Либелломания

Глава 8 Мал клоп, да

В салоне частного орникоптера чихал Бритц. Зажатый между двумя братьями шмелями, он вежливо прижимал запястье к носу и исполнял кроткое «чпх», слышное разве что микробам. Его донимала аллергия. Шмели выпускали густой ворс прямо сквозь одежду и кичились полосатыми шубами, лишь только задует ветерок. Все протерагоны третьей линьки этим баловались. Хуже были только бабочки из дейтерагона. С этих вечно сыпалась пыльца, как бы невзначай напоминая всем вокруг, что они тут не последней паршивости. Из всех минори только муравьи заявляли, что не в имаго счастье. В руке, в которую не чихал, Бритц всё ещё сжимал туфлю. Под чистым хлопком и гуанако страшно саднила обваренная кипятком кожа, плясали звёзды от удара о землю. Повезло, что упал в траву. Он чуял, что очень скоро его начнёт трясти, глушить, ломать от произошедшего, но эта волна ещё только собиралась за горизонтом. Обострившимися инстинктами он чувствовал её накаты. Это в Эмбер эмоции будили жизнь. А в Бритце — только энтропию и хаос. Он в этой драке выбросил из себя столько бесов, а Эмбер забрала их всех. И смылась.

— Мы знали, что ты нам не откажешь, — один из братьев подал ему ароматную пиалу. Йона. Или Йола. Только у протагонов близнецы случались оба крылатыми.

— В чём? Вы пока предложили мне только кофе.

— Слушай, есть то, что нельзя доверить штатным перквизиторам. Мы бы не хотели разжигать конфликт с заповедной резервацией Острова-с-Приветом. Конечно, и ты не лучший вариант… Но хоть Жуайнифер уже ввёл тебя в курс дела.

— Уже на том спасибо, что не заливаете салон сиропом, какой я потрясающий сыщик.

— Кай, ну, мы же не пошлые подхалимы, — улыбнулся Йола или Йона. — Давай так: прокатимся до места, ты понюхаешь, и если возьмёшься — кинем тебе сахарную косточку.

— Вы её у меня только что из жвал вырвали.

— А, эту бабочку-то? — оживился Йона или Йола. — Я не разглядел, это ведь бабочка была? Ты любишь бабочек. Сомневаюсь только, стоило ли пользовать её прямо на клумбе, но чёрт вас разберёт, стрекоз. Да и ты без труда её найдёшь, туфелька-то осталась.

Кайнорт потёр уже расчёсанный нос и не ответил. У него слезились глаза, першило в горле. Близнецы шмели Йона и Йола в кругу приятелей, в число которых входил и Кайнорт, звались братьями Йо-Йо. С тех пор, как пару лет назад они удачно вложились в добычу алмазов, братья превратились в главную культурную достопримечательность ассамблеи. Оба носили тренчкоты с помпезными фалдами в пол, а на голове — бритые виски и косу-колосок, которая плелась от самого лба и заканчивалась на макушке петлёй с хохолком. Йо носил усы, а Йо бородку, и Кайнорт ни за что не взялся бы различить, кто есть кто.

Там, где орникоптер отцепился от проводов, был не слишком роскошный квартал. Но чрезвычайно респектабельный. Здесь обитали высочайшего ручательства слуги народа. Заборов не было, только живые изгороди. Ни шчера, ни следа шчера, ни духа шчера. Эзеры спланировали у белого особняка. Это были чьи-то личные апартаменты, префекты сейма не афишировали домашние адреса.

— Лучше надень это, — шмель дал Кайнорту респиратор. — Там труп.

— Я не брезгливый.

— Ты даже не представляешь.

Не успели они и шагу ступить, как Бритц замер в стойке голодной ищейки:

— Жертва — лидмейстер, — отметил он на автомате и только потом удивился: — Ого. Жертва лидмейстер?

— Мы и забыли, что у тебя…

— … такой нос, — отметили Йо-Йо. — И такой холодный способ подачи крайнего изумления.

— Он убит?

— Нет. Он убит.

Этот нажим в интонации значил, что инкарнация невозможна, и Кайнорт на секунду даже позабыл об Эмбер. Лидмейстер Жуайнифер… Бритц был груб при последней встрече, но никогда бы не пожелал, чтобы всего через день… Охрана пропустила их в дом по праву протагонов ассамблеи. Внутри запах стоял такой, что глаза защипало. Кайнорт поспешил надеть респиратор, но содержимое клоповьих желёз уже пропитало его до мозга костей. Братья втянули ворс, чтобы не пропахли шубы. Без барского меха они стали стройнее и будто шире в плечах. Под ворсом прятались безупречно пошитые костюмы с алмазными нитями швов и шахтушевые кашне, которые можно было продеть через кольцо, такие они были тонкие.

Ничего особенного в кабинете Жуайнифера на первый взгляд не нашлось. Кайнорт огляделся налитым кровью глазом: на пушистом ковре были разбросаны крупные какие-то булыжники. Синие с прожилками. Расколотые на части размером от булавочной головки до кулака. Будто рядом стояла статуя или ваза, или садовая горгулья, и теперь валялась разбитая.

— Что ты об этом скажешь? — спросил Йо.

Кайнорт поддёрнул брюки и опустился на ковёр, подсвечивая себе фонариком на комме. Ни крови, ни отпечатков на камнях не было. Бритц чуть ли не облизал каждый осколок от стены до стены кабинета. Шмели наблюдали за ним, вжимаясь в камин, чтобы не мешать.

— Скажу, что это не натуральная альпака.

— А об осколках?

— Я уже видел такие, — поднялся Кайнорт. — Вернее, там был известняк, а тут… лазурит, кажется. И не удивлюсь, если одним из этих камушков можно оплатить бандероль.

— Знаешь, что внутри?

— Судя по всему, вы тоже, давайте хором на счёт «три».

— Кай, умоляю. — Йона и Йола, не сговариваясь, достали шёлковые салфетки и промокнули один — лоб, другой — шею. — Нам не до шуток.

— Ладно, там лидмейстер Жуайнифер.

— Вот же… — и шмели хором выругались настолько же грязно, насколько чисто оделись.

Йона или Йола снял со стены над камином кситскую фотонную саблю, положил крупный булыжник на стол лидмейстера и замахнулся. Сабля вошла в лазурит, и на ботинки эзерам брызнула кровь. Она разлилась по столу, по полу — из сердцевины камня. Внутри, будто в пирожном с начинкой, оказался кусок черепа с волосами и глазным яблоком.

— Мы думали, это просто… Что это миф, — сказал Йо, вешая саблю обратно, пока другой Йо брезгливо разглядывал содержимое булыжника. — Всё произошло на наших глазах. Мы с Жуайнифером были на видеосвязи. Он рассказывал о подвижках в поисках Абба Кута, а мы над ним подтрунивали.

— Я тоже был недостаточно внимателен к его тревоге.

— Потому что Жуайнифер известный паникёр, нам, пожалуй, не стоит себя винить. Прямо во время разговора ему принесли почту. Письма и бандероль. Он продолжал болтать про Кута и вскрыл пакет.

— Что там было, мы не видели, руку он держал вот так, прямо за камерой сателлюкса, — другой Йо показал на себе позу лидмейстера. — И вдруг… Впрочем, посмотри сам. Секунду, мы сохранили этот момент.

Йона и Йола развернули видео пошире и нашли нужный момент так скоро, будто сотню раз его пересмотрели. Жуайнифер в домашнем костюме и с рукой в почтовом пакете ходил взад-вперёд по кабинету. Сателлюкс метался за ним. Лидмейстер шелестел пакетом и нервно говорил:

«…а кому это понравится? А Кут… Думаю, он пожадничал, и вот, пожалуйста. В общем, я оставил шкатулку у Бритца… — лидмейстер удивлённо посмотрел на что-то в своей руке. Потом взгляд его на миг скакнул вниз, вверх и опять вниз. — Это что…»

Камера видеосателлюкса крутанулась, прыгнула под потолок и прервала связь. Йо-Йо разделили последние две секунды по кадрам. Их было немного, пять тысяч на две секунды. На замедленном воспроизведении Кайнорт увидел, как тело Жуайнифера рвётся на куски, покрывается коркой лазурита и разлетается во все стороны. Один осколок летит прямо в камеру. И всё.

— После вечерней почты он отпустил слуг, потому что утром собирался улетать на неделю. Он при нас попрощался с камердинером. Так что уверены, никто здесь после взрыва ничего не трогал. Да если бы Жуайнифер не был на связи, никто бы целую неделю не знал, что он мёртв! Пока не хватились бы и не обследовали камни.

— Вы нашли остатки бандероли? — спросил Кайнорт.

— Только конверт. Вон он там, так и лежит на столе. Но мы же не ищейки, думали, ты найдёшь. Наше дело — не топтать место преступления.

— Молодцы.

Бритц встал точно там, где Жуайнифер держал бандероль. И опустился на пол. Он уцепился за кое-что. Перед взрывом взгляд лидмейстера прыгал так, будто из руки что-то упало. Или высыпалось. Но ковёр из поддельной альпаки был чист. Разве что тёмная капелька чувствовалась под пальцами. Но она совершенно не пахла. Тыльной стороной ладони Кайнорт погладил ворс. Он не был уверен, но в одном месте ковёр показался чуть влажным. Йона или Йола вздохнул:

— Ужасная смерть для бессмертного. Каждый кусочек Жуайнифера тщательно упакован, запечатан в вакуумный футляр. Они не будут разлагаться целую вечность. Но и не инкарнируют. Потому что выковырять их из камушков и сложить вместе нереально.

— Что это за оружие? — нехотя поднялся с ковра Бритц. — Оно же противоречит какому-нибудь закону физики. Просто не может не противоречить, хотя я умбрапсихолог и утверждать не берусь. Но это же материя из ничего. Новая диастимагия?

— Мы уже обсудили это по дороге в сквер. Думаем, дело в шамахтоне.

— В чём?

— Это феномен на Острове-с-Приветом. Там в общине поклоняются какой-то древней… твари не твари, интраядерной хтони, отсюда и название. То ли электромагнитная, то ли плазменная форма жизни. Поди-ка изучи… Шамахтон — причина, по которой остров с самого вторжения оставался неприкасаем. Военные туда сунулись раз, получили силовые бури, гром и молнии и оставили общину в покое. Что нам, в самом деле, мало целой планеты? Но некоторым же неймётся.

— Аббенезер и Жуайнифер вместе были на этом острове, — вспомнил Бритц.

— Многие туда летят в обход закона о резервации, чтобы набрать какого-то лечебного пепла. Но главное-то Жуайнифер утаил, да? Они выкрали священное животное островитян, детёныша фламморигамы.

— Да, речь была только про пепел.

— Фламморигамы его и производят. Эти двое не придумали ничего лучше, чем стащить сразу фабрику по производству пепла. Только, кажется, без деревьев с острова ничего у них не вышло, и зверь остался у Абба. Кай, мы думаем, оба они получили бандероли с Острова-с-Приветом, это ближайший источник несусветных странностей, да и мотив налицо. И будут ещё жертвы. Ездили они, по-моему, целой компанией шишек из сейма. Это месть за фламморигаму. Привет с острова настиг Абба где-то в отпуске, а Жуайнифера прямо здесь.

Кайнорт только кивнул и снял бесполезный респиратор. Чувствуя себя клопом, он достал из кабинетной морозилки лидмейстера две банки с кровью и приложил к вискам. Волна была уже рядом. Уже трясло берег.

— Полиция обязательно этим займётся, — продолжал Йо. — Но они пошлют на остров спецагентов с оружейной лавкой за пазухой, устроят маленький пшик в масштабах системы и огромный бдыщ в масштабах Урьюи. Нет, тут надо ювелирно. Если за местью Аббу и Жуайниферу стоят конкретные люди, надо это выяснить. Островитяне агрессивны к официалам, а ты съезди как частное лицо. К тому же репутация предателя эзеров… ну, понимаешь, сыграет в твою пользу там.

— Думаете, я успею представиться, прежде чем они разорвут меня на булыжники?

— Ты от природы обаятелен.

— Я просил без сиропа, Йо.

— Съезди, Кай. Распутай, и ассамблея вернёт тебе прежнее место перквизитора.

— Это щедрое обещание. — Кайнорт катал по лицу и шее ледяные банки. — А вы обладаете этой властью?

— Обижаешь.

Кровь в банках подтаяла, и Кайнорт глотнул прямо из обеих. Его бы сейчас воля, вылил бы остатки себе на лицо и за шиворот. В ушах шумело. Эзеры вышли на улицу, где божественный аромат оказался обычным городским воздухом. Йо-Йо снова распушились.

— У тебя неделя… ладно, плюс дня три, потому что по возвращении из командировки Жуайнифер должен был погостить у нас. То есть до следующих выходных его никто не хватится. Да, а тебя куда сейчас вернуть, на клумбу?

— Спасибо, я сам доберусь, — Бритц опять исполнил «чпх», виртуозный в своей кротости. Кажется, во времена его детства минори даже чихать учили по этикету.

Он ушёл пешком с туфлей в руке. Шмели не переспросили, берётся ли Кайнорт за дело. Но он ведь не сказал нет, а все знали: когда Зверобой не хочет — он так и говорит.

— А он отгрыз себе лапу.

— Что⁈

— Да. Жвалами, — я помахала руками, скрещивая и разводя их, чтобы показать, как это было.

Мы со Злайей бродили по ухоженным тропинкам предгорья. Был разгар осенней ярмарки в Златопрядном. Шчеры разбросали всюду разрисованные в национальные цвета палатки с флагами отшельфа, а внутри хвалились урожаем. По традиции из овощей собирали мелкие одноразовые игрушки, бытовые приборы вроде сырного тостера, который сам припекал сыр к хлебу, или тыквенной кашеварки. Из фруктов вырезывали картины, панно, портреты на заказ. Шили цветочные платья. Рыбам вживляли киберчипы и заставляли выделывать трюки на потеху детям. С рыбой это я придумала в прошлом году. Селёдка выпрыгивала из воды и ловила мошкару на лету. Джио разрешил, потому что это выглядело патриотично.

Два дня после пожара я не могла прийти в себя. Трясло и выворачивало наизнанку, на меня падало небо, вселенную тянуло в коллапс, миры взрывались, материя аннигилировала. И всё это в глухом молчании. Наверное, легче было бы рыдать, прерываясь на странный смех. Но казалось, что если из меня вырвется хоть звук, хоть слезинка, то всё, чем я склеивала себя шесть лет, рассыплется, и Эмбер Лау развалится на звонкие черепки. Для истерики не хватило ни сил, ни опыта. Злайя и Онджамин боялись моего молчания. В их взглядах читалась борьба с «мы же тебе говорили, что когда-нибудь этим закончится», но победила дружба. Когда меня прорвало, я говорила и говорила о драке. Потому что даже встреча в кофейне, леденящая самые мелкие капилляры, меркла перед потерей мастерской. Исцарапанные пятки и синяк на колене заживали. Тумаки, насколько я могла припомнить, достались исключительно чёрной вдове. Но о мастерской я и думать не могла. Дело жизни, дело новой надежды превратилось в пепел. Я потеряла работу, дом, инструменты, механизмы, изобретения… и целый город вместе с ними.

— Так думаешь, это не Бритц её поджёг?

— У него алиби, — буркнула я.

— Подослал кого-нибудь?

— Не его стиль, Злайя. Это кто-нибудь из тех, кто прознал про махинации со ставками на шиборгов. Меня ведь предупреждали.

— Ох, м-да, — она стойко сдержалась, чтобы не напомнить, что была одной из тех доброжелателей, которых не слушают. — Всё-то тебе не жилось. Лучше бы на свидания ходила.

— В пятницу меня угостили бисквитом с карамельным пралине, оплатили счёт, помогли с пальто и секунд сорок выгуливали под ручку в роскошном сквере. Это считается?

— М-да. А потом пустили шпильку в глаз. Эмбер, у тебя вообще был кто-нибудь, кроме него?

— Нет.

— Но ты хоть пыталась? Шесть лет в городе. Ну, честно.

— Пыталась, — я честно кивнула. — Я что же, неживая?

— И?

— Мне никто не понравился.

— А у тебя всё нормально? За шесть лет я бы уже по потолку бегала, а не ждала любовь всей жизни, чтобы просто снять напряжение.

Будто она знала, о чём говорит, замужняя по большой любви, первой и единственной. От этого разговора мурашки ползли. Злайя никогда об этом прямо не спрашивала, всё надеялась, что я хоть что-то (кого-то), да утаиваю, но пришлось её разочаровать. Уж ей-то я бы рассказала первой.

— Моя дражайшая Злайя, — озорно улыбнулась я, — в век телепортов и звездолётов неужели для снятия напряжения требуется исключительно целый живой организм? Моему либидо не пойдёт на пользу тот, кто плохо целуется, несмешно шутит или невкусно пахнет.

Без шуток, я пыталась. Много. Терпеливо. В конце концов, большой город, свободные вечера и деньги располагали к желаниям. Всё было не то. И со мной было нелегко. Я не выносила касаний, если меня саму страшно не тянуло коснуться. Так, чтобы… прямо чтобы до боли невмоготу. И чем сильнее я пыталась что-то где-то с кем-то… тем лишь скорее понимала, что очередной «он» — был просто не моим источником электричества. И зачем он тогда, злилась я. Не зная откуда, я совершенно точно представляла, что должна почувствовать, если он — это он. Для всего остального давно изобрели эрзацы на любой вкус.

— Ну, — приобняла меня Злайя, — тогда повезло, что у тебя есть целая вечность, чтобы задирать планку.

Местный доктор, который осматривал мои ссадины и выдавал успокоительное, уже донёс магнуму, что городской занозе некуда возвращаться. Злайя и Онджамин горячо заявили, что готовы пойти на конфликт с диастимагом, чтобы оставить меня у себя. Но я бы им не позволила. Ни портить отношения с Джио, ни делать из аквадроу беспомощную сироту. Накануне вечером Джио прислал ко мне клеврею с велением явиться в октанон магнума. Октанон был на скалистом пике Аранея, и большинство смертных наблюдали его только издалека. Онджамин рассказывал, что обитель диастимага раньше возвышалась над отшельфом, царапая облака, но в первые дни вторжения эзеры обстреляли октаноны, которые посмели сопротивляться. Таких было немного. Большинство магов покинули Урьюи, а регулярной армии в отшельфах не держали. На фоне дезертиров, перебежчиков и покладистых городских властей блистали такие, как Джио. Всего лишь бумеранг, он дрался так, что восхитились даже те, кто ненавидел его за тяжёлый характер. Может, он и не улетел-то из желания идти наперекор всему, и дрался от избытка нерастраченной жестокости, и не отступал из принципа не признавать ошибок. Какая уже была разница? Он был хорош. Но потерпел поражение. Насекомые оставили его в живых контуженным, сломанным, разбитым. Но вскоре приняли решение дать отшельфам относительную свободу и занять города.

Уже через пару лет подвиг Джио был единственным, за что его ещё терпели. Шчеры вообще не любили менять порядки. Для них даже новая стрижка была чем-то вроде вызова. Я видела магнума мельком, но знала только то, что обсуждали за его спиной. Джио не любил… людей в целом. Как и люди его. Злые языки шептались, что его не взяли на Алливею свои же. Но злые языки и обо мне говорили невесть что. У Джио была стайка клеврей и винные закрома, в компании которых он проводил немало времени. Иногда он скучал и обрушивался как снег на голову, отдавал указания — в основном те, что запрещали что-нибудь.

К октанону магнума вёл традиционный стеклянный мост. Дорога не для слабонервных, так тщательно отполированная, что трудно было даже найти, где её начало. На середине у меня заныло под ложечкой. Джио был настоящий древний маг. А я… прямо сейчас казалось, что я так, случайная. Вода слушалась плохо, выкидывала фокусы. Я управляла ей как барьяшек звездолётом. Машина могла не отреагировать на танец на приборной панели или при неаккуратном шмыге разнести всё вокруг. Так и вода: я давала ей не силу, а жизнь, и она не подчинялась, а озорничала.

Джио стоял у дальнего окна в полупустой и длинной приёмной. Свет давали редкие бойницы высотой от пола до потолка и шириной с ладонь. Гибкие тела клеврей обвивали подиум, словно змеи. В воздухе чувствовался аромат их омытых нектаром тел, клубился дым кальянов, играли винные пары.

— Здравствуй, магнум Джио, — я коротко присела на пороге приёмной и склонила голову. — Безграничной бесконечности твоему вечному процветанию.

— Чувствуешь?

— Что?

Джио отвернулся от бойницы и откинул густые, до пола, смоляные волосы. Все диастимаги носили такие. Все, кроме меня. Он отдал бокал клеврее и пошёл ко мне. Свет бойниц играл в полах его плаща. Он с утра до вечера разгуливал по октанону в лучших на свете шелках или надел их ради меня? Джио подошёл ближе, чем полагалось по протоколу. Я знала эти протоколы, мой папа был магнумом.

— Чувствуешь, как душно стало? — понизил голос Джио. — Здесь нет места для двух диастимагов, Эмбер.

— Я не посмела бы с тобой конкурировать. Только жить, как добрые соседи…

— Даже не заикайся, — остановил меня Джио.

Он был долговяз и болезненно бледен, даже измождён, что не удивительно при его образе жизни. Список вредных привычек мелким почерком, говорили в отшельфе, был длиннее стеклянного моста. Без синяков и надутых бессонницей вен магнум был бы красив, как муза виноделов. Но небрит, высокомерен и развратен от чёрных обсидианов глаз до подножья пика Аранея. Я вздохнула. Меньше всего хотелось препираться. Я ценила подвиг Джио не меньше остальных и надеялась лишь перебороть этот позыв отказывать всем из вредности. Настроилась быть вежливой, сговорчивой и мягкой.

— Магнум Джио, я знаю, тебе есть в чём упрекать магов в целом и… Лау в частности. Но я пришла в твой отшельф одна, без рода и фамилии. Позволь мне просто жить здесь, ни во что не вмешиваясь. Мне не нужна власть, мне безразлично влияние, мне нет дела до твоей политики. Я буду работать на ферме и вносить посильный вклад в процветание отшельфа. Хочешь, я… да только прикажи, я не буду использовать магию, по правде, я этого сама не люблю.

— Нет. Ничего не выйдет.

— Джио, но почему? Почему? Если дело в папе, то он сделал всё возможное, он не предатель, — мой голос срывался. — Ведь и ты когда-то из шкуры вылез, но проиграл!

— Не повышай голос, иначе я выброшу тебя из бойницы. Пойдём, я объясню.

Со вспотевшими ладонями я прошла за магнумом к стеллажам с наваленными на них керамоцистами книг и документов, древними бумагами, планшетами и обрывками чертежей от руки. Кое-где на полках плесневели винные бокалы и бутылки. Джио взглядом выгнал клеврей. Потом взял керамоцисту и запустил содержимое. В воздухе между нами повис портрет.

— Твой дядя Лешью Лау. Ты хорошо его знала?

— Нет. Он не был близок нам.

— Думала, дело в твоём отце? Лешью — эччер.

— Кто? — не поняла я.

— Эччеры и шэзеры — плоды соития насекомого и паука. Первые получают имаго шчера, вторые облик эзера.

Он развернул портрет в полный рост. За спиной того, кого я называла дядей Лешью, блестели…

— Крылья? — шарахнулась я. — Но он же диастимаг, он, он один из сильнейших магов Урьюи, он настоящий шчер!

— О, полукровки всегда очень талантливы, — ухмыльнулся Джио. — Эччеры получают крылья и магию, шэзеры паутину и способность инкарнировать. Твоя прабабка была минори. Удивлена? Вина налить? Нет? В те времена тараканы, бывало, похищали шчеров, а потом развлекались с ними. С поколениями влияние их генов угасает, и ты уже натуральная шчера, но в роду Лау всё ещё плещется их кровь, все вы прокляты, Эмбер. Но даже это не самое страшное.

Он порылся на стеллаже, отодвинул кресло, и вдруг под столом нашлась другая керамоциста. Меня уже слабо держали ноги, зря, может быть, я отказалась от вина. Магнум поднял на меня свои чёрные угли:

— Лешью Лау не скучал на Алливее. Думала, он собирает армию освобождения? Он двинулся на почве величия и создавал супероружие, чтобы ударить по… нет, по эзерам, но — догадаешься куда?

— По Урьюи?

— Ха-ха, да. Но его убили. — Джио бросил керамоцисту обратно под стол. — Вот повезло. Слушай, Эмбер. Ничего против тебя не имею. Ты красива и вроде покладиста, я мог бы сжалиться и взять тебя клевреей. Наливала бы мне вино и подавала бы… других клеврей на растерзание. Но рано или поздно правда о тараканьей крови всплывёт в отшельфе. Тебе не дадут здесь жить. Но я вижу два пути. Первый — стать моей супругой. Только этот статус смог бы защитить тебя от толпы, когда придёт время.

— Джио… ты же понимаешь, что… нет. Нет. Я тебя совсем не знаю. Ты меня тоже. Я не хочу в твой…

Я чуть было не сказала «гарем». Только слепой не понимал, в каких отношениях магнум Златопрядного состоит с клевреями. Джио улыбнулся, кивая. Если его и задел прямой отказ, то он сумел это скрыть. На самом деле я подозревала, что видимое облегчение на его лице — не ширма. Брак — это определённо не то, что он сам хотел бы выкинуть под занавес своих причуд. Союз диастимагов накладывал неимоверную кучу обязательств и переворачивал жизнь обоих. Даже фиктивный брак как минимум предполагал список обязательств, который один мог составить конкуренцию со списком пороков Джио.

— Тогда ритуал. Я не властен приказывать примуле. Ты сможешь остаться против моей воли.

— Джио, пожалуйста…

— Тогда уходи. Здесь нет места для Эм-без-рода-и-фамилии.

Я долго молчала, а потом тяжело опустилась в кресло и уронила голову на руки.

— Ухлур-река смоет всю скверну, что ты набралась, пока была рабыней у тараканов. — Джио накрутил мой локон на палец, стряхнул, как мерзкого червя, и отошёл к окну. — Вымоет грязь из крови рода Лау. Ни минутой раньше я не пущу тебя в отшельф.

— Согласна. Я стану примулой.

— Не торопись. Ещё нужно доказать, что ты достойна. Я прикажу Бубонне подготовить всё для ритуала.

Он позвал клеврей и жестом приказал им проводить меня вон.

Злайя пришла в ярость, конечно. И в недоумение от правды о Лешью Лау. Всю ночь она переубеждала меня принять первое предложение Джио.

— И подложить ему ядовитую игловицу во сне. Это ведь сработало бы против бумеранга?

— Он это не всерьёз, — возражала я. — Ты бы видела, как он смотрит. Из-за дядьки я для него гнус, гадина. Он бы не пустил меня ночевать и у порога: именно из страха, что я подброшу ему ядовитую игловицу или ещё какую змею. И нет, я не уверена, что это бы сработало без отражения. А мне дороги мои руки и ноги. Я попытаю счастья в реке. Не самый же я пропащий диастимаг! То есть смею на это надеяться.

— Может, респиракву возьмёшь?

— Нельзя.

— Респираква маленькая, сунешь в нос — не заметят.

— Узнают прибор по пузырькам. Аквадроу же без пузырей дышат. Лучше дай мне какого-нибудь снотворного сейчас.

— У меня только для мелкого рогатого скота, — всхлипнула Злайя, совсем расклеиваясь.

— Пойдёт. Неси.

Утром Злайю не пустили на берег Ухлур-реки. Туда пускали только диастимагов, бабрахманов — ритуальных жрецов с барабанами — и клеврей. На рассвете подруга простилась со мной в Пропащем овраге и стояла на его краю, пока я не скрылась из виду. Ухлур-река была неглубоким горным ручьём. Таким кристально прозрачным, что если бы на дне лежала книга, её можно было бы прочесть с берега. Это и было место поединка с природой для претенденток-аквадроу.

— Ты войдёшь в священные воды Ухлур-реки и ляжешь на дно, вот здесь, — показал Джио. — И на третий восход я приду за тобой, чтобы объявить примулой. Или вытащить утопленницу гарпуном.

Бабрахманы, напичканные чем-то или в глубокой медитации, должны были бить в барабаны трое суток. А я в это время…

— … останешься неподвижна, — продолжал магнум. — Клевреи выложат на твоём теле узоры из самоцветов, и если к третьему восходу ни один не скатится на дно, а ты останешься жива…

— Я прочитала, от этого ещё никто не умирал.

— М-м, но это я так, на всякий случай уточняю. Если останешься жива, станешь примулой.

— Я готова.

Моя мастерская была уничтожена. Меня преследовали банда махинаторов и Кайнорт Бритц. Все сбережения сгорели, а принять от Злайи деньги — большие деньги — на новую жизнь я бы не смогла. Я рискнула, но была неосторожна и проиграла городу. А сам город проиграла Кайнорту. Но после всего, что я пережила на Кармине, перетерпеть трое суток в холодном ручье без движения, без сна и на пределе диастимагии не казалось чем-то непреодолимым. В конце концов, я ночевала в дерьме. Неужели в воде не переночую?

Без лишних слов я скинула одежду. Джио поджал губы, ожидая, может быть, колебаний или просьбы отвернуться. Рассвет упал на шрамы. Давно выбеленные доктором Изи, но всё равно яркие и заметные рубцы. Пусть смотрит, решила я. Пусть знает, через что прошли рабыни эзеров, пленницы, которых он презрел. Думал, мы валялись по нежным постелям, а не по пескам и ржавчине. Думал, что одним солдатам досталось в этой войне. И что раз я носила сапфировые шпильки и чулки со стрелками, то и внутри была как ломкое суфле. А может, ничего он и не думал вовсе. По лицу Джио тем утром нельзя было разобрать ровным счётом ничего. Настоящий магнум. Папа тоже так умел. Все политики учатся этому со временем.

Камни в ручье оказались скользкие и гладкие. Вода ледяная. От волнения я позабыла заставить течение согреть себя и поняла, что вода не подчинится, пока я не подчиню себе нервы. Я легла на дно Ухлур-реки лицом к небу. До поверхности оставалось метра полтора воды. Редкие песчинки кварца и золота взболтнуло и унесло течением. Мне было страшно до колик. В эту самую секунду идеи получше ритуала посыпались одна за другой. Я бы даже передумала. Если бы накануне Джио не вёл себя как упырь. Клевреи вошли в ручей, опустились на колени и принялись подбирать со дна самоцветы. Бирюзу, гематиты, сердолик, топазы. Янтарь… Клевреи проворно укладывали камушки на моём теле, следуя древним узорам. Скоро самоцветы покрыли кожу от линии волос на лбу до самых лодыжек. Джио бесстрастно наблюдал за церемонией. Его бледное лицо рябило, искажалось водой. Я прикрыла глаза и сосредоточилась на пульсе, пока клевреи искали ещё места на моём теле, где можно было устроить последний авантюрин. Наконец он лёг в ямку на горле, и я смогла вдохнуть. Вода подчинилась без фокусов.

Клевреи вышли из ручья, и Джио подал сигнал бабрахманам. Жрецы надели капюшоны и взялись за тонкие палочки с шариками хрусталя на концах. Вода почти перекрывала звуки речной долины, но вибрация чувствовалась и на дне. Натянутая кожа барабанов была усыпана камушками, такими же, как на мне. С каждым ударом хрусталиков они ритмично подпрыгивали, и вот — самоцветы взлетали со скоростью, на которой глаз уже не улавливал их движения. Казалось, что камушки парят над барабанами.

Полюбовавшись на волшебство бабрахманов, Джио взглянул на меня и указал на солнце. Оно только-только оторвалось от долины. Ритуал начался. У меня снова от волнения сбилось дыхание. Я втянула ручей ноздрями, в глаза бросилась кровь. Но я укротила приступ паники, выпустив воду изо рта. Никто не увидел этой секунды страшного смятения: клевреи спешили за магнумом прочь. Все покидали ручей на трое суток. Когда они ушли, и остались только солнце и ритм бабрахманов, мне удалось немного себя согреть. Вода смилостивилась и, огибая меня, грелась до температуры моего тела, иначе можно было умереть от переохлаждения. Оставалось только надеяться на сговорчивость Ухлур-реки на протяжении целых трёх дней. И на чашечку утреннего ботулатте у Злайи. Потому что я знала наперёд: если провалюсь в сон, то захлебнусь. И тогда Джио придёт с гарпуном.

Первый день испытания начался с отчётливой мысли, что я не хочу. Быть. Здесь.