Красная дорама – 3

36. Здесь и сейчас

Времени нет.

Не в смысле «не хватает» — а вообще, в природе его просто не существует.

Хотя вот раньше — наверное, оно было. Иначе, откуда бы взялось прошлое, о котором теперь приходят воспоминания?

Да, получается, некое «вчера» все же наличествовало. А вот никакого «завтра» уже, очевидно, не предвидится. Есть — только «здесь и сейчас». А потом и оно закончится — и не останется ничего.

«Здесь и сейчас» — это яркий свет прямо в лицо, стальные наручники на запястьях, привинченный к полу табурет — действительно привинченный, а не как тогда, в кабинете покойного полковника Кана…

Вот, я же говорю: есть, о чем вспомнить. Было, значит, что-то…

А еще «здесь и сейчас» — это ровный, даже будто бы участливый голос следователя:

— Ну как, лейтенант Чон, будем наконец признаваться?

— В чем? — усмехаюсь я одними губами.

Даже это — больно. Все больно. Не так сильно, как, скажем, вчера — но все же.

И дело вовсе не только в том треклятом камне, что я поймал в подземелье затылком. Добавили — и добавили от души — мне уже здесь, в этом самом кабинете. Или в другом, похожем? Вчера. И, кажется, позавчера… А еще дважды кололи какую-то гадость — не знакомую «сыворотку правды», что-то другое — но ее я у себя из крови оба раза благополучно вычищал.

А заодно удалял яды, выработанные собственным засбоившим организмом. Наверное, это и есть основы самолечения, практикуемого шаманами: точно не скажу, Катя меня такому не учила — когда припекло, нащупал сам, интуитивно.

То есть, можно сказать, профессионально развиваюсь напоследок! Расту над собой!

Именно благодаря этому полезному навыку чувствую я себя сейчас гораздо лучше, чем вчера. Тоже не ахти — и все же никакого сравнения! А пусти дело на самотек — уже, наверное, отдал бы концы. Но прежде — сделал бы то, что от меня здесь хотят.

Кстати, а что им нужно-то? Определенно не информация! Нет, они лишь требуют, чтобы я сознался — в том, что им якобы и так прекрасно известно. Кажется, вчера мне говорили, в чем именно — но не помню. Или даже вовсе не понял тогда услышанного — в голове у меня набатный колокол гремел, а мысли путались и терялись.

Кто такие «они»?

Следователь, капитан Кукка анчжон повисон. Вроде он даже представился: Мун. Или Мин. Точно не расслышал.

И еще старший лейтенант. Помощник следователя. Вот этого знаю и по фамилии — Сон. С левой хорошо бьет. С правой — чуть хуже: и слабее, и, зачастую, вкривь.

— В чем признаваться⁈ — насмешливо переспрашивает между тем у меня Мун. Или Мин? Ладно, пусть будет Мун. — Да вот тут на тебя, лейтенант, по совокупности материала — на три расстрела! — веско потрясает он папкой — не такой уж и объемной, к слову. — И это еще — без последних событий!

Заинтриговал.

Вознесясь сознанием, незримо тянусь к «делу» в руках капитана, заглядываю под картонную обложку — да следователь и сам его уже открывает.

— Вот скажем… — Мун называет дату. — В беседе с неким Ли Хо Соком, на тот момент — исполнительным директором государственной строительной организации, ты показал ему документ, фигурирующий под грифом «секретно». А именно, план финансирования отдела капитального строительства концерна Пэктусан! Что является разглашением государственной тайны и наказывается в соответствии с Уголовным кодексом нашей страны как измена Родине!

Ну… Что ж, вижу: показания разорившегося донджю в деле действительно есть. Но не сказать чтобы убедительные.

— Чушь! — кривлюсь я.

В отличие от прошлого раза, мне не больно — при вознесении сознанием ощущения такого рода притупляются. Здесь главное: не упустить момент, когда тело скажет: «Все!» и умрет — тогда не факт, что, даже и вернувшись, получится его реанимировать.

Ведь дух — важнейшая поддержка жизни в теле! Однако это если он сидит внутри. А когда витает у границы тонкого мира — оно тут, по сути, предоставлено само себе. Здоровому телу — без разницы. Но не контуженному и избитому, как мое сейчас.

— Я показал Ли Хо Соку абстрактную табличку — даже без названия, — выговариваю я. — Одни цифры… Взятые с потолка и совершенно не соответствующие тем, что действительно содержались в доверенном мне документе! — последней фразой, понятно, беззастенчиво вру, но все остальное — в целом, правда. Пусть попробуют доказать что-то иное!

Но спорить со мной капитан даже не пытается. Как, видимо, и вообще что-либо доказывать — ну, кроме как при помощи моего во всем чистосердечного признания.

И в целях его, такого признания, получения откуда-то сбоку вылетает кулак старшего лейтенанта Сона.

Я выпрямляюсь и сплевываю на пол кровь.

— Едем далее, — невозмутимо продолжает параллельно Мун. — В том же месяце в ходе собрания по подведению итогов жизни, на котором вскрылись вопиющие факты распространения рядом работников концерна Пэктусан провокационных слухов, что само по себе подпадает под понятие «Антигосударственная пропаганда и агитация», ты злонамеренно воспрепятствовал передаче материалов на виновников в компетентные органы, что следует рассматривать как игнорирование преступной деятельности — раздел 3 Главы 3 Уголовного кодекса!

Хм… И кто же на меня донес на этот раз? О! Вся троица девиц-болтушек в наличии: и Ан, и Мун, и Сонг! Вот и делай добро людям!

— Это было коллективное решение ячейки Союза молодежи, — не без труда ворочая языком, замечаю я. — И к уличенным в распространении слухов лицам были применены меры коллективного воздействия — полностью в рамках компетенции общественной организации и в духе товарищеской взаимопомощи!

Капитан снова не возражает.

Старший лейтенант — снова бьет. Сука!

А Мун спокойно листает дело.

— Так, это довеском пойдет… — бормочет он — и переворачивает несколько страниц, не оглашая их содержания.

Смотрю, что там.

Рапорт какого-то агента Златоуста… А, вот следом идет справка… Надо же: это у нас не кто иной, как заика Ян! Да, товарищ ведущий инженер-конструктор, похоже, не просто так тебе разрешили после трудового лагеря вернуться в Пхеньян!.. И от страха ты не зря вечно дрожишь!

А сообщал оный Златоуст, что я нагло игнорировал указания куратора от Министерства электроэнергетики, халатно относился к своим обязанностям (уехал с переговоров, свалив их на подчиненных) и недопустимо вольно общался с иностранными партнерами.

Ха! Это он еще про историю с Корнеевым не знает!

Абсолютная чепуха, короче — даже следователь понимает. Почему и пролистывает молча…

Так, а что там подшито сразу за доносом Яна? Показания Пак Су Бин, Ким До Юна и Рю На Ён? И ни одного плохого слова обо мне от них — несмотря на откровенно провокационную постановку вопросов!

Кажется, ко мне возвращается вера в людей!

Только что там за приписки от руки на полях? «Проверить указанных лиц на предмет соучастия в совершении преступлений»…

Твою ж наперекосяк! Лучше бы уж, наверное, Пак, Ким и Рю про меня всякого наговорили — не иначе, мне уже без разницы, а так в Кукка анчжон повисон за них теперь тоже возьмутся! Если уже не взялись…

— А теперь переходим к более интересному, — азартно сообщает тем временем следователь. — Из-за твоего вмешательства сорвана тщательно планировавшаяся секретная операция органов безопасности по выявлению каналов контрабанды! Очевидно, каким-то образом тебе стало о ней известно — и ты подключился, обрубив концы. Сначала убил посредника — некоего Гвона, а затем и тех, кто должен был непосредственно переправить груз за рубеж! Заодно прикончил водителя Ана — видимо, тот что-то заподозрил…

Что⁈

— Вы с ума сошли⁈ — негодую я. — Ана и Гвона застрелил Ли Эо Дуун! А третьего контрабандиста я вообще передал спецназу живым!

Второго же, если уж на то пошло, убила ножом «дважды лауреатка» Ким Ю Джин — но на этом я внимание следователя не акцентирую.

— Вот только этот третий скончался от полученных ран! — едко замечает между тем тот. — И жестоких пыток, которым ты его подверг, чтобы заткнуть рот! Даже до Хесана не довезли!

— Каких еще пыток⁈

— Ну, например, подвешивание вниз головой. В его состоянии это было все равно что пристрелить — только куда мучительнее! А насчет Ана и Гвона — все лишь твои слова, лейтенант! Оба убиты из того же оружия, что и Ли Эо Дуун — кстати, откуда тебе известно его имя?

— Так это и был его пистолет — Ли Эо Дууна! Мне удалось им завладеть! А насчет имени…

Договорить не дает кулак Сона.

— Но все перечисленное, разумеется, меркнет по сравнению с твоим последним, воистину чудовищным преступлением! — заявляет капитан. — Подумать только! — переходит он внезапно на крик — почти на визг. — Соучастие в покушении на жизнь дорогого товарища Высшего Руководителя и его уважаемой дочери, а также их ближайших и самых верных соратников! Нет, расстрел за такое — недопустимое милосердие! И, надеюсь, для тебя и прочих мразей-предателей придумают что-то особенное…

И удар, за ним — другой, сразу — третий…

Понижать тон следователь и не думает, и тем не менее голос его становится все тише, словно Мун медленно отступает куда-то прочь.

А я, не смея более тянуть, стекаю духом в тело. Взрыв боли — и меня вырубает.

* * *

Кабинет. Я все на том же табурете. Снова — «здесь и сейчас».

— От кого ты получал приказы⁈ — орет из-за стола Мун. — От «Амкэ», капитана Джу⁈ Или, может, лично от полковника Кана⁈

Ого, дошло дело до конкретных вопросов!

Ответов от меня, впрочем, как-то не особо ждут — собачий отпрыск Сон практически сразу начинает работать кулаками.

Занавес.

* * *

Тесная камера. Именно в ней я, кажется, впервые пришел в себя после того, как остановилось время. Упал в развалинах стройплощадки — и очнулся на узких нарах, еще не зная, что безнадежно утратил всякое «завтра».

А теперь лежу здесь ничком на голом каменном полу.

Мне уже куда лучше — шаманская терапия помогает — но на ноги не встаю. Знаю: как только это сделаю, они придут, заберут меня — и все продолжится снова. А оно мне надо?

Так что не шевелюсь: но незримо скольжу за стену, где разговаривают напряженные Мун и Сон.

— Почему на него не действует препарат? — ворчит следователь.

— Не могу знать, товарищ капитан! Видимо, индивидуальные особенности организма…

— Может, он у нас какой-нибудь паксу?

— Шутите, товарищ капитан?

— А что мне еще остается⁈ Результата-то нет! А пока, как мне сказали — все на тоненького! Если напортачим — глядишь, сами окажемся на месте этого Чона!

— Будет результат. Не таких ломали — и без всякой новомодной химии. Все подпишет!

— Ну, гляди, Сон…

Возвращаюсь в тело.

Интересно, а Чан Ми чувствует, когда я возношусь здесь сознанием? Или она сейчас далеко, и расстояние не дает установиться этой нашей странной связи?

В том, что Ким не держат нигде поблизости, я уверен: незримо обшарил все вокруг. Впрочем, это вовсе не значит, что она на свободе: мало ли у Кукка анчжон повисон узилищ!

Следователя я о судьбе девушки, понятно, не спрашивал — не стоит лишний раз привлекать к ней его внимание. Не упоминал о ней и сам Мун, хотя некоторые другие имена — той же Джу, а также полковника Кана и даже Председателя Юна — звучали.

Видимо, Чан Ми капитана пока не интересует. Не означает ли это, что ее уже попросту нет в живых?

Сволочи!

А вот о судьбе девочки, что вынес из развалин, осведомиться я не преминул. Еще вчера. Или это было позавчера?.. После чего в первый раз познакомился с тяжелыми кулаками старшего лейтенанта Сона. Не знаю уж, чем ему так не по вкусу пришелся мой вопрос…

* * *

Кабинет. Я у стола, передо мной — бумаги с «моими» показаниями, в руке у меня авторучка.

— Подписывай! — брызжет слюной Мун.

Молча разжимаю пальцы.

Сон с размаху лупит по ним кулачищем, вбивая в столешницу.

Имитирую обморок — при вознесенном сознании это не сложно, главное — не переборщить и действительно не отключиться, а то можно «поплыть» и «потеряться», однажды так со мной уже чуть не случилось.

Ну а пока — перерыв.

* * *

Все тот же кабинет.

Вкрадчивый голос Муна:

— Смысл упрямиться, лейтенант? Да мы эту подпись сами за тебя нарисуем! Лучше настоящей будет! А тебя — тупо в расход!

Молчу.

Удар.

Вырубаюсь — на этот раз по-настоящему.

* * *

Камера. Лежу на полу. Для разнообразия — лицом вверх.

Слушаю разговор за стеной — на арене все те же.

Мун рвет и мечет.

— Поздравляю! Дотянули! О нем уже спрашивали! Хотят у нас забрать!

— А что на это говорит товарищ генерал?

— Он временно не на связи. Придется действовать самим.

— Застрелить нашего лейтенантика при попытке к бегству? — Сон любовно поглаживает кобуру на боку.

— Эти сказали, чтобы волос с его головы не упал!

— Ну, тут они малость опоздали…

Следователь криво усмехается.

— Короче: коли ему ту дрянь, — заявляет затем. — Сердечный приступ на почве глубокого раскаяния в содеянном — другого варианта просто не остается! Закорючки на бумагах сам за него проставлю — оспорить их уже некому будет!

— Товарищ капитан, за тем препаратом надо ехать — сами знаете куда. Здесь у нас его запаса нет!

— Ну так поезжай, что стоишь⁈ Два часа у тебя!

— Слушаюсь!

* * *

Камера. Я по-прежнему на полу. Но смотрю на происходящее сверху.

Входит — почти вбегает — Сон с шприцем в руке. За дверью в коридоре остается караулить солдат с коротким автоматом.

Жду в готовности. Недолго — старлей уже тут как тут.

Укол.

Торопливо очищаю кровь…

И все же немного не успеваю — препарат начинает действовать почти мгновенно. Спазм — и мое сердце останавливается.

На автомате завершаю процедуру нейтрализации отравы — однако тело уже мертво. Единственная надежда — немедленно вернуться в него духом, привнеся какой-никакой заряд жизни. Теперь, когда яда в организме нет — это должно помочь. Наверное.

Но сперва надо, чтобы Сон ушел — и забрал с собой автоматчика. Иначе — заметит.

А старлей стоит столбом, чуть в стороне от двери камеры. Задумался о чем-то.

Уплывают в небытие прошлого драгоценные секунды. Помощник следователя стоит.

Улетают мгновения. Сон стоит…

Понимая, что тянуть больше нельзя, я ныряю в мертвое тело.

Миг ничего не происходит.

Затем сердце у меня в груди неуверенно сжимается — и брезгливо выплевывает в артерию порцию крови. От затылка вниз по позвоночнику пробегает судорога. Рот жадно хватает воздух.

Я распахиваю глаза и встречаюсь с ошеломленным взглядом старлея. Выругавшись, Сон хватается за кобуру.

Я подрываюсь с пола — вложив в этот бросок все, что имею и чего, по идее, уже не имею — и вцепляюсь скованными «браслетами» руками в помощника следователя. Тот испуганно кричит. Вбегает автоматчик и выпускает по мне короткую очередь — но я успеваю развернуть старлея и подставить под пули его. Тянусь к кобуре Сона, но промахиваюсь, и пальцы хватают лишь пустоту…

Труп помощника следователя неудержимо сползает вниз — сил, чтобы этому помешать, у меня нет — и я обреченно смотрю в вороненый раструб пламегасителя.

— Не стрелять! — властно доносится вдруг из коридора. — Каждого, кто попытается открыть огонь, лично к стенке поставлю!

Голос незнакомый.

Топот приближающихся шагов.

Ствол автомата дисциплинированно опускается.

А я оседаю на труп старлея — короткая схватка выжала меня практически насухо.

Но уже откуда-то знаю: «завтра» все же настанет.