Красный урожай

19. Имя

С другой стороны академии за пределами общежития, куда Скопик недавно вернулся после тренировки, вновь повалил снег. Забрак только что закончил принимать душ, — это была для него обычная процедура в это время дня, когда ему выдавался редкий момент уединения — и вышел из туманной от пара кабины с полотенцем вокруг талии, когда он заметил, кровавый след на полу.

Он остановился и посмотрел на него. Крови там не было минуту назад, когда он отправлялся в душ. Брызги крови были свежими и яркими, следы на полу шли в сторону койки.

Скопик почувствовал, что его защитные механизмы Тенсинг вошли в состояние повышенной бдительности, его природные агрессия уже поднималась на следующий уровень. Снимая расслабленность после душа, он быстро оделся в форму и пошел по кровавым следам направо. Он мог сейчас почувствовать прогорклый запах мяса, которое начало портиться. Казалось, он усиливался с каждой секундой, когда он увидел тело, лежащее на койке.

Оно было одето в рваные остатки формы академии, его конечности были вывернуты под неестественным углом, а голова свалилась набок с явно сломанной шеей. Глядя на него, Скопик пробормотал шепотом проклятия на родном языке. Возможность того, что это может оказаться обманом, какой-то плохо задуманной шалостью, не пришла ему в голову. Кто-то избил ученика Академии Ситхов до смерти и оставил тело здесь на койке, как предупреждение или угрозу, он не знал, что думать.

Подойдя ближе, он надеялся узнать в том, что осталось от лица, потерпевшего. Там осталось совсем немного для опознания. Череп сильно продавлен, половина лица была опухшей и фиолетовой, а другая половина была гротескно икривлена так, что один угол рта был задран вверх в отвратительной пародии на улыбку.

Скопик сделал еще один шаг, наклонившись вперед и вниз над его головой.

Труп свкинулся и бросился на него.

Это был Джура Остогот.

Скопик отскочил, собрал свои инстинкты. Он подпрыгнул вверх, уцеаившись за вентиляционный винт, висящий на высоте пяти метров выше кровати, свесив ноги и осматривая помещение в поисках любого вида оружия.

Ниже него труп зарычал и бросился на него, каждым скачком приближаясь к месту, где висел Скопик. Толстые куски вязкой плоти качались на половине челюсти. Сверху забрак мог увидеть колонии личинок, копошащихся в рваных раназ головы трупа. Без сомнений: смерть не могла остановить Джуру Острогота, словно он не закончил работу.

Забрак уставился на труп, сердце бешено колотилось, напрочь убив его инстинкты. В первый момент он подумал, когда увидел останки Джуры на койке, что наступил час расплаты. Теперь же, Скопика наполнил дикий адреналин жажды крови, и он почувствовал на своем лице сумасшедшую улыбку. Наслаждался ли он этим на самом деле?

«Да», подумал он. «Да, я наслаждаюсь».

Сгруппировавшись, как его учили на протяжении сотен часов занятий, он оторвал вентиляционный винт от его основы, открывая прямоугольник холодного пространства, ведущего на открытый воздух, и держа его свободной рукой, пытался оценить его нынешнюю полезность в качестве оружия. Он был тонким с острыми краями, вполне способный хорошо послужить его цели.

Он посмотрел на то, чем был сейчас Джура.

— Что бы ты ни было, — пробормотал Скопик, — прощается тебе.

Размахнувшись, он швырнул вентиляционный винт так сильно, как только мог, в труп Джуры.

Он просвистел вниз по воздуху, и нашел свою цель в совершенстве, отделяя голову Джуры от плеч и отправляя ее катиться вперед по полу. Густая, наполовину запекшаяся кровь брызнула из культи шеи трупа. Обезглавленное тело сделало еще один неуклюжий шаг, наклонилось в сторону и упало на колени, потом вниз на живот.

Тем не менее, свисая с открытого вентиляционного люка, он не хотел рисковать и смотрел, что будет дальше. Ничего из того, чему он научился в академии, даже близко не было к тому, что он видел сейчас. Когда он расскажет другим…

Снизу донесся стук: обезглавленное чудовище все еще двигалось. Оно наклонилось вперед, рыская по полу, пока не нашло свою отрубленную голову, село снова и, держа голову лицом вперед перед своей грудью, направило в сторону Скопика таким образом, что жидкие черные глаза уставились прямо на Скопика, рот заклывался и открывался, словно что-то жуя.

Рот открылся, и голова закричала.

Он увидел, что обезглавленный труп Джуры Острогота бросил свою голову с открытым ртом прямо в него. Недолго думая, забрак прикрыл лицо свободной рукой и почувствовал, как зубы впились в нежную плоть его предплечья, разрывая кожу и мышцы вплоть до костей. Боль была невероятной, словно от химического ожога, как если бы резцы были покрыты какой-то быстродействующей кислотой. Агония промчалась через руку Скопика к его ключице, и он отпустил вентиляционный люк и упал, и тяжело рухнул на пол, голова все еще впивалась его руку. Ошеломленный, он посмотрел вниз на голову. Она издавала булькающие звуки, его челюсти все еще сжимались, а глаза светились.

— Убирайся! — крикнул Скопик, пытаясь сжать раненную руку свободной, но не мог собрать сил. Была сломана рука? — Прочь!

Он схватил голову за волосы и дернул так сильно, как мог, но все равно она не отпустила его.

— Отдай мою руку!

В течение нескольких ужасных секунд он пытался бить ее об пол, но ничего, казалось, на нее не действует. Она крепко держалась на руке, сжигающая жидкая боль продолжала разливаться через рану в предплечье.

Скопик встал. Пол под ногами казался кривым. Шатаясь, он пошел к кровати, но недооценил расстояние и упал на пол во второй раз, на этот раз лицом вниз. Чернота затопила его зрение, затмевая свет, и он понял, что боль в руке затихает, пораженный прохладным онемением, которое начало распространяться по всему телу.

Скопик замер в неподвижности.

Все звуки исчезли.

Чувство онемения усилилось, принеся с собой своего рода эйфорию, которая охватила его сознании одной сплошной черной волной.

«Это не так плохо для финала», мелькнула мысль. «Это не так плохо…»

Спустя тридцать минут, группа учеников вернулась в общежитие, чтобы найти комнату в полном беспорядке. Они не видели, что сталось со Скопиком, так как он залез под кровать, но они нашли отрезанную голову Джуры Острогота.

А когда они услышали звуки, донесшиеся из-за спины, было слишком поздно.