Либелломания: Зимара

Глава −37. Бочонок брильянтильядо

Вульгарные шасси гломериды Хокс цеплялись за глину. Нахель, бесцеремонно цапнув дохлую Альду за стриженые волосы, приложил её глаз к замку, и мы оказались внутри. Мостик был задрапирован шелками златопрядов, от безвкусных узоров на которых по телу Бритца прокатилась судорога.

Сивер — робот, пилот, адъютант и просто умница — смахивал алмазную пыль с клоша, который венчал трёхэтажную бульонницу. Поглощённый полымясом экспложабы, робот не насторожился, когда клинкет тихонько шаркнул. И Нахель застал Сивера врасплох. Пилот отправился к Альде в грузовой отсек с непрерывной принудительной антигравитацией, а его голова отдыхала на мостике. С ней беседовал Зеппе (он заглянул, чтобы попрощаться).

Мы с детьми отправились на поиски нормальной еды. И крови. Я бы их и своей напоила, но идти на жертвы не пришлось: в камбузе Альды Хокс стоял высоченный рефрижератор с кровью на любой вкус. Через минуту Миаш и Юфи напоминали счастливых вурдалаков. Они впивали зубки в сырое и жареное мясо и поливали его из баночек кровяным соусом. Потом я устроила их спать в каюте Альды, небезосновательно сочтя её здесь самой безопасной, но на всякий случай обойдя сперва все помещения гломериды. Я стала похожа на пчелиную матку, встревоженную и хлопотливую. Но облегчения не наступало. Моё счастье травили мысли о войне.

Из Кайнорта едва удавалось вытянуть слово: я видела, как он, сжав зубы, погружался в мрачные перспективы Урьюи. Нам хотелось домой. Но опасно было возвращаться всем вместе. Будь я одна, мне и в голову бы не пришло засесть в глухомани и просто ждать, пока Бритц опять в одиночку бросается на защиту нашего мира. У войны всех со всеми, как её нарёк Кай, не осталось надежды на хороший конец. Я была счастлива принять любой исход вместе с ним. Рядом. Но Миаш и Юфи нуждались в матери и в безопасном месте. Лёгкие горели, когда я понимала, что придётся с ума сходить, прячась где-нибудь в чёртовом укромном райском уголке, в сотнях световых лет от Бритца. Эта безнадёга была до одури тягостна и противна. Разумеется, Кай уходил бы от прямого ответа до тех пор, пока возражать стало бы уже бессмысленно, но я знала, что он не способен бежать. За Урьюи он был готов отдать всего себя целиком. Даже понимая, что против такого противника, как варварская армия фалайнов, кситов и всех, кто ненавидел и желал империю, ни шчерам, ни эзерам не выстоять. Над нами болталось лезвие гильотины: Урьюи — пожалуй, самый прекрасный мирок в известной вселенной — отдадут пернатым дельфинам. Это означало рабство, рудники на астероидах, ссылки для неугодных и несогласных.

— Зеппе, хочешь, мы подбросим тебя с сыном куда-нибудь? — предложил Кай старику.

— Нет, я десять лет назад договорился с одним контрабандистом. Скопил денег, чтобы заплатить за перелёт на Халут. Через три дня истекает срок, и этот парень будет ждать нас здесь на своей колымаге. Он уже послал мне весточку с края системы, ждёт только, когда корабли фалайнов отсюда сгинут.

— Тогда прощай.

— Не обижайте Сивера! — смущённо попросил Зеппе. — Он не виноват, что служил Альде Хокс. Сивер будет приятный малый, если поковыряться в настройках.

— Забирай себе его голову, — великодушно уступил Кай.

Они обнялись, и Нахель накрыл старика ручищами, сжав так сильно, что медный шлем прогнулся. Когда Зеппе ушёл, я почувствовала толчок. Это запустилась и отключилась система антигравитации: началась проверка всех систем. Сосредоточившись над пультом управления, голова к голове с Нахелем, Кайнорт почуял меня — умытую, в чужом комбезе — и, не оборачиваясь, завёл руку за спину, чтобы найти мою. Я узнала часы Зеппе у него на запястье. Сувенир на память. Аккуратные скелетоны со стрелками, по которым никто толком не умел разбирать время.

— Атмосфера спокойна, системы исправны, как дудки эублефона, — доложил Нахель.

Гломерида пошла на взлёт. Кайнорт развернулся и потянул меня к себе на минуточку передышки. Мы перекликались волнениями без слов. Нахель забарабанил пальцами по сенсорам несколько нервно. Бритц моментально это почувствовал.

— Что-то не так?

— Не уверен. Не знаю. Не пойму, что происходит. Приборы сбоят. Над озером электромагнитная аномалия.

Я не могла дышать, то выдёргивая руку из ладони Кая, то опять хватая его пальцы. На озере был дождь. Мимо иллюминаторов летели чёрные капли. Летели вверх.

Озеро волновалось, барахтало колотый лёд, плескало гуще и гуще. Нахель был замечательный пилот, но гломерида, рассчитанная на взлёт со специальных площадок, оказалась неповоротливой махиной. В иллюминаторах разрасталась ледяная корона, её зубцы вставали из-под чёрной воды. На этот раз Зимара не просто пришла взглянуть. Игра прервалась, и хозяйка разозлилась.

— Нахель, там когти! — воскликнул Кай.

— Вижу, мне нужна ещё мину…

Рядом с короной выпросталась лапища, иссиня-чёрная пятерня с потёками нейробитума. Пшолл повёл гломериду боком, отчего я не удержалась и врезалась прямо в Кая. Он перехватил меня в охапку, чтобы пристегнуть. Озеро кипело, вода из него росла вверх и вверх, как стела из чёрного бриллианта. Она изгибалась, замерзая на лету. Это была погоня гигантской ручищи за вертлявой многоножкой. Нахель заводил корабль выше, но когтистая лапа всё росла, тянулась в небо. Мы виляли зигзагами уже далеко от озера, а Зимара не отставала. Сила её гнева была слишком велика. На высоте облаков, где метеоспруты стрекали обшивку гломериды, Зимара вцепилась в шасси. Бритц метнулся к пульту второго пилота, чтобы помочь Нахелю убрать их. Но крупный метеоспрут сел прямо на крышу, и шамахтон вцепилась нам в пузо. Гломерида визжала, турбины плевались плазмой. А когтистая лапа, закручиваясь спиралями, держала нас на высоте двух километров над снежной пустыней.

— Выключи двигатели, — приказал Кай.

— Оторвёмся!

— Она не отпустит! Нам придётся поговорить.

— С безумным шамахтоном, которого мы обманули⁈

— Нахель, выключи двигатели, — голос Бритца завибрировал. — Или она швырнёт нас в озеро.

Тишину нарушал только скрежет беспомощных шасси в ледяных когтях. Кайнорт попросил чуть слышно:

— Эмбер, пожалуйста, уйди с мостика.

Когда я не пошевелилась, он обернулся и умолял шёпотом:

— Эмбер, пожалуйста.

— Я постою у клинкета. Я не уйду, даже если будешь стрелять.

Я материально ощутила, как в своём воображении Кай подцепил меня взглядом за шкирку и выбросил за клинкет. На самом деле он молча отвернулся, хрустнул шеей и застегнул пуговку.

Экраны вспыхнули и, утомлённые сиянием, погасли. Пыль вокруг, все её молекулы и частицы наэлектризовались до предела, воздух мостика заполыхал холодной плазмой. Могла поспорить, Кай ещё не видел подобного. На Острове-с-Приветом я одна говорила с шамахтоном. Зимара была той же природы, что и Урьюи, и вдали от поверхности вместо льда одевалась в возбуждённую пыль. Напротив Бритца пыль сгустилась, и на мостике от пола до самого потолка проступило лицо. Сверкающее и прекрасное. В отличие от незрелого шамахтона Урьюи, Зимара разместила все черты на своих местах. На её оскал было больно смотреть невооружённым взглядом.

— Ты прервал Игру. Ты не выиграл.

— Проиграли все, — немедля возразил Кайнорт.

Я полагала, раньше он говорил с ней иначе. Потому что брови Нахеля взлетели под потолок. Впрочем, теперь судьба шамахтона выглядела не завиднее нашей, и Кай покончил с тоном заискивающего доктора. Зимара не менялась в лице. Она ждала объяснений. Резкость Бритца сработала, в противном случае нас всех уже задушили бы ледяные когти.

— Клуб и не предполагал выполнять условия проигрыша. Они тебя обманули, а ведь я предупреждал.

— На северном полюсе полным-полно людей, — кривилась Зимара. — Они роются, как паразиты. На орбите корабли. Они слепят меня лазерами. Ты не убил их всех. Ты бесполезен!

— Так выброси меня вон из своих пустынь.

Свет Зимары стал невыносим. Я слушала, зажмурившись, но не делала и шагу назад.

— Ты не покинешь планету, пока я в опасности, — упиралась Зимара. — Если ничего не предпримешь, я выжму вашу кровь из этого корабля.

Она ждала ответа минуты три. Как мне показалось, они растянулись на долгие годы абсолютного, загробного молчания. Я не видела лица Кая, менялось ли оно в буре мыслей, оставалось ли холодным в огне хтонической плазмы. Он сказал:

— Хорошо. Ты готова отдать две вещи?

— Отдать? Что?

— Мне — доверие. А Рейне — сердце.

— Отдать сердце врагу? Моему убийце? Никогда.

Зимара даже не представляла… Я задохнулась её словами. Они пробили мои лёгкие и рикошетили от ребра к ребру, разрывая грудину. Если бы мне дозволили говорить, я бы воскликнула: «Отдай и не пожалеешь!» Но говорил Кай.

— Тебе не добраться до Френа-Маньяны: там нет чёрного озера поблизости. Зимара, здесь ты самая могущественная, но твоя сила ограничена этой планетой. А люди давно покорили планеты. Им уже ничего не стоит зажигать и гасить звёзды. Будешь сопротивляться им — они погасят твоё солнце, и ты будешь медленно умирать. Впрочем, медленно в моих масштабах, а ты и моргнуть не успеешь, как ядро затвердеет, и пропадёт магнитное поле. Послушай, я отдам победу «Закрытому клубу для тех, кто». Они заберут выигрыш, и тогда я убью всех: всех, кто знает о твоих алмазах. И никто тебя больше не потревожит. И никто не потревожит нас.

— Если люди действительно так коварны, как ты говоришь, почему я должна тебе верить?

— Потому что, когда они проглотят твой мир, они разрушат мой. Зимара, ты не меня держишь. Ты держишься за меня, потому что у тебя только я и остался. У тебя — только я, а у меня на тебя одна надежда.

Она думала. За эту минуту где-то вспыхнул миллиард новых звёзд и сгорели планеты, которым не было числа, где-то родилась новая жизнь, а где-то погибла. Зимара была песчинкой в мире множественных вселенных и, пожалуй, впервые ей об этом так безжалостно напомнили.

— Этот корабль останется здесь до тех пор, пока всё не будет кончено, — условилась она.

— Согласен.

— Так ты что же, знаешь, где моё сердце, вероломный и лживый Кай?

— Знаю. И ещё. — Бритц шагнул ближе и столкнулся нос к носу с сияющей пылью. — Ты не могла бы растопить немного игльда, заморозить его снова и сотворить одну вещицу? Точнее, много одинаковых вещиц.

— Полагаю, это один из тех бессмысленных человеческих вопросов, что не требуют ответа. Я даю тебе на всё три оборота вокруг оси.

Когда плазма рассеялась, я поняла, что вцепилась в переборку мостика так сильно, что глубоко порезала ладонь. Бритц обернулся, бледный, с прокушенной губой, воспалёнными глазами и пятнами на скулах. Он подошёл и приложил мою ладонь к своим губам. Взгляд избегал моего. Ресницы закрутились и сплавились от жара Зимары.

— Ты что задумал? Как только фалайны заполучат сердце Зимары, они убьют императора! — воскликнул Нахель.

— Я решил, что его величество — та жертва, на которую я готов пойти.

Язык не повернулся его упрекать. Только не теперь. Сто лет назад Железный Аспид уничтожил его планету и семью. Позже на пару с императором они проделали невозможное ради Браны и в конце концов расстались по-хорошему, но если теперь гибель андроида спасла бы имперские галактики и Урьюи… Я поняла:

— Ты хочешь собрать всех заговорщиков в одном месте.

— Во Френа-Маньяне. Да, они соберутся там лишь по одному поводу. А именно здесь, в Клубе, — только если алмазы получит Рейне Ктырь.

Сколько я ни крутила его план в голове, любая его грань сверкала трещиной. Кайнорт поцеловал мои глаза:

— Эмбер, не смотри на меня так.

— Как?

— Как на труп. Вот, — он снял часы, которые подарил ему Зеппе, и отдал мне. — Это чтобы тебе было чем заняться три дня, пока меня нет. Они отстают. Или спешат. Не знаю. Сделай что-нибудь.

— Э, нет, я тоже должна пойти. Ты же отдашь мне алмазы по праву выигрыша, и…

— Ты останешься. Нахель тоже.

— Ты что! — воскликнул Пшолл.

— Я же не могу оставить вас без пилота в двух километрах от земли. А наш карманный победитель — в подсобке с кляпом во рту.

— Полосатая Стерва? — удивилась я. — Она же не играла.

— Ктырь не будет против маленькой махинации, если она в его пользу. А его партнёры вряд ли вникали в состав команды. В воланере Йолы было четыре человека, и никто не удивится, если пятой я представлю Альду Хокс.

Хотелось бесноваться и стучать ему по голове, пока не уступит. Но Кай был прав: пока всё не закончится, моё место рядом с Миашем и Юфи. Я так привыкла быть сама по себе и рисковать только своей шкурой, что тоска схватила меня за горло. От беспомощности я разрыдалась, но, почувствовав, что Кая трясёт сильнее от моих слёз, наскоро смахнула их и подняла голову. Я всегда знала, когда остановиться.

— Лети. Я буду ждать. Так где же сердце Зимары?

— В кряже Тылтырдым. Он тянется через весь экватор, и внутри прячется древний коллайдер. Он заброшен и тысячу лет продолжал работать сам по себе. Выделял странную материю, а из-за безумного шамахтона ожил и одичал. «Странная материя» — это слова Зеппе. Мы нашли коллайдер неделю назад и решили, что это поезд на какой-то мракобесной энергии. Но теперь ясно, что он сам же её и производит. Ты сказала, что гигантский алмаз мог служить пунктом охлаждения. Значит, это должно быть место, которое феноменально холодно даже для Зимары.

— Особенно для экватора, — добавила я.

— Говорят, где-то на кряже есть место, которое по морозам соревнуется с полюсами, но раньше оно не представляло интереса. По крайней мере, я там не был. Сомневаюсь, что кому-то вообще была охота его искать, здесь даже возле урановых реакторов не курорт. Надеюсь, у Хокс имеется подробная термическая карта Зимары. Это будет её формальным вкладом в победу Клуба.

Скрепя сердце и перекликаясь встревоженными взглядами, мы с Нахелем поплелись за Каем в грузовой отсек. Бритц отключил принудительную антигравитацию, и Альда Хокс плюхнулась из-под потолка на задницу. Она уже благополучно инкарнировала. Полосатая Стерва плюнула в распахнутую дверь, а затем попыталась содрать кожу с лица Нахеля отточенными сахарными когтями. Едва заслышав обещание неба в алмазах, она набрала в лёгкие воздуха столько, что могла бы надуть звездолёт, как шарик. И выдавила только:

— Нет. Я не хочу войны на Урьюи.

— Я уже понял, — улыбнулся Кай. — Её не будет, если ты нам поможешь.

Альда Хокс думала десять минут. Прогоняла предложение, от которого невозможно отказаться, по всем нейронам, пока те не попросили пощады. Тем временем Бритц молчал, не снимая и миллиметра улыбки.

— Ладно, свинья. Пожалуй, с тобой я разберусь, только если этот мир останется прежним. Что тебе от меня нужно?

В её комме и правда нашлась термическая карта. Затаив дыхание, мы вертели модель планеты вдоль экватора туда и обратно. Кайнорт покусывал щёки и вздыхал, потому что мы дважды обернули вареник вокруг своей оси, но увидели только градации зелёного, голубого и лилового. Редкие жёлтые крапины природных урановых реакторов пылали на брюхе Зимары, как веснушки. Я дивилась тому, что Альда с Каем вообще могли хоть как-то общаться после всего. Воистину долгие годы бок о бок со старыми занозами и мозолями творят чудеса.

— Нет на экваторе ни черта, — каркнула Альда, и её вниманием завладел сломанный ноготь. — В моём маникюре больше алмазов, чем в твоей версии, дурак. Как я вообще на это купилась? Если бы где-то выросла алмазная гора, её давно обнаружили бы геологи.

— Но они ведь разведывали определённые маркеры, — неуверенно возразил Кайнорт. — Кимберлитовые трубки, речные долины. Коллайдер — рукотворное место. К тому же, укрытое падением ледяных колец. Я, кстати, не удивлюсь, если именно коллайдер стал тому причиной. И раз месторождению нет аналогов, его и нельзя разведать классическими методами, если не знать наверняка.

— За мандибулы притянул версию. Не дала бы за неё и дохлого клеща.

— Постойте, а это что за обрыв на кряже? — показала я.

На термической карте в одном месте гора обрывалась, и через три километра появлялась опять.

— Дефект голографии, — отмахнулась Альда, но перезагрузила карту.

Покрутив модель планеты заново, мы обнаружили, что дефект не пропадает. Хокс была озадачена: её гломерида славилась лучшей электроникой и оптикой. Кроме того, в режиме перепадов высот на том же самом месте горная цепь тянулась непрерывно. Перегнувшись через моё плечо, Нахель поковырял пальцем голографию. Он превратился в жука, через секунду обернулся человеком и фыркнул:

— Да вы не поняли, что ли? Вот тут, — Нахель опять поскрёб разрыв на кряже, — температура ниже показателей, которые предполагаются стандартными настройками, и термическая карта отметила его ультрафиолетом. Ну, серьёзно, мы же насекомые!

Шершень зажужжал на весь мостик, чтобы увидеть собственными фасетами. Я решила не отставать и раскинула вдовьи телеса по полу. Кайнорту пришлось поверить нам на слово: температура в той части Тылтырдыма была экстремально низка. С периодичностью в несколько минут — вероятно, когда коллайдер шевелился, — она проваливалась ещё ниже. Там билось сердце Зимары.

— И где?

Альда топталась у подножья скалы, выкручивая термоконтроллеры на максимум. Названия у этого места не было. Там никогда никто не прятался, там никто никого не искал и даже случайно не терялся. Комм брюзжал и грозил безвременно сдохнуть: под скалой было минус семьдесят три против минус тридцати семи на полюсе. Даже Кайнорт подпрыгивал от холода. Он был рад этой тряске. Она взбалтывала внутри него, как в барном шейкере, мысли о последних минутах на гломериде. У Эмбер сводило зубы от горечи, а у Кая прихватило живот, пересох язык и дёргалось веко. Он не помнил даже, поцеловались они или нет. Эмбер так плотно сжимала искусанные губы, что Кай коснулся своими только её лба и переносицы. Вдовьи хелицеры судорожно хватались за его воротник. Напоследок Бритц заглянул к детям и увидел, что те спят, а Чивойт и Сырок свернулись в один клубок у них в ногах. Кайнорт обещал, что вернётся. Эмбер отпустила только потому, что Кайнорт никогда её не обманывал.

Он незаметно поправил перчатки из тригонального льда: остатки кустарной брони Деус. Остальное давно разбилось, по большей части в липовой драке с Эмбер.

— Прямо тут.

— Где?

— Альда Хокс, я отдаю тебе победу в игре за сердце Зимары, — зубной чечёткой отстучал Кайнорт.

— Да где, блин?

— Вызывай Ктыря.

— Я тебя ненавижу. Я ненавижу тебя. Ненавижу я тебя. Слышишь?

Рейне прилетел через час на строительном воланере с отвалом и вертлявым манипулятором. Ещё через час, когда машина откинула ледяные глыбы, которыми забросало кряж после падения колец, манипулятор царапнул кряж так сильно, что его титановые пальцы сломались.

— Да пергидрид мне в купорос! Ебельмания меня уколи! — воскликнул Рейне, скидывая капюшон, шапку и личину таинственной импозантности. — Это на самом деле алмаз? Вот вся вот эта вот гора?

— Три на три на три километра, — застенчиво поковырял снег Бритц.

Альда молча осела на лёд. Рейне хлопнул Кая по спине с такой любовью, что тот покачнулся. Где-то под слоями плохих предчувствий и нервов он и сам был ошеломлён. Массу алмаза трудно было представить. Зимара не обманула: раскроши фалайны эту скалу на камушки, которые можно вывезти на звездолётах, они покрыли бы всё вокруг алмазным ковром. Троих обуяла банальная, но ошеломляющая мысль, что всё это время сердце было у них перед глазами. Прямо не сердце, а пуп Зимары. Когда первые восторги улеглись, Ктырь натянул шапку на синие уши и подозрительно сощурился.

— Почему ты отдал его мне, Кай? Ты ведь знаешь о заговоре. Я понял это в беседе после Маскараута. Честно говоря, в твоих мотивах жорвел щупальце сломит.

— Я благополучно забрал детей, Рейне, — Кайнорт пожал плечами. — И выполняю свою часть уговора. К тому же, мне импонирует идея переворота: власть Ибриона зудит и колет, как власяница на теле свободных галактик.

Он хотел добавить, что Железный Аспид заслужил смерть в качестве мести за Эзерминори, но опомнился: три распространённых объяснения одного поступка говорят о лжи. И только порадовался, что Альда удержала синеющий рот на замке.

— Что ж, логично, — похвалил Рейне. — Уверен, ты попросишь свою долю, так? Не робей.

— Разве что бокал брильянтильядо в Закрытом клубе. Ты же представишь меня новым хозяевам Урьюи?

— Какой разговор, мой друг! Думаю, это легко устроить… хм, конечно, соблюдая разумные предосторожности. Без оружия и при тщательном обыске под моим контролем. Не то чтобы мне уж так хотелось видеть тебя голышом, хах! Но фалайны капризны, а кситы недоверчивы. Альда, поднимайся, хоп, хоп! Забирайтесь в воланер, птенчики, пора давать отмашку в Бюро ЧИЗ.

От последней фразы у Бритца опять засосало под ложечкой. Что же он наделал? Щёки пылали. Накатывала паника, и он вцепился в ремень безопасности так, что чуть им себя не задушил.

«Прости, Эйден. А ты, Самина, не простишь никогда. Мы проиграем войну, чтобы выиграть мир».

Ему стало чуточку легче от этой мысли. Но только на секунду. Повторив это про себя, Кайнорт понял, что нет. Не легче ни капельки.

Где-то

Бюро ЧИЗ

Пятый корпус, второй этаж, секция Б, по коридору направо, через курилку и всё время прямо, третья дверь по левую сторону от лестницы, приём по записи, запись на личном приёме

Стандартная процедура ратификации никого испокон веков не впечатляла. К чистенькой станции, на которой располагались кабинеты Бюро, прибыла чёрная клякса ибрионского звездолёта. Такая чёрная, что обманывала глаз и казалась двумерной. Когда она пришвартовалась, могло почудиться, что в доке образовалась бездонная дыра.

— Его величество император Эйден риз Эммерхейс и её высочество императрица-консорт Самина Зури, — оттарабанил начальник охраны. Сказать, что визиты андроида на станцию были частыми, значило не сказать ничего.

Император кивнул клерку, который их встречал, и бриллиант на чёрном воротнике на миг лишил беднягу зрения. Эйден подал руку супруге: в нарушение протокола, который давно следовало переписать. Оба надели официальное чёрное. Высокий строгий брюнет с непроницаемыми чертами, какие бывали только у синтетических офицеров элитарной сборки, и пепельная блондинка с жёлтыми, как ромашка, глазами.

— А потом по коктейлю? — шепнула Самина, оглядывая станцию. Она с интересом наблюдала за снующими клерками, хотя побывала здесь трижды за последний год. — До смерти хочется курарчелло.

— Не думаю, что присоединение такой занозы, как эзеры, — повод для банкета, разве что поминального.

— Ещё не поздно передумать.

— Как можно? — с притворной горячностью возразил Эйден. — Кайнорт будет нудеть.

Они шли слишком близко друг к другу, и это было запрещено как минимум тремястами предписаниями. Каждое движение величества и высочества оборачивали в несколько исполнительных листов службы безопасности. Эйден одёргивал себя на каждом шагу, но не отстранял Самину. Сегодня не отстранял. Это надлежало строго проанализировать. Но его окликнул другой клерк (один в один с тем, который их провожал) на стойке администратора:

— Ваше величество, герцог риз Авир на связи. Говорит, срочно.

— Срочно или срочно, можете изобразить выражение его лица? — улыбнулся император.

— Ну… — замешкался смущённый клерк. — Срочно.

Но Эйден уже подходил к стойке. Никогда нельзя было сказать определённо, шутил андроид или издевался на полном серьёзе. Звонки с Ибриона в Бюро из-за расстояния проходили только через кротовые ресиверы. Перед императором возникла голографическая голова Джура риз Авира:

— Ты же сохранялся перед отлётом?

— Разумеется. Я по твоей милости в сортир без этого не могу отлучиться.

— Ри отчиталась о нарушении протокола безопасности. Копии нет на сервере. Ты точно сохранялся? Эй, не гримасничай, ради бога, просто скажи.

— Точно. Джур, машинам нет веры, тебе ли не знать. Откати сохранение личности к предыдущей версии меня, может, в ней я не такой мерзкий. А может, ещё дурнее, как знать.

— Если бы не эти письма, понимаешь… Из психиатрической. Нет, я знаю, звучит как паранойя.

— И даже хуже, дружочек, — отрезал Эйден. — Дворец принимает десятки посланий о терактах в год. Я не могу воспринимать всерьёз каждую записку из сумасшедшего дома.

— Извини, да, да. Ладно. Удачи.

— Удачи? Я присоединяю насекомых, Джур. Это провал, — перегибая с трагизмом, вздохнул андроид и отключился.

В коридорах, похожих один на другой, как фотокопии одной справки, их с Саминой приветствовали глубокими кивками, реверансами, деловитыми книксенами. Чиновники и бюрократы разных калибров бормотали о своём почтении на метаксиэху с оттенками акцентов. «Зимара», — пронеслось у Эйдена в голове. Две угрозы одна за другой пришли с Зимары: первая — около месяца назад, согласно отчёту связистов — из клиники для опасных душевнобольных. Безопасники послали запрос на официальный адрес клиники, чтобы выяснить, кто такой «Кабошон, д. м. н.», и получили ответ от главврача Виона-Вивария Видры, что упомянутый сотрудник у них не числится. Второе письмо обнаружили дней пять-шесть назад, оттуда же, но подпись разобрать не удалось. Как только Эйдену принесли заключение об адресе отправителя и популярное разъяснение, что такое «бентос», он и думать о нём забыл. А теперь андроиду передалась тревога Джура. Точно. Давным-давно Эйден видел карту охотничьего клуба Зимары среди вещей Кайнорта Бритца. Это могло что-нибудь да значить. Либо (с вероятностью, приближавшейся к бесконечности) вообще ничего. Эйден наклонился к уху супруги ближе регламентированного, чтобы заодно вдохнуть запах её волос:

— Самина, помнишь то ходатайство о помиловании Харгена Зури?

— Такое сложно забыть, — смутилась она и заглянула в многоугольники зелёных радужек.

Отчим Самины, который едва не разнёс несколько обитаемых планет, закидывал Бюро мольбами заменить казнь на пожизненное заключение, и Эйден с лёгкой руки передал супруге право завершить уже как-нибудь эту сделку с совестью.

— Давай поступим так. Сбегай к палачам, а я подпишу ратификацию. Ты ведь не нужна для присоединения по взаимному согласию, это формальность. Получается, сэкономим время.

— Да ладно, всего минут двадцать!

— За двадцать свободных минут можно потратить сто килокалорий и сменить в среднем три позы, что заменит пробежку на две мили, снежок, — произнёс он тоном капитального зануды и вдруг развернул Самину лицом к себе. Она машинально привстала на цыпочки.

— Эй… нам нельзя соприкасаться у всех на виду. Пфрефкрати, м-м…

— Но атомы двух тел никогда на самом деле не касаются друг друга в прямом смысле, — возразил Эйден, щекоча губами губы Самины. — То, что ты ощущаешь как поцелуй, не что иное, как процесс отталкивания частиц наших языков.

— В чём вообще смысл Бюро ЧИЗ? Дармоедник. Вам никогда не хотелось его упразднить?

— Живучее жорвелов только бюрократы, которые размножаются штампованием. Ты ведь на досуге исследуешь слабые места первых, так вот мой тебе совет: попробуй скормить жорвелу клерка, и он отравится.

Самина уступила идее отправиться разными коридорами. Это звучало разумно. Она уже подписывала ворох актов помилования, предъявляя то глаз, то кровь, то голос, когда в кабинет палачей перевели новый сигнал с Ибриона.

— Джур? — с рассеянным удивлением откликнулась Самина. — Ты ошибся номером?

— Постой! Еле тебя нашёл. Не могу связаться с Эйденом.

— Он уже у… не знаю, как его, замзавглавшефгендиректора.

— Вы разве не вместе?

— Эйден отослал несносную супругу, вступившую с ним в династический брак по принуждению, чтобы хоть двадцать минут провести среди тоскунов и душемотателей.

— Что? — переспросил герцог.

— Джур, мы просто отправились по разным кабинетам. Так что у тебя?

— Я был у безопасников, настоял на внеочередном анализе архивов. Это чудо какое-то, что успел! База резерва повреждена до основания. Все предыдущие версии и основные фрагменты личности Эйдена распадаются на глазах! Инженеры пытаются это остановить, я поднял всех. Всех-всех-всех.

— Джур, это очень серьёзно! Я его найду, повиси тут.

— Стоп, ты сказала, он тебя отослал? — герцог повысил голос, его голография метнулась за Саминой, пытаясь схватить за плечо.

— Чёрт… Джур, срочно проверь детей! Если это хитроумное покушение, они доберутся и до инкубаторов!

Она бросила герцога на стойке информации. Дальше голография не смогла вырваться. Самина помчалась свежевыкрашенными лабиринтами назад, к блёклому тамбуру, где они с Эйденом расстались. Тепло его губ и запах озона с мятой ещё не выветрились с кожи Самины. В атриуме, где она потерялась между крылами станции, появился андроид. Пилот их звездолёта. Умблькроуф, одно имя которого вызывало эпилепсию.

— Постойте, ваше высочество, то крыло перекрыто. Госпожа Зури, туда нельзя, — запротестовал он.

— На императора готовится покушение! Да где же лифт? Здесь есть минипорты? Что значит «перекрыто»? У тебя оружие с собой?

Умблькроуф метил из машин в синтетики и подкрепил возражение тем, что скрестил локти на груди, что явно казалось ему красноречивым жестом:

— Если это действительно покушение, — он приподнял бровь, — то, согласно протоколу безопасности, я обязан препроводить вас назад в звездолёт, который формально значится ибрионской территорией. Императрица-консорт — запасной гарант императорской власти в отсутствие его величества. Вы должны быть как можно дальше от супруга.

— Ну конечно!

— Как славно, что вы такая сговорчивая.

— Это был сарказм, Умблькроуф, — зарычала Самина, в гневе жуткая, как чума. — И если прямо сейчас ты не доставишь меня в кабинет ратификации…

— Вы использовали то, что классифицируется как пассивная агрессия, а вот я, в свою очередь, сарказм, — Умблькроуф положил руку на портал коридора. Самина в отчаянии смотрела на бицепс из стали и биографена. — Вы вернётесь на звездолёт и не покинете его, по крайней мере, до тех пор, пока оптимальная копия Эйдена риз Эммерхейса не пройдёт все процедуры идентификации,

— Копии уничтожены!

Она проскочила у андроида под мышкой и, подобрав юбки, понеслась по коридору. Умблькроуф ухватил её за край подкладки, и её высочество растянулась на полу.

— Мне жаль, госпожа Зури! Послушайте, только на мостике звездолёта есть безопасный канал связи с Ибрионом.

Падение и ссадины на локтях привели Самину в чувство. Она тряхнула снежными локонами. Ей необходимо было переговорить с Джуром и увидеть детей. Их мраморные тонкокожие тельца дозревали в инкубаторах и должны были появиться на свет в следующем месяце. Это были уже настоящие мальчик и девочка, с тёмными ресницами, пуговками носиков и беспокойными пальчиками, теребившими пуповину. Та переплеталась с многочисленными проводами питания и диагностики. Этот вечер они с Эйденом хотели посвятить традиционному спору о выборе имён для их высочеств.

Самина поднялась, жалея, что не оделась в цифровые ткани, которые нельзя схватить за подол. И пошла назад, к чёрной кляксе звездолёта.

В узких коридорах их с Умблькроуфом то и дело задевали суетливые клерки, за которыми летели голографии секретарей и документов. На первый взгляд повода для паники не было. Никто ничего не знал, не видел, не слышал. Только пульты связи на стойках информации не работали. Самина ворвалась на мостик. Спустя минут пять им с пилотом удалось поймать сигнал с Ибриона. На голографии бледный Джур стоял в хранилище инкубаторов принца и принцессы. Самина задышала так часто, что её качнуло. Оба инкубатора были целы.

— Так, если коротко, — глухо начал герцог, — дети живы. На этом пункте выдыхай, милая, выдыхай. Но я поймал технолога с поличным. Она собиралась забросить капсулу яда в систему питания и врёт, что в последний момент передумала.

— … не смогла! — кричали из-за спины Джура. — Простите меня, госпожа Зури, они взяли в заложники моего брата! Но я не смогла!

Два медика на экране перепроверяли показатели инкубационных систем. На полу — на коленях, в наручниках — дрожала служанка из технической службы. Волосы выбились из-под чепца, уши горели. Из уха текла кровь, нос распух. Она баюкала неестественно вывернутые запястья и отворачивалась от охранников. Самина захотела выжечь ей глаза прямо через экран. Полгода назад они наняли стерву, внушившую максимальное доверие, прошедшую миллион тестов. Когда её только успели завербовать?

— Выбей из неё даже то, чего не знает! — потребовала Самина. — Я не могу понять, что там с Эйденом! Весь этаж заблокирован.

Джур продолжал:

— Вот, что я выяснил. Это глобальный заговор. На ратификацию пронесли оружие, которое не распознаётся системами безопасности Бюро. Я так понял, собирались убить вас обоих. А здесь тем временем избавиться от детей. И перехватить власть над империей. Ты же знаешь, когда нет прямых наследников, процедура выбора нового императора — это несусветная волокита.

— Госпожа Зури!

Самина обернулась. Их нашла Ри. Конвисфера строгой дамы с тугим пучком и в платье-футляре — личный искин Эйдена — просочилась сквозь фюзеляж прямо на мостик. Умблькроуф реактивно вскинул армалюкс и тут же убрал. Самина набросилась на Ри:

— Что с ним? Почему ты одна? Говори!

— Я покажу. Нет… энергии объяснять. Мне осталась минута. Мой бриллиант-носитель разбит.

Ри вывела на экраны мостика кабинет ратификации так, как сама его наблюдала. Судя по всему, полчаса назад искин-помощница появилась из форменного бриллианта на воротнике Эйдена и встала слева от хозяина. Самина втянула воздух с шипением: император никогда не выпускал искина на деловых встречах.

— Почему он приказал тебе выйти?

— Не знаю, госпожа Зури. Возможно, его величество что-то заподозрил — он же эмпат — и хотел, чтобы я запечатлела кабинет со стороны. Но уж он точно не ожидал того, что произойдёт, да так скоро! Бюро ЧИЗ исключает проникновение в кабинеты любого оружия. Любого известного оружия.

Искин тараторила почти не расставляя пауз: её фигура уже бледнела без носителя, а конечности таяли. Когда в кабинет ратификации один за другим вошли чиновники, Самина набрала побольше воздуха в лёгкие, потому что поняла, что в ближайшую минуту не сможет дышать. Эйден коротко здоровался со всеми. Стандартная процедура обмена любезностями и документами завершилась, и в кадре засветился посол Урьюи. Эзер в сером приветствовал его величество кивком и, задержав голову склонённой, протянул что-то императору. Обычный сувенир, безделушка, которыми был завален дворец на Ибрионе. Процедура ратификации частенько сопровождалась вручением новому хозяину своеобразного ключа от новой планеты.

Эйден взял прозрачную фигурку.

И кадры разорвало на пиксели.

«Это провал».

Самине стало больно от незнакомого звука, который переполнил Бюро. Он ломал кости, сдирал кожу, выжигал глаза. Этот звук оказался её собственным криком. Только теперь в неё ударила вся безысходная чернота того, что копии личности Эйдена риз Эммерхейса стёрты. Все до единой. И Джур вскрикнул, потому что тоже всё видел. Потом он звал Самину, может быть, несколько минут, прежде чем она услышала и сфокусировала взгляд на герцоге.

Джур риз Авир тянул руку к её плечу сквозь тысячи световых лет:

— Послушай меня, Самина, ты только держись. Самина… Милая ромашка… Ты должна вернуться домой как можно скорее и объявить о вступлении в права наследования власти. Полноценной власти, понимаешь? Для любого другого кандидата нужны одобрения членов совета миров и уйма времени, которого у нас нет. Нельзя допускать проволочек, иначе империи конец.

— Я пойду туда. В кабинет.

— Нет!

— Сначала! Я! Пойду! Туда!

Она отключила связь. Положила руку на клинкет как в тумане. Умблькроуф, который уже понял, что Самина в таком состоянии переступит через его труп, молча следовал за ней, как тень её тени. Крыло уже разблокировали, и солдаты из частной охраны Бюро ЧИЗ бегали туда-сюда, выкрикивая возбуждённо приказы один другого противоречивее. Никто не понимал, что ему делать и чем заняться. По коридорам разносилось: «Император мёртв!». Каждый раз Самину так и бросало от стены к стене. Она ворвалась в кабинет ратификации, споткнулась и упала на острые камни.

— Нет! Эйден!

— Ваше высочество, убийцу арестовали! — К ней бросился председатель комиссии, замзавглав… или как его там. — Это некий… Кассиус Фокс, эзер. Он, он, он пронёс какую-то бомбу, ещё пару клерков убило осколками этих… этих…

По всему кабинету сверкали блестящие зелёные камни. Самина подняла один, который оцарапал ей колено. В глубине чистого изумруда поблёскивали детали механизма. Она понятия не имела какого. Но это были части Эйдена. Может, прямо сейчас она держала его сердце.

— Вы казните его на моих глазах, — не своим голосом рявкнула Самина. — Ты слышишь, таракан? Я испепелю тебя хмерсием, ты будешь тлеть, испражняясь кровью под коркой обугленной кожи. А потом я разорву твой дом, как Эйден сто лет назад!

Кассиус Фокс улыбался на коленях, в тисках офицеров охраны:

— Я-то умру. Моих наследников обеспечили на века вперёд. А прямо сейчас империю делят, как мясной пирог, и с этим ты уже ничего не поделаешь.

— Чёрта тебе с два, грёбаный ублюдок!

— Непозволительный лексикон для императрицы. А, да, ты же только, как там, консорт. У Ибриона будет новый хозяин. Щупальца переворота в каждом министерстве, в каждом кабинете, на каждом шагу. Мелких прельстили деньги, крупных — власть, ничего нового. И если первые ненадёжны, то вторые уже собрались в клубе.

— В каком ещё, на хрен, клубе?

— Понятия не имею. Я из мелких щупалец, — процедил эзер. — А вот они уже поднимают бокалы с брильянтильядо за новую власть и новые порядки.

Самина сглотнула ком, но на его месте вырос новый, сухой и удушающий.

— Уведите его в мой зведолёт, бросьте в грузовой отсек, — приказала она охране, над которой, строго говоря, здесь не имела власти. — Я вернусь на Ибрион и сама приведу его приговор в исполнение. Никого не выпускать из Бюро, пока не выясните, кто допустил убийцу к императору! Причастных и всех причастных к причастным я тоже казню сама. Всё!

— Типичная Зури, — неслось ей вслед голосом убийцы.

Зайдя в шлюз чёрной кляксы, Самина рухнула на пол и оцарапала мокрое лицо углом изумруда, который так и держала в руке. Умблькроуфу пришлось подхватить её бережно и перенести на мостик. Он не спускал с неё глаз и — слава богам — держал свой синтетический язык за зубами.

— Что ты ждёшь! — прикрикнула Самина. — Слышал герцога? Рви на Ибрион! Мне нужно к детям.

Позже она, чувствуя, что не справляется с горем, умоляла Умблькроуфа заморозить её до прибытия домой. Но Джур и это запретил. Спать так глубоко было небезопасно, императрица-консорт являлась теперь самым ценным грузом Ибриона. Герцог пообещал, что встретит её лично, чтобы сопроводить домой в обход обычных маршрутов.

— Нет, оставайся с детьми! — приказала Самина.

— Ладно, милая, я… пришлю кого-нибудь, сейчас, дай мне только разобраться во дворце. Ни с кем не связывайся в пути! Летите через… впрочем, не говори мне, какой маршрут выберешь. Если всё так плохо, как говорит эзер, нас могут прослушивать.

Она кивала и слушала Джура сквозь шум крови в голове. Тоска раскалилась так сильно, что вены пылали, но спасительный обморок не спешил с утешением. Первые сутки пути Самина болталась по звездолёту из угла в угол. Потом ноги подкосились, но в каюту — их с Эйденом личную каюту с чёрными простынями на газовой кровати — она не зашла бы даже под прицелом.

И вторые сутки она провела тихой мумией на мостике.

— Ваше высочество… — подал голос Умблькроуф.

Самина закрыла глаза, демонстрируя безразличие ко всему, будь то бомбардировка пиратов или говорящий астероид.

— Ваше высочество, если это хоть сколько-нибудь поможет, позвольте говорить от имени искусственного интеллекта. Я же, в конце концов, андроид.

Он пока не разобрал, принять ли молчание за разрешение продолжать. Но рискнул:

— Я знаю, как устроена моя личность, и кое в чём разбираюсь. Более-менее.

— Если ты имел в виду именно «поможет», а не «утешит», говори, — бесцветно ответила Самина.

— Мыслительный процесс андроидов и, если так можно выразиться, наше сознание непрерывно обращаются к хранилищам информации вовне тела. Таким образом, частично — никто не изучал, в какой мере, — мы не обитаем одновременно только в одном месте. Множественная личность, если хотите. Только для нас это норма. Даже более чем. Что касается его величества, в чём я, разумеется, не уверен, хотя и не возьмусь утверждать обратное наверняка…

— … я ничего не понимаю…

— … то он, имея доступ не только к узловым базам данных, мог, ввиду их загруженности в определённые часы — как бы это сказать, не вполне легально пользоваться обходными узлами.

— Обходными?

— Частными. Засекреченными. Преступными. Экспериментальными. Иными словами, он мог наследить там, куда не ступала нога честного андроида. — Он заторопился оправдаться. — Не поймите меня неправильно! Просто это на него весьма… похоже. Вы так не считаете?

— Прости, Умблькроуф. Я… я тебя вообще никак не понимаю.

— Я только хочу сказать, — обрадовался пилот, — что а) если в копиях его величества хоть что-нибудь сохранилось, он где-то там. Повторяю, частично. Разбросан по империи. И б) самые чистые крупинки его сознания прячутся по неофициальным источникам. Заговорщики не смогут их вычистить. А его тело, замурованное в изумруды, по сути, мало что значит. Физическая оболочка, носитель.

— Так не бывает, я же биолог, — поникла Самина. — Сознание едино, уникально, и куда оно девается после смерти, абсолютно неведомо.

— Ошибаетесь, ваше высочество. Неведомо у людей. С машинами всё сложнее и проще.

Возбуждённая надеждой, Самина привстала в кресле. Сложнее и проще. Умблькроуф, сам того не ведая, стал достоин лицензии синтетика. Робота, приравненного к человеку. К сожалению, из-за того, что поддался парадоксальной логике.

— Есть специалисты, которые могли бы его собрать?

— Нет, — быстро возразил Умблькроуф. — Что в вашем понимании «собрать личность»? Не забывайте, мы говорим не о винтиках. А Эйден риз Эммерхейс самый сложный из имперских андроидов. Его личность, как вы помните, писала себя на основе неизвестных алгоритмов и данных, которые сама же отбирала по одной ей ведомым критериям, к тому же явно не самым логичным. Простите, я не совсем то имел в виду. Его величество — грандиозная головоломка, даже подступиться к которой не взялся бы ни один ибрионский инженер.

— Но чисто теоретически…

— Даже теоретически, даже зная, откуда начать, прямо сейчас это невозможно. Но. Быть может, в будущем.

Чувствуя ломоту во всех мышцах, Самина из последних сил усадила себя в кресло. Она ещё не решила, хорошо ли поступил Умблькроуф, дав ей надежду когда-нибудь… — а когда, чёрт возьми?.. — собрать её любовь из битов и пикселей. Ведь Эйден уже брался за создание конвисферы на основе памяти маленького мальчика с Алливеи. Но очень скоро его команда пришла к выводу, что невозможно возродить к прежней жизни даже разум ребёнка. А Эйдену пятьсот лет. Мысль о том, что он где-то там… и там и сям, и… в тысяче изувеченных копий и раненых копий этих копий, скитается без сознания, а она ничем, ничем не может ему помочь, только наделала хуже. Наконец Самина вообще перестала соображать и до конца дня не реагировала на Умблькроуфа и даже не шевелилась.

Когда они вышли из подпространства в системе белого карлика, где до Ибриона было рукой подать, их встретил провожатый от герцога. Умблькроуф вышел на связь, и на мостике выросла коренастая голография капитана Чирера Блотта.

— Мои соболезнования, вашвысочство, — тихо и деловито поклонился капитан. — Герцог риз Авир назначил меня проводить вас на Ибрион. Перебирайтесь на мою скромную шхуну. Невесть что, но и возвращение с помпой нам ни к чему, правильно? Кораблишко у вас, не обессудьте, уж очень приметный, вашвысочство.

Самина слабо кивнула. Она не спала двое суток и не собиралась ложиться до тех пор, пока ни одна таблетка уже не смогла бы удерживать её на ногах, и обморочный сон не растерзал бы её сознание. Выбор герцога неспроста пал на Чирера Блотта, подумала Самина. Бывший флибустьер был одним из приближённых ко двору. Во время войны с Браной Чирер спас (строго говоря, не убил, тогда как мог бы) сводного брата её высочества и заручился сердечным расположением Ибриона.

На мостике Блотта Самина не выдержала сочувствующего взгляда капитана и попросила воды, только чтобы её оставили в покое. Она полагала, что бывшему флибустьеру будет нелегко найти в своих закромах обыкновенную воду. Когда он удалился, Самина вдруг дёрнулась, будто через неё пустили ток, и потребовала от Умблькроуфа связаться с Джуром. Тот ответил немедленно:

— Да, милая? Здесь всё тихо. Дети в порядке. Я уже приказал Вурису Проци…

Самина перебила его:

— Джур, но процедура ратификации не требовала моего присутствия.

— Д-да, и… Что ты этим хочешь сказать?

— Убийца… этот Кассиус Фокс и никто в кабинете даже не спросил о супруге, — она дёргано жестикулировала, не зная, как объяснить догадку. — Они не рассчитывали убить меня в Бюро ЧИЗ. Я могла вообще не лететь! Значит, мой убийца на Ибрионе.

Взгляд у Самины был кристальный и жуткий.

— Убийца на Ибрионе… — эхом повторил герцог. — Кто-то из тех, кому ты доверяешь. Господи боже! И они тебя ищут.

Герцог прищурился и вытянул шею, приглядываясь к чему-то за спиной у Самины:

— Так! А почему ты сменила корабль?

— Я думала, это ты распорядился меня встре…

— А это кто там, Блотт? Я же посылал Проци!

В ту же секунду в затылок Самине упёрлось что-то холодное. Готовая уже на всё, она медленно-медленно обернулась и скосила взгляд на чёрное дуло имперского армалюкса.

— Вы умрёте, вашвысочство, — улыбнулся Чирер Блотт. — Вот только дождусь оплаты от заказчика.

Выстрелом из другого армалюкса он убил Умблькроуфа. Оружие андроида стояло на предохранителе в силу привычки порядочных роботов подчиняться правилам. Его тело поедали нити антиматерии на горизонте поля зрения Самины.

— Погодите, нет! Постойте, не надо, я подпишу отказ от вступления на трон! Прямо сейчас!

Чирер очаровательно улыбнулся:

— Я не сомневался, что вы будете торговаться. Нет. Вы не предадите империю даже ценой жизни, потому что без Эйдена ваша собственная для вас уже мало значит. Думаете, никто не видел? Никто не понимал, в каких вы отношениях на самом деле? Династический брак, — сухо гоготнул Блотт. — За кого вы держали подданных, а? Как-то это грустно всё… Если вас утешит, я согласился только на миллиард ибреалов вперёд. Ни секундой раньше и ни квантаво меньше. Но я отдам десять процентов на благотворительность! Заглушу, такскзть, вопли совести.

— Чирер, я дам тебе два, три миллиарда! — воскликнул Джур за спиной Самины.

— Оскорбительно слышать, я честный человек, герцог риз Авир. Если я позволю себя перекупить, меня не спасут от них и все деньги мира. — Блотт отключил связь. — Поднимите руки, нимфа, перевод из банка вот-вот пиликнет.

Зимара

Час назад

В Загородном Палисаде царило невероятное возбуждение. Ёрзали по мрамонту кситские хвосты, растрескавшиеся на холоде. Шуршали чёрные перья. Фалайны нахохлились и стали похожи на вспоротые перины из пуха чёрных лебедей. Бубнили по кулуарам бранианцы, озабоченные предстоящей делёжкой. Билась сервировочная посуда. Стрекотали крылья эзеров. Туда-сюда, туда-сюда носился Ктырь. Поверх этого шума и гама барабанили каблуки Альды Хокс.

— Как это без меня? — возмущалась она, загораживая Ктырю путь в парадный зал. — Вы так просто не отставите меня в сторону, Рейне, как… как какую-нибудь тумбочку!

— Извини, Альда, наш специальный гость не желает видеть тебя на празднике.

— Ваш специальный гость? Бритц? Да три дня назад вы бы с ним в рукаве одной галактики инкарнировать остереглись!

— С чего ты взяла? Да, были обстоятельства непреодолимой силы. Но в целом нам с Кайнортом делить нечего. И тогда, а сейчас — тем более. Послушай, Хокс, — Рейне подцепил ногтем пуговку на жакете Полосатой Стервы. — Мне жаль, что так вышло с Йоной, то есть с Йолой…

— Мне плевать на Шулли! Он меня убил, я после инкарнации… вопрос, в общем-то, исчерпан. Но вы же вздумали поделить Урьюи. Имейте в виду, я тоже на неё претендую! В конце концов, это я её раздобыла.

— Это Бритц её раздобыл, — мягким шёпотом поправил Ктырь, нажимая на пуговку так, что Альде стало больно, и она шагнула назад. — А насчёт сердца Зимары молчала бы. Что касается Урьюи, когда наши партнёры вернут на ней прежние порядки, тебя не подпустят к власти и на выстрел рельсотрона. Может, Йола и поделился бы с тобой, позволил бы царствовать на диком острове, но ты же и с Йолой поцапалась. Более того, фалайны настаивают на упразднении эзер-сейма. Они отдадут власть тем минори, которые последними подписали вольную для шчеров под давлением империи. Новым хозяевам имперских просторов нужен представитель нашей аристократии, который затем передаст на Урьюи все их повеления. А кто у нас тут ближайший минори, который последним подписал вольную? М? — Он выждал, и Альда потупила взгляд. — Иди, девочка, погуляй. Взрослые оставят тебе корочку от пирога.

Альда хотела возразить, что Бритц подписал вольную последним только потому, что устраивал детей в алливейский пансион и плевать хотел на эти автограф-сессии, но поняла, что это уже не вернёт её в высший сорт из третьего. По дороге от кряжа Тылтырдым в Загородный Палисад Хокс ещё катала по извилинам заманчивую мысль, а не сказать ли Рейне, что у Бритца имеется какой-то план. Просто из чувства мести. Но теперь она решила так: если Урьюи не достанется ей, то пусть же не достанется и фалайнам. Альда развернулась на каблуках и капитулировала.

Рейне проводил Полосатую Стерву взглядом чуть более долгим, нежели та заслуживала. Ему показалось, в последние секунды унижения на лице Альды читались облегчение и чуть ли не триумф. Ктырь провёл ладонями по лицу. Он дико устал. Последние сутки он только и делал, что угождал заговорщикам в их капризах насчёт безопасности собрания. Все же друг друга за глаза терпеть не могли! И всё-таки сообща протащили убийцу в Бюро ЧИЗ. И направили предателя самой кристальной репутации к Самине Зури. Они запустили крысу даже в монаршую детскую — и Рейне вправе был полагать, что уж способен проследить за собственным парадным залом.

Специального гостя подвергли вивисекции с ног до головы. В присутствии Ктыря (не удовольствия ради, блазар упаси), которому стало не по себе от инструментария и вообще процесса, когда Видра с маниакальным энтузиазмом и воистину завидной фантазией искал всевозможные токсины или какое-нибудь миллимикронаноквазиоружие, или взрывчатку в недрах Кайнорта Бритца. Тот же и ухом не повёл. Вион-Виварий очень расстроился. Бритц был чист и стерилен, как сверхновая.

Об угощении и выпивке позаботились чересчур обстоятельно. Насчёт первого гости моментально сошлись в одном: от греха подальше вообще ничего не есть. В погреба Френа-Маньяны пускали исключительно роботов-санитаров. Бочонки с брильянтильядо распечатали на глазах у дотошных кситов и перелили в одноразовые хрустальные графины. За десять минут до первого тоста Гриоик доставил новый сервиз, который только что прибыл на склад. По словам Рейне, вероятность отравиться сводилась к отрицательному числу.

В парадном зале пахло солью, амброй и калёным песком с оттенками сандала. Фалайнами и кситами. Чёрные дельфины принесли морской дух, белые черви — обжигающее дыхание пустыни. Ибрионцы стыдливо жались к аркам и делали вид, что очарованы чучелом песца. Бранианцы в патриотическом синем улыбались до челюстного паралича и заискивали перед всеми, включая на всякий случай Гриоика. После провала диктатора Харгена Зури в последней войне против империи Брана поумерила заносчивость. Тем вечером во Френа-Маньяне всё было слишком безумно даже для психиатрической клиники. Азарт игры сменился осознанием материальности выигрыша. Один за другим заговорщики поняли, что делить шкуру неубитого мира — совсем не то же самое, что держать этот мир в руках и с кем-то делиться. С тем, с кем ещё несколько дней назад не сели бы за один стол. Всего в парадном зале лицемерили тридцать шесть гостей.

Иногда они умолкали и на секунду теряли маски. По залу плавала тень. Чёрный мираж без головы над строгим воротником. Только приглядевшись, настороженные гости разбирали, что у тени была такая бледная кожа и светлые волосы, что лицо сливалось с антуражем зала. Клякса на выбеленном алчностью триумфе Загородного Палисада, этот мираж казался плоским, как имперский звездолёт. Кайнорт Бритц расшатывал зыбкое пространство и время, и происходящее снаружи эзера было антиреально. А внутри напоминало кино, где:

*Кадры блекнут

*Появляется надпись:«ДЕСЯТЬ МИНУТ НАЗАД»

Коридор Загородного Палисада, Рейне сопровождает Кайнорта в парадный зал.

РЕЙНЕ: Кай, и всё-таки почему чёрный? И кеды чёрные, подумать только!

КАЙНОРТ: В честь фалайнов, Рейне. А ты что подумал?

*Картинка становится яркой, мы возвращаемся в парадный зал

Гости подбирались к столу, над которым плескался медиа-ликвор с картой империи. В одном конце стола водил хоботом чёрный фалайн. В противоположном расположился Ктырь.

*Цвета опять тускнеют

*Надпись:«ПОЛЧАСА НАЗАД»

До встречи в зале Бритцу удаётся выскочить на балкон. Его сигарету под ногами катает пурга. Изи, прикрытый метелью, забирается на балкон и садится на перила. В густом танце снежинок он видит, как безысходность и паника трясут Кайнорта.

КАЙНОРТ: Изи, я пропал. Видра вывернул меня наизнанку, пришлось избавиться от перчаток из тригонального льда.

ИЗИ: Что⁈ Твою мать, Кай, не ходи в парадный зал!

КАЙНОРТ: Поздно! Я убил Эйдена.

ИЗИ: Не ты!

КАЙНОРТ: Чёрт возьми, я убил! Самина следующая.

Изи сжимает его плечо, замороженное и напряжённое.

ИЗИ: Ты не отвечаешь за всё зло в абсолюте. В конце концов, я послал на Ибрион записку! Чёрт знает какими обходными маршрутами, но уверен, они её получили.

КАЙНОРТ(мрачно): Анонимку из сумасшедшего дома. Теперь уже всё равно.

*И опять ярко

Гриоик при всех вскрыл упаковку с бокалами, расставил их, новенькие и сверкающие, и поспешил убраться с глаз долой. Брильянтильядо, которое относилось к айсвайнам из прихваченного морозом винограда, голубым эфиром сияло в хрустале. Бокалы, как это было принято в Клубе, перед разливом напитков покрывали тонким слоем льда. Кайнорт Бритц сел рядом с Рейне и сложил руки на коленях. Как образцовый палач в ожидании, когда подадут топор. Он выглядел спокойным, этакая холодная рептилия, будто каждый вторник и четверг устраивал перевороты в масштабах скопления галактик.

— А где Альда? — спохватилась какая-то дама. — Кайнорт, а почему это Хокс нет?

— Вы же знаете, леди, из соображений безопасности Клуб не собирается полным составом. Альду принесли в жертву правилам.

*Вспышка, монохром, завывание ветра

*Те же, там же, тогда же

ИЗИ(щёлкает пальцами перед лицом Кайнорта): Ты что? Тебе нехорошо? Посмотри мне в глаза!

КАЙНОРТ: Изи, мне кажется, я не смогу.

ИЗИ: Тогда не бери! Не притрагивайся, да и чёрт с ним!

КАЙНОРТ(нервно вырывается и стискивает свои плечи в чёрном смокинге): Ты здесь не для того, чтобы отговаривать! Изи, помоги мне, пожалуйста. В таком состоянии они меня заподозрят. Ты же доктор, вколи что-нибудь.

ИЗИ: Предлагаешь тебя подтолкнуть? Как на казни! Не буду!

КАЙНОРТ: Быстрее.

Из распахнутой балконной двери доносится стук. Должно быть, это Рейне. Остаются считаные секунды. Изи вытряхивает из кармана спрей-перчатки. Хоть что-то за неимением лучшего. Пока Бритц опрыскивает руки в три слоя, доктор делает ему укол.

ИЗИ: Вот и всё, Кай. Это поможет.

Кайнорт уходит

*Цвета возвращаются

Рейне привстал, передавая случайный бокал Бритцу. Специальный гость попросил отвести ему первый тост. Он кивнул и поднял брильянтильядо. Из-под пальцев, опрысканных перчатками, поползла одна ленивая капля. У других гостей ледяная корка таяла чуть быстрее. Кайнорт дождался, когда все, повинуясь инстинкту притворного единения с толпой, возьмутся за бокалы хотя бы для приличия. Поглядывая на карту имперского пирога, каждый силился быть наравне с другими даже в мелочах. Каждый в зале хотел убедить другого, что все здесь по одну сторону.

— Император мёртв, — Бритц завладел вниманием. Взгляды оторвались от медиа-ликвора на столе. — Веками Ибрион в одно перо сочинял историю нашего мира. От кого-то я слышал, что истории на века склонны заканчиваться трагедией. И власть Эйдена риз Эммерхейса лишь встретила закономерный итог. Библиотеки имперских законов указывали нам, что нельзя, а что неправильно, но мы совершили невозможное. Дописали последнюю главу своими руками. Прошу прощения, руками, плавниками и тентаклями.

Фалайн напротив сузил бусинки чёрных глаз, и автоматический переводчик выбросил на стол: «Ха!».

— Не стану морозить вас и понапрасну греть брильянтильядо, — улыбнулся Бритц. — За свободу от возможного, дозволенного и… нормального.

Тридцать шесть гостей пробежались взглядом по бокалам друг друга. Все ли пьют. Как бы кто не отставил напиток, не опрокинул в фонтан. Как бы кто чего не влил, не подсыпал. Тридцать седьмой, специальный, наблюдал за капелькой. Перчатки доктора Изи проводили тепло. Пациенты так не любили холодные пальцы.

*Нет цвета

*Надежды тоже нет

*Есть только мороз на балконе

ИЗИ(вдогонку Кайнорту): Никто не заметит, если ты его вообще не возьмёшь!

КАЙНОРТ: Может быть.

Его тон меняется. Его движения приобретают точность и размеренность. Он восстанавливает равновесие: внутри, на собственном льду. Закрывая за собой балкон, Кайнорт задерживает руку на двери.

КАЙНОРТ: А что ты мне такое вколол, Изи? Полегчало.

ИЗИ: Да так…

КАЙНОРТ: Ничего, да?

ИЗИ: Витамины, Кай, у меня с собой только они. Просто витамины. Ты сам себе… марионеточник.

*Камера отъезжает, отъезжает, отъезжает

*И мы видим, как в экстернальной вселенной Дъяблокова резко захлопывает ноутбук и с чувством выполненного долга уходит перекрашивать волосы

Гости отметили, что бокалы под корочкой обыкновенного льда были слишком холодные. Как лёд необыкновенный.

— Кайнорт, — обратился к нему фалайн, — признайтесь: глядя на карту этих просторов, над чем вы мечтаете властвовать?

— Над собой.

Иглёд в руках, плавниках и тентаклях закапал на стол.

«Успею пригубить брильянтильядо?»

— Хм.

Чирер Блотт дёрнул бровью, не опуская армалюкс, и опять обновил банковский счёт. Самина медленно моргнула. Последние пять минут она надеялась, что выстрел придётся на тот миг, пока она не смотрит. Но даже этот страх не перекрикивал горе. Приподняв воспалённые веки, она увидела, что чёрное дуло направлено в пол.

— Черти в перьях, а? — возмутился Блотт. — Тут написано: «Транзакция прервана оператором по случаю…» Что-о⁈. «…По случаю смерти отправителя»! Так и знал. Так и знал, что фалайны скорее сдохнут, чем заплатят.

Самина задрожала от лихорадочного облегчения, ещё не до конца понимая, шутка это или на самом деле — всё? Блотт, смутившись необычайно для такого пройдохи, разъяснил:

— Сдаётся мне, вашвысочство, переворот отменяется. Кто-то их всех… такскзть… прихлопнул.

Чирер измерил собственный мостик вдоль и поперёк, почесал затылок дулами армалюксов и выпалил:

— Тогда, раз уж я всё равно здесь: подбросить вас домой?

— За три миллиарда? — выдавила Самина.

— Я похож на самоубийцу — шантажировать Ибрион без протекции фалайнов? Подброшу за триста ибреалов на топливо и три подписи на бессрочном освобождении от преследования.

Искупление парадоксальная штука. Тот, кто убивал сотнями… или сотнями тысяч… вероятно, был бы готов отдать очень многое, чтобы смыть эту кровь. Целую планету, а может, галактику. Близких, любимых и даже собственных детей. И в то же время тот, кто умылся чужой кровью, не может отдать взамен большего, чем себя одного. Потому что даже целая вселенная — ничтожна в сравнении с твоим собственным «я». Отдать его — значит отдать действительно всё.

Я смотрела на часы Зеппе. Поцарапанные, с гнутыми стрелками. Они работали точнее атомных.

Помню, как Зимара отпустила гломериду. Хтоническая царица ушла молча.

Помню, как на мостик ворвался доктор Изи. Он хватал меня и Нахеля за плечи и бормотал взахлёб: «Мы его вытащим!.. Мы его соберём!..» Он плакал. Я бежала в шлюз раздетая.

Помню, как мы с доктором примчались в пустой Загородный Палисад. Как ворвались в парадный зал, устланный ковром из самоцветов.

Помню, как собирала холодные бриллианты среди россыпи драгоценных и поделочных камней. Холодными руками в горсти, теряя, отбрасывая лишнее. Только бриллианты с красной, белой, чёрной сердцевиной. В одном блестела бусинка с кончиком языка. Меня тошнило и лихорадило.

Помню, как Изи раздобыл герметичный контейнер, чтобы вывезти Кая с Зимары. Времени было в обрез. С минуты на минуту охрана убитых заговорщиков, корабли которых висели над планетой, могла заподозрить неладное. С ними разбиралась Альда Хокс. Врала им, изворачивалась. Она страшно боялась, что мы бросим её одну, последнюю из Клуба, на растерзание гвардии фалайнов и кситов, и помогала только затем, чтобы я пустила её в гломериду. Пришлось пустить: только Хокс знала свои позывные коды для приземления в космопорте Урьюи. Ни единого осколка с телом Кая она не подобрала. Впрочем, я бы ей и не позволила. Я была грознее шамахтона.

Помню, как ещё раз, на четвереньках, на животе, оползла весь парадный зал в поисках последних бриллиантовых крупиц. А остатки заговорщиков смыла фонтаном в пропасть.

— Всё равно не соберёшь его, это невозможно, — пророчила Хокс.

— Из пепла его соберу.

Помню, как уже в каюте пила какие-то капли, сносила уколы доктора Изи, и тёплые лапки Юфи не отпускали меня ни на минуту. Миаш стоял рядом с ложечкой горького лекарства, и кончик её дрожал у моих губ.

Как летели на Урьюи — уже не помню.

Деус катила на колченогом кинежансе пятые сутки без остановки. Ноги примёрзли к педалям, переломанный хвост болтался под сиденьем. Очнувшись в сугробе под окнами сфинкса, она звала Сырка, но тот не появился. Её преследовал детёныш зяблого жорвела, за нею увязался двуглавый металлический пёс. Когда она вышла на минуту, чтобы размяться, кинежанс попытался угнать плечистый голый мужик. Деус обстреляла его из крименгана: мимо, но голодранец отстал. Наконец впереди засверкали башенки. Ледяные кирпичи и витые перила над крутым обрывом. Френа-Маньяна.

Подозрительно тихо было вокруг. Деус соскочила с подножки кинежанса и, притопывая на морозе, позвонила в видеофон с надписью:

Без наличия нехватки отсутствия факта неимения направления приёма нет!

Открывший ей дежурный доктор был лыс и чрезмерно суетлив. Он представился доктором Видрой, пытался возразить, что клиника временно не принимает новых пациентов, и в целом нёс какую-то несусветицу. Лимонная обезьянка показала ему квоту с личной подписью Йолы Шулли. Помявшись и переступив с ноги на ногу, Вион-Виварий изучил документ. И пригласил войти.

— Минори Шулли обещал, что операция состоится немедленно, — вздёрнула подбородок Деус и скинула капюшон. — Видите? Я не могу ждать, доктор Видра.

— Конечно, конечно, — рассеянно бормотал Вион-Виварий. — Здесь вам помогут. Раздевайтесь.

— А что это за прорывная технология?

— Анимедуллярный ляпискинез. Эта практика великолепно себя зарекомендовала. Я прооперирую вас лично.

Деус обрадовалась. Уже само название «анимедуллярный ляпискинез», умное и загадочное, внушало доверие. И она полагала, что хуже, чем теперь, ей уже всё равно не будет.