Либелломания

Глава 11 Элементы невероятности

Сойдя с холма, я нашла Онджамина, Злайю и Бубонну. Они ждали рассвета неподалёку от реки. Трое схватили меня и накинули пледы, потому что тонкое платье пропиталось и быстро намокло.

— Ты чё? — накинулась Бубонна. — Ты чё вылезла, мать, солнце только на половину диска показалось! Ты прервала ритуал! Ты чё!

— Я не буду примулой. Не буду править там, где магнум продаёт меня эзерам.

— Давай, растирайся скорее, ты как ледышка!

— Где это чучело? — мои зубы стучали от злости и холода.

— Мы оставили эзера в паровой трубе ждать рассвета.

— Я о другом чучеле. Подожди… В трубе⁈

Ведь пар выбросило на моих глазах. Я уронила пледы с плеч и гулко втянула воздух.

— Я боялась именно такой реакции, — гробовым тоном сказала Злайя.

О, она не заслужила этого. Злайя, моя милая Злайя всё делала правильно, на её месте я поступила бы так же. Мне вспомнилась палатка, пропахшая медикаментами. Игла в потной ладошке. И мысль, что если Бритц умрёт, мне станет лучше. Легче. Злайя подняла и отряхнула плед, опять укутала меня:

— Я перенаправила пар на другие трубы. Но не подумай, не по своей воле. Я подбросила монетку.

— Монетку?..

— Ему просто повезло, а потом ещё удалось сбежать. Теперь у тебя две проблемы…

— Одна! Мне надо к Джио.

— Только не делай глупостей, он бумеранг.

— Знаю! Не волнуйся, столько боли, сколько я смогу, ему не вытерпеть.

Дальше я хотела сказать что-то ещё, но свалилась на руки Онджамину. Три дня без сна и на пределе сил… Я себя переоценила. Друзья отнесли меня, безвольную мокрую тряпку, спать.

В октанон я попала к ночи, когда очнулась, выспалась, а Злайя залечила мои синяки и согрела. Я пообещала ей вести себя благоразумно. В конце концов, ей самой хотелось выцарапать Джио глаза. Магнум был спокоен, пьян, укутан ароматным дымом и клевреями:

— Ты не прошла испытание. Убирайся из моего отшельфа.

— Скажи, дорого ты продал меня, Джио? Я знаю про сделку с Бритцем.

— Слишком дерзко даже для примулы. Но ты опасный политик, раз дождалась рассвета. Не проигрыш, да? Прилюдный отказ, чтобы зашептались. А доказать сможешь?

— Даже не собираюсь. Достаточно слухов среди тех, кто тебя ненавидит. Звёзд не хватит, чтобы пересчитать. А те, кто не поверит, захотят поверить.

— И что? Испортила мне настроение — и что? И всё?

Он улыбнулся и погладил загорелое плечо клевреи. Действительно, люди узнают, и что? Власть магнума — как маятник. Раскачивай сильнее, и получишь в лоб.

— За что ты со мной так, Джио? Мы могли на пару приносить пользу отшельфу.

— Мне такой напарник не нужен, — он подлил себе вина и полюбовался закатом сквозь бокал. — Твоя стихия принимает форму сосуда, Эмбер. А ты? Слишком дорого обошлось бы делить с тобой отшельф. Ты не пара даже своей магии аквадроу.

Бокал в руке Джио треснул, магнум стряхнул осколки с коленей и рассмеялся. Страшно, так, что клевреи вздрогнули.

— Даже рюмку не в силах вскипятить, Лау. Это проклятие Уитмаса: того, кто спрятался первым.

Я вышла вон. Ради Злайи, которой обещала остаться невредимой. Но постояла за дверью и всё-таки вернулась, чтобы договорить. Джио, опустившись на пол, подбирал осколки.

— Ты не остался бы у власти, будь живы мои родные, — с вызовом прошипела я. — Лежал бы под руинами октанона, а Ухлур-река крутилась бы в небе с ледяным куполом. Твоя Бубонна чахла бы на грязных астероидах и училась пережимать вены раз в три дня. Так что скажи Уитмасу… скажи папе… спаси…

И осеклась. Мой взгляд упал на ладонь магнума. Джио, перехватив его, позеленел. И замер. Я молчала. Через секунду диастимаг кивнул клевреям:

— Оставьте нас!

Девушки благоговейно засеменили прочь из зала. Джио откинул волосы, и стало видно, как сильно он побледнел.

— Спасибо я должен сказать, да, Эмбер? — он развернул ко мне обожжённые ладони. — Разве что тебе. За то, что позволила выгнать свидетелей.

— Ты не маг.

— Я не маг. На самом деле вино обожгло меня, а тебе — хоть бы что.

— Но… Люди же… они знают тебя не одно поколение!

— Больше не маг. Я растратил силу. Знаю, считается, это невозможно. Диастимины встраиваются в митохондрии, становятся частью каждой клетки. Но когда пришли эзеры… Нас бросили почти все диастимаги, я один остался среди этого хаоса. У противостояния тараканам была неимоверная цена. Есть инъекции диануклидов… Они бомбардируют митохондрии и выжимают силу до эссенции такой концентрации, что я отражал удары гравинад. Но сломал обмен диастиминов. Зато мы отстояли наши фермы. Что бы мы ели сейчас, где бы жили, если бы я не попытался? Видела, во что они превратили отшельф твоего отца? Видела, как теперь его там ненавидят? И тебя заодно.

— Мы тоже сражались на Кармине!

— Им плевать, где вы были! — воскликнул Джио. — Они знают только, что вас не было дома. Чтобы защитить. О Тритеофрене слышали единицы, да вы и его не удержали.

Магнум шагал из конца в конец зала и подметал его плащом:

— А со мной теперь что? Я смертен, Эмбер, я уже седьмой год старею.

— Брось, Джио. Ты получил силу когда… в семнадцать, говорят? Прошло неполных семь лет, фактически ты моложе меня.

— Это пока! Пока не бросается в глаза, а измождение списывают на алкоголизм. Не знаю, сколько мне осталось, прежде чем они поймут и… растопчут.

Я честно старалась уложить в голове его страшную тайну и тайный страх. Но магнум казался только безумнее.

— Джио, люди живут по триста лет, если не заливают в себя дрянь целыми сутками.

— И вянут почти двести из них, — ядовито отрезал магнум. — Ты не знаешь, что такое бессмертие, Эмбер. Пока ещё не знаешь, не успела прочувствовать. Тебе двадцать пять. Вот когда переживёшь родных, проводишь близких, когда твоих врагов пронесут мимо, дряхлых, на кладбище… тогда ты поймёшь, что значит жить вечно. Почувствуешь разницу. Ты ещё не боишься конца, потому что пока он для тебя — что-то естественное.

— Брось. Урьюи войдёт в состав империи, и к твоим услугам будет ещё сотня способов выжить. Джио, в нашем мире смерти боятся только отважные. Те, кто выходят из комнаты… пропахшей вином и клевреями.

— Не трать красноречие, сейчас это ни к чему. Моё время уйдёт скорее, чем ты обо мне вспомнишь в следующий раз, — улыбнулся он. — Но пока я не собираюсь делиться властью с магами. Я не против тебя, Эмбер. Я против всех диастимагов. А теперь, если хочешь, иди и расскажи всем.

По правде, это заманчиво звучало. Один мешок с трупом научил меня жалеть только тех, кому это идёт на пользу. Но в случае с магнумом я просто не хотела связываться. Недоставало нажить ещё одного помешанного врага.

— Чего ты наобещал Бритцу взамен моего провала? Отдай это мне.

Джио ушёл куда-то и вернулся с токамаком:

— Он хотел это. Забирай и уходи отсюда. Лучше, конечно, навсегда.

— Буду приходить, когда захочу, Джио, — возразила я. — Но постараюсь не попадаться на глаза.

Гувернантка-оса задремала на солнышке. В парящих кварталах Эксиполя было всё, что душе угодно. Кроме других детей или детских развлечений. Накануне Миаш свесился с края квартала и разглядывал городской партер, а потом подговорил Юфи выпросить у гувернантки прогулку внизу. На крыльях они втроём спустились в парк, посреди которого цвело пышное дерево с витым стволом и золотыми листьями. Его-то и высмотрел глазастый Миаш. Для детей Урьюи была в новинку. Первые два года проведя в закрытом пансионе, а после три года на Бране, последние полтора они жили на планете разумных растений, вдали от перипетий с отменой рабства и других политических скачков. Благоприятный климат Алливеи ускорил первую линьку. Теперь дети учились жить в новом доме, в новом теле с новыми аппетитами.

Среди фонтанов и вспышной люминоки было пусто в это время дня. Миаш карабкался на золотое дерево, а Юфи в ладошках носила воду из фонтана к клумбе. Их одевали в белое, как полагалось младшим детям минори, в рубашку и платье с жемчужными пуговками и серебряными пряжками. Юфи разлила воду на туфельки и уставилась в конец аллеи. Там маячили фигурки шчерят. Фигурки переглянулись и пошли к витому дереву. Их волосы были тёмные, как калёные каштаны, а глаза сверкали авантюрином. В городе работало много шчеров, у них появлялись дети, а кто-то перевозил с собой из отшельфа. Естество брало верх над людьми, несмотря на обстановку.

— Слезай! — гаркнул старший мальчик Миашу. — Это лучезарный ламбаньян, символ шчеров. Или не понимаешь на октавиаре, варвар?

Подошедшие были едва ли старше девяти. Миаш смерил их взглядом из-под пушистых ресниц и спросил:

— Почему вам можно, а мне нельзя? Я видел вас на дереве.

— Потому что у кого акцент, тому от говна процент. Вы и так всё отнимаете! Не трогай ламбаньян, он только наш, понял?

Миаш слетел с ветки. Мальчики невольно отступили на шаг. Шчеры не умели превращаться лет до пятнадцати, а то и дольше. Их настораживали такие фокусы.

— Зато я могу прийти позже. А у вас будет комендантский час.

— Вота тебе, — ему дали понюхать кукиш. — Мы будем сторожить до самой ночи.

— А я дам тебе в глаз, и сразу стемнеет!

— Миаш, папа запретил повторять грубости за дядей Нахелем, — шепнула Юфи на эзерглёссе и подёргала его за рукав.

— А дядя Верманд разрешил!

Шчерята замахали на Юфи:

— Уйди, жучка!

— Не трогай её! — вскипел Миаш, загородив сестру.

— Пусть руки покажет! Она рвала люминоку, а её мой папа здесь сажал!

— Ничего я не рвала, — пролепетала Юфи и попятилась. — Я её поливала.

Старший мальчик оттолкнул Миаша и схватил Юфи за шиворот. Он дёрнул её к себе, но мгновенно отпустил, и девочка упала. Мальчик стоял, уставившись себе на руку. Потом его взгляд скользнул от ладони к Юфи:

— Это… как? Ты же не умеешь!..

Юфи пощупала шею. Она распахнула воротник и взвизгнула. С дальнего конца парка к ним уже летела оса-гувернантка. Миаш катался в люминоке с двумя шчерами. Юфи отряхивала воротник, но только сильнее размазывала паутину. Прижав руки к платью, она вертелась на месте, потому что боялась бросить Миаша под деревом. Шчеры завидели летящую взрослую осу и бросились врассыпную. Гувернантка сначала кинулась к Миашу: он поднимался с разбитым носом, и на белую рубашку брызгала кровь. Но ничего, он был зол, но цел. Женщина обернулась к Юфи. Та стояла белее своего платья и тряслась от страха. Её шею и ладошки опутали блестящие клубы паутины.

Кайнорту позвонили, едва в клубе началась вечерняя программа. Он сразу и не понял, о чём сбивчиво толкует гувернантка, но приехал домой. Его встретил Миаш в слезах.

— Минори Бритц, — зашептала гувернантка, — я ничего не понимаю. Мы гуляли в партере, дети повздорили с пауками, ну, местными детками. Простите, было так спокойно, я задремала… Юфи толкнули. Ничего серьёзного, но она так испугалась. Эти мальчики… кто-то испачкал её паутиной. Я хотела почистить ей платьице дома, но она с порога убежала в комнату и заперлась изнутри. Я не решилась взламывать замки, минори Бритц, чтобы не давить на ребёнка, но она не отвечает, и мы решили позвонить вам…

— Я слышу, как она там плачет, — ревел Миаш. — И даже меня не пускает! Пап!

— Посидите пока в северной чайной оба.

Кайнорт взял запасной ключ и отпер детскую. Он был спокоен, потому что предполагал, что впечатлительной Юфи придётся нелегко: сменить за одну неделю дом, планету, внешность, язык. Но к такому оказался не готов.

От порога до балкона детскую затянула шёлковая паутина. Серебристые пучки опутали ручки шкафов, кресла, игрушки. Слой тенёт лежал на ковре, а под ним шевелились заводные машинки.

— Юфи? — тихо позвал её Бритц.

В углу, под самым потолком, был соткан толстый кокон из паутины, и в нём плакала Юфи. Кайнорт вскочил на стул, на стол, чтобы не штормить крыльями, и разодрал паутину. Девочка свалилась ему в руки. Они спустились на ковёр, Бритц поднёс дочь к окну и открыл, впуская воздух сумерек. Клочки шёлка полетели на улицу.

— Это всё я… — скрипнула Юфи, держась за воротничок и оттягивая ткань, из-под которой к её пальчикам липли новые нити. — Она из меня лезет. Я что… паук?

Так быстро Кайнорту давно не приходилось выкручиваться. Он не видел детей вживую полтора года, да ещё инкарнировал, прежде чем оставить их на Алливее. Хорошо ещё, что Юфи теперь говорила и слышала.

— Нет, малыш, просто ты такой крутой эзер, который умеет делать паутину.

— Она гадкая.

— Нет, паутина — это шёлк. Ну, почти, только прочнее. Смотри, какой красивый и крепкий.

Юфи отвернулась и спрятала лицо в папиной жилетке. Похоже, она не видела в паутине ничего красивого. Паутину делали пауки, а пауки в тот день разбили нос её брату.

— Она всё лезет и лезет. Я в ней задохнусь!

— Лезет, потому что ты разволновалась, Юфи, а мы сейчас умоемся, и она перестанет. Ладно? Вот, приложи сюда мишку, он тебя полечит.

— Это котик. А я точно не паук?

— А если даже и паук? — как можно легче улыбнулся Бритц и подумал, что мог бы провалиться под землю дважды, под парящий квартал и под городской партер заодно. — Паутину мы соберём и отдадим кругопрядам, они соткут для тебя шёлковый шарфик.

— И Миашу?

— И Миашу. Пожалуй, тут и на соседей хватит.

Им удалось прекратить выделение паутины и оборвать с ключиц последние нити. Кайнорт сходил за тёплым чаем, но любопытных не пустил.

— Можно я расскажу Миашу? — жалобно шепнула Юфи.

— Да, Миашу придётся сказать. Попозже. И дяде Верманду, конечно, тем более, он врач. Но пока больше никому. Договорились?

— А вы с Миашем… не будете меня любить, если вдруг я всё-таки паук?

Кайнорт забрал у неё пустую пиалку и взял девочку на руки. Она была такая лёгкая и цеплялась ножками, как обезьянка, а носом уткнулась в шею. Бритц поднёс её к окну, одной рукой смахнул с него слой паутины и пустил ещё света в комнату.

— Юфьелле, можешь обмотать нас хоть слюной жорвела, всё равно ты будешь нашей самой любимой девочкой.

Он ходил с ней по затянутой тенётами комнате, пока сердечко не перестало строчить пулемётом. Юфи заснула у него на руках в кресле, и Кайнорт выудил комм. Он написал Верманду:

«срочно срочно срочно нужен ДНК-тестер. СРОЧНО»

«какой? для кого?»

«парно-параллельный капсульный на отцовство. не спрашивай. вези тестер»

«Кай, дело к ночи, а у меня вообще-то есть личная жизнь»

«вот и посмотришь, к чему она приводит. тестер вези»

Спустя час Верманд сидел у брата и смотрел, как тот молча откупоривает варфаром. И наполняет пол-литровый бокал до краёв. Такой объём мог свалить Нахеля. Но прямо сейчас были те самые время и место, где пол-литра вишнёвого варфарома пришлись как нельзя кстати. Верманд рассматривал клочок паутины из комнаты Юфи.

— Надо же, такая на вес золота. Лучше, чем у кругопряда-нефилы. А ты уверен, что помнишь точно?

— Вер. Я помню, с кем сплю.

— Невероятно. То есть невероятно, что ты ткнул пальцем в небо. И попал. То есть не в том смысле ткнул. Хотя и в том — тоже. Но попал во всех смыслах.

— Заткнись-заткнись-заткнись.

— Нет, поразительно. С научной точки зрения. А ты давай, пей.

Кайнорт не успел коснуться бокала, как у него пискнул комм. Это был звонок, не сообщение. Он посмотрел на экран и издал звуки такие, что Верманд не понял сразу, рыдает тот или смеётся. Это был нервный смех, кажется, переходящий в кашель. Он не смог ответить с первого раза. Звонок прекратился сам.

— Кай, знаешь, а если спросить у неё прямо? Аккуратно, разумеется.

— Как об этом можно спросить аккуратно?

— Ты прав. Представляю, какое это было потрясение. Хватит с неё. Такое незачем ворошить при сложившихся обстоятельствах. Ладно бы ещё эччер, а то…

Зазвонили опять. Кайнорт поставил бокал на место, так и не донеся до рта. Он выслушал, спросил только: «Твой труп?», принял ответ и отключился. Дал запрос пеленгатору.

— Спасибо, Вер. Ну, я пойду.

— Куда? Ты же у себя дома.

— Нет, я в шоке, Вер. Я в шоке.

Он оставил нетронутый варфаром и ушёл на ночь глядя.