Либелломания

Глава 12 Леди будет мясо

На другой день после разговора с Джио я отправилась в Эксиполь. Злайя показала, как обращаться с токамаком, как кормить зверя и не обжечься. Я решила сама продать фламморигаму Бритцу. Через посредника или анонимно. Если уж ради неё он полез в трубу, то на выручку от сделки я смогла бы устроиться в городе заново. Легче всего было взять деньги у Джио, вроде как за молчание. Но он бы просто разорил бюджет отшельфа. Разумеется, Кайнорт мог просто выследить меня и отнять токамак. Поэтому лично встречаться с ним я не собиралась. Но и не опасалась уже, что он будет искать меня нарочно. Нет. Больше не будет. Для начала токамак следовало где-то спрятать, и лучшим местом была моя бедная мастерская. Потому что в ней стоял несгораемый шкаф. Деньги я тем злополучным вечером спрятать поленилась, положила их на шкаф… поэтому деньги сгорели, а шкаф нет.

Мне удалось проскочить в подъезд мимо домовладелицы. Дверь опечатали пожарные, но Мультик вскрыл замок. Я нырнула под оградительные ленты и вдохнула гарь, вонь оплавленного пластика, смрад потрескавшейся резины. Стёкол не было, но эти запахи не могли выветриться ни за неделю, ни, может быть, даже за год. На чёрном столе растеклась грязно-розовая лужа: фаллоимитатор той дамы, которая оплатила ремонт и, увы, уже не чаяла получить прибор назад. Я поставила токамак на пол, открыла по инструкции. Веточки на дне зашевелились, наружу высунулся обугленный носик. Фламморигама оголодала, огонь еле теплился.

— Потерпи, сейчас я тебя покормлю.

Я закинула в токамак хворост молокабы. Сжечь зверь тут уже ничего не мог, так что я не боялась и приготовила лёгкую воду. С ней фламморигама лучше усваивала непривычный корм. В прихожей скрипнула дверь, кто-то вошёл. Я спохватилась и захлопнула токамак. Вода осталась на полу. В комнату вошёл бравый долгоногий эзер в полицейской форме:

— Отдел превентификации преступлений, оставайтесь на месте!

Я подняла руки:

— Офицер, в чём дело? Это моя мастерская.

— Обезличенный арестный ордер. Руки за голову!

— Что происходит? — я подчинилась, но не могла поверить, что это правда со мной. — Превентификация?

— Наши искины вычислили, что с вероятностью пятьдесят пять процентов здесь в ближайшее время случится насильственная смерть эзера. Вы арестованы до выяснения обстоятельств.

— Это же абсурд, пятьдесят пять процентов, а я тут при чём? Может, это меня убьют с вероятностью сорок пять.

— Мы выясним это в течение четырнадцати рабочих дней, — дежурно бормотал эзер, продолжая лазать по моим карманам. — Увы, счёт не в вашу пользу, леди. И если бы речь шла о смерти шчера, я бы должен был отреагировать при вероятности гибели от девяноста процентов и выше.

— По… подождите… Бред какой-то…

Мультик, испугавшись обыска, перебрался из моего кармана в рукав и щекотал, отчего я подозрительно дёргалась. А ещё кусала губы и соображала, что же делать теперь с токамаком и голодной фламморигамой внутри, пока буду в отделении. Две недели!

— Вы проникли за оградительную ленту, — продолжал офицер. — Я должен провести обыск.

— Но тут же всё сгорело.

— Что в этом сейфе?

— Да ерунда какая-то. Не помню.

В несгораемом шкафу, наречённом сейфом, лежал нейтрокль. Точно такой же, каким я пыталась убить Бритца в каюте его гломериды. Тогда. Я собрала этот по заказу одного гангстера, который так и не вернулся, а теперь надеялась, что офицер примет его за… да хоть за игрушку. Он забрал у меня ключ и достал нейтрокль из шкафа. Покрутил задумчиво:

— Это что?

— Фейерверк.

— А почему в сейфе?

— Ну… чтобы детки не заиграли. Техника безопасности.

Эзер упаковал нейтрокль в пакет и со словами «Разберёмся потом» сунул за пазуху.

— А это что за чемодан? — кивнул на токамак.

И, не дожидаясь ответа, грохнул его на стол и резко откинул крышку. Ему в лицо дохнуло жаром, облизало погоны огнём. Фламморигама внутри ела веточки молокабы.

— Твою мать! — воскликнул офицер и щедро окатил костёр из банки с лёгкой водой.

В ту же секунду я отскочила к стене, а из токамака в эзера так пыхнуло, что его отбросило на пол. Голова, плечи и грудь затлели, как солома, а следом — от удара или жара — в его внутреннем кармане лопнул нейтрокль. Офицер затрясся, вены на руках и обожжённом лице надулись, почернели и лопнули. Оттуда завился чёрный дымок. Он валил из рукавов, из ботинок, тлели волосы… Порошок распространялся по телу, по всем артериям и капиллярам. Через минуту офицер скукожился, но продолжал трястись. Это была жуть из тех, что прибавляют седых волос. Я никогда раньше не видела, даже не предполагала, как на самом деле действует нейтрокль. Закусив кулаки, чтобы не закричать, я по стенке пробралась в прихожую и свернулась у двери. Труп. В моей комнате дёргался труп, который, по всей вероятности, уже не мог инкарнировать. В этом и был смысл нейтрокля. Какое чудовищное стечение несчастных случаев! Разумеется, офицера будут искать. Разумеется, в квартале, где он патрулировал этим вечером. И как только узнают, что на пожарище сорвали печать, сразу найдут. И… конец. Надо было избавиться от трупа. Трупа. Бр-р-р-р-р. Шуршание в комнате не прекращалось: эзер был мёртв и дёргался от множественных взрывов внутри тела. Я заткнула уши, чтобы выйти из оцепенения и начать соображать. Вот была бы специальная анонимная служба, которая просто приезжала бы и помогала спрятать труп. Не задавала бы лишних вопросов и брала бы не дорого, потому что не имела бы ни принципов, ни совести. Идея пришла моментально. Писать сообщение было некогда, и я позвонила. Всё равно руки так дрожали, что цифры набрать я ещё могла, а текст — точно нет. На том конце не ответили с первого раза. Я набрала ещё. Сигнал был принят, но там молчали. Я поняла, что меня слушают, и выпалила:

— Кай, мне нужна твоя помощь.

Он всё ещё молчал. Но не отключался, может, ожидая подробностей, и я понизила голос до шёпота:

— Мне надо спрятать труп.

— Твой труп? — спросил он спокойно.

— Нет. То есть мой. То есть он у меня в мастерской. Тут недоразу…

Он отключился. Это звучало как «нет». Но комм начал мигать: сигнал пеленговали. Пока мы с Бритцем говорили (если это можно было так назвать), тело в комнате перестало шуршать. Я подумала, что выдержу наедине с тихим трупом. Но не смогла и спустя минут пятнадцать выбралась из квартиры. Во дворе дома было выколи глаз. Шли минуты, но в квартале висела тишина. С чего я взяла, что он вообще приедет? Что приедет сам, а не вызовет полицию? Опять запаниковала и не просчитала риски. Тогда я решила пойти вдоль шоссе, чтобы уж если приедет полиция, то я бы не светилась на месте преступления, а могла убежать. Сняла туфли и несла в руке, чтобы не цокать на весь квартал.

Неровный скудный свет поступал только из городского партера. Я успела заметить орникоптер, который сорвался с проводов и нырнул во мглу гетто. Водитель поздно увидел меня, заскрежетал по дороге, высек искры в развороте. И остановился точно нос к моему носу. Я подняла руку к лицу и наткнулась на погашенные фары. В кромешной тьме хлопнула дверца, и в моё ухо спросили:

— Где твой труп?

— У меня дома, — я назвала точный адрес. — Я там… просто не могу оставаться.

— Садись в оптер.

— Только не в полицию. Я его не убивала.

— Оно само. Садись в оптер.

Я послушалась, нащупала дверцу и забралась в салон. Кайнорт сел рядом, даже не взглянув на меня, испуганно обнявшую леопардовые туфли. Через минуту мы были на месте, и Бритц аккуратно ступал по горелым половицам. Белым кедом по плавленым ящикам, чёрным по треснувшим экранам. Я босиком семенила следом. Изуродованный эзер лежал посреди комнаты. Мне стало плохо. О-о-очень плохо. Хорошо, что звуков в подъезде не слышалось, у соседей не горел свет. Никто ничего не видел.

— Он же не инкарнирует? — шепнула я.

Кайнорт пожал плечами:

— А это что было?

— Нейтрокль.

— А, нейтрокль — это такая забавная безделушка, которую хранят под подушкой? — поддел он, внимательно шаря по трупу. — После такого — вряд ли.

— Это не я. Он…

— Ноги или плечи?

— В смысле?

— За ноги или за плечи возьмёшь комиссара Вибрисса?

Глядя, как меня передёргивает, он переступил труп и сам взялся за плечи. Мы вынесли офицера, причём я пятилась с туфлями под мышкой, глядя куда угодно, кроме как на тело. Выйдя во двор, Бритц остановился и тряхнул горелой головой трупа из стороны в сторону, чтобы разглядеть свои кеды под ней:

— Ну вот. Теперь у меня один чёрный и один грязный.

Комиссар Вибрисс оказался тяжёл даже для двоих. Мы устроили передышку рядом с орникоптером, и я вернулась в квартиру, чтобы забрать токамак.

— А это что, косметичка? — буркнул Кайнорт.

— Почти. Кай, а если всё-таки инкарнирует? Ведь получается, мы его сейчас убьём. Может… я подумала, может, всё-таки не надо? Оставим его здесь, и будь что будет.

— За хранение нейтрокля будешь сидеть лет тридцать, а если докажут нападение на офицера, даже не представляю, я не умею до стольких считать.

Мы опять взялись за труп.

— Он не сделал ничего плохого, если так рассудить. Просто выполнял свою работу, — задыхаясь от тяжести, бормотала я. — Знаешь, он из отдела… превентификации. Впервые о таком слышу. Сказал, что здесь с высокой вероятностью могут убить эзера.

— Какой полезный отдел. Не то что синоптики.

— Это смешно, но стыдно.

— Эмбер. Мне тяжело, — выдохнул Бритц, намекая, что центр тяжести трупа находится ближе к нему. — Иди.

Мы свалили полицейского в багажник. Кайнорт пристально посмотрел на растрёпанную меня:

— У меня нет больше той власти и прежних связей, чтобы вытаскивать тебя из тюрьмы. А убийство полицейского — это казнь. В прошлый раз ты была не в восторге, помнишь? Садись. Поехали.

Мы взлетели. Я не спрашивала куда, далеко ли, каков план. Съёжилась и смотрела на отражение в полированном стекле. Там виднелись кресла светлой кожи и огоньки приборной панели. И рука Бритца на штурвале: с хвостами татуировок, которые выглядывали из-под закатанного рукава. Раньше их не было. И воспалённых царапин на месте браслетов не было тоже. На его профиль не хватило сил взглянуть, опасалась встретиться взглядом. Но в Ухлур-реке я видела: на горле тоже вились узоры. По крайней мере, с ним было легко попирать закон. Я не хотела говорить — он молчал. Становилось невмоготу — растормаживал элементарными вопросами. Не холодно? Пристегнулась ли? Надо ли воды? Нет. Да. Нет. Кварталы шчеров закончились, в лицо ударил свет фарамангровых аллей и небоскрёбов, которые никогда не спят. На границе города Кайнорт вырулил с шоссе, спустя метров двести мы приземлились на шасси и поехали. Мелькнула загородная подсобная зона.

— У тебя хорошая подруга. — Бритц опять почувствовал, что меня трясёт. — Очень хорошая.

— Злайя? Ты это серьёзно? Ну да, она лучшая.

— Я думал, ты стала примулой.

— Нет.

— Правильно. В городе, я смотрю, у тебя занятия поинтереснее.

«Сектор переработки органики» — приветствовал билборд. Скудный свет давали кусты галогенуя по краям полигона. Сектор был пуст, присыпан чёрным песком и не пах ничем совершенно.

— Надень туфли, — скомандовал Бритц.

Один каблук подгибался при ходьбе, но я пошла на цыпочках, лишь бы не касаться полигона кожей. Органический мусор здесь поедала обжорливая пескумбрия. Ступив на песок, Кайнорт присел и погрузил в него пальцы. Поводил рукой в пыли и задержал руку. Чуть ли не на каждом квадратном метре полигона горели таблички, что так делать нельзя. Наконец он выдернул руку из песка. С кончиков его пальцев соскользнула колючая рыба, оцарапала, плюхнулась наземь и мигом ушла в песок. Кайнорт достал белоснежный платок и вытер кровь.

— Твои ноги, мои плечи, — напомнил он и уточнил: — Не подумай лишнего. Я про труп.

— Раздевать будем?

— Всё-таки подумала про ноги на плечах?

— Пескумбрии… оставят обрывки.

— Тебе это и нужно. Всё должно выглядеть как несчастный случай. Кто-то проник в зону полигона. Сигнал получил офицер Вибрисс. Явился по вызову — и его переработали на совесть. Дело закрыто. Уж в этом можешь мне доверять, я мог бы прятать трупы за деньги. То есть я прятал трупы за деньги.

— Да, ты не спросил про оплату.

— Потом.

Он подогнал оптер поближе к месту, где кишели взволнованные кровью пескумбрии. Вдвоём мы уложили тело на песок. Бритц снял с полицейского перчатки, бросил рядом, расстегнул на нём китель. Перекатил со спины на живот и, взяв за волосы, впечатал лицом поглубже. Так сажали трюквы в грядку, как он лицо и руки комиссара — в песок.

— Ты уже так делал?

— Я вообще-то здесь всего полтора года. Думаешь, это подходящий срок для меня, чтобы убить пару-тройку офицеров полиции?

— Очень хладнокровно для импровизации.

Он хмыкнул, не отрываясь от трупа:

— А это тебе спасибо.

Тело дёрнулось. Потом ещё. На секунду показалось, что эзер жив, но кокона ведь не было. Его трясло то мелкой, то крупной дрожью. Пескумбрии поедали его снизу, кусали живот и лицо, тыкались в голую кожу. Рвали истлевший китель, жевали перчатки. Прибывали новые и новые пескумбрии. Кайнорт отступил от трупа, давая знак, что пора уходить. Я взяла себя в руки и забралась в орникоптер.

Мы покидали полигон, и уже на развороте увидели, что от тела остались обрывки формы и тёмное пятно на песке.

— Вот, — я достала токамак с заднего сиденья и показала Бритцу. — Это фламморигама.

Кайнорт едва заметно кивнул, я увидела в отражении. Метров через пятьсот он затормозил:

— Эмбер, в этой модели ведь не убирается каблук?

Я приподняла пятку.

— Ч-чёрт…

Леопардовый каблук остался на полигоне. Бритц развернул оптер так резко, что я заскользила и стукнулась о стекло. И только тогда поверила, что эзер правда хочет помочь.

Он приказал ждать в орникоптере. Спустя полчаса дверца распахнулась, в кабину швырнули каблук, следом, не касаясь руля, на сиденье упал Бритц и локтем закрыл дверь. Его руки были в крови.

— Дай салфетки, — он подбородком указал на бардачок.

Пока он приводил себя в порядок, я подавала одну за другой гемостатические салфетки. Хорошо, что крови я не боялась. Кое-где пескумбрии содрали верхний слой кожи вместе с частью татуировок.

— Спасибо, что помог.

Он не ответил.

Я понятия не имела, куда меня везут. Просто ехала. С комком окровавленных салфеток в руке.

— Эмбер? Ты повторяешь «труп» третий квартал подряд.

— От слова «труп» воняет…

— А-а. М-м, — согласился Бритц. — Продолжай и принюхаешься.

— Я боюсь трупов. И мертвецов боюсь — они звучат как что-то потустороннее и неестественно живое. «Мертвец» — тот, кто придёт за мной… «Покойник»… где-то рядом с мертвецом ходит. «Тело»? Слишком многозначно. К нему надо обязательно добавить «мёртвое», чтобы уточнить, и тогда мы возвращаемся к мертвецу. «Останки»… нет, останки — это когда уже кости. Как мне называть трупы, если они так ко мне и тянутся?

— Называй по имени, если знаешь, — предложил Бритц. — Этого звали Латибай Вибрисс. Между прочим, latibulum на одном из мёртвых языков — «тайник» или «оболочка». Так что Латибай, можно сказать, исполнил сакральное предназначение. Залез, куда не следует, и стал… оболочкой.

— Романтика.

— Да, я монструозно романтичен. В позапрошлом году вспорол одной девчонке живот, потом трахнул, пока ещё была жива, а после свернул ей шею.

Окровавленные салфетки упали мне в ноги.

— Останови… Пожалуйста, останови. Выпусти меня, Кай.

Он припарковал орникоптер и разблокировал двери. Я вышла на дорогу с каблуком в руке. Оптер взвизгнул и взлетел под провода, а я пошла куда глаза глядят. Район был приличный на первый взгляд, но хотелось забраться подальше от галогена и люминесценции ночного Эксиполя и просто… подышать, подумать. Спустилась под виадук, села на какие-то рельсы и положила голову на колени. Не прошло и десяти минут. Сзади кто-то мягко ступал по гравийному склону. Бритц присел на рельс рядом.

— Её звали Чесс. Всё так и было. Но был ещё и контекст. Просто…

— Не объясняй, я понимаю. Хочешь, чтобы я держалась подальше.

— Да. Ты мне как бритва на языке. Мой психиатр… что ты так смотришь?

— Завидую, — промямлила я. — Мне бы тоже не помешал психиатр.

— Он спрашивал, почему я искал тебя столько лет и не нашёл. Дело в чудовищах. Ты не хотела меня встретить, поэтому не стала чудовищем. А я стал, поэтому не хотел тебя встретить.

Насчёт меня он крепко ошибался. Я стала чудовищем на потолке его каюты, когда смотрела на него и больше не видела мамину смерть. Я видела в нём врага, противника, убийцу. Всё что угодно, но больше не это. И вот он вернулся, как будто почуял. Так звери чуют своих.

— Если я — бритва. Тогда зачем пришёл?

— Не устоял перед словом «труп».

— Нет, зачем ты сейчас пришёл сюда? — я ткнула в рельс.

— Я подумал, ничто так не сближает двоих, как избавление от трупа третьего.

Он стал виновен, кроме прочего, в моей первой улыбке за много дней. Вдалеке навязчиво мигала вывеска какой-то забегаловки.

— Пойдём выпьем? — предложил Кайнорт.

— Что?

— Ну, не знаю, что ты предпочитаешь в это время суток.

— Это был не вопрос. А выражение крайнего недоумения в языках вроде октавиара.

— Эмбер, просто пойдём в бар. Обострим чувство вина.

В одном он был прав: мне не хотелось, но не помешало бы выпить. Я встала немного неуклюже из-за того, что на одной ноге не хватало каблука. Кайнорт протянул мне что-то. Мою чёрную туфлю с сапфировой шпилькой:

— Каблук той же высоты, если меня не подводит глазомер.

— Мне идти в разных?

— Можно подумать, обычно ты ходишь в одинаковых, — поспорил он. — Туфли всегда разные, одна правая, другая левая.

Эзер присел и переобул мою левую ступню в чёрную шпильку. Вообще-то, туфли правда очень ничего смотрелись вместе. Как пятнистый леопард и чёрная пантера. Я потопталась на месте:

— В пару к чёрной подошла бы монохромная змея.

— Вступим в империю рептилоидов Ибриона — будешь носить змею, — согласился Бритц.

Бар назывался «Таракалья». Удивительно, но запрещающей таблички для шчеров не было. И даже лаконичного знака, перечёркивающего кружок с восемью лапками. Владелец ограничился припиской мелом от руки: «Просьба шчерам и эзерам иметь совесть и во время драки не превращаться». За стойкой бармен протирал бокалы.

— Что леди предпочитает пить?

— Мою кровь, — вставил Бритц, пока я разворачивала винную карту.

— Лиловый чай из позабудок.

— Леди очень остроумна, — Кайнорт отобрал у меня карту. — Леди громадный бокал «Джин Крайт», можете накрошить туда позабудок. А на закуску мяса, — он наклонился к бармену с такой улыбкой, что попроси он даже скальп хозяина, тот не посмел бы отказать: — Стейк из Anax imperator, натурального выпаса, пожалуйста.

— Чёрный рынок — плюс 200 % к чеку, минори, — предупредил бармен.

— А мне какое-нибудь ваше самое несусветное пойло.

— Тогда кобравицу. Что-нибудь из арахнидов на закуску?

— Арахис.

Кайнорт облокотился на стойку и тёр глаза. На заискивающую улыбку для бармена он, по всей видимости, растратил последнюю батарейку. Я сидела нога на ногу и разглядывала свою леопардово-чёрную пару. И чёрно-белую напротив.

— В последний раз, когда я пила с эзером, меня дёрнули током.

— Он больше не будет.

Бритц не уточнил кто. И почему больше не будет. Я всё поняла и глотнула холодного «Джин Крайт».

— Почему…

— Зачем…

Он жестом уступил мне вопрос.

— Почему тебя зовут предателем? Ты сильнее всех жаждал усидеть на двух стульях: чтобы и вашим и нашим. Это совсем не вяжется с жертвой Прайда Сокрушителей. Зачем бы Контрицию понадобилось так хотеть заполучить Тритеофрен?

— Никого из обвинителей не было на Кармине. А показания моих рабов только усугубили дело. Впрочем, они хотели как лучше.

— Но у вас не принято не быть ублюдком с рабами, так?

— Это восприняли как основное доказательство, — кивнул Бритц. — Зачем ты притащила в город фламморигаму? Не планировала же ты заранее кого-нибудь поджарить и расплатиться зверем за услуги негодяя.

Принесли стейк, и Кайнорт пододвинул мне тарелку. Вместо ножа подали шпажку, которая цепляла кусочек, стоило только воткнуть её в мясо. Если бы шпажку делала я, она бы, наверное, отрезала и язык клиента тоже.

— Я хотела продать зверя тебе, не напрямую, конечно. Видел, что стало с мастерской? Мне нужны были деньги на новую жизнь в городе. Магнум, который заказывает примул убийцам, плохой сосед по отшельфу.

— Хм.

— Но уж чего теперь. Всё уже. Забирай так.

«Джин Крайт» был головокружительный, Anax imperator на шпажке — тоже. Про кобравицу в стакане у Кайнорта нельзя было сказать ничего определённого, кроме того, что она горела зелёным пламенем между глотками. И отражалась в его глазах.

— Не сомневаюсь, что к утру у тебя уже будет новый план захвата города, поэтому предложу сейчас, пока ты ещё плохо соображаешь. Мне нужна твоя помощь. Давай заключим сделку.

— Подожди, мне надо ещё выпить, — сказала я в надежде, что именно этот глоток свалит меня под барную стойку. — В последний раз, когда я заключила сомнительную сделку с эзером, мне устроили пожар.

— Мне нужно вернуть фламморигаму на Остров-с-Приветом и задать общине несколько неудобных вопросов. Если согласишься полететь со мной, я повышу шанс получить ответы. В резервации благоволят диастимагам. Проси взамен что угодно.

А ведь он мог бы шантажировать меня трупом Латибая Вибрисса бесконечно.

— Жильё на первое время, — начала я. — В квартале шчеров у меня катастрофическая репутация.

— Любые апартаменты, любой район.

— И помощь с работой, чтобы оплатить квартиру.

— Я знаю, где нужны сомнительные мехатроники.

— И немного денег.

— Деньги, круглосуточная помощь в сокрытии улик и трупов и медицинская страховка. По рукам?

— По рукам.

Он оплатил счёт, забрал моё пальто и отвернул лацканы:

— А что, разве здесь нет капсулы?

— Пальто новое. После вторжения городские шчеры часто подшивали яд. На случай, если шестилапый ублюдок затащит в тёмную аллею. Чтобы не мучиться. Смерть — самый идиотский, но самый эффективный способ протеста, когда на тебе ошейник. Я никогда не считала это выходом, но подшила капсулу, когда улетела Пенелопа. Потому что всё что угодно лучше, чем смерть, и только ты можешь быть хуже смерти. По той же причине я никогда не слушала музыку на ходу. Рабство отменили, а тёмные аллеи остались.

Орникоптер был припаркован за виадуком. Но автопилот не откликнулся на запуск. Кайнорт нагнулся под приборную доску, пошарил там рукой и вытащил Мультика. Когда он успел сбежать из моего рукава? Бот-барабашка искрился и освещал салон.

— Мультик, — шепнула я, — как тебе не совестно…

— Эта штука выпустила меня из трубы. Но сожгла чип автопилота. Все твои изобретения уравновешивают порядок и энтропию вселенной?

— Да, я из тех, кто не может поставить вещь на полку, не уронив что-то другое. Я олицетворение баланса. Я всё привожу… к нулю.

От духа «Джин Крайта» и кобравицы в орникоптере запотели стёкла. Бритц вылез и выпустил крылья. Потряс, расправляя. Так сразу они не послушались.

— У таксистов комендантский час, — объяснил он. — В такие моменты понимаешь абсурдность своих законов.

— А пьяный ты летаешь ровно?

— Нет.

Я сунула Мультика в карман и взялась за токамак покрепче. Бритц курил, разложив крылья на орникоптере.

— Только не думай, что я совсем не понимаю. Император Эммерхейс уничтожил мою семью. И дом. А недавно на Бране мы сражались рука об руку. Но там мы хоть мир спасали… Так что, если утром ты протрезвеешь и передумаешь — ну и ладно.

— Хорошо, — сказала я, встала прямо напротив Кайнорта и поймала белые радужки своими серыми. — Знаешь, в чём я правда хороша, даже лучше, чем ты — в избавлении от трупов, так это в нарушении обещаний. Папа отдал мне Тритеофрен в обмен на клятву убить тебя. Он увидел тогда… это я потом уже поняла, папа увидел, как я падаю в эту пропасть, и что только так смогу себя вытащить. Я пообещала. В этой клятве было прекрасно всё, особенно то, что это ты не дал мне её выполнить. Дважды, в каюте и в кофейне. Но в Ухлур-реке ты заставил меня саму выбирать, с каким камнем я выплыву, а с каким нет. И я выбрала то, что невозможно, нельзя, неправильно, — так и чувствовала, что обязательно заплачу этим вечером, и слёзы выбрали худший момент. — Теперь я не могу смотреть в глаза их цифровым призракам. Я должна убить тебя, чтобы прийти к ним с чистой совестью и сказать… что теперь не могу смотреть в глаза… себе. Парадоксальный тупик.

— Я не знал про клятву. Умирать я не хочу, Эмбер, но готов отменить сделку прямо сейчас. И совершить акт финансового насилия в пользу твоего счёта в качестве отступных за неиспользованный нейтрокль. Тот, первый.

— Дай я х-хоть протрезвею, — разозлилась я и тыльной стороной ладоней вытерла слёзы насухо. — Дело же не в деньгах. Просто идея с островом кажется увлекательной. Сейчас, после «Джин Крайта».

— Тогда ты знаешь, что делать.

Я знала, что делать. Нужно было пропустить руки ему за спину, прижаться крепко к тёплому свежему хлопку и всеми силами избегать мысли о глаголе «обнять». Он изменился на ощупь.

— Ты очень похудел.

Кайнорт опустил голову и выдохнул дым мне в лицо. Случайно… кажется. Потому что кобравица была действительно несусветным пойлом. Нотки жжёного миндаля и хмеля с ореховой горчинкой забрались мне в рот и в ноздри, лизнули щёки, опутали волосы.

— А ты прекрасна.

— Да, а… мы, собственно, куда?

Он так рванул в небо, что я чуть не уронила токамак. Кайнорт не соврал: после бара он летел неровно и дёргано, да ещё хвост был какой-то обкусанный. Я надеялась, что он подбросит меня до недорогой гостиницы в не самом худом районе, но мы сели, не снижаясь. Это был парящий квартал минори. Не сомневалась, что у Бритца полным полно свободных комнат, и спорить не стала. После того, как он не сообразил заткнуть поток откровений пьяной женщины, которым меня разразило у орникоптера, я вообще боялась лишний раз открыть рот. К тому же, ещё один полёт сытный стейк в моём желудке мог просто не пережить. Я разулась в тихом холле. Из коридора на нас молча глядели две пары ярких серых камушков. Кайнорт устало прислонился к стене, снимая кеды.

— Миаш, не бойся, — позвал он, и мальчик вышел на свет. — Это та Эмбер, которая спасла тебе жизнь.

— Привет, — шепнула я.

Я бы напугала ребёнка, если бы опять расплакалась. Так это его я тогда вытащила из грота! Исчезли все сомнения в сделке. Стоило согласиться хотя бы затем, чтобы своими глазами увидеть, как из обыкновенного комочка вырос… Миаш. Он обнимал большой кактус.

— Я не боюсь, пап, это Юфи боится, а я не боюсь.

Он полез в кармашек пижамы и протянул мне ладошку. Я машинально взяла с неё карамельку и положила за щёку. Мальчик был вылитый Бритц: ангел с чертами волчонка и взглядом степного кота. Следом за карамелькой из того же кармана он выудил ещё живого, но очень мятого червяка.

— А зачем тебе кактус, малыш?

Миаш покраснел, расправил крылышки и порхнул в темноту. Вторая кудрявая головка мигом скрылась за дверью.

— А, это, — пробормотал Бритц, — он спит со всякой ерундой.

Он прошёл в гостиную и устало упал на диван размером с кунабулоптер.

— Как, впрочем, и я, — добавил он, вытянул ноги в белых носках на журнальный столик и закрыл глаза.

Тихая женщина в форме прислуги показала гостевую спальню, принесла графин с минеральной водой и удалилась, спросив только, какие температуру и влажность я предпочитаю.

Я ещё долго лежала без сна и взвешивала камни на душе: какой тяжелее, разбитое сердце или чувство вины? Под утро пришёл элегантный ответ. Он заключался в том, что не существует такой проблемы, которую нельзя было бы решить при помощи чуда.