Либелломания

Глава 17 Он стал храбрее

От солнца ослепли фасеты. От солёной воды в стыках хитиновых сегментов ломило всё тело. Кайнорт неаккуратно приземлился на камни и разжал онемевшие лапы. Десять часов он летел, ориентируясь по звёздам и магнитным полям, дважды сбивался с курса, думал, что уже не вынесет Эмбер, отяжелевшую от воды, и свалится в море. Дважды так и случалось. Но он ни разу не разжал когтей. Правда, Бритц уже не знал, живую ли несёт шчеру, такую тихую и холодную. С трудом превратившись, он, сырой насквозь, принялся искать пульс и дыхание.

Живая. Сине-зелёная от холода и потери крови, в обмороке, но живая. Не прошло и пяти минут, как небо заволокло, и хлестнул ливень. Кайнорт, спотыкаясь, перенёс Эмбер под опору швартовочного пирса. Свой комм он не реанимировал нарочно: как только в Эксиполе засекли бы сигнал Бритца, поняли бы, что он выбрался. Но через три часа после крушения он воспользовался едва подсохшим коммом Эмбер, чтобы на лету позвонить в полицию. Потом принял звонок от Нахеля. Слава богу, тот не утонул. Они условились дождаться друг друга на Шёлковом пирсе, и стрекоза успела быстрее жука-плавунца. Нахеля отнесло далеко от места крушения и долго крутило по разным течениям.

Стоя под пирсом, Кайнорт выслушал синтетические извинения. Верманд опять не ответил, впрочем, в свой выходной он игнорировал входящие от незнакомцев, чтобы не донимали пациенты. А коммы Миаша и Юфи были настроены принимать звонки только от своих. Но не от Эмбер. Это было то, что Бритц наметил исправить первым делом после всего.

Полиция обещала связаться, как только прибудет к нему домой. Но вскоре они с Эмбер столкнулись со стаей каких-то птиц и упали в воду. Пришлось долго ждать, пока просохнет комм. Перезвонить удалось только на берегу:

— Эксиполь, Златки, семь, три, — он назвал домашний адрес. — Я вам звонил уже…

— Да, вы просили проверить апартаменты. Дежурные прокатились туда, им никто не открыл.

— И что? И всё? И они просто ушли?

— Успокойтесь, минори, — с заученным безразличием попросил офицер. — Мы не имеем права вскрывать замки без санкции владельца, если нет серьёзных оснований. Следов взлома не обнаружено. Соседи видели, как ваш брат вчера примерно в то же время вывел детей на прогулку. Они, должно быть, и сегодня так поступили.

— Я хозяин квартиры, просто вскройте её! — Ему не хватало кислорода и безнадёжно промокшей сигареты одновременно, что, конечно, исключало одно другое.

— Минуточку. Тут указано, что вы состоите на учёте у психиатра. Вы не могли бы уточнить, в связи с че…

— В связи с убийством полицейского в состоянии аффекта, — со зловещим спокойствием признался Бритц. — Вы вскроете дверь или мне стать серийным убийцей?

— Не нужно угрожать. Я понимаю, вы обеспокоены. Скажите, вы сильно ударились головой при крушении? Теряли сознание?

— Нет. Нет.

— Хор-рошо. Поднесите камеру к сетчатке глаза и держите ровно. Мы идентифицируем вас.

Он сделал, как просили. Дьявол, в полиции решили, что у звонившего поехала крыша, потому что он так и не сказал чётко, кто и почему угрожает его семье. Даже потрудились навести справки о его прошлом. Но если бы он признался, офицер расхохотался бы и занёс номер в чёрный список после первого же звонка. Потому что ещё вчера Кайнорт бы сам не поверил. И потому что прекрасно знал, как это типично для жертвы крушения: впадать в беспричинное беспокойство и думать, что страшное случилось не с ним, а с кем-то из близких. Этому учили и в полиции.

— Что ж, минори Бритц. Мы пошлём ещё людей. Но это в последний раз.

— Когда? Сколько времени вам потребуется?

Вместо ответа его отключили. Тогда он позвонил в скорую шчеров. Теперь там закончилась профилактика, и ему ответил кто-то живой. Кайнорт рассказал, где они, что они.

— Шёлковый пирс? — оператор-шчер аппетитно хрустел. — Далеко. Всё зависит от того, есть ли у неё полис.

Бритц продиктовал номер, который сам же и оформил для Эмбер. Шчер громко проглотил ланч и икнул:

— Есть такой. Эмбер Лау… Ожидайте.

— Сколько жда…

И вот опять его просто сбросили. Бритц, мокрый до нитки, мотался под дождём по берегу и всматривался то в прибрежное шоссе, то в море. Каждую минуту возвращался к Эмбер, брал её за руку и считал пульс. Пытался привести в чувство. Сколько крови он успел забрать, прежде чем её холодная рука легла ему на жвала? Одновременно с этим он бесконечно набирал Верманда, послал десяток сообщений. Пока батарейки комма Эмбер не осталось на пару вызовов. Дневник погоды показывал, что в тот час, когда брат мог увести детей на прогулку, в их районе шёл дождь. Кайнорт хотел зарыдать, но выдавил только беспомощный стон. Наконец на ультрамариновой глади заблестела чёрная спина.

— Нахель! — Кайнорт замахал ему с берега, и жук подплыл к пирсу.

Нахель выбрался на камни. Потряс потёртыми надкрыльями и отколупал тину. Потом со стоном прополз под пирс, мучительно превращаясь в человека. На вид он потерял в дороге килограммов десять. Но Бритцу было всё равно, он вошёл в режим предотвращения апокалипсиса и вряд ли сознавал, что и сам выглядит как четвёртый всадник его.

— Нахель, я вызвал скорую, дождись их, мне нужно домой! Только не бросай её одну! Сопровождай до больницы и потом в отель! Будь с ней, пока я не выйду на связь!

Нахель только кивал в ответ, но не мог отлепить язык от нёба. Бритц уже начал оборачиваться стрекозой, но вспомнил, что Нахель тоже голоден. И со страшным блеском в глазах пригрозил:

— И не смей пить её крови! Или я тебя убью!

Нахель опять кивнул. Всё-таки Бритц настолько редко орал на кого-то, что сорвал голос уже на второй фразе. Это что-то да значило. Он поспешил успокоить друга:

— Я подкормился… там… присосался к какой-то рыбе.

Вылетев из-под пирса на набережную, Бритц вызвал орникоптер до Эксиполя. В отличие от воларбуса, такси доставляло от моря до города не за пять, а за четыре часа. Кайнорт доплатил за то, чтобы сократить время вдвое. Откинулся в кресле и уставился в потолок. На самом деле он знал, что торопиться бессмысленно: если что-то и случилось, то двенадцать, одиннадцать, ну десять часов назад. После его звонка с новостями о Зимаре. Если не раньше. На что рассчитывали убийцы? Что Кайнорт не получит ответов, высадившись у маяка, или что вообще не вернётся? Случай спас их от того и от другого. Чистый случай.

Но как Бритц мог так беспечно проколоться? Хотя почему же нет. Он прокололся, потому что был минори. А минори не убивали минори. Точка…

— Алло! — офицер перебил ход его мыслей. — Бригада вскрыла дверь.

— Ну!

— Там всё в порядке. Никого нет. Жертв или следов борьбы тоже нет.

— А сколько замков вскрывали?

— Они не уточнили, — смутились на том конце. — В отчёте указано: «Замок». А сколько их там у вас?

— Три! Мы всегда закрываемся на три. Если заперт только автоматический…

— Там правда ничего криминального, — офицер начал раздражаться. — Немного неубрано, но ведь это же дети. И на полу…

Связь пропала. Кайнорт уставился на комм.

— Что на полу⁈

Комм сдох. Неубрано? Это при Миаше-то? Уже у дома Бритц выпрыгнул из оптера на ходу. На стриженом газоне Чивойт ловил птичек. Кто его выпустил? Кайнорт ворвался на свой этаж. Дверь заперта. Он отпер… один замок.

— Верманд!

В холле было темно. И тихо.

Кайнорт разглядывал прихожую, не включая свет. Ему стало страшно. Очень. По коридору были разбросаны…

— Нет…

…камни.

— О… нет…

Он упал на четвереньки, трогая куски чего-то твёрдого, холодного с острыми краями. Нужно было включить свет. Чтобы понять, кто погиб. Бритц зажёг сателлюкс и пожирал взглядом камни. Боясь, что найдёт разные.

Рубины. Только рубины, кроваво-красные, они светились в луче сателлюкса. Чистые, как гранатовый сок. А внутри скомканы тёмные сгустки. Кусков было так много, что хватило бы на рубиновый атлант в полный рост. Кайнорт ползал между драгоценными осколками. Потом всё-таки зажёг больше света. За считанные минуты он проверил все: камни были одинаковые. В крупном булыжнике виднелся клетчатый обрывок. Лацкан пиджака. И юбилейный значок НИИ С. Т. Е. Р. И. К. А. Здесь был только брат. Облегчение подмешалось в боль.

Кайнорт сжал зубы и почти подавил крик. Вырвался только хриплый рык. Он взял один рубин, тот, что со значком. Зажатый в ладони, он краями ранил кожу, до этого изрезанную керамбитом. Бритц сжал сильнее. Кровь потекла, будто из сердцевины рубина, самого твёрдого после алмаза.

Хотелось распугать соседей припадком бешенства, но он ещё не закончил. Он затолкал истерику внутрь, как скомканную газету в старую туфлю. И по стене, цепляясь за банкетку и вешалку, Бритц поднял себя на ноги. Детей не убили. Не убили здесь. Нет, он получил передышку, только и всего. За распахнутой дверью детской, куда не заглянула полиция, в стене застрял тонкий осколок рубина. Как далеко он улетел. Врезался краешком и пригвоздил к стене клочок серо-бурой замши. Здесь стояла Юфи, когда… Рубин убил её мишку. Или котика. В самом углу, в стыке стены и пола, Бритц обнаружил брызги крови. Мало, но похоже, что её не пытались убрать. Это Юфи ранило рубином, которым убило мишку. Или котика.

На пороге её комнаты валялись фирменные раскраски Верманда с изображением спинного мозга в разрезе, рисунки Юфи и цветные карандаши. Бритц поднял один лист машинально. Юфи часто рисовала деревья, вернувшись с Алливеи. Только их и цветы и никогда — людей. На новом рисунке живые фигуры стояли на фоне мрачной башни вроде замка людоеда. «Одонат» — нацарапала Юфи (с двумя исправлениями рукой Миаша). Так дети представляли заново отстроенное родовое поместье. Рядом с одонатом был нарисован высокий эзер с маленькими, как у феи, стрекозиными крылышками, потому что большие не уместились бы на листе. И двое детей с ним, одна с улыбкой до ушей, второй с ровной полоской сжатых губ, как у отца. И косматая тварь на шести ногах с подписью «Собака». А сбоку, как будто подрисованная уже много после, стояла ещё одна взрослая фигура, поменьше первой. С тёмным каре и перечёркнутым царапинами лицом. Она тоже улыбалась.

С рисунком в руке Кайнорт облетел все комнаты в страхе найти ещё камни. Кучки поменьше, другие минералы. В страхе, да, но и в надежде, что Миаш и Юфи, может быть, спрятались в кладовках или на чердаке. Но нет. Ни камней, ни детей. В конце концов Бритц закружился и заплутал в собственной квартире. Он поплёлся в ванную. Там его стошнило морской водой. После умывания стало немного легче. Кайнорт прошёл в арматеку, взял электрокинжал и два глоустера, закинул в позвоночные вестулы последнюю пару хромосфеновых чипов, распечатал новый комм. И вернулся в холл.

Система учёта на двух открытых замках показывала, что в последний раз их отпирали четырнадцать часов назад. Он так и думал: здесь побывали через час после звонка на материк, когда он рассказал о Зимаре. Кайнорт почувствовал, как жжёт веки, потёр глаза и чихнул. Он даже не представлял, что в его состоянии это возможно, но аллергия взяла своё. К косяку прилипло два волоса, чёрный и рыжий.

На улице он вызвал орникоптер по адресу закадычных приятелей.

— Ну куда в сыром-то на сиденье-то? — взмолился водитель, взъерошенный третьей сменой шчер. — Ну… я же только с мойки, ну!

— Простите.

Кайнорт только теперь заметил, на кого похож. В грязном и сыром анораке, с пятнами бурой крови на воротнике. Крови Эмбер Лау. Он мигом сменил барахло на последнее, что нашлось в вестулах из сухого. Перед его глазами возник обрывок картона:

— На, а то теперь чистой жопой — на мокрое.

Бритц подложил картон и сел как надо. Влажная картонка — то, что нужно, когда подожгли хвост. Давно ли баланс Кайнорта превратился в хрупкий эквилибринт? Неужели его обезоружили? Но если так пойдёт дальше, ему не вернуть детей. У них нет ничего, кроме его спокойствия. Ничего сильнее и надёжнее. Они — где-то, где можно верить только в это.

— … вообще не против вежливых тараканов вроде тебя, — водитель умел гонять, как сапсан, и болтать, как языкастый чёрт. — Были бы вы все такие…

О нет, думал Кайнорт, не надо вам всех как я.

— … нормально бы жили, если бы к нам по-человечески, да? А то ночью работать не дают. А тогда когда, если не тогда?

Бритц был рад этой болтовне, он жаждал подумать о чём-нибудь, кроме смерти Верманда. Решил, если выживет, воспользуется самой постыдной своей политической связью и напишет Эйдену Эммерхейсу. Пусть надавит на сейм и отменит комендантский час. И море. Они откроют чёртово море для пауков.

— … потерпеть ещё месяц, а там уже войдём в империю. Сейм заставят пойти на уступки шчерам, уж ты не обессудь. Будем равны. Железный Аспид устроит совместное правительство, как везде. Так, мы на месте. Тебе снижать или крылатый?

— Да.

— Что да?

Бритц отсчитал четырёхзначную сумму ему в кассу.

— О! — опешил шчер, очевидно полагая, что ему вовсе не заплатят после всего, что наболтал по дороге. — Тебе это, удачи там!

Эзер коршуном упал перед небоскрёбом в центре партера. Ему навстречу вышла охрана. Муравьи, их вечно держали в качестве сторожевых псов.

— Специальный пропуск есть?

— Ешьте.

Бритц шагнул к муравьям и воткнул керамбиты им под язык. И взлетел, протащив за головы вверх. Муравьи прорешетили орникоптеры на стоянке из табельных ружей. Бритц стряхнул обоих с лезвий на уровне второго этажа. Он пролетел вдоль небоскрёба до самого шпиля. Минори не убивали минори. Ну так он их и не убил.

Дождь на пирсе перевыполнил месячную норму осадков и прицелился в годовую. Нахель лежал на песке под опорой Шёлкового пирса и боролся со свинцовыми веками. Он не спал почти двое суток, а последние десять часов провёл шныряя наперегонки с течениями и хищными рыбами. Он был мощный парень, но не какой-нибудь дикарь, а взлелеянный цивилизацией и её благами офицер. И считал все эти россказни о временах, когда водяные эзеры совершали кругосветные плавания, только чтобы открывать новые земли, типичными сказками про то, что перевелись нынче богатыри. Дождь только усугублял сонливость. Он опять потёр глаза и посмотрел на Эмбер. Ей-то хорошо, думал Нахель. Спит. Глаза метались под тонкими веками, какие кошмары её терзали? Хорошо, что сон, пусть тревожный, крепко её опутал. Действие того обезболивающего, которое вколол Бритц, уже кончилось, а к старым ранам добавились новые две.

Служба спасения добиралась уже больше часа, и Пшолл решил размяться, чтобы не заснуть. А ещё потому, что от Эмбер Лау пахло кровью. Из-за морской воды раны плохо затягивались, от одежды несло железом. Нахель оголодал до такой степени, что бросился бы даже на запах сырой котлеты. Но он знал, что Кайнорт взял у Эмбер много, почти слишком много, и, может быть, ещё децилитр, и будет уже не почти. Нахель хотел поворчать, куда же реформы, продавленные ассамблеей, прикатили тысячелетние приоритеты эзеров, на которых стояло их величие. Но вспомнил Бубонну. Если бы это она лежала, холодная и серая, он ударил бы любого, кто попытался бы слизнуть хоть капельку её крови. Хотя… Бубонну трудно было представить беззащитной.

На пирс сверху заехал скрипучий муниципальный орникоптер. Белый, с облупленным значком службы спасения шчеров. Не очень-то они торопились шевелиться. Нахель увидел двух санитаров и высунул нос из укрытия. Ливень падал такой стеной, что впору было превратиться в жука и плыть.

— Это вы звонили в скорую? — санитар перекрикивал дождь.

— Сюда!

— Она без сознания?

— Понятия не имею. Кажется, спит… но вам виднее.

Санитары посветили фонариком в глаза Эмбер. Уложили её на носилки, и те сами поднялись над песком. Нахель не спускал глаз с медиков.

— А зачем её привязывать? — удивился Нахель и за секунду до того, как носилки вылетели из-под пирса, сдёрнул с себя сырую толстовку и растянул над головой Эмбер. Он поторопился за санитарами.

— Таков порядок. Может впасть в беспокойство, когда очнётся, навредить себе.

— Так я присмотрю по дороге. Подкинете меня заодно до города.

— Не положено, — устало буркнул шчер. — Только пациент. Спасибо за звонок и всего доброго.

Ему швырнули его толстовку. Нахель рявкнул, сам себе поражаясь:

— Вы как хотите, а я поеду с ней!

Его протест игнорировали. Эмбер на носилках ловко погрузили в орникоптер. Пшолл ухватился за дверцу, но санитар вместо того, чтобы потянуть к себе, резко отпустил. Дверь ударила Нахеля в нос. Санитары ловко запрыгнули на подножки, но Пшолл успел схватить одного за шиворот. В сером ливне он увидел пар, который поднимался прямо из его кулака, сжимавшего комбез санитара на спине. Пар уже сбили тяжёлые капли, но голод обострил зрение Нахеля:

— Ты эзер, твою мать! Эзер из службы спасения шчеров! Что тут происхо…

Над его плечом просвистела пуля. Нахель не выпустил санитара, а прикрылся им и сунул ногу между дверями. Санитар выдал ему резкий хук и вывернулся. Второй выстрелил ещё раз, но не попал из-за того, как густо лил дождь. Из серебристой стены ливня ему в висок прилетел кулак Нахеля, и санитар повалился с подножки.

— Эмбер! — позвал Нахель. — Эмбер, очнись!

Он откинул обе дверцы, локтем сломал комариный нос первого санитара. И протиснулся в салон скорой помощи.

— Эмбер!

На него смотрел блестящий ствол. В упор, да так близко, что Нахелю пришлось скосить глаза. Он видел только дуло. Второй глоустер был направлен под нижнюю челюсть Эмбер Лау. Туда, где мозги делают фейерверк, и потом вкусно пахнет жареным. Глаза Эмбер были открыты. Она боялась и верила… верила, что он стал храбрее.

— Ты меня приятно поразил, Нахель, — низко прокаркала Альда Хокс. — О… чуть не перепутала.

Широким жестом она скрестила руки, меняя стволы местами. И выстрелила из обоих.

На Шёлковом пирсе вспыхнуло. И скоро берег опустел. Дождь заливал открытый рот и ноздри Нахеля, умывал глаза, пока жук лежал на камнях один, раскинув руки. Он какое-то время подёргался под градом капель и приступов агонии. А потом захлебнулся ливнем.