Либелломания

Глава 13 Беги. Замри. Умри

— Откройте мне баночку.

Тёплые пальцы аккуратно убрали мне волосы с лица, и я проснулась. Сквозь мои кудри заглядывала девочка. От неё пахло тёплой булкой и немножко мёдом. Она убедилась, что я уже не сплю, и повторила:

— Откройте мне баночку. Комнатный медиа-ликвор не работает, когда папа дома, а он занят, а дядя Верманд ещё не приехал.

Как с таким голоском живут на свете? На вид ей было лет шесть. Светло-серые глаза и волнистые, до пояса, локоны цвета русого перламутра. Кто-то похожий на странного мишку в руке. И как, эзер сказал, её звали? Или нет, он… кажется, ничего о ней не говорил. «Джин Крайт» оставил в моей голове только имя Миаша, пряный дым сигареты и чёрно-леопардовый дуэт. Девочка протягивала мне банку с весёлым паучком и надписью: «Эритрошка». Я села на постели и щёлкнула язычком банки. Девочка зажала странного мишку под мышкой и кинула в дырку соломинку. Из банки ей на платье брызнули капельки крови, и она стала похожа на маленького вампира.

— Ой.

Мы улыбнулись вместе, она смущённо, я невольно.

— Как тебя зовут? Я Эмбер.

— Юфьелле Бритц, — девочка исполнила книксен и накапала на пол. — А вы какую кровь пьёте на завтрак? Я принесу вам тоже баночку.

— Я шчера, ты только не пугайся.

Мне показалась на удивление знакомой эта красивая малышка. Она ничуть не боялась незнакомой взрослой шчеры дома.

— Неправда, у вас глаза как у минори.

— Смотри-ка.

Я выделила паутину из подключичных желёз и показала Юфьелле. Малышка отставила баночку на прикроватный столик, моментально закапав и его тоже. Она посмотрела на паутину и зачем-то крепко прижала игрушку к груди.

— Ой… Простите…

— Юфи!

В комнату заглянул Миаш, посмотрел на разбрызганную кровь и надулся.

— Юфи, тебя папа зовёт.

— Я нечаянно… Я починю. Я только хотела, чтобы кофеварка делала и какао тоже.

— Папа сказал, её уже не починишь. Он на террасе. У вас сегодня до-бемоль мажор.

Девочка скривилась и дунула через соломинку в банку. Её губы стали вишнёвыми от крови.

— А я уже хроматические гаммы учу, — она вежливо перешла на октавиар и подбирала слова с забавным акцентом. — Хуже них только вши из деепричастий. А папа тоже ненавидит сольфеджио.

И горы. Я вспомнила. Сольфеджио и горы. Миаш вынул белый платочек, присел и стал вытирать кровь с пола. Он буркнул:

— Все ненавидят. Но мы должны поступить в гимназию. Иди, Юфи, а то нас не возьмут в один класс. Я-то уже доминантсептаккорды учу.

— Зато я двумями руками играю! — пискнула Юфи уже из коридора.

— Двумя, — серьёзно и очень тихо поправил Миаш. — Это она нечаянно, она только в прошлый четверг, после обеда, говорить стала.

Его вниманием завладела кровь на прикроватном столике. Миаш посмотрел на первый платок, изрядно испачканный красным, и стал вынимать из кармашка мелочи и складывать на пол. Вчерашний червяк, листья ламбаньяна, карамелька. И Мультик, который улизнул под кровать, улучив момент. Потом настала очередь другого кармашка, и я рассмеялась. Лицо Миаша посветлело: он выудил второй белый платок и принялся вытирать столик. Сосредоточенно и ловко, как маленький, но хорошо воспитанный шпион. В нём было много от Кайнорта, так дотошно заметавшего следы накануне.

В арсенале моих вестул нашёлся мягкий брючный костюм. Я шла босиком на звуки гипнотического эублефона, тембры которого ни с чем не спутать, но коридоры были устроены так, что музыка разносилась по всей квартире. Апартаменты занимали весь верхний этаж целиком, сквозняки тепло лизали мне ноги. Здесь не помешали бы указатели. Кайнорт сидел на террасе за инструментом спиной к выходу, что удивительно для убийцы, особенно когда дома ночует другая убийца. У него на коленях устроилась Юфи, и отец брал её пальчики и водил ими по клавишам эублефона. Это был тонкий, изогнутый по краям тачборд в виде хвоста змеи или ящерицы, его продолговатые сенсоры откликались на прикосновение, движения вверх-вниз, вправо и влево. Древние пианино, многократно усложнённые, теперь стали эублефонами с колоссальной библиотекой звуков и вариациями движений от вибрирующего покалывания до мучительного скольжения в глиссандо. У Юфи выходила неровная и простая мелодия, но звучание пробирало до гусиной кожи. Я замерла прямо за порогом, наблюдая одним глазком из тени коридора. Юфи закончила упражнение. Они говорили тихо, но мой слух мог соперничать с молекулярным нюхом Бритца.

— Пап, ну всё уже?

— У тебя ладошки вспотели. Иди переоденься к завтраку.

— Там очень красивая… Эрбр…

— Эмбер.

— Она твоя ши?

— Моя жи.

— А покажи, как играют выпускники?

Юфи примерно сложила руки на платье, а Кайнорт пробежал пальцами по сенсорам. Инструмент передал столько сложных граней, будто испугался, что его хотят продать, и вложил в перелив аккордов всю гармонию, на какую был способен. Это длилось только секунды три. Но я так воображать не умела, как он играл.

— Примерно так. Только лучше.

Юфи соскочила с его колен. Она пронеслась мимо, и я не удержалась. Коснулась перламутровых кудряшек. Девочка ойкнула, превратилась в пушистую пчелу и зажужжала прочь. Бритц не оборачивался. Я переступила порог и замерла опять. Косяк врезался мне в затылок.

— Ты знаешь, я протрезвела и хорошо подумала.

— Да, я тоже протрезвел. Абсолютно с тобой согласен. Дверь за собой захлопни. Да, я там распорядился насчёт чая из этих… лиловых позабудок. Пойдёшь мимо кухни — возьми на дорогу. А я позабуду про ту кофейню в сквере, правда, очень вероятно, что меня туда и так больше не пустят.

— Что? Я про туфли. Им нечего делать на Острове-с-Приветом. Мне нужны… не знаю, кеды?

— Неприличная сумма у тебя на счету, уходи, пожалуйста, — с нажимом попросил он.

Бритц, казалось, мог часами выравнивать партитуры на пюпитре спиной ко мне.

— Я не буду взваливать на себя чувство признательности Зверобою только затем, чтобы ему стало легче. И ты всерьёз думаешь, что токамак с углями — адекватная плата за сокрытие убийства?

— Вещь стоит ровно столько, сколько некто готов за неё отдать, ни больше ни меньше. Фламморигама — залог моей карьеры. Она чуть не стоила мне жизни.

— Ну а мне она ничего не стоила, — с раздражением возразила я. — Сгонять на остров, чтобы обеспечить себе будущее? Это самые лёгкие деньги, которые мне только доставались, и я хочу их заработать.

— Ты пользуешься тем, что мне больно ворочать языком и шеей сегодня? Мы с тобой на острове — это провал.

— Это удача. Два антагониста, не переживающих, если другого покрошат аборигены, отличные напарники. У нас нет слабостей командного духа. В случае чего им не на что будет надавить.

Он повернулся во вращающемся кресле. Если существовали гипотетические лампы антисвета, при включении которых комната погружалась бы во тьму, то их экспериментальный прототип глядел мне в лицо.

— Ты что, читала мои методички? — и после паузы добавил: — Тебе нужно подобрать оружие.

— Но… ты же планировал задавать вопросы.

— Неудобные вопросы. И ты с приветом похлеще, чем остров.

Кайнорт повёл меня одному ему известными коридорами. Остановившись в закутке среди одинаковых на вид дверей, он пискнул ключом и распахнул одну.

— Угощайся.

Я с опаской шагнула внутрь. В прохладной и светлой комнате была арматека. Оружейный храм, а не склад. Слева направо на стеллажах, всевозможных консолях, штативах и специальных подставках располагались пушки: от миниатюрной, которая умещалась в ладонь, до драконоборческой. Ступая босыми ногами вдоль стеллажей и застеклённых панелей, как в музее, я наконец встала у стены, где скрестились лезвия трёх кинжалов.

— Я бы хотела армалюкс.

— Эмбер, если бы у меня был армалюкс, неужели я кормил бы пескумбрий своими пальцами? — проворчал Бритц. — Он на дне карминской реки.

— Тогда вот этот, — я не разбиралась и просто выбрала не самый большой, но самый дерзкий на вид.

— Попробуй. Это новый глоустер. Офицерская реновация.

Я думала, эзер скажет, что такая пушка не по мне, или хмыкнет и вручит детскую пукалку, но он просто снял глоустер с подставки. Я взяла оружие. Тяжёлое, как топор. Перехватив в две руки, приставила его к голове Бритца и услышала высоковольтный свист в контроллере импульса. Оружие пришло в готовность.

— Чувствуешь себя лучше? — Кайнорт не отвёл ствола от виска и, в общем-то, не удивился.

— Да, мне лучше.

— При выстреле в упор болл сожжёт тебе кисть из-за преждевременного разрыва оболочки от удара о мою височную кость и выплеска плазмы, — одним пальцем зацепив ствол, он завёл его себе под нижнюю челюсть. — Лучше метить под язык. Мозги взлетят, вкусно запахнет жареным.

— А как ты себя чувствуешь?

— Нормально. У тебя кишка… м-м, изящна. Ты же хорошая девочка, каноническая незамарайка, которой нужно одобрение мамы и папы, чтобы начать как надо, и магия случая, чтобы закончить правильно.

— Ты козёл.

Незамарайка. Он выдумал оскорбление на октавиаре лично для меня. Дверь распахнулась настежь:

— А я кричу-кричу, а мне никто не отзы… вается, — закончил Нахель, округлил глаза и вскинул глоустер попроще моего. — Едрить твою, Бритц!

Кайнорт отреагировал рефлекторно, даже не меняясь в лице. Толкнул меня в сторону. И сию же секунду над моим ухом прогудел заряд Нахеля, разбил стеллаж, а мой болл взорвался под потолком. Сверху, как фейерверк, посыпались ошмётки бетона, тлен и пепел.

— Да, Эмбер. У нас нет слабостей командного духа.

Бритц вернул реновационный офицерский глоустер на место и сунул в мою одеревеневшую ладонь стержень, похожий на ручку. Или на сигарету, да, на такую, как у него.

— Это тучканчик. Кнопка на торце выпускает клубок электродыма. Хватает на пятерых.

— Выбрал то, чем она не сможет нас убить? — проворчал Нахель, запихивая ствол в кобуру.

— Умоляю. Коль скоро Эмбер Лау взбредёт в голову, она посомневается, потом ещё посомневается, а потом зарежет тебя точилкой для карандашей. Мы летим разговаривать. Оружие не должно выглядеть как оружие.

— Я тогда «кротовой пыли» у тебя отсыплю, моя закончилась.

Кайнорт выключил свет и приказал следовать за ним.

— Так ты за нас теперь? — недоверчиво уточнил Нахель.

— Нет. Я за деньги.

На Кармине он бросил меня на стёклах, стоило Берграю рявкнуть: «Пшёл отсюда, Нахель». Да, я ещё злилась.

Коридор привёл в чайную. Не хватало одного стула, и Миаш моментально встал с пиалой в руке, уступая место взрослым. «Эти мелочи, мелочи, мелочи…» — вспомнилось мне. Их так не отточишь с гувернёром. Они не могли быть только лишь результатом хорошего воспитания. Юфи вела себя как счастливый непосредственный ребёнок, а предупредительная вежливость, сдержанность Миаша шли явно от природы. Как у отца, который пропускал даму вперёд даже на казни. Впрочем, нетрудно было предположить, что у детей разные матери. Я кивнула Юфи и пригласила её к себе на ручки. Она не возражала. Кайнорт тоже. Он только подвинул ко мне свой ботулатте и посмотрел настолько выразительно, что я поняла без слов. Выпустила хелицеры и, под взглядом округлённых детских глаз, накапала яду в кофе. Под столом вертелся косматый зверь, стучал рогами, и дети по очереди тайком совали ему мясо из сэндвичей. Нахель подзывал его на кс-кс-кс. Я оторвалась от пиалы с лиловым чаем:

— Это же не ко…

— Только попробуй, — процедил Бритц, пихая меня коленом под столом. — И я расскажу ему про вчерашних пескумбрий.

— А когда папа достроит одонат, мы заведём пасучью собаку! — пощекотала меня кудряшками Юфи, оборачиваясь.

— Какую?

— Ну, пасучью.

— Пастушью, — поправил Миаш с максимальной серьёзностью.

Мы отправлялись немедленно. В холле Кайнорт вручил мне обувную коробку с логотипом «Рю Мизл». Я открыла. Пара чёрных. Бритц сорвал этикетку:

— Сядут по ноге.

А уже на выходе мы столкнулись с эзером, которого я охарактеризовала бы как добрую, но не слишком точную копию Кайнорта. Скульптурный этюд, которому забыли взволновать волосы и ткнуть в щёки.

— Госпожа Лау, я полагаю? — кивнул он. — Верманд Бритц, доктор медицины, психиатр. Насмотрелся ваших трупов в пси-блоках. У вас чрезвычайно яркий внутренний мир. Будете живы некоторое время, кабинет посттравматической реабилитации к вашим услугам.

Я трясла его руку и не находилась, что на это ответить. Миаш тоже протянул мне тёплую ладошку и исполнил на удивление крепкое рукопожатие. Юфи чмокнула отца, после поймала мой взгляд. Я присела поцеловать её в носик. Нежная бусинка пахла тёплым мёдом, а Юфи клюнула меня в подбородок. Бранианская некошка и Верманд остались с детьми.

К вечеру Нахель рассчитывал доставить нас на Остров-с-Приветом.

Никакой общественный транспорт до Острова-с-Приветом не летал, не плавал. На гломериде, по словам Нахеля, нельзя было надеяться добраться даже до творожистых туманов. Нечто… или некто сбивал и топил машины эзеров. И он арендовал маленький шчерский тарталёт, который умел приводняться и лавировать в узких заливах. Мы летели над зеркальным ультрамарином. Мне и токамаку отвели всё заднее сиденье, откуда я пять часов наблюдала море, два затылка, слушала рок вперемешку с ноктюрнами и солдатские байки. В полдень Кайнорт приглушил музыку. Нахель основательно подготовился и проводил ликбез:

— Значит, что я выяснил про остров. С приветом он был всегда, сколько его помнят. Пытались там на заре ядерной энергетики проводить испытания — покатились аномальные цунами, подводные извержения. А лет… пятьсот назад шчеры стали высылать туда политзаключённых, вроде как в колонию-поселение. Остров был дикий и чудаковатый, но люди как-то прижились, возвращаться не захотели. Среди политических были опальные учёные. Интеллигенты основали общину, но по сути это научная база. Иногда они пускают чужих… надёжных с виду, как Жуайнифер или диастимаги. Власти следят только, чтобы они там не делали оружия массового поражения. Но им это и незачем. Они не нападают первыми. Только защищаются.

— Что-то отводит даже удары с орбиты, — припомнила я. — Это похоже на рецептор боли. Остров даёт сдачи, если в него колют, или бьют, или пугают, и спит дальше.

— Полезных ископаемых там всё равно нет, так что и пауки, и мы просто оставили его в покое.

— А пепел фламморигамы?

— Типичное священное животное, — хмыкнул Нахель. — Община приписывает чудодейственные свойства всему, от её огня до фекалий. Я тут порылся, пепел изучали на добровольцах, ни светиться, ни летать они не стали, силы не прибавилось. Ума тоже. Раны, болезни он никакие не лечит, так что Аббенезер Кут просчитался.

— Но ведь островитяне и сами учёные.

— Одичали. Немудрено в такой дыре. Да, а ещё сто лет назад туда начали спихивать больных мутикулой. Как там… мутикулярный чуврит. От него умирают в долгих корчах, и остров решили использовать как резервацию. Для доживающих. Не знаю, как это понравилось одичавшим академикам из общины.

Прививки от мутикулы начали делать лет тридцать назад. Я понятия не имела, как выглядит болезнь, а эзеры ею вообще не болели. Нахель запустил морские карты. На экранах развернулись изображения острова со спутника. Флажок «Община» горел на прыщике мыса с краю пруда, объятого кольцом полуострова, который выпирал в большое озеро и примыкал ко внутреннему краю второго скалистого полуострова, окружённого кольцом лиманов, и только перемычкой касавшегося внешнего, резного и разлапистого берегового кольца, за которым чернело море.

— Дорога на остров тоже с приветом. Внешние берега обрывистые, изрезаны заливчиками, везде извилистые щели… скалы какие-то витые. Вон, одни кружева! А пологие бухты заболочены илом. И туман по краям всё равно что творог.

— Я же не зря отдал тебе штурвал, — сказал Бритц. — Йо-Йо сказали, что на севере поспокойнее волны, широкая гавань, и есть маяк.

— Зачем островитянам маяк, если они не любят гостей? — спросила я.

— Это хороший вопрос, Эмбер. Может, сами выходят в море. Может, временами туман окутывает остров целиком, и маяк нужен как ориентир. Не знаю. Но эти двое вернулись живыми. Община настроена к пришельцам без пиетета, но и не враждебна. Не открыто враждебна. Правда, Жуайнифер и Абб испортили нам репутацию окончательно. Поэтому проверьте хромосфен и вот, возьмите эфы.

Не оборачиваясь, он протянул мне тонкую золотую пластинку, изогнутую наподобие улитки. Бритц за три часа не удостоил меня взглядом, так что мой полёт проходил в полном комфорте. Пластинка была меньше ладони. Я увидела, как Нахель лепит её за ухо, и повторила за ним.

— Это телекоординаторы, — объяснил Кайнорт. — Эфы помогают быстро и слаженно реагировать на опасность. Предупреждают ступор у новичков и другие ошибки. У меня мажорная эфа, я отдаю приказы. Ваши приборы реагируют на четыре мысленные команды. «Замри», «Беги», «Ложись» и «Стреляй». Конечно, этого мало, есть продвинутые эфы, но для сложных нужна тренировка.

— А «Беги» подразделяется на «Вправо» и «Влево»?

— В экстренной ситуации тот, кого нужно скоординировать, с высокой долей вероятности перепутает право и лево. Это лишняя информация для обработки, а ты должна не думать, а делать. Так что просто «Беги». Сама сообразишь куда. Предпочтительнее от пуль и от меня, чем навстречу. Просто наверняка опасность сконцентрируется вокруг меня. Так что тут тебе повезло. Просто сделаешь, что обычно.

— Как это происходит? — я представила, как эзер подчиняет моё тело своей воле, словно марионетку. — Я услышу голос в своей голове? Или отключусь и стану куклой?

— Не бойся, такие чудеса им не под силу. А голос или картинка — в зависимости от ведущей сенсорной системы. Формируется образ действия. Но ты поймёшь, что это оно. Если будут выполнены два условия.

— Какие?

Не успел этот вопрос сорваться с губ, как в потоке моих мыслей мелькнул плавник идеи. Такой разумной и своевременной, что мне вдруг показалось, если я не прилягу, то произойдёт что-то ужасное. И неуверенно, медленно растянулась на сиденье.

— Хватит! — страшнее всего было оттого, что это действие подчинилось мне, моему решению. — Я… я поняла.

Кайнорт обернулся, наблюдая, как я неловко поднимаюсь.

— Это не насилие, ты можешь не слушаться. Команда не имеет приоритета над твоей волей. Просто первая мысль, в критической ситуации она будет маяком. Её эффект достигается за счёт желания выжить и доверия к решениям босса.

— Неправда. Я тебе не доверяю.

— Это точная наука, Эмбер. Хочешь ещё полежать?

Я промолчала и стала наблюдать. Бритц натянул перчатки. Я видела такие на Кармине. Обычная с виду тонкая коричневая кожа, глубокие раструбы. И стёклышки на кончиках пальцев. Они управляли ловчей плазмосетью, которая до выброса выглядела как моток спутанных нитей и умещалась на запястье. Обычный браслет, фенечка из мулине. Потом потряс чем-то в плоской коробчонке. Открыл, достал чёрное кольцо с микроскопическим рубином и надел на перчатку. В коробчонке остались несколько металлических шариков, какие крутятся в подшипниках. Во мне боролись желание не попасть в ситуацию, когда пришлось бы использовать оружие, и любопытство, что же это за штука и каков её эффект.

Пальцы Нахеля на правой руке унизывали перстни. Вместе они смотрелись как самый дорогой в мире кастет. А ещё он припрятал мешочек «кротовой пыли», хотя ею было довольно рискованно пользоваться, и я надеялась, что до этого не дойдёт. Нахель повёл тарталёт на снижение, и мы окунулись в туман. Чёрная земля впереди и острия скал будто парили на комках сладкой ваты или взбитых сливок. Ближе к берегу туман и впрямь напоминал зернистый творог, а море внизу встретилось с водой другой плотности и солёности, образовав резкую границу синего и мутно-серого. На вершине самой высокой скалы блестел огонёк маяка. Мне показалось, ещё минуту назад его там не было. Нахель пустил тарталёт по приборам, но непрерывно корректировал курс. Мимо в сливках проносились обрывистые берега, иглистые гребни и хребты. Так продолжалось долго, но через час туман рассеялся, и мы зашли в гавань. Тарталёт вырулил к берегу и замолк. На мокрой гальке было пусто и тихо. Нахель снял очки и аккуратно, двумя пальцами, сложил их в замшевый платочек и убрал в карман на случай мордобоя. Кайнорт первым выскочил на берег, чтобы осмотреться, а Нахель обернулся ко мне:

— Я помню, как бросил тебя у разбитого эквилибринта. Мне очень стыдно. Я полетел за Кайнортом, но он не успел.

— Угу. Ты стал храбрее с тех пор?

— Кажется, да.

Нахель взял токамак, и мы пошли, оскальзываясь на гальке. В полукруглой бухте качались пришвартованные моторные лодки, целые и дырявые, а на ровных склонах скал впереди сверкали стёкла окон. Их было немного, может, пара десятков. На пустой равнине свистел ветер. За галечным пляжем росла серая трава: короткий жёсткий ёршик, как махровое полотенце. Я непрерывно ощупывала свои мысли и наконец предложила:

— Допустим, я могу не слушаться. Тогда почему бы тебе не приказать мне выстрелить? В тебя.

— Так ты же выстрелишь.

— Так у меня же кишка изящная.

— Оправдаешь внешним влиянием и выстрелишь. — Бритц озадаченно поглядел себе под ноги. — Что-то тут как-то… качает вроде.

Признаться, мне тоже так казалось. Поначалу я думала, что с дороги кружилась голова. Нахель взобрался на бугорок и подпрыгнул. Почва под ним плавно ушла вниз, а рядом вздулся другой бугор. Тот соединился с третьим, а нас подбросило. Нахелю понравилось, и он подпрыгнул выше. Травянистая волна докатилась до самых скал.

— Водяной матрас, — усмехнулся Кайнорт. — Здесь под слой травы забирается море, вода смешивается с землёй, илом, и получается болото. Эмбер, ты можешь управлять болотом?

— Нет.

— Я знал одного аквадроу, он мог.

— Слишком густая жижа, потолок для моих сил. Вот, выходит только потрясти. Могу укачать противника, чтобы его стошнило.

— Это и я умею, — вздохнул Бритц. — Причём ничуть себя не утруждая.

Мы пошли по взволнованному болотному матрасу. Там, где сквозь трещины на поверхность брызгала затхлая жижа, лезли какие-то жирные щупальца. Они были толстые, чёрные. И мерзкие. Лизали нам кеды и убирались восвояси. Бритц вдруг остановился, преграждая мне путь. Никто не заметил когда, но маяк погас.

— Это не окна! — воскликнул Нахель.

Огоньки, которые мы издали приняли за отблески стёкол жилых домов, катились вниз по склонам. Это были пауки. Десять, двадцать шчеров, смазанные какой-то лёгкой зеркальной бронёй. Я подчинилась первой мысли и замерла. Бритц открыл коробочку. Металлические шарики разлетелись по долине и пропали.

— Что-то они не похожи на делегацию с хлебом и солью.

Через секунду в метре от нас из-под земли прыснула жижа. Что-то впилось в траву. Возле Нахеля в бугре торчал острый веер. Пули раскрывались в полёте: с такими было удобно метиться на шатком болотном матрасе. Засвистели новые. Они завибрировали в воздухе, сначала мелко-мелко, потом сильнее. Да так, что мы втроём не удержались на ногах. Нахель взлетел, но воздух рассекли новые вееры. Их вихри уронили жука на спину, царапнули жёсткое крыло. Нахель благоразумно обернулся человеком и поднял руки. Нас настоятельно предупреждали. Волны покатились от скалы к нам, но самой разумной мыслью всё ещё было оставаться на месте. Кайнорт не прятал пустые руки, Нахель шевелил пальцами в перстнях, а я выполняла два условия: просто хотела жить и доверяла боссу. Пауки обернулись людьми и пошли походкой моряков, привычных к качке. Они были в стёганых кожаных жилетах и ботинках на толстенной подошве. Впереди шёл мужчина с кособоким горбом на спине. Подойдя ближе, он посыпал чем-то траву впереди, и в ложбине между буграми разлилась плазменная лужа, которая отделила нас от них.

— Мотыльки прилетели на свет, я погасил фонарь, — доложил шчер в комм и обратился к нам. — Вам мало одной фламморигамы, пришли ещё за одной?

— Нет. Мы хотим вернуть зверя, — я подала голос первой на правах диастимага. — Ассамблея минори сожалеет о случившемся. Мы можем поговорить с главой общины?

— Нет. В прошлый раз мы оказали неосмотрительное гостеприимство одному таракану, магнум приказал не пускать вас дальше болота.

— Я аквадроу, а не таракан. И ведь это были не мы. А ваша фламморигама жива, я хорошо о ней заботилась.

— Те двое, что выкрали зверя, вскоре были найдены убитыми, — объяснил Кайнорт. — Это кидает подозрение на остров. Эзеры не тронули никого из общины, а убийства аннулируют закон о неприкосновенности резервации. Одна из жертв — лидмейстер эзер-сейма. Вам повезло, что прислали только нас, а не ордер на арест.

Мне стало не по себе: разглядывая остальных шчеров, я замечала опухоли на шеях, оттягивающие жилеты горбы, столб уродливой голени. Симптомы мутикулярного чуврита, как с картинки из энциклопедии. Если это и были сосланные доживать, они вовсе не походили на умирающих в корчах. Паук широко улыбнулся:

— Пусть присылают. Остров рад гостям в погонах, в море ещё много места для штабелей из потопленных гломерид. Отдайте мне фламморигаму и можете быть свободны. Мы не будем препятствовать, раз уж вы сами вернули украденное.

— Я боюсь, этот бестолковый спор затянется, потому что на вас графен, а на нас хромосфен. Мы не хотим препираться, но готовы настаивать на разговоре с магнумом, пока вам не надоест. Вы хотите выслужиться, я тоже.

— Вас трое с пустыми руками, — напомнил шчер. — Мы закатаем вас в болото быстрее, чем настанет прилив. Давай зверя.

Горбатый шчер протянул руку к Нахелю. Тот убрал токамак за спину. Тогда паук пересёк тлеющую лужу и попытался достать переноску. Из кастета Нахеля прыснули осколки. Камни в перстнях растрескались и полетели в лицо шчеру. На его щеке блеснули занозы и потекла кровь.

— Царапаешься как баба, — процедил шчер и выстрелил веером в упор. Сизый дымок хромосфена отреагировал быстрее пуль. Веера взлетели разом отовсюду, но все отскочили и посыпались на траву. Мой хромосфен отбил три или четыре пули. Когда дымок рассеялся, я снова почувствовала себя голой перед крименганами шчеров. Этот хромосфен был гражданский, он пропитывал одежду невидимым слоем. Кайнорт наблюдал за суетой и не двигался. Битва броней могла продолжаться долго. Шчеры разлили новые лужи огня перед собой, и Бритц предостерёг горбатого:

— Посмотри на своё плечо. И может быть, мы не начнём стрелять.

Шчер попытался стряхнуть красную точку с жилетки. Луч из рубина в кольце эзера пометил шестерых.

— Оружие заряжено с той минуты, как мы высадились. Пули наведены. Первые шесть только ранят. Вертитесь сколько угодно, они достанут вас в радиусе трёх километров.

Те, кто обнаружил на себе метки, принялись искать источники выстрелов по буграм. Из-за спин остальных взлетели раскалённые кольца диаметром чуть шире головы. Нахель сообразил мигом: вытащил карманный электрохлыст и сбил два огненных обруча, но ещё четыре метнулись к нам и попытались нанизаться на шеи. «Ложись», — раздалось в голове моим собственным голосом. Я упала на бугор. Один обруч врезался в траву рядом, зашипел и пропал в сырой земле. Нахель обронил токамак, но тут же накрыл его собой. Его хлыст отцепился от рукояти и, почуяв свободу, хлестнул шчера, который собрался запустить ещё два обруча. «Беги», — мелькнула новая идея, отличная и своевременная, и я понеслась к берегу. Впереди на гальку высыпали ещё пятеро шчеров. Они перекрыли мне путь к тарталёту. Начинался прилив. Позади них бились волны, и я взметнула воду на подъёме. Волна обогнула пятерых и ударила в меня. Я упала, мир утонул в соли и песке.

— На каждого аквадроу, который гуляет с тараканами, найдётся ещё один, верный шчерам, — издевался паук с кривым опухшим глазом, пока меня рвало водой на гальку.

Он был старше и опытней. Отразил ещё волну, кипяток окатил мне спину, только хромосфен и уберёг. Я выцарапала тучканчик и зажала в ладони. Шчер взял меня за шкирку и поднял с колен. Я подумала… сама подумала, что пора стрелять, и щёлкнула кнопкой. Чёрное облако окутало шчера, и когда в ответ он закрутил водяной смерч, его закоротило непрерывными разрядами. Внутри бился аквадроу, заложник своей силы. Пока его трясло, я опять рванула к тарталёту. Но меня нагнал жгучий обруч и, пожужжав над головой, схватил за шею. Хромосфен не давал ему задушить, но двое с берега потащили меня назад, на болотный матрас. Я выпустила ещё два облака и уронила тучканчик. На смену тем, кто бился в тучках, подбежали другие и потащили снова. Бросили в лужу плазмы. Хромосфен трещал от такой температуры, но держался. Я видела, как несколько шчеров упали и катались, обхватывали себя руками. Они так и не нашли источник выстрелов, и металлические шарики пробили им плечи.

— Другие шесть наведены в лоб, — предупредил Бритц горбатого паука.

— Только посмей. Нимб над девчонкой.

Горбатый стоя зажимал простреленную ключицу. Нити плазмосети с запястья эзера уже закутали в сеть четверых и прижали их к земле. Но свободных и здоровых пауков вокруг осталось ещё десять. А лужа подо мной ширилась. Я стояла на коленях в огне. Нимб опять завис надо мной, готовый впиться в горло при малейшем движении. А хромосфен трещал громче и уже вряд ли мог справиться и с лужей, и с удавкой.

— Вы дураки? — удивился Бритц. — Она шчера. Жареная вкуснее пахнет.

Он воспользовался секундой, пока шчеры переглядывались, и метнулся ко мне. Послышался свист веерных пуль, удары, лязг, визг. Пауки к этому времени разлили столько луж, что вокруг всё горело, да так, что я зажмурилась. Схватка то приближалась, то отдалялась. А я не могла выбраться из лужи. Нимб метил в глаза и ловил макушку, чтобы пролезть на шею. Хромосфен гудел и растрещался на всё болото. Нахель вдалеке сцепился хлыстом с тремя шчерами, Бритца сбивали вибрацией вееров. Я почувствовала жар плазмы и вскрикнула. Было горячо. Страшно. Ещё секунда, и хромосфен лоп…

— Забирай.

Что? Что забирать? Кто это сказал?

Меня выбило из лужи. Кто-то сцапал за волосы. Горбатый шчер встряхнул меня, ударил в лицо, чтобы убедиться в отказе хромосфена, и вернул нимб к моей макушке. Другой шчер держал наш токамак.

«Замри»

— Вы получили фламморигаму. Я отозвал пули, — в ладонь Кайнорту, словно мушки, вернулись шарики. — Отпусти шчеру.

— Это романтично, конечно. Но она убила нашего аквадроу, и мы заберём её в качестве компенсации.

Шчер обернулся пауком-охотником, схватил меня в педипальпы и пустился бежать. Я видела, как Бритц поймал сетью нимб, который вился надо мной, и сеть мгновенно порвалась. Они с Нахелем обернулись и полетели вдогонку, но шчеры отстреливались, и веера рассекали воздух. Эзеры взлетали и сразу падали и не могли быстро подняться на взволнованном болоте. Меня уносили на скалы. Выше, выше. Дважды я обращалась вдовой и выворачивалась из педипальп, но меня подхватывали другие. Впереди маячила расщелина. Слишком узкая для крыльев. Стрекоза и жук не поспевали… Я укусила паука. И покатилась в расщелину.

В темноте я почувствовала жжение. Показалось, что ранена горячим кинжалом, но начала содрогаться от боли в животе. Мышцы сводило сильнее, я не могла разогнуться. Над щелью мелькнули крылья Нахеля. Эзеры, конечно, догоняли свой токамак. Я каталась в судорогах сама по себе. Я кричала, и скала эхом множила крик. Меня выворачивало в пыль раз за разом. Руки… лапы… вдруг сцапали меня и потащили наружу. Всасывать воздух стало почти невозможно, пальцы свело на чужих плечах.

— Кай… я укусила…

— Эмбер, ты ранена?

— Укус-с-сила бумеранга… — только и смогла прохрипеть, и меня опять стошнило, на этот раз кровью. Вдохнуть сама уже не смогла. Воздух в меня вбивали силой.