземберд, с нашей и вашей стороны сделано всё возможное и даже сверх того, — инкарнатор встал из-за пульта и, размяв плечи, присоединился к нам.

Первые нити кокона инкарнации у минори третьей линьки появлялись в среднем через час после смерти. Или после того, как тело было большей частью собрано.

Мы прождали в молчании три часа. Нулис, наплевав на лабораторные запреты, курил сигару за сигарой.

Потом ещё три часа.

Верманд не инкарнировал.

Стерильный воздух, белые стены и снег с дождём раздавили меня, как букашку. После провала с Вермандом я не думала, что смогу зайти в другой бокс, но ноги сами принесли меня туда. Всякий раз, прилетая в Эксиполь, я приходила в лабораторию, чтобы повидаться с Каем. Первые дни я вообще не вылезала оттуда, ночуя в раздевалке, чтобы по три четверти суток вертеть алмазы и укладывать в нужном порядке. Ведущий инкарнатор был мне рад: он уверял, что это должно помочь — если не Каю, то мне. Потом, когда началась учёба, я приходила только три-четыре раза в неделю. В другие дни маленький камушек с розовой капелькой, который Нулис огранил маркизом, лежал у меня под подушкой или грелся в руке. В боксе с алмазами всё было по-прежнему.

Стерильный контейнер из сапфирового стекла метр на два и ещё на метр.

Камни, сложенные близко к форме тела, на которое словно наложили фотоэффект самоцветной мозаики.

Холодный, спокойный, тихий Кай.

Сегодня у него были и другие гости. Пенелопа и Нахель уже знали о Верманде. Жук кивнул мне, а я обняла Пенелопу. Они с Крусом прилетели с Роркс, взяв отпуск, чтобы поддержать нас, но лаборанты не пустили их в пультовую. Чивойту вообще дали от ворот поворот, и он остался бодать орникоптер снаружи.

— Как Нулис? — спросил Нахель.

— Курит. Распорядился вскрыть и кремировать Верманда. Попросил оставить его одного.

Как бы эзеры ни хорохорились, заглядывая в лицо чужой смерти, как бы груб и циничен ни был минори Иземберд, с какою рациональностью мы бы ни ждали такого конца, гибель Верманда стала ударом.

— Когда проба с ним? — Пенелопа положила руку на контейнер с алмазами. — Теперь уже скоро, да?

— Не хочу, нет, только не так скоро, — я мотнула головой так сильно, что в виске кольнуло. — Страшно. Я боюсь, что будет как с Вермандом. Пока наш Кай здесь, лежит нетронутый, мне кажется, есть ещё надежда. Понимаешь, этим утром его брат будто ещё спал в рубинах. И тут вдруг… И тут вдруг — всё.

— Смотри, индикатор комма мигает.

На камнях, составлявших ушную раковину, поблёскивал маячок. Клипса на солнечной батарее была почти что вечна. И чип приёмника на раздробленном запястье уцелел. Это я писала ему. Как всегда. С этого на тот свет.

— Эмбер, не валяться же ему здесь веками напролёт, — шмыгнул Нахель. — С Вермандом вышла неудача, а не ошибка. Кокон инкарнации — штука нежная, природой не задумано, чтобы из фарша опять соткалось мясо, уж прости за аналогию. Вы всё сделали правильно. Ну, скажи ей, Пенелопа!

— У Кая те же шансы, если не больше. Эмбер, ну… ведь надо же будет когда-то это сделать.

— Нулис поддержал, мы берём паузу, — возразила я. — Изи останется здесь, поприсутствует на вскрытии Вера. Инкарнаторы тоже боятся перезапускать программу для Кая. Вначале нужно убедиться точно, не было ли ошибок.

— Вы же знаете, что нет.

— Знаем! Но, Пенелопа, а если бы это был Крус?

На Кармине Круса порвало надвое, и Пенелопа даже не понимала, как её трясло, пока мы ждали кокона. А меня только от её позеленевшего лица и нервной тряски жуть брала. Пенелопа погладила мои волосы:

— Понимаю. Ты качаешься тут на своих шпильках вся разбитая, как он.

— Вот я почти не знала Верманда. Мы перекинулись едва ли парой фраз полгода назад, но они с Каем так похожи. И я так верила… А теперь нет, почти совсем нет. Мне тяжело. Кажется, я с ума сойду, лишь только пытаясь не сойти с ума.

— Так, хватит, — Пенелопа хлопнула по стеклу. — В этом состоянии тебе нельзя на виллу, детям не нужно видеть тебя такой. Поезжай в Златопрядный, хоть на пару дней. Мы с Крусом и Нахелем возьмём на себя Миаша и Юфи, да, Нахель? — Тот закивал. — Пусть нянчатся с нашим Леонардо, а Сырок цапается с Чивойтом. Насчёт с ума сойти — у меня для тебя утешительная новость: я тебя сколько знаю, ты сразу была с приветом.

В тот день я лишний час простояла у контейнера с алмазами, наблюдая, как мигает маячок индикатора и представляя, что это бьётся сердце Кая. Выйдя под дождь со снегом, я съёжилась, но не от холода. После Кармина я стала бояться дождя. А после Зимары — снега. Пенелопа толкнула меня локтем:

— Слышала, ты хорошо сдала экзамены. А это значит, тебе положен дополнительный курс. Что выберешь? Только не психологию!

— Нет. Танатологию.

— Ох. А знаешь, всё-таки есть один плюс от того, что Кай лежит в контейнере смирно, как философский камень. Его очень бесило, когда я прощалась с ним так. А теперь… — Пенелопа сделала окнам лаборатории ручкой: — Пока, Кай!

' Пш-ш-ш……вости радио «Спортивная Кыштля»! Встреча команды эзеров против команды шчеров в полуфинале континентального чемпионата по жвалапте закончилась массовой дракой на трибунах. Финал пройдёт без болельщиков, а команды приняли решение заменить половины составов легионерами противоположной расы. Таким образом игроки подадут своим фанатам пример расовой толера……п-ш-ш…'

— Уже темнеет, Эмбер, тебе нужно домой.

— Да… Мам, расскажи какую-нибудь сказку.

Сойдя с воларбуса, я с туфлями в руке пришла на цифровое кладбище и сидела в норковой траве возле душистой молокабы, дерева Амайи Лау. Сквозь маму мерцали огоньки отшельфа и первые звёздочки. Я вызвала её в экономном режиме, чтобы побыть вдвоём подольше. Призраки высоких голоматерий и нейросетей опережающего поколения, такие, как моя семья, требовали регулярной профилактики и самого бережного обращения.

— Какую сказку ты хочешь, детка? Я подгружу любой сборник, какой захочешь.

— Я не помню её точно. Ту, про которую я говорила, что в ней плохой конец, а ты — что нормальный. Я говорила, что победило зло, а раз так, значит, сказка плохая. А ты убрала книгу подальше и сказала, чтобы я перечитала её обязательно, когда вырасту. Вот я и выросла, мам, но книга потерялась.

— Она называется «Царевище», — догадалась мама. — Но это не то, о чём рассказывают к ночи.

— Всё равно.

Мама приподняла цифровой подол и опустилась рядом со мной на траву. Норковые луга не вяли по осени. Едва таял снег, над пушистыми бугорками, подёрнутыми инеем, щебетали снырковки.

— Прабабушка говорила, что это не сказка, а легенда. В ней нет морали. Она ничему не учит в лоб. В сказках побеждает добро, или торжествует справедливость. А кто здесь одержал верх — решаешь только ты. Давным-давно, когда не было диастимагов и звездолётов, а сыр падал с луны, мир был расколот надвое громадной пропастью. На одном её краю жили шчеры, а на другом стояла мрачная башня. В ней поселилось Чудовище.

Веками оно перелетало пропасть на уродливых кожаных крыльях и забирало души шчеров от мала до велика. Сотни доблестных рыцарей приходили сразиться с Чудовищем, но оно бросало их на дно пропасти одного за другим. А когда владыки шчеров посылали армию, над пропастью шли дожди из их костей, мечей и копий. Только и всего. Чудовище было сильнее, хитрее и коварнее всех. А на вершине мрачной башни томилась Царевна. На том краю, где жило Чудовище, не росли цветы, туда не летали птицы, и оно похитило юную шчеру, только чтобы и у него водилось что-нибудь прекрасное. Когда Чудовище покидало башню, Царевна тайком плела из своей паутины длинную нить. Она вышла тонкой, почти невидимой. Но такой крепкой, что удержала бы взрослого мужчину. Эту нить Царевна перебросила через пропасть.

И вот с другого берега — прямиком по паутине — к башне пришёл Герой. Он был горяч и силён, и так хорош собой, что сияние его доспехов рассеяло тучи над пропастью. Ему навстречу с башни слетело Чудовище, и они бились, пока щит не почернел от копоти, а меч не истончился, как фольга. Когда Царевна выглянула из башни, то увидела, что Герой погибает, как сотни других до него. И набросила на глаза Чудовищу сеть из паутины, пропитанной ядом, чтобы оно ослепло. Герой улучил момент, раскрутил пращу и метнул свинцовые ядра, набитые порохом. Они летели прямо в основание башни, где стояло Чудовище. Но оно расправило крылья, и ядра взорвались о них. Башня устояла. После этого Герой отступил и выманил ослепшего противника за собой на паутинный мост. Удары Чудовища были уже не такие меткие, как прежде. Почувствовав, что нить моста рвётся, оно взмахнуло крыльями. Но они, все дырявые, не могли его удержать. И Чудовище упало в пропасть вместе с Героем.

Царевна осталась одна в башне. Она так соскучилась по дому, что сразу же принялась плести новую паутину, чтобы перебраться через пропасть. Но из-за тоски по Герою Царевна была небрежна, пальцы её не слушались, и на середине пути мост оборвался. Но Царевна не погибла, потому что в пропасти лежало раненое Чудовище, и она упала прямо ему на спину.

На дне, усеянном костьми и доспехами, Царевна нашла Героя, который тоже спасся в точности как она. Но никто из троих не знал, как теперь попасть наверх. Скала была скользкая от влаги и водорослей, паутина к ней не цеплялась. Крылья Чудовища, и без того дырявые, искромсали ржавые мечи его старых противников, которые отомстили ему с того света. Тогда Чудовище пообещало вынести Царевну и Героя наверх, если те залатают его крылья.

Царевна принялась собирать куски его кожи и сшивать при помощи меча Героя и своей паутины. Но когда она закончила, оказалось, что несколько кусков так сильно изорвались, что рассыпались в руках. Кожи, собранной на дне, не хватило. Чудовище попробовало взлететь со шчерами на спине — но преодолело только треть пути. Они вернулись на дно. Царевна посмотрела на Героя. Но он был такой красивый и светлый, и доблестный, что ей стало жаль его ранить. Тогда она стала срезать кожу с себя и латать крылья Чудовища. И когда на Царевне уже совсем не осталось кожи, Чудовище снова попыталось взлететь. Но в этот раз преодолело только две трети пути наверх. Царевна скрепя сердце обратилась к Герою:

— Дай мне чуть-чуть своей кожи, — взмолилась она.

— Нет, посмотри на себя, — отшатнулся Герой. — Под человеческой кожей у тебя блестит чешуя. На месте короны обнажились рога, а там, где был шлейф, змеится хвост. Пусть лучше мы умрём здесь, чем я пущу в наш мир вас двоих!

Тогда Чудовище одним ударом убило Героя. А Царевна срезала кожу с его лица.

Этой кожи как раз хватило, чтобы залатать последнюю прореху в крыльях, и они улетели вдвоём.

Их прозвали Царевище. И ни один Герой с тех пор не мог их одолеть.

— Эмбер, ну вот, ты плачешь, детка…

Солнце прикатилось к морю и, обмакнув личико, задержалось на минуту и нырнуло целиком. Эффект особого прохождения перигелия слабел с приходом весны. Огни отшельфа со стороны кладбища казались чудесным созвездием. Кунабулоптеры сворачивали культиваторы и возвращались на ферму. Напоследок я позвала цифровой призрак Чиджи, чтобы и ему пожелать спокойной ночи. Брат появился в пижаме, и я погладила его по невесомому плечу.

— А чего у тебя туфли разные? — удивился Чиджи, нейросети которого мы с Пенелопой посвятили кучу времени. — Одна чёрная, вторая змеиная.

— А я Царевище!

— О, кстати. Сюда какой-то мужик приходил. Тебя спрашивал.

— Да ты что. Давно?

— Сегодня утром. С такими чёрными-пречёрными волосами, ну или почти чёрными, не помню. Наверно, маг, — предположил Чиджи. — Он вызвал меня одного, потому что мама с папой же заблокированы для чужих.

— Магнум Джио?

— Нет, другой. Магнума я видел раньше. Этот… Я даже немножко его испугался.

Воображение первым делом подкинуло образ Берграя Инфера. Но его боялась я, а не Чиджи. Инфер, синеглазый королевич, на первый взгляд вызывал какое угодно чувство, кроме страха. И Кай (я сжала алмаз крепче) обещал, что Берграй меня больше не обидит, а это значило, что Инфер мертвее мёртвого. Я отёрла пот со лба и переспросила:

— Точно шчер? А он представился? Сказал, как его зовут?

— Не помню. То есть он сказал, да, назвался. Точно шчер! Имя какое-то звериное.

Волкаш.

Я сглотнула ком из облегчения и тревоги. Но не могло такого быть! Атаман улетел на Алливею. Это было семь лет назад. Целую вечность и столько всего назад…

Злайя комм оборвала, требуя меня к ужину. Я написала ей, что приеду на выходные, а сама застряла на кладбище. На пути к отшельфу я заметила припаркованный у молокабы тропоцикл. Потом второй, третий. Чем ближе к жилым кварталам, тем двухколёсных машин становилось больше. Тропоциклы стояли смирным рядком, один к одному, как костяшки домино. На центральной площади отшельфа, под аптечным софитом, я с ёкнувшим сердцем увидела фигуру в чёрном. Кожаную куртку пересекали молнии. Волкаш — будто просочившись из параллельной вселенной! — шёл мне навстречу.

— Эмбер! Или здесь ты зовёшься иначе? — усмехнулся он.

Улыбка его была открытой и радушной, но я не знала, как отнестись к ней и к атаману, и в целом к этой встрече. Имя Волкаша на Кармине пахло возмездием и надеждой. А здесь войной. Но, конечно, мы обнялись, как старые добрые друзья.

— Если бы не прознал этим утром, что ты здесь, ни за что не узнал бы оборванку Улу. Куда девала шрамы? А седую прядь? Честное слово, не то что поцеловать, и тронуть не посмел бы. Натуральная минори. И дьявол меня возьми, если это не комплимент.

— Ты как тут очутился, Волкаш? — смутилась я.

— Я покинул Алливею почти сразу, только на месяц задержался на кольцах. Мы с приятелями узнали, что магнум Лешью, твой дядька, не собирался освобождать Урьюи. Он хотел уничтожить её магнетарной пушкой. Совсем двинулся на почве мести и власти. Я собрал всех своих, и мы улетели на ближайший обитаемый пояс астероидов. Знаю, долго вам пришлось дожидаться подкрепления. Можешь себе представить, меня собственный дед не узнаёт! Девять лет не был дома. Кармин, Алливея, задворки галактик…

— Как же вас пустили на Урьюи? Все космопорты под контролем эзеров.

— Мы прибыли на торговых кораблях. С планет, где соблюдают военный нейтралитет, потому что Хитиновый банк хранит там деньги. Оказалось, новый лидмейстер упростил таможенные процедуры и распорядился досматривать только самых подозрительных.

Лидмейстер Риго Нагао, сам того не ведая, сплёл невидимый мост над пропастью, и к мрачной башне октанона вернулся Герой.

— Сколько вас?

— Триста диастимагов.

— Что же вы думаете делать?

Взгляд Волкаша переменился: потух и стал немного растерянным. Он впервые на моей памяти пожал плечами. А когда-то на всё выстреливал мгновенным ответом и готовым планом. А так — это был всё тот же Волкаш, с тьмою под изломанными бровями и дерзкими дредлоками, собранными в конский хвост, и в новенькой куртке, заштрихованной молниями. От неё пахло карминскими болотами и гарью, но я гнала эту иллюзию. Он был уже давно не атаман, но оставался моей первой влюблённостью (в него сложно было не влюбиться в девятнадцать), которая жгла недолго, но зажила гораздо раньше, чем шрамы Кайнорта. Тот поразил меня в каждую клеточку.

— В пути мы обдумывали диверсии одна другой хлеще, — сказал Волкаш. — Нас здесь три сотни диастимагов: суиды, аквадроу. И связи с пиратами, наёмниками и разной шелухой на боевых бригах. Первым делом приехали сюда, в отшельф, который до сих пор управляется диастимагом. Рассчитывали тотчас разворачиваться для удара по эзерам.

— Здесь многое поменялось. Кажется, эти семь лет прошли как семьсот. Мы уже и бились, и сопротивлялись, потом смирились и мучились, много страдали, много слёз пролили, а теперь… Шчеры живут по-разному: нам бывает и хорошо, и плохо. Но в среднем более-менее. Волкаш, если сейчас ты начнёшь войну…

— Перестань, не смотри на меня так!

— Как?

— Как тогда в карминских казематах! Ты вообразила из меня бог знает какое чудовище и решила, что я гуляю с набором для пыток!

— Нет, Волкаш, это не так, прости, — тихо заверила я, но бессознательно отступила на шаг. Он заметил и отвернулся к своему тропоциклу. Попинал колесо, примявшее норковый пучок.

— Это так, — настаивал Волкаш. — Твой брат меня испугался. Меня боится даже призрак! И ты тоже. Это проклятие суидов: мы распространяем тревогу и жуть в радиусе километра. Эмбер, чёрт возьми, мы летели помочь. Исправить, а не сровнять с землёй. Это и наш дом! Мы хотим прекратить страдания, а не причинить новые. Магнум Джио предложил всю помощь, какая в его силах. Но я спустился из его октанона в жилой отшельф и не увидел той войны, с которой летел покончить.

Я представляла, что он там видел. Перво-наперво — детей, болтающих на эзерглёссе. Молодёжь, которая соревнуется с эзерами в сетевых играх. Видел, должно быть, как шчеры разгружают гломериду с медикаментами от самых безнадёжных болезней. И бытовым оборудованием, которое не чета нашему. Как эзеры торгуются за шёлк златопрядов и сквозь зубы нахваливают рыбную ферму. И как разумнейший из достойнейших — Онджамин Оак — возвращается с подработки из города с подарками для жены. И как Бубонна готовится поступать на факультет искусств, где эзеры открыли бюджетные места для шчеров. Это Волкаш ещё не знал, что места появились, когда ради этого урезали финансирование армии, и что Galettensklaven снова выпускала детское питание из нашей трюквы. Наконец, он видел меня. «Натуральную минори», которая семь лет назад кидалась в ноги Баушки Мац, только чтобы не идти к тараканам.

— На Урьюи далеко не всё в порядке, — согласилась я. — Все эти визы для шчеров, грабительские контракты, раздельные кварталы, шлагбаумы и токены. Эзеры презирают шчеров за то, что сильнейшие бросили нас в трудную минуту. Ассамблея с самого начала настроена мягче, это правда. Но как нам было вести переговоры с минори, которые своих не бросают? Как было бы хорошо, если бы маги возглавили отшельфы! Чтобы с нами считались, чтобы наше расположение захотели купить. Ведь торговля — это не борьба, а диалог. Может, это и несправедливо. Да, это несправедливо! Но для войны сейчас уже поздно. Люди строят планы, Волкаш.

— Послезавтра я собираю форум в октаноне у Джио. Сотни отшельфов присоединятся в прямом эфире. Есть те, кто думает не как ты или я, кто настроен совсем иначе. Всё решит голосование. Если шчеры решат выдворять эзеров, мы соберём армию. Если нет, будем требовать места в правительстве и другие свободы. — Волкаш посмотрел мне в глаза и добавил мягче: — Я хочу услышать людей. Ты говоришь, они строят планы. Я хочу, чтобы они их озвучили. В чужие головы не влезешь, Эмбер.

Я кивнула и обошла тропоциклы, чтобы отправиться в клинику Злайи, но Волкаш окликнул меня в темноте:

— Да, ты уже знаешь, что Бритц на свободе?

Дыхание перехлестнули мысли обо всём, что произошло с тех пор, как я услышала об этом сама полгода назад. Здесь же, от Злайи.

— Будь он на Урьюи, и спроси его лидмейстер, вот как ты меня сейчас, что же делать дальше, Кайнорт стоял бы насмерть против войны. За любые другие способы.

— С чего ты это взяла?

— Я взяла… — я показала ему алмаз с капелькой крови в центре, — … взяла это с того, что Кайнорт Бритц погиб на Зимаре за то, чтобы у меня дома больше не было войн. И если уж на то пошло, Альда Хокс, стерва и гадина, отрезала голову тому, кого любила, только чтобы новые захватчики не вернули здесь рабство. И тебе лучше не слышать всего, что теперь знаю об эзерах я. Узнаешь сам.

Взгляд Волкаша упал на туфли в другой моей руке. Непарные. Я знала, он не забыл, у кого видел нечто подобное. С видимой надеждой на отказ он всё-таки спросил:

— Ты придёшь в октанон?

— Нет. Я и так знаю, чего хотят люди, Волкаш. Я одна из вас.

— И чего же? Смелее, ты ведь семь лет жила среди тех и других.

Я обвела тёмные пашни вокруг отшельфа:

— Одни хотят собрать урожай. Другие — стать людьми.

И отправилась дальше своей дорогой.

На душистом берегу отшельфа мне и правда полегчало. Смерть Верманда и режущий лабораторный свет отступили на задний план. Но, прежде чем вернуться на виллу «Мелисса», откуда Миаш и Юфи засыпали меня голографиями зверья на фоне хмурого Нулиса, я планировала ещё один разговор. Вечером накануне отъезда я спустилась в Пропащий овраг. В кромешной тьме той густоты, какая бывает только за городом. Собеседник просил не зажигать сателлюкса.

Крадучись, как воришка, он тёмной пиявкой затёк в овраг и примял люминоку. Вспышные почки на ней только набухали, и люминока ещё не светила в полную силу, но чуть заметно флюоресцировала.

— Бубонна передала, что ты ждёшь меня здесь, — сказал Джио. — Чего хочешь?

— Я знаю способ вернуть то, что ты окуриваешь и заливаешь спиртом.

— Диастимагию?

— Не совсем, — я покачала головой, хоть и знала, что подслеповатый от наркотиков Джио этого не видел. — Её побочный эффект.

Бессмертие. Семь лет он страдал не от потери магии бумеранга, а от того, что стал вдруг как все, и что смерть обернулась тем, что обязательно случится, а не просто случается. Нулис говорил, что средняя продолжительность жизни эзеров составляла двести тридцать лет, так вот из-за небрежности и риска жизнь бессмертных шчеров была ещё короче. Короче даже, чем у обычных людей. Но они это игнорировали, потому что только самообман сильнее статистики.

— Какова твоя цена?

— Отшельф Златопрядный. Уступи октанон магнума Волкашу.

— Ты рехнулась.

Плащ Джио шаркнул по моим ногам. Магнум круто развернулся, чтобы уйти. Я услышала его жалобную одышку на склоне Пропащего оврага.

— И сколько же проголосовало за войну на сегодняшнем форуме? — крикнула я ему вслед. — Кроме тебя.

— Ещё семьдесят тысяч по всей Урьюи!

Огрызнувшись, он скатился назад и перепачкал волосы в глине. Я достаточно привыкла к темноте, чтобы разобрать, насколько ему было обидно и больно. И всё-таки — цитируя Волкаша — я пришла помочь, а не сровнять с землёй. И поддержала его за исхудавший локоть.

— Семьдесят тысяч человек за то, чтобы по осени собирать армию, — сказала я, — против семидесяти миллионов за то, чтобы собирать урожай. Ты хочешь войны, потому что тогда разруху в Златопрядном перестанут сваливать на тебя.

— Но отдать мой отшельф сорокалетнему щенку? А может, уж сразу тебе?

— Волкаш мог бы отнять его силой. Подожди ещё, доброжелатели доложат, как ты всем здесь осточертел, Джио. И все здесь тебе осточертели. Но ты упираешься, потому что больше деваться некуда. Клещ он и есть клещ. А с каждым годом цепь, на которую ты себя посадил, всё короче.

— О каком способе вернуть бессмертие идёт речь? — прервал магнум, вырвав локоть из моих пальцев. — Это невозможно. Ты врёшь, Эмбер Лау, врёшь, как дышишь.

— Уж ловчее, чем ты сам себе, тебе никто не соврёт… Послушай, на Острове-с-Приветом есть община. А у меня — пилот, который доставит тебя туда. На острове никто не умирает, даже если бы захотел. Вот и живи там, пока не потухнут звёзды. С пилотом я уже договорилась. И, Джио, я имею в виду истинное бессмертие, которое видела своими глазами.

— Подробнее.

Наутро магнума след простыл. Только я и Волкаш знали, что Джио с Бубонной на рассвете отправились в Эксиполь для пересадки на тарталёт к острову. Бубонна взялась проводить отца, но совсем не потому, что вдруг прониклась дочерними чувствами (клык бы дала, они цапались всю дорогу). А потому что за штурвалом сидел Нахель Пшолл. Ума не могла приложить, как этих двоих свело вместе, и уж тем более — что удерживало. Но Бубонна очаровала даже Чивойта и недавно развесила по отшельфу объявления о продаже бранианских котят безоаровой породы. Кого обрюхатил рогатый засранец, лично для меня осталось загадкой.

Перед самым отъездом я сидела на берегу океана. Смотрела, как волны щекочут стальные облака, которые принесли оттепель, а те пробуют воду и подрагивают.

— Ты не простудишься?

Злайя присела рядом на песок, подложив под себя шарф. Вопрос для меня, вернувшейся с Зимары, был риторический. По пляжу расплескался лиловый туман. Я сидела будто в блюдце чая из позабудок. Злайя долго смотрела со мной на волны, а потом долго на меня:

— Скучаешь по нему.

— Разве только на вдохе. На выдохе отпускает, — отшутилась я. — Мой психиатр говорит…

— Ого.

— Нулис настоял. Так вот, доктор Шпай говорит, что всё вот это время, пока алмазы ждут своего часа, дано мне для того, чтобы разобраться в себе. Понять, любовь это или мания. Ты знаешь, а ведь я не впервые об этом задумалась. Но раз доктор прописал — я подумала ещё раз. И ещё. И да, любовь. И нет, я не помешалась. Злайя, вот смотрю я на океан, на город с иммерсивными узорами, на самый прекрасный отшельф, и замечаю, что в поле зрения, на кончиках рецепторов, постоянно чего-то не хватает. Мир с прошлой осени будто не… не загружается полностью. Блёклые цвета, белые пятна, тусклые запахи. И совсем нет серого.

— Нет серого? — переспросила Злайя, кутаясь в пальто.

— Вместе с Каем пропали тени. Впрочем, если заставлю себя, то увижу… Но в целом… мир потерял объём. Конечно, когда-нибудь мозг, защищаясь от меня, «дорисует», дополнит реальность. Я переживу. Когда-нибудь я поверю, что всё стало как прежде. Но это будет только адаптация измученных нейронов.

Мы-то в себе давно разобрались. Пожалуй, это миру понадобилось время, чтобы разобраться в нас. Вот он и остановился, чтобы подумать. Заметив, что Злайя продрогла, я встала и взяла её под руку, чтобы увести с ветреного пляжа. Воларбус отправлялся в Эксиполь через полчаса.

— Значит, Кайнорт Бритц смыл с себя кровь, — сказала на прощание Злайя.

— На Зимаре было достаточно холодной воды.

«…к новостям о спорте. Финал континентальной лиги по жвалапте прошёл в дикоимье Вшитля. Конфликта между смешанными командами шчеров и эзеров, которого так опасались судьи, к счастью, не случилось. Но игра не состоялась из-за потасовок внутри команд, которые даже не успели покинуть своих раздевалок. Оставайтесь с нами, чтобы первыми узнать о новой дате соревнова…»

На полпути в город меня разбудил звонок. Я ехала в первом классе, где пассажирские кресла бессовестно убаюкивали. Сперва я решила, что Крус ошибся номером, потому что он ещё никогда в жизни не звонил мне, и помахала небритой голографии:

— Эй, привет, ты не туда попал?

— Думаешь, я могу запутаться в цифрах? — обиделся Крус. — Ты, наверно, удивилась, чего это я не был в лаборатории вместе с вами. А я кое-что проверял. И у меня к вам с Пенелопой серьёзное предложение. Я даже продлил ради этого отпуск.

— Действительно серьёзно звучит! Это касается Кая?

— И да и нет. Пока это касается только императора.

Крус работал на Роркс, где время от времени преподавал информатику на моём факультете. Его специальность называлась кракер-кодер. И он забирался в такие дебри нейросетей, куда не заглядывали даже вирусы. Пенелопа говорила, что Крус и сам уже наполовину вирус.

— Это же очевидно, что на Урьюи нам Кая не спасти, — продолжал он. — Тысяча двадцать четыре куска… Затевать сборку даже ради пятидесяти процентов успеха — это убийство. Но я считаю, здесь у него шансов гораздо меньше. Что бы там ни говорили ваши инкарнаторы. Нужны имперские технологии.

— Но, Крус, после смерти его величества нам закрыт путь на Цараврию. А ведь только там могли бы взяться за…

— Правильно, — перебил богомол, — научный спутник имперцев скорее пальнёт в нас, чем послушает. Поэтому мы полетим прямо на Ибрион. В столицу.

Оказалось, за те два дня, пока меня не было, Крус с Пенелопой всё обсудили, взвесили риски (словом, наплевали на них) и подготовились. С меня требовалось купить звездолёт. Именно купить, потому что никто не сдал бы нам гломериду в аренду, узнай только, куда мы намылились.

— Нет, Самина Зури не примет нас, — бормотала я, кусая ноготь. — Крус, ты знал, что Кай убил её первого жениха? Такие вещи не слишком-то располагают к нему нормальных людей.

— Да, жениха там какого-то, теперь мужа. А ещё он спал с её мачехой…

— ⁈

— … в общем, закопал себя Кай по самые жвала. Но у меня есть один скверный секретик, перед которым её величество точно не устоит.

— Скверный секретик? Ты знаешь, как ей помочь! Да⁈ — воскликнула я и перебудила весь первый класс воларбуса.

— Поправочка. Я знаю, как помочь Эйдену, который знает, как помочь Каю.

Превосходя другие народы во многом, эзеры во всём уступали имперцам. Но небритый, лохматый Крус, я это точно знала, был на голову выше всех программистов Ибриона. Остаток дороги я выбирала звездолёт. Настала пора расчехлить наследство.