Либелломания

Глава 7 Кофе — это она

В доме, где я снимала квартирку под мастерскую, было три входа. Один для жильцов, второй для меня и моих клиентов шчеров, а третий — парадный. Несложно догадаться, для кого. Я сидела на окне и полировала каблуки. А по парадным ступеням, приподняв брезгливо юбки, поднималась маленькая женщина. На пороге она прижала сумочку к груди и коротко звякнула в видеофон. Было опять слишком поздно для визита насекомых, и домовладелица Рунанна, должно быть, записала себе на лбу напоминание устроить мне наутро выволочку. Я вздохнула и пошла открывать.

— Эмула, да? — женщина оглянулась и перешагнула порог осторожно, будто на нём лежала змея. — Мне вас рекомендовали. Вы делаете климатиссы?

— Да, это моё изобретение.

— Я хочу купить один кулон. Это быстро?

— Мигом. Давайте я потушу верхний свет.

— Вы очень любезны.

Она боялась быть замеченной в гетто. Сторонилась окна, но постоянно вытягивала шею, чтобы выглянуть на улицу. Конечно, эзеры тоже бывали бедны. Не так, как шчеры в нашем квартале, но многие не могли себе позволить дорогие побрякушки. Бывало, клиенты жаловались, что на пути ко мне их посмел остановить патруль, приняв издалека за пауков, которым теперь дозволили модно одеваться. Я собирала климатисс, синоптический кулон, а женщина с любопытством осматривала причудливые аппараты на полках. Мастерская занимала одну комнату, поэтому в ней было как в часовом магазине. Всё тикало, щёлкало, мигало и пахло моторным маслом. Неисправный крименган выстреливал холостыми в потолок. Люцерверы, имперские светильники-горностаи, охотились на бранианские сателлюксы. Они не знали, что война кончилась. Иногда будильник на столе издавал писк и наливал в пиалу то чай, то кофе. Это мой бот-барабашка его тестировал: забирался внутрь и включал. Пока что будильник перебарщивал с кипятком. Не видел края пиалки, и чай выливался на стол, а со стола в высокотехнологичный полиметаллический гидроприёмник. В оцинкованное ведро. Я уж, грешным делом, думала продавать ведро в комплекте с будильником.

— Готово.

Я покачала перед клиенткой кулоном с сумерками внутри. Это была небольшая, размером с монетку, прозрачная бабочка из толстого стекла. Женщина выбрала с пыльно-розовой поляризацией, под сумочку. Внутри климатисса жило небо. Этим вечером ясное, сизое, с крапинками первых звёзд.

— А как посмотреть погоду на завтра?

— Проведите пальцем по краю, — показала я. — Только легонько и коротко, а то на неделю вперёд покажет.

Откликаясь на прикосновение, небо внутри посветлело, подкрашенные розовым облака закружились в кулоне, потемнели до малинового, и в стекло изнутри забили капельки. В глубине сверкнуло.

— В туман климатисс клубится, как живая сахарная вата, — мне стало жаль, что на другой день не ожидалось тумана, чтобы показать. — С вас пятьдесят зерпий.

— Благодарю. Да, и вот ещё… — женщина уже развернулась к двери, но передумала, опять прошла к столу и выложила на него пакет. — Я вижу, вы имеете представление о конфиденциальности. Тут… знакомая моя одна… просила при случае заняться её приборчиком. Что-то барахлит. Деньги я оставлю наперёд.

— Несрочный ремонт мелкой техники тридцать зерпий, — предупредила я, косясь на продолговатый пакет.

— Я дам вам пятьдесят, сдачи не надо.

Пакет забеспокоил меня сильнее. Но делать нечего, я выпроводила клиентку и вернулась к столу. Если в пакете оружие, мне следовало взять сто зерпий сверху.

— Мультик? — позвала я бота-барабашку. — Проверь, что там.

Мультик — карминская блесклявка с вживлённым чипом искина — выбрался из будильника и заполз в пакет. Он проникал в любые приборы, словно сопливая электромедуза. Через минуту пакет зажужжал, дёрнулся и задымился. Барабашка торопливо покинул место преступления и забрался обратно в будильник.

А из пакета выкатился обычный фаллоимитатор. Я устала за эту рабочую неделю. Слишком устала.

— Мультик, ты за главного! Мне надо проветриться.

Настроение потребовало брусничного пальто из кашемира. До комендантского часа оставалось ещё немного времени. Ночью Эксиполь нравился мне больше. Фонарей в нашем гетто не полагалось, поэтому не было видно табличек с предписаниями, куда нельзя и куда следует ходить паукам, разграничительных линий для пешеходов разных рас. Я цокала сапфирами по изогнутому кверху бульвару, но в темноте дорога казалась прямой. Шчеры и небогатые эзеры поселились в новых кварталах, широкими арками поднимавшихся над городским партером. Это стало возможным, когда при помощи своих гравинад насекомые возвели эти гигантские полукольца. Там мы жили вниз головой, но никто внутри этого, конечно, не замечал. Разве что под ногами было небо, а вверху — аллеи, парки, деловые центры. Там, на земле, обитал средний класс. Зато на внешней стороне жилых арок росли узкие лесочки из ламбаньяна с переливчатой кроной и вспышная люминока, сверкающая трава, по которой было так здорово гулять на закате. Были в Эксиполе и парящие элитные кварталы-острова для летающих эзеров. Туда попадали на крыльях либо на орникоптерах, но предпочитали всё-таки своим первым способом, чтобы покрасоваться и чтобы ни в коем случае внизу не подумали, что ты летишь в гости.

— Стоять, — гавкнул патрульный. — Ты пересекла двойную сплошную между расовыми маршрутами. Это у тебя что? Сними перчатки.

Я подчинилась. Инспектор прищурился, достал приборчик для проверки заряда моего кольца, а его напарник почесал кобуру:

— Куда направилась?

— Гулять.

— Смотри у меня, чтоб без токенов под шлагбаумы не лезла.

— Хорошо, инспектор, — кивнула я. — Не буду.

— Разрешение на работу.

— Вот, пожалуйста.

Они вдвоём разглядывали карточку, просвечивали её и гнули, надеясь, что разрешение просрочено или подделано.

— Что в сумке?

— Токены, чтобы не лезть под шлагбаумы.

— Шутница. Выверни карманы.

— У меня нет карманов, инспектор. Я могу идти?

Они протянули мне одноразовые стаканчики:

— На, подогрей нам кофе и свободна.

Я протянула палец. Инспектор охнул и выронил стакан. Пластик треснул от резкого расширения: кофе превратился в кусок чёрного льда.

— Ты охренела, ты что наделала?

— Не справилась с диастимагией, — я пожала плечами, будто это было обычным делом. — Могу попробовать на втором стакане, но может выйти наоборот.

— Вали отсюда, — патрульный швырнул мне карточку.

Они проводили меня взглядом до конца арки. Патруль побаивался магов. Суидам был запрещён въезд в города, бумерангов не трогали по понятным причинам, а об аквадроу ходили слухи, что мы можем вскипятить чужую кровь. Слухи эти распространяли сами шчеры. Конечно, кровь я вскипятить не могла, но разве стала бы отрицать? На пути в партер Эксиполя я дважды бросала пропускные токены в щели шлагбаумов. Моей целью был живописный сквер, освещённый воздушными корнями фарамангровых грабов. Мне приглянулась кофейня. К скверу вёл пышно засаженный галогенуевым кустарником бульвар и ажурный кованый мостик. У его начала стоял вендинговый автомат для продажи супертокенов. Фишек, которые позволяли паукам пройти в лучшие зоны города. Стоимость супертокенов должна была отбивать шчерам желание совать нос в обитель насекомых. Автоматы не принимали арахмы, чтобы уж наверняка отогнать заезжих из отшельфа. Щель проглотила сто зерпий и выкинула один золотой токен.

На другом конце моста ждал сюрприз. Шлагбаум и ещё один приёмник супертокенов. Я вздохнула и порылась в сумке. Автомат забрал ещё сто зерпий — последние свободные деньги в этом месяце, который только начался… Крякнул, что произошла техническая неполадка, и предложил попробовать ещё. Но зерпии не вернул.

— Ну, ты, недобитая слот-машина, — зашипела я, хлопнула по экрану, и дежурный сателлюкс ринулся навстречу из-под моста, чтобы прогнать нарушителя.

Тогда я постояла. Подумала… И пролезла под шлагбаумом. В сквере не было ни патруля, ни надоедливых сателлюксов. Обеспеченные эзеры не допускали лишней полицейской швали болтаться у себя перед носом. Вокруг кофейни росли галогенуи, лантерник, а позади виднелся славный дворик с верандой. Поколебавшись, я натянула вуаль пониже и направилась к парадному входу. Старую табличку «С рабами нельзя!» заменили на послевоенную «Шчеров не обслуживаем». Изнутри доносилась живая музыка. Что ж. Сегодня клиентка дала мне на двадцать зерпий больше, так что их решено было прокутить. Заставить тараканов обслуживать паучиху, а в конце вечера выпустить хелицеры и посмотреть на лицо управляющего. Пока я фантазировала, навстречу вышел швейцар.

— Добрый вечер, госпожа минори, позвольте принять у вас пальто?

— Что будет угодно госпоже минори? — подоспел официант.

— Ботулатте на чёрной вдове, пожалуйста.

— Изысканный выбор, что-нибудь ещё?

Что-нибудь ещё стоило сколько-нибудь ещё, поэтому я наклонила голову и, обворожительно улыбаясь, покачала головой:

— Сперва подождём, выживу ли я после ботулатте.

Они оба делано хохотнули, а я прошла в зал и положила шляпку на стол. В свете янтарных бра никто не замечал седые волоски у меня в кудрях. Смущённый эзер подал крошечную пиалу с чёрной лужицей кофе, покрытой паутинным облачком с капельками жжёного сахара. И, поклонившись до самой столешницы, попятился восвояси. Я пригубила собственный яд. Теоретически это было невозможно, но сердце пропустило удар и кольнуло под ребро. Они перепутали яд? Я провела тыльной стороной ладони по влажному лбу и сидела, прислушиваясь к собственному дыханию. Музыка затихала и усиливалась в такт моему пульсу, мимо летали официанты в чёрно-белом. Пригубила ещё. Приятное онемение на кончике языка и больше ничего. Только взгляд почему-то бегал по кофейне, пока не остановился на столиках в другом конце зала. Это было такое чувство… Словно ты увидел что-то мельком, но не понял, что именно. А мозг уже успел встревожиться. Так бывает, когда читаешь книгу, а на краю поля зрения по стене ползёт таракан. Ты вздрагиваешь прежде, чем сообразишь, почему. Так и ко мне сначала приполз ужас. И настойчиво крутилась в голове реклама «Рю Мизл». Их обувь нельзя было просто взять и купить. Ни за какие деньги мира. Фирма рассылала именные приглашения в коробке с белой парой. Счастливчик мог принять подарок и просто носить белые… кеды, например. Почему я сказала «кеды»? Ведь я их даже не носила. Так вот, а самым блеском был визит в «Рю Мизл» в белой паре, лишь обладателю которой позволяли купить чёрную классику. А ещё можно было обменять нетронутую белую на хорошую скидку, поэтому те, кто оставлял обе пары, считались полубогами транжирства и роскоши.

К чему я всё это…

Удар мизинцем об угол. Голым мизинцем с размаху. Острая, щемящая боль между пальцами от пореза бумагой. Вот чем была эта встреча. В конце зала под столиком виднелись чёрный «Рю Мизл» на левой и белый на правой ноге. Я боялась поднять взгляд выше, как смертельно больные боятся взглянуть в анализ крови. Ладно. Я вспотела от кончиков пальцев до краешка верхней губы. Это был он. Не смотрел на меня, должно быть, не заметил ещё.

Главное, не шевелиться.

Строчил что-то в комм, отставив чашку, сиял официантке, опять строчил… Никогда не видела, чтобы он так жизнерадостно улыбался. Думала, не умел. А ведь на Кармине я не выпускала его из виду. Похудел, черты стали жёстче, ямочки глубже. На отпущенных по-граждански волнах, прямо на макушке, качнулся завиток. В другой вселенной, не имеющей ничего общего с реальностью, я нашла бы это… не знаю. Милым? На контрасте с тем, кого я оставила в казематах, он казался слишком нормальным. По крайней мере, издалека. Стараясь не совершать резких движений, я потянулась к шляпке, чтобы удрать и больше не появляться в городском партере. В Эксиполе жили сто миллионов эзеров, а на Урьюи почти миллиард, как же так могло случиться, что мы выбрали одну и ту же кофейню в одну и ту же пятницу? Это было ужасно и смешно одновременно.

— Прекрасная минори, комплимент от гостя за пятым столиком, — промурлыкал управляющий и поставил рядом с моим ботулатте крошечную тарелочку с пирожным. — Ромовый бисквит с пралине из сладко-солёной карамели.

И удалился. Я уставилась на тарелочку. Всё-таки это было ужасно гораздо сильнее, чем смешно. Глазурь из белого шоколада на тарталетке в форме сердца. И крапинка гранатового зёрнышка в центре. Моя жизнь таяла, как пар над ботулатте. Переборов себя, я вскинула глаза и приготовилась дать отпор белоснежному взгляду… но Кайнорт любезничал с управляющим и сверкал ему тридцатью тремя. Тем временем его пирожное с карамельным пралине приговорило меня к смерти в лучшем наряде на славном заднем дворике кофейни, из которой будет доноситься живая сарабанда.

Злость выместила страх. В конце концов, бояться было глупо. Я ведь готовилась к этому шесть с половиной лет. Я, может быть, нарочно перед сном читала криминальные сводки, чтобы memini mori. А на смену злости пришла горечь. На внутренней стороне отложного воротника брусничного пальто (на самом деле любого из моих пальто) пряталась капсула с быстродействующим ядом. В этот раз он постарается, чтобы долго и больно. А я не позволю. Под столом, на ощупь, я набрала и отправила сообщение. Он никогда не смотрит на комм вовремя. Он увидит, когда всё уже будет кончено.

Я только на секунду опустила взгляд, а он уже исчез. Полчаса я сидела и смотрела на дно пустой пиалы.

— Счёт, пожалуйста, — попросила наконец, нетвёрдо вставая на каблуки.

— Он уже оплачен, минори.

«Кем?» — чуть не сглупила я, но стадия торга была уже пройдена.

Ноги так дрожали, что захотелось снять туфли и идти босиком. Или бежать. К своему удивлению, я оказалась сильнее. Зал расплывался, музыка пульсировала, но я прошла мимо столиков и ни разу не сбилась.

Кайнорт ждал в гардеробной, придерживая брусничное пальто. Жаль стало Мультика в мастерской. Жаль Злайю… Я подошла и позволила накинуть на себя пальто. Нырнула в рукава и вспомнила, как телят на бойне загоняют в узкий коридор, чтобы там оглушить и перерезать горло. Кайнорт задержал тёплые руки на моих плечах, на секунду сжал добычу бережно. И встал ближе, вдыхая запах моих волос. А я — кофе, цитруса и… он добавил амбры в мою честь.

— Ты прожила хорошую жизнь, — первое этим дымчатым баритоном за столько лет.

Швейцар распахнул дверь, и я замешкалась, уверенная, что мне не позволят выйти первой. Но Бритц легонько подтолкнул меня в спину. Секунда форы, когда ещё можно было побороться за жизнь, обернувшись вдовой и дав дёру, пропала задаром. Стрекоза быстрее паука.

На улице похолодало. Кольцо с диаблокатором легко соскользнуло с замёрзшего пальца. Но мост и речной канал были слишком далеко. Тогда я поискала взглядом источник воды поближе: фонтан, лужа, хоть что-нибудь. Ничего. Кайнорт взял меня под руку. Щёлкнул сигаретой и выдохнул дым в небо. Выдохнул с облегчением победителя, который покончил с семейством Лау. Я спросила:

— На задний двор?

— У нас одинаковый вкус на обувь, на кофе и на смерть.

За кофейней пахло пряной росой и цветами вспышной люминоки. Рука эзера на моём плече жгла сквозь кашемир. Мы шли в ногу и смотрелись, должно быть, цивилизованной, восхитительной парой сумасшедших. Позади кофейни стоял питьевой фонтанчик.

Вода в нём была перекрыта.

Я сделала вид, что поправляю воротник на ветру, и зацепила капсулу зубами. Язык уже пощипывало, когда Бритц рывком развернул меня к себе и, схватив за горло, тряхнул вниз. Капсула скатилась с языка и шлёпнулась в траву.

— Нет, Эмбер, быстро не будет!

— Ну и отлично! — прорычала я и удивилась не своему, звериному голосу.

Туфли полетели в люминоку, пальто взорвалось клочьями — чёрное тело раздулось на три метра одновременно с превращением Бритца. Я отступила под защиту корней фарамангра, а стрекоза раздраконила воздух крыльями. Какой же был стыд с этим ядом! Я почувствовала себя слабой дурой.

' Тринадцать секунд, и ты сдалась', — звенел насмешливый голос на карминском льду.

Тринадцать секунд, и я уже кусала капсулу. Кайнорт Бритц действовал на меня как парализующий газ, и я цепенела. Но теперь он захотел поиграть с едой. Вытряхнув капсулу, он будто пропустил сквозь меня разряд дефибриллятора, и я очнулась. Злая, дикая, азартная. Мы сцепились в хитиновый клубок, смяли клумбу и раскатились по колючим кустам. Бритц расцарапал мне лапы, а я порвала ему крыло. Кувыркнувшись в кустах, я бросилась к мосту в конце сквера, но хвост подсёк мне лапы. Мы схватились опять. Он делал всё, чтобы не пустить меня к воде. И больше не совершал ошибок, убирая крылья, если падал на спину. Мы валялись по мостовой, взлетали и падали. Разметали столики на летней веранде. Придя в себя от шока, я нашла наконец воду. Бокалы с коктейлями разбились о голову стрекозы, обожгли фасеточные глазищи. Какой-то прохожий ахнул, где-то взвизгнули. Патрульный сателлюкс пережевала мясорубка крыльев. Второй раздавила я. Надежды на полицию догорели в кустах.

Я вспомнила про хелицеры. Но только укусив Бритца, я поняла, как серьёзно он настроен. Я цапнула его за лапу. Он отшвырнул меня, взлетел на крышу веранды и моментально отгрыз раненую ногу сам. Откусил её жвалами прежде, чем яд проник в тело. Это было так жутко, так быстро и ловко, будто он давно готовился, а может, даже репетировал.

— Пс-с-сих-х-х, — прошипела я.

Отбросив идею добраться к каналу, я прижалась вдовьим брюхом к мостовой. Пока Бритц облетал сквер, чтобы напасть по новой, я пыталась почувствовать водопровод или стоки. Найти, где они ближе к поверхности. Шарила восемью лапами. И послала кипяток из прорыва прямо в эзера, лишь только он зашёл в охотничье пике.

На траву свалился человек. Кипяток остыл в полёте, но обжёг его всё равно. Мокрый, грязный, с воспалёнными глазами и кожей, он поднялся в искрах люминоки и достал керамбит. После прорыва трубы я тоже не смогла удержать имаго. И выглядела не лучше. Я устала до невозможности, лёгкие горели, рвались на вдохе. Но оружия у меня не было. Собрав последние силы, я захлестнула Бритца из той же трубы, но её уже где-то перекрыли, и водяного смерча не вышло. Только водяная пощёчина. Он поднялся снова. С голыми руками против Кайнорта шансы мои устремились туда, куда отправляется игрек на графике функции y=1/x. Я подскажу. Эффективнее было только задушить саму себя ему назло. Я уклонилась от его броска, но подсечка отправила меня в канаву. На моё счастье там была лужа. Я закрутила её грязную воду. Пыталась заморозить, но керамбит разбивал едва схваченный лёд. Дважды лезвие было возле моего горла. Но он тоже устал, он только что отгрыз лапу наживую, и я всё же улучила момент. Цепляясь за воздушные корни фарамангра, словно за волосы древесной феи, я выкарабкалась из канавы и босиком побежала к мосту. Cзади вибрировал воздух. Я бросилась ещё скорее. В голые пятки впивались камешки. В конце аллеи Кайнорт нагнал меня и, сцапав чёрными лапами, швырнул в траву. В небо полетела искристая пыльца люминоки. Я не могла пошевелиться от ветра, который поднимали крылья стрекозы. Бритц обращался в человека: обожжённые фасеты — в белые радужки, а жвалы — в ликующий оскал с кровью на дёснах.

— Иди ко мне, Эмбер, — он уселся на меня, дыша хрипло и тяжело. — Я сделаю из тебя прикроватный коврик…

Левой рукой он прижал меня за горло к земле. Правой подтащил мою сброшенную туфлю. Направил сапфировую шпильку мне в глаз и от души размахнулся:

— … лягу на него и умру.

Шпилька полетела в лицо. Я не успела зажмуриться. Сверкнуло, вспыхнуло.

В сквер спланировал орникоптер.

— Кай! — позвали его. — Можно тебя на минуточку?

Он поднялся с травы и посмотрел на туфлю в своей руке. Коснулся вестулы на шее, меняя костюм на чистый, и откинул занавесь воздушных корней.

— Вы испортили мне вечер.

— У нас дело государственной важности, — сказали из орникоптера.

— А у меня дело всей жизни.

Он шёл к орникоптеру с туфлей и задумчиво щёлкал сапфировой шпилькой, то убирая её в подошву, то выбрасывая, словно выкидной нож. Вдалеке, на другом конце ажурного моста, чёрная тень сломала шлагбаум и метнулась прочь.

— Садись, — поторопили его. — У нас с собой отличный кофе.

— Кофе — это она, — поправил Кайнорт.

На его комме светилось сообщение:

«ты красивый, когда убиваешь»

Мир сиял белым, и сквозь эту вспышку проступал пульс. Свет рассеивался, и я поняла, что это мои ноги шлёпают по дороге. Я бежала из сквера без оглядки. Бежала, бежала… Сначала на восьми, потом на двух. И остановилась только на скате арки моего квартала. Там привалилась к какому-то забору, поднесла руки к лицу и долго пыталась понять, на месте ли мои глаза. Ужас, ужас, какой я пережила у-ж-а-с.

Но шок отступал, и к полуночи я добралась в гетто. Рыжий свет и угольные тучи виднелись издалека. Это был огонь. Я опять побежала. В моём проулке суетились спасатели, пожарные ворочали технику для тушения. Мастерская горела! Парадный вход раскурочил жар, вывеска скукожилась в огне, шторы плавились вместе с рамами. Чёрное нутро мастерской изрыгало пепел, плевалось копотью.

— Отойти всем, балка надломилась! — гаркнул пожарный.

Жар опалил мне ресницы, и пухлые руки домовладелицы Рунанны сцапали меня за плечи, оттаскивая с угольных руин:

— Ничего там не осталось, только пятки обожжёшь!

— Вы видели, вы видели, как всё началось?

— А то! Крутились опять тараканы у парадного, а потом как рванёт! Другие квартиры уцелели, но я тебе больше не сдам ни одной. Возвращайся в отшельф.

Зла. Я была зла и опустошена и плакала среди закопчённых, как я, зевак. Сосед выводил с подземной стоянки тропоцикл от пожара подальше. Он увидел меня и принёс оцинкованное ведро. Моё ведро с чаем из будильника.

— Вот, только и спасли.

На дне светилась блесклявка. Мультик спрятался в ведре, когда начался пожар. Я опустила руку в чай и достала барабашку.

— Спасибо, Ивай. — Я сжимала Мультика и пыталась придумать, что же мне теперь делать. — Слушай, Ивай, можешь ты меня выручить?

— Ну как же нет-то, конечно выручу. Ты же мне всю технику перебрала-починила.

— Отвези меня в Златопрядный. У меня, правда, немного с собой денег. Но на топливо туда-сюда хватит.

— Ой, далеко… — Ивай сходил к жене и отпросился. — Ладно, поехали.

Я переоделась в вестулу с тёплым комбинезоном, застегнула Мультика в кармане и приготовилась к пяти часам верхом на тропоцикле, который сама же недавно и чинила. Чёрт. Я молилась, чтобы мы просто доехали.