Либелломания

Глава 16 На всякий случай прощай

Стены, обнимавшие цилиндрической формы зал, покрывала амальгама. Она отражала одну искажённую страхом шчеру. А в центре зиял широкий колодец. И круглая платформа парила посередине. Я полюбопытствовала, вытянув с безопасного расстояния шею, как гусёнок: разлом уходил на такую глубину, что в ней терялся свет потолочных софитов. Через эту бездну перебросился узкий мостик. После секундного колебания я перешла на платформу, и мостик исчез в стене колодца. Платформа завибрировала, статика пощипывала меня сквозь подошвы. Эта малоприятная щекотка, как после онемения, расползалась по всему телу снизу вверх. Из разлома поднялся голубой жгучий парок. Покалывание усилилось, но больно не было. Просто озноб. Мандраж. В кишках заурчало. Наверняка от меня разило адреналином.

Частички пыли в голубом облаке ионизированного газа светились бесформенными сгустками, катались по магнитному полю. Как шаровые молнии. Воздух вокруг меня зашевелился. Получив энергию диастиминов, пылинки начали собираться вместе. Засияли ярче. И в голубом облаке плазмы появилась фигура. Она то распадалась на комочки, то поворачивалась таким образом, что глаз улавливал гештальт, но тотчас терял эту целостность и искал снова. А шамахтон менялся, будто пытался подстроиться под меня. Под определённым углом мешанина хаотичных частичек наконец собралась в объёмное изображение, как на стереокартинке для тренировки аккомодации зрения.

— Человек, — сказала фигура.

Голос был ничем не окрашен. Словно полифония: мужской и женский, детский и зрелый, натуральный и синтетический. Урьюи не обращалась ко мне. Она констатировала факт по результатам анализа и соткала из себя копию того, что наблюдала. Но её рот открывался у основания шеи. И это выглядело не ошибкой, а пренебрежением деталями. Будто шамахтон приготовил модель по черновому списку, где у человека просто должны быть две руки, две ноги, голова и рот. Побросать в кастрюлю, перемешать, варить на медленном огне. «Что ж, — успокаивала я себя, крупно дрожа, — большинству людей сложно в точности срисовать даже бабочку с натуры, не говоря уже о человеке, которого так трясёт». Индиг Скварке назвал шамахтона ребёнком, так что мне ещё повезло, что, изображая меня, она не стала огурцом с четырьмя палками.

— Я Эмбер.

— Я Урьюи.

Камушки чуть не попадали с моей сырой ладони в колодец:

— Я только хотела… показать тебе. Ты знаешь, что это?

И я протянула их ближе. От жарких пальцев шамахтона, этаких плазматических отростков без кисти, к моей руке полетели импульсы молний. Они заплясали у меня на ладони, царапая камень и мои пальцы. На этот раз рот Урьюи раскрылся под рёбрами:

— Человек.

— Что? — удивилась я на вдохе, но секундой позже сообразила: — О, конечно. Правильно. Там внутри останки человека. Скажи, то, что его… заключило в эти минералы, это оружие шамахтона?

— Да.

— Это твоё оружие?

— Нет.

Вот я уже и не знала, что спросить дальше. Урьюи отвечала слишком быстро. Немедленно. Как компьютер, скорость мышления которого многократно превосходила мою. Я буквально не успевала произнести последний звук, как уже получала ответ. Но я, в свою очередь, обдумывала каждое слово. Второго шанса не будет.

— Пожалуйста, взгляни ещё раз. Может быть, это твой… какой-то случайный… побочный эффект?

— Тогда целенаправленный будет ещё сильнее. Я так не умею. Я ещё слаба.

— Профессор Скварке так и сказал. Просто нам важно было услышать от тебя.

— И я никому не делаю больно, — опять почти перебила меня Урьюи. — Это неправильно. Это ведь больно.

Кайнорт Бритц не шевелился и моргал чуть медленнее, чем обычно. Его взгляд скользил по безупречно выбеленной стене и вдоль щели портала в поисках того, за что можно было бы уцепиться. Бросить якорь. Иначе взгляд, словно луч в вакууме, мог метаться туда-сюда бесконечно. Или до тех пор, пока не потеряешь сознание.

— Вам всё ещё нравится на Урьюи? — спас его профессор, в бакенбардах которого мог бросить якорь целый авианосец.

— Боюсь, что да.

— Это очень плохо. Я не верю, что пауки и тараканы уживутся. Эта пружина развернётся рано или поздно, вопьётся в обе стороны.

— Ассамблея делает всё, чтобы не допустить горячей войны.

— Делает всё? То, что вам следовало бы сделать, написано на каждом заборе. Что! Думаете, мы тут в вакууме живём?

Надписей «Тараканы, убирайтесь!» в Эксиполе было даже больше, чем «Паукам вход запрещён». Кайнорт не ответил, его вниманием опять владела щель закрытого портала, в котором исчезла Эмбер. Он коснулся белой стены и почувствовал холодок на границе с дверью. Гулкий бас профессора сотрясал атриум:

— Шамахтоны как дети: если дома порядок, они смирные. Каждая новая война или экологическая катастрофа подают им пример. Что вот это всё — в порядке вещей. Что и ей так можно. Если бы шамахтоны принимали чью-то конкретную сторону, так нет: худо придётся и нашим и вашим. Вот, например, Брана! Может быть, слышали о ней?

Бритц кивнул. Он провёл на Бране три года. Тираны династии Зури утащили планету в гиперпространственный карман, чтобы управлять магнетарными пушками и воевать почти непрерывно. Никто не знал почему, но вскоре флора Браны целиком стала ядовита, а все животные — хищниками. Расплодились аномальные зоны с кровоточащими лесами, температура росла, несмотря на стабильное искусственное солнце. Ад, да и только.

— Её шамахтон, должно быть, пришёл в ярость, — Скварке раздражённо хлопал себя по бокам, не вынимая рук из карманов. — Кому бы такое понравилось?

— Этот портал, он заперт сейчас?

— Что? А, да, разумеется. Некультурно прерывать шамахтона, — резко заметил Скварке. — И профессора, кстати, тоже. Так вот, на Бране…

— А если что-то пойдёт не так? Эмбер Лау несказанно не везёт в последнее время. Она сможет выйти?

— Нет. И уберите руки от портала, ради бозона, это опасно!

— Или позвать на пом…

— Нет, нет и нет. Таймер установлен на полчаса.

Бритц вдохнул на счёт «четыре» и выдохнул на «восемь». В самом деле, а если там всё нормально? Да что значит «если»? Одной силой его фантазии с людьми не случаются неприятности, он проверял неоднократно. Он посмотрел на комм, но не мог вспомнить, сколько было времени, когда она ушла.

— Я думаю, уже достаточно.

— Прошло только пять минут, — возмутился Скварке. — Неужели вопрос жизни и смерти можно прояснить за пять минут?

— Эмбер сообразительная.

— Вот теперь вы мне нравитесь. Ха-ха, о да. Знаете, я впервые такое наблюдаю. Эзера, настолько искренне переживающего за шчеру. Даже стал слышнее акцент, хотя я полагаю, вы так часто болтали на октавиаре, что теперь и на родном говорите с шероховатым прононсом. Так? Вас колют этим в ассамблее? Скажи я, что для разблокировки вам нужно отрезать себе руку, вы бы только уточнили, правую или левую, — он коснулся двери и, толкнув легонько, пошатал её туда-сюда, не открывая. — Смотрите, вы накапали тут крови, пока терзали керамбит. Манеж не заперт, у нас тут не тюрьма. Аквадроу выйдет, когда закончит разговор.

Бритц зажал порез краем рукава. Профессор, в свою очередь, не стал нравиться ему больше даже на чуточку.

— Вы любите доводить опасных зверей, — заметил он.

— Я люблю экспериментировать. А холодные звери — самые опасные. Да, а как там ваш тарталёт?

— Так себе.

— Тогда хорошо, что я послал своих людей. Да не напрягайтесь так, вам не надоело? Это инженеры. Мы лишь должны убедиться, что вы точно улетите и что никто из вас не отвлекает внимание, чтобы выкрасть что-нибудь ценное.

— Вы тоже опираетесь на прошлый опыт?

— Те двое эзеров, — проворчал Скварке и раздражённо провёл пятернёй по седой шевелюре, — они тоже прилетели узнать о шамахтонах. Якобы! Абб Кут, так, если я не ошибаюсь, представился тот, кто задавал вопросы, пока второй забрался в питомник и украл фламморигаму. В конце они встретились на берегу и были таковы.

— Аббенезер Кут интересовался шамахтонами? — переспросил Кайнорт. — Но зачем ему?

— Он сказал, что знает одного… одну, которая спятила и вдруг зачастила на поверхность. Буянила, так скажем. Кут описал планету вкратце… Я сказал, что немудрено шамахтону спятить на планете, где принудительно лечат психопатов и разных помешанных, и посоветовал убираться оттуда, пока не поздно.

— Так. И?

— А он стал выспрашивать, как убить их шамахтона.

Глаза Бритца стали белее стены и ярче сателлюкса. Он словно потянул за ленту, и коробка приготовилась отдать подарок, осталось только открыть:

— И как?

— Никак! — крышка прихлопнула любопытные пальцы. — Взрослого шамахтона не убить ни-как.

— Значит, это всё? — спросила я, получив и так слишком много.

Фигура облетела разлом по кругу и вернулась точно на прежнее место. Она ещё раз вытянула руку, прямо из живота. Вырастила пальцы на одной линии, как расчёску, и пустила молнии от них к моему лазуриту. Внезапно её рот каким-то чудом оказался на лице и даже почти на естественном месте:

— Другой человек привёз кусок человека, запертого в обсидиане. Из другого мира. Твёрдого и холодного, как алмаз. Их шамахтон жесток и очень силён, — Урьюи умолкла, но потом добавила: — Это взрослый шамахтон.

— Почему ты сказала «жестокий»? Он убивает много?

— Он убивает красиво.

— Ты видела, знаешь его?

— Я видела только свои недра и этот зал, — пояснила Урьюи, и я поняла, что могла бы и сама догадаться. — Но ещё помню, как скиталась по вселенной с другими протошамахтонами. Зёрнами. Ищи ответы на безумных планетах. Там, где мало жизни и много боли.

Модель человека рассеялась, сгустки пыли поредели. Жар, который опалил мне ресницы и высушил глаза, наконец ушёл. К моему островку протянулся мост. Я шла, обливаясь потом от макушки до пяток, за ушами чесалось, а капельки щекотали под коленями. Панели вызова работников нигде не было, но, к моему удивлению, дверь поддалась лёгкому толчку. Сквозняк из коридора забрался мне в рукава и за шиворот, меня передёрнуло. После ослепительного шамахтона глаза ещё не привыкли к темноте, и, следуя на запах, как пещерная саламандра, я зарыла нос в складки амбры, табака, кофе и бергамота. На этот раз он не прятал руки.

— Я всё узнала, эти минералы…

— По дороге расскажешь, — он подтолкнул меня, чтобы поспеть за профессором к выходу.

— Представляешь, она уже видела…

— Я сейчас не способен анализировать.

Подойдя к ступеням эскалатора снаружи, Кайнорт отстранил меня и сам попытался шагнуть на первую. Но она толкнулась вверх, возвращая его назад. Он попытался ещё, но лестница возразила с тем же упорством. Охрана внизу переглядывалась, улыбаясь криво. Я спокойно спустилась и придержала для него ступени, просто сев на последнюю. Пылинки плясали в воздухе. Глаза всё норовили найти в них законченную фигуру. Я закрыла их и продолжала сидеть на ступени.

— Это всё, получается, было совершенно не опасно. Вообще. А я так перепугалась. Я так перепугалась…

— Мне разрешили вернуться к берегу на крыльях, если хочешь. Короткой дорогой. Они не будут стрелять.

Я посмотрела на его руки и шею, все в царапинах. Они наполнялись не сукровицей, а белой гемолимфой при движении. Эзер был голоден. А я покрыта соблазнительными ссадинами. По его напряжённой складке над переносицей я поняла, что он и сам не против, если я откажусь.

— Нет, давай длинной, я хочу пройтись. Видишь? Мой климатисс говорит, что буря ещё не улеглась. И да, мне нужно пересказать всё слово в слово, пока не забыла.

— Тогда на, — он протянул мне что-то белое. — У тебя ноги промокли.

Свёрнутые аккуратной улиткой чистые носки. Мне захотелось сказать ему то, что моментально свернуло бы вселенную в такую же улитку. И я не сказала.

На берегу посветлело, но в моём климатиссе ещё не рассосался комочек тучи. Взглянув на мрачного Нахеля, я поняла, кто тут на самом деле портит погоду. Он обошёл тарталёт и похлопал по скособоченной двери:

— Кое-как с ребятами из инкубатора подлатали, но до большой земли не дотянем. Три пятых пути, я так думаю.

— Ладно, преодолеем три пятых, делать нечего, — пожал плечами Бритц. — Я вызову подмогу с материка. А это что?

— Мешочек с пеплом, подобрал ещё на том берегу. Обронил кто-то из патрульных.

— Нахель, загребущий сурок, ты же инкарнируешь, зачем он тебе? — подтрунивал Бритц. — Лучше бы отдал Гюэлю, его отлучили от пепла.

— Ребята из инкубатора сказали, что их уже обратно случили. А мне он — на всякий случай.

Я забралась на сиденье прямо с ногами в сухих носках. Нервы невидимыми струнами натянулись через всю кабину. Нахель молчал и поправлял фантомные очки. Кайнорт терзал комм, но связь появилась, только когда мы вынырнули из последнего ряда прибрежных скал.

— Кай? — изумление пробивалось сквозь треск и другие помехи. — Ты разве не на острове?

— Я оттуда возвращаюсь. Йо, нам нужна ваша помощь.

— Разумеется! Высылай координаты, где вас подхватить, мы вылетаем.

— Спасибо.

— Рады, что ты выбрался! — восторгу на том конце не было предела. — Удалось поговорить с магнумом?

— Да. Подробнее при встрече, но если коротко, резервация здесь ни при чём. Вообще. След всё-таки ведёт на Зимару.

Видео не было из-за слабого сигнала. Абонент умолк и шумно дышал. Сомневался? Размышлял?

— Я бы сам не поверил, — продолжал Бритц, — но мы выяснили это параллельно у двух источников, которым у меня нет оснований не доверять.

После недолгой паузы Йо ответил совершенно убитым голосом:

— Это плохо, Кай. Зимара — это… плохо.

— Почему? Вы хотели отвести подозрения от резервации, чтобы не допустить войны с шамахтоном, это самое главное. Нужно сообщить в сейм, пока они не обнаружили тело Жуайнифера. Хочешь, я этим займусь?

— Отлично! Значит, через три часа. До встречи.

Кайнорт выдохнул и откинулся на сиденье. Их с Нахелем запасы крови смыло из грузового отсека, когда мы ткнулись в мель. Бритц дышал всё чаще, но гемолимфа плохо гоняла кислород. Я представляла, как сильно его тянуло обернуться на мой запах. И сидела тихой мышкой.

Через три часа тарталёт приводнился и встал. В море вокруг не было никого, кроме нас. Я бывала в море, раньше суда из отшельфов то и дело попадались на пути, но эзеры ограничили их передвижение прибрежными акваториями. Меня клонило в сон от качки. Но Кайнорт беспокойно возился, и я невольно слушала его вполуха.

— Почему они сказали, что Зимара — это плохо? — пробормотал Бритц, а Нахель зевнул в ответ. — И так удивились, что я звоню. Будто я должен был…

— Что-то не сходится?

— Наоборот. Сходится слишком логично, если подумать, что общего между Аббом и Жуайнифером.

— Я думал, уже то, что они вместе ездили на Остров-с-Приветом и ловили сумасшедших на Зимаре, довольно-таки сближает двух придурков. Нет?

— Есть ещё кое-что. Аббенезер Кут был геолог, потомственный добытчик алмазов. Он знал, как вычислять кимберлитовые трубки. Никто не звал его на Зимару, по крайней мере, никто не признавался, что звал, он нашёл её сам и просто попросился в наш Клуб. Но за ним не было замечено большой охоты до игры. А взносы платил. Чем он там вообще занимался? Дальше… Жуайнифера год назад никто не принимал всерьёз в гонке за место лидмейстера, помнишь? И вдруг он вваливает громадные деньги в избирательную кампанию, его портреты только из задницы не лезут, он обходит даже начальника полиции. Я помню, Жуайнифер жаловался на попытку обвинения в растрате благотворительного фонда, но всё утряслось, когда он предоставил доказательства, что получил наследство. И чем, ты думаешь? Скакнувшими тогда в цене алмазами. Как вовремя умер никому не известный дальний родственник.

— У тебя кислородное голодание, — рассмеялся Нахель. — Моя матушка любит вязать, а когда под рукой нет вязания, начинает связывать бахрому от портьер. Вот и ты так же.

— Нет, послушай, — настаивал Кайнорт. — А теперь угадай, кто хвастался, что так удачно вложился в добычу алмазов, и теперь имеет личный ангар гломерид и одевается как ибрионские фрейлины?

— Йо-Йо? У них самые вычурные костюмы во всём Эксиполе. Только не понимаю, к чему ты клонишь.

— Алмазы, алмазы, алмазы, Нахель. Четверо состоят в «Закрытом клубе для тех, кто». Четверо за три года, пока я на Бране, поднимаются на добыче алмазов. Шамахтон Урьюи отсылает нас к планете холодной и твёрдой, как…

— Слышите? — встрепенулся Нахель и включил радио. — По звуку — гломерида рядом, это за нами. Приём! Борт тарталёта с острова, на связи Нахель Пшолл. При-ём!

Ответа не последовало, гул нарастал до оглушающего. Дремота слетела с меня в один миг. За секунду до удара Бритц потянулся через салон и щёлкнул моим ремнём безопасности, расцепляя его. В борт что-то врезалось. Нас перевернуло, ударило ещё раз, уже сверху. Тарталёт залило водой.

Что-то большое и тяжёлое давило на днище, погружая тарталёт в море. Приборы погасли, я ничего не видела, только чувствовала, как вода поднимается выше и выше. Двери не поддавались. Я глотнула последнего воздуха, и мир утонул. По моему лицу прокатились чьи-то лапы… Меня отбросило к лобовому стеклу. Разбитому, но недостаточно, чтобы выбраться. Я рванула край стекла на себя. Кто-то рядом делал так же, наши руки вместе резались осколками. Удалось вдохнуть дважды при помощи диастимагии, но тарталёт уходил глубже, и там из-за давления воды я уже не могла дышать. Глаза заволокло мутным, бессознательным ощущением конца. Вдохнула третий раз. Последний. Меня выбросило через лобовое и потащило…

Я много лет проклинала карминский подарок: силу аквадроу. Но теперь если бы не она, я утонула бы в первые пару минут. Не понимая, куда меня волочит, на дно или на воздух, я болтала руками больше из принципа. Давление сжимало грудь. Но вода посветлела наконец, а перед глазами порхнули витражи. Почувствовала жёсткие лапы поперёк себя. А потом вдохнула ещё: мы были у самой поверхности. Бритц вытащил меня и отфыркался. Мы кашляли и осматривались, оба трясясь от холода в каком-то смоге.

— Можешь держаться на воде? — спросил Кайнорт недоверчиво.

— Да!

Он разжал лапы, но мои ноги свело, и меня снова засосало под воду.

— Аквадроу… — разочарованно шепнул Бритц, вылавливая меня под мышки, как мешок с песком.

Он распластал крылья, лёг на воду и уложил меня спиной себе на грудь. Душный смог — всё, что осталось от тарталёта. Дым и ошмётки днища. И колесо шасси болталось на волнах.

— А Нахель? Кай, где Нахель?

— Выкинуло через боковину. Я видел, его унесло сильным течением. Но он жук-плавунец.

— Кто нас потопил? Это ведь было нарочно?

— Нарочно. И я боюсь, Вер и дети в опасности… А до берега нам с тобой на крыльях… часов десять, — я чувствовала, как у него отчаянно крутятся шестерёнки, но всякий новый вариант разбивается о барьер. — И комм повредился на глубине. Мне нужна кровь, Эмбер.

— Ты ещё спрашиваешь…

— Я возьму много.

— Ты ещё спрашиваешь!

— Может быть, слишком много. И я не спрашиваю.

Я молча стучала зубами. Да. Будто у нас был выбор. Ладонь, которую накануне пожал Миаш, потеплела. Бритцу не нужно было оправдываться: мы с ним вечно сходились в приоритетах. Он выпустил жвала:

— На всякий случай прощай.

Из-за переохлаждения я не ощутила порезы над ключицами. Спустя минуту перестала чувствовать вонь смога, воду и себя. Плыла, будто на облаке, страшно хотелось спать. Я даже провалилась на секунду из моря в прихожую Кайнорта, где опять целовала медовый носик Юфи. Только бы он успел… Из последних сил подняла непослушную руку — теперь она весила тонну — и тронула жвала. Но рука плетью соскользнула в воду. Там его пальцы переплелись с моими.

— На всякий случай… — одними губами попрощалась я, и ветер унёс меня в небо.